Домовые тоже люди

      Н-да-а-а-а-а… Ее дом представлял иначе, хотя бы квартирой в высотке — все-таки главный бухгалтер и зарабатывает неплохо, — а не обычным одноэтажным строением бабушкиных времен, правда, забор вокруг был новый, металлический, и псина, кинувшаяся на нас, тоже породистой и злой!       По периметру росли пышные яблони, кусты зелени были насажены слишком густо и в хаотичной последовательности создавали беспорядок, перемешиваясь видами. Одуряюще пахло травами. Только птицы не сидели на раскидистых ветвях, тишина и одиночество царили в этом месте, даже холодок пробежал по спине.       — Пашенька! — на порог выскочила отдаленно знакомая мне женщина, с собранными на макушке волосами, футболке, большой ей размера на три, и в дедовых (не иначе!) трениках, в резиновых тапках на босу ногу и с улыбкой во всю ненакрашенную физиономию. Притих даже Пиздец, поняв, что кто-то побывал у нее до него. Пес, что до этого рвал глотку и оглушал соседей, забился в будку и носа не высовывал. Может, пес просил его спасти?..       — Здрасти, Марго Петровна… Кто ж вас так назвал-то… — попытался быть дружелюбным, но за ворот уже не просто капало, а лило так, что в трусы стекало, и рожа моя была угрюмой.       — Ты по любви или по делу? — она была куда веселее, чем я, это даже подбешивало.       — По делу. Вы в гости звали. — Все это время я орал через забор, не решаясь войти. Грязный ком рядом, растекшийся кучей, не уточняю чего, кажется, был пиздец.       — Ну проходи. Снимай штаны…       — По делу я!       — Тогда обувь!       Внутрь протиснулся с неохотой, мимо женщины, задев ее грудь. Она улыбнулась предвкушающе и, потирая руки, пошла за мной.       В доме было по-холостяцки, даже не верилось, что тут жила дама, и, если бы не развешанные лифчики и трусы-веревочки, не поверил бы, что это ее дом. Мы уселись на два небольших дивана, расположенных друг напротив друга. Между ними стоял пошарканный от времени деревянный столик, на котором лежала колода карт и стояла черная, почти догоревшая свеча.       Марго Петровна плюхнулась на свой так, что диван жалостливо заскрипел, раскинула ноги, и даже я сел культурнее, попросив прощения у яиц и потеснив их друг к другу, но вскоре она опомнилась и села ровно, кокетливо заправив за ухо выбившуюся на лицо прядь волос.       Какого черта я тут забыл, не мог сформулировать сам. Она помогла.       — Плохо выглядишь, — голос был суховатым, словно со сна, возможно, я разбудил ее.       — Марго Петровна… — я снова скривился, она хихикнула.       — Зови меня просто… Гоша. — Тут уже хихикнул я, по-идиотски хрюкнув.       — Не очень имя для женщины. — Видно, родители подбухивали или не особо хотели детей.       — Если причина только в этом…       На пятой минуте нашей встречи я просто заорал и, вылупив глаза так, что они начали болеть, тупо открыл и закрыл рот, потому что в следующую минуту, только она закончила фразу, передо мной сидел мужик! Мужик! Сидел он! Скалