Две половины

С самого утра Джебом чувствует себя не в своей тарелке. Всю ночь он толком не спит, ворочаясь с одного бока на другой, мешая Ёнджэ, и поэтому, когда они всей толпой традиционно поздравляют Джинёна, едва не роняет торт имениннику на колени. Джексон ловко ловит тарелку, подставив ладонь, и спасает ситуацию. После праздничного завтрака они грузятся в микроавтобус. У них сегодня обещает быть насыщенный день: занятия по японскому, репетиции к предстоящему туру и парочке выступлений на следующей неделе. Джебом скукоживается на заднем сидении и неожиданно для себя отрубается, привалившись к плечу Джинёна. Едут они долго, собирая по пути все светофоры и пробки, и, когда добираются, Джебому кажется, что он даже успевает выспаться. Джинён, судя по мятому лицу, тоже успевает вздремнуть. Джексон, распахнув со своей стороны дверь, смотрит на них двоих и хихикает: — У вас отпечатки на щеках идентичны! Только у одного справа, а у другого — слева. Он тянется к ним через сидения и тычет пальцем то одному, то другому в район скулы. Лицо его озаряется какой-то мыслью, и Джексон, не желая и не умея ничего утаивать, тут же её озвучивает: — Словно соулмейты! Кстати, об этом… Джинён пялится на него, осоловело хлопая сонными глазами, потом оборачивается на Джебома и, растерев лицо ладонями, сипит: — Не “соулмейты”, а “родственные души”, Джексон. Тот закатывает глаза раздраженно, показывая всем своим видом, как они его достали, и бесцеремонно выталкивает их из машины. — Одного поля ягоды… Джебом с Джинёном синхронно зевают, смеются над этим, делают жест JJ-Project и, обойдя Джексона с разных сторон, дергают его по очереди за уши, многозначительно переглядываясь. Тот ойкает дважды и орёт им вслед: — Я вам еще припомню! Ближе к вечеру, когда большая часть репетиции уже проходит, им, наконец, разрешают сходить на обед. Югём с Бэмом проносятся мимо Джебома, едва не сбивая с ног. В дверях они смешно толкаются и никак не могут протиснуться в проход вдвоем. Джексон с серьезным видом стоит над лежащим на полу Марком и что-то ему втолковывает. Тот смотрит на него снизу замучено, и по выражению его лица можно подумать, что очень не согласен с поступившим предложением. Но Джексон продолжает напирать. Краем уха Джебом улавливает имя Джинёна и напрягается. Но среди потока быстрой английской речи он понимает совсем немного, и это иррационально его злит. Марк с каждой минутой выглядит всё неувереннее и, кажется, будто вот-вот сломается под напором. Джебом спешит его спасать, но, пока доходит, эти двое уже скрепляют договор рукопожатием, и Джексон одним движением помогает Марку подняться с паркета. Джебом выгоняет всех в столовую, а сам плетется следом, тяжело переставляя ноги. Он сонный и, как ему кажется, совсем не голодный. Он зависает с пустым подносом у кастрюль и чашек, и не может решить что ему хочется. Джинён стоит от него по правую руку, и Джебом видит краем глаза, как тот косится в его сторону. Ему сразу становится некомфортно и, не глядя, он хватает первый попавшийся салат и кружку непонятно с чем. Джебом приземляется на стул напротив Ёнджэ, и тот, бросив взгляд на его поднос, моментально кривится: — Ты специально сел с этим напротив, чтобы аппетит мне испортить? Джебом опускает глаза на свою тарелку и понимает, что она доверху заполнена маринованными огурцами. Ёнджэ перед ним еще раз передергивает от отвращения, он хватает свой поднос и быстро пересаживается за стол к Марку, шустро загружающего себя второй порцией риса. Пока Джебом задумчиво грызёт огурец, на освободившееся место аккуратно усаживается Джинён. Он кое-как тащит свой поднос, на который, похоже, попытался запихнуть всё, что было в столовой. Джебом даже завидует его аппетиту: как он может не волноваться в такой день?! Он таращится на две порции риса, острый суп с тофу и рагу со свининой и чувствует, как желудок урчит, а рот наполняется слюной. Джинён активно жуёт перед ним, и, прежде чем Джебом успевает договорить своё обычное “а можно мне попробовать кусочек”, молча переставляет рис и суп ему на поднос. Джебом стыдливо утыкается в свою тарелку и, жадно накидываясь на еду, бурчит: — Спасибо. Ты лучший. Джинён застенчиво пожимает плечами. Джебом понимает это как “да не за что”. Они едят, перекидываясь изредка фразами о книге, которую читают по очереди, и сравнивают её с недавно вышедшей экранизацией. Пока Джинён относит их пустые тарелки, на его место плюхается Джексон. Он подставляет Джебому под нос упаковку шоколадного молока и ждёт чего-то, обнимаясь с банкой газировки. — Хватит столько Колы хлестать. У тебя скоро лица за прыщами видно не будет, — говорит ему Джебом, потом смотрит на пачку молока и добавляет, — если это для меня, то мне больше нравится… — Клубничное, — заканчивает за него Джинён, вернувшись, и ставит на стол два стакана с щикхе. Джебом довольно жмурится, притягивает один к себе и отпивает немного. — Как раз то, что нужно. Джексон, замявшись на мгновение, пододвигает молоко к Джинёну. Тот из-за стакана отрицательно мотает головой из стороны в сторону. — Джинён вообще не пьет молоко, — переводит ему Джебом. Джексон цыкает и, раздраженно схватив упаковку, цедит сквозь зубы: — Отлично. Извините, что я такой недогадливый идиот. Пойду выкину. Джинён закатывает глаза и, придержав Джексона за массивный ремень на джинсах говорит: — Оставь. Отдам Югёму. Или сам отдай. Джексон швыряет молоко на стол и стремительно выходит из столовой, забыв на столе свою шипящую газировку. После обеда-ужина репетиция идет совсем туго. Джинён будто находится где-то не здесь, Джексон всё еще молчаливо бесится, и это ему ужасно мешает сосредоточиться на хореографии, Ёнджэ скулит, что устал, а сам Джебом каждые десять минут поглядывает в зеркало на настенные часы, ожидая, когда этот дурацкий день уже закончится. Часа через полтора, так ни разу и не станцевав целиком весь танец без ошибок, их хореограф, замучавшись с ними бороться, гонит всех вон из зала. Джебом наклоняется завязать шнурки и смотрит украдкой за Джинёном. Тот явно старается делать вид, что не волнуется, но сам, как и Джебом, то и дело следит за часами. До момента, когда можно будет распрощаться с неудобной полоской на рёбрах, остается всего два часа. Даже меньше. Джинён родился в 22:09, насколько ему помнится, а сейчас уже половина девятого. Всю дорогу до общежития Джебом нервно чешет кожу под пластырем, то отдирая его немного, то приклеивая обратно. Он так и не решил, хочет ли, чтобы Джинён оказался его родственной душой или нет. С одной стороны — это огромная редкость, встретить человека, который носит твоё имя. Человека, предназначенного тебе судьбой. В мире таких пар не так уж и много, и каждый с самого детства, тайно или явно, мечтает обрести свою половину. Но с другой — Джексон в чем-то прав. Даже если для них с Джинёном ничего и не изменится, то окружающие, скорее всего, будут относиться к ним иначе. А как поведет себя их агентство? Заставит всё держать в тайне, или, наоборот, воспользуется этим в свою пользу, запустив какую-нибудь унизительную пиар-кампанию? В JYPE до этого момента таких прецедентов не было. Неизвестность пугает. В их контракте написано, что решение в таких случаях принимается без участия артистов. Пункт этот всегда был просто формальностью, но рано или поздно должны были найтись такие счастливчики. Ну, или несчастные. Есть агентства, преимущественно большие, которые поддерживают подобные союзы. Так было с Донхэ и Ынхёком, например. Они “светят” свои метки не скрываясь, делают свою особенную музыку под крылом SMTOWN и даже собрали приличную аудиторию, продолжающую понемногу расти. Но это скорее исключение, чем правило. В большинстве случаев имя просто сводят сразу после достижения совершеннолетия артистов, стремясь оставить всё в тайне. Особенно, если отметины находятся на видном месте. Делается это по самым разным соображениям, но, в первую очередь, ради безопасности. Джебом помнит кучу историй, когда фанаты копировали метки, а потом штурмовали здания агентств, утверждая, что они являются родственными душами того или иного айдола. По приезду домой все устало разбредаются по комнатам. Джинён всё еще демонстрирует спокойствие Будды, и Джебом нервничает за них обоих. Из-за нервозности и задумчивости он совсем не слышит, о чем его спрашивает Югём на кухне, и тому приходится раз за разом повторять одно и тоже, пока до него доходит, что его просят вытащить из морозилки одну из упаковок мороженого. Открыв холодильник, Джебом машинально инспектирует его содержимое, и среди пачек рамёна, отвоёванных у директора контейнеров с кимчи мамы Джинёна и медленно “умирающих” фруктов, видит грязную чёрную майку. Он вытаскивает её двумя пальцами и уже хочет уточнить, чьё это добро, как Джексон, вынырнув откуда-то слева, хмуро и безмолвно меняет майку на одинокий чайный пакетик и быстро захлопывает дверцу, едва не придавив Джебому пальцы. Будь сегодня не двадцать второе сентября, то он бы обязательно выяснил при каких обстоятельствах майка там оказалась, и зачем нужно было класть туда же чайный пакетик, но часы на запястье пищат, показывая десять вечера, и Джебом чувствует, как волосы на затылке и руках приподнимаются от волнения и страха. Джексон, откалупывающий что-то с ткани, отвлекается и, удивленно приподняв брови, спрашивает: — Ты чего побледнел? Плохо? Водички налить? Джебом прикрывает глаза и пару раз глубоко вдыхает, пытаясь немного расслабиться, но сердце всё равно панически бьётся где-то в горле. — Джебом-хён?.. — снова спрашивает Джексон и приподнимается со своего места. — Нормально… — через силу выдавливает из себя, — пойду лучше лягу пораньше. В комнате тихо. Ёнджэ, завернувшись в простыню, сопит у самой стены. Джебому хотелось бы остаться одному, но в их общежитии сделать это практически невозможно. Он садится спиной к двери и, отсчитывая минуты, прислушивается к шагам снаружи. Вот Бэм и Югём громко обсуждают какую-то очередную идиотскую дораму, на которые они подсели в последнее время, потом мимо двери, едва касаясь пола, буквально пролетает Марк, а следом за ним ураганом проносится Джексон. Двери захлопываются одна за другой, и квартира становится непривычно тихой. “Словно затишье перед бурей”, — думает Джебом. Он всё сидит на полу в темноте и, затаив дыхание, ждёт. Часы показывают половину одиннадцатого, но ни в ванной, ни в комнате напротив не происходит ровным счетом ничего. Будто Джинён, забив на всё, просто лёг спать. Проходит еще минут пятнадцать, а потом еще. По полу из приоткрытого окна мерзко тянет холодом, но Джебом не может заставить себя покинуть пост. Кожа под пластырем нестерпимо чешется, и Джебом, подцепив телесного цвета липкую измочаленную полоску, сдирает её одним движением. Он скребет ногтем покрасневшие буквы и думает о том, что уже завтра утром всё закончится и он расстанется с этой мешающей ерундой навсегда. Его катастрофически клонит в сон, но он не даёт себе спать, пребольно щипая руки. И тут за спиной едва слышно раздаётся стук. Это даже не стук. По ту сторону двери кто-то очень неуверенно и тихо скребётся. Будто не знает — точно ли ему сюда нужно. Джебом, кряхтя, поднимается с пола, распутывает свои ноги, разминает затекшую шею и, помедлив немного, приоткрывает дверь. Взгляд его утыкается в развернувшегося затылком Джинёна, который, видимо, решил, что ему никто не откроет. — Джинёна, ты чего так поздно? Я... — он едва не добавляет “ждал тебя раньше”, но сам себя прерывает на полу фразе. — Ты один? — отвечает вопросом на вопрос растрепанный Джинён и пытается заглянуть Джебому за спину, будто в темноте можно что-то разглядеть. — Мне нужен совет. Джебом сглатывает вязкую слюну, практически выталкивает себя из комнаты и, взволнованно сипя, предлагает Джинёну забаррикадироваться в пустующей ванной. Внутри влажно и душно, а весь пол залит водой. Наверное, опять Югём с Бэмом так и не решили, кто идет купаться первым и, в итоге, залезли в ванну вдвоем. У Джебома моментально намокают носки и он, стянув их, забирается на бортик ванной. Джинён, потоптавшись, плюхается на закрытую крышку унитаза. Он нервничает, чувствует Джебом. Джинён так старался весь день держать лицо, что сейчас, сидя напротив, теряет последние крупицы контроля. Он уже успел разодрать заусенцы до крови, а теперь принялся доедать губы. Молчание неприлично затягивается, и Джебому хочется уже поторопить Джинёна, как тот говорит сдавленно: — Я знаю, что это против правил, но… Но если не покажу, просто свихнусь! Он порывисто соскакивает с места и неаккуратно снимает через голову свою футболку. Футболка трагично трещит, и вместе с ней трещит по швам привычная реальность Джебома. Ровно на ладонь ниже сердца — только, как положено, справа — поверх выступающих рёбер Джинёна неаккуратно написано “Пак Джебом”. Хотя он и готовился, но всё равно чувствует себя так, будто его огрели чем-то тяжелым по голове. Джебом пялится на отметину и, кажется, ничего не видит и не слышит вокруг. Весь мир для него сужается до кусочка голой кожи с написанным на нём именем. Именем, которое ему, Джебому, дали при рождении родители. Он не сразу понимает, что Джинён всё то время, пока Джебом пребывает в прострации, о чем-то быстро и сумбурно говорит, активно жестикулируя. Джебом выныривает из своих мыслей только тогда, когда слышит постоянно повторяющееся: — Хён, не помнишь? Хён? Джебом-хён? — Что? — рассеянно спрашивает Джебом, подняв, наконец, глаза на Джинёна. — Джей Пак! — почти истерично выкрикивает тот и тычет себя в рёбра. — Я спрашиваю у тебя, помнишь ли ты о том, чтобы кто-нибудь когда-нибудь упоминал о родственной душе Джей Пака. Джебом очень заторможенно соображает и не сразу понимает при чем тут вообще скандальный Джей Пак. Зачем Джей Пак, если самый настоящий Пак Джебом с именем “Пак Джинён” на коже стоит прямо вот тут на расстоянии вытянутой руки. — Во-первых, — глухо начинает Джебом, — в мире могут быть сотни Пак Джебомов, Джинён. Даже в нашем агентстве их двое. Было двое, — уточняет он и отворачивается к раковине, не в силах смотреть на своё имя на чужом теле. Джинён за спиной молчит, и Джебом пытается угадать, как тот сейчас выглядит. Насупленные брови, приоткрытый рот, напряженная поза. — Я знаю только об одном, — неуверенно произносит Джинён. Джебом даже немного обижается. Но, вместо того, чтобы еще раз выворачивать душу наизнанку, он, обернувшись, снимает свою намокшую спереди майку. — А во-вторых… Вот. Джинён смотрит ему в лицо, потом опускает взгляд и рассеяно разглядывает то, что Джебом так старательно прятал долгие девять месяцев под полосками телесного пластыря. Лицо его сначала выражает крайнюю степень непонимания происходящего, затем брови его ползут вверх, и Джинён, явно вспомнив темное прошлое Джебома, шепчет: — Точно. Пак Джебом. Они молчат, всё также стоя в двух шагах друг от друга. Из крана ритмично капает вода, действуя на и так донельзя расшатанные нервы. — Это… — начинает неуверенно Джинён и замолкает. — Это полный пиздец. Вот, что это, — заканчивает за него Джебом и туго закручивает скользкий от воды вентиль. Джинён послушно кивает и начинает как-то истерично и дергано хихикать, а потом говорит: — Джексон расстроится.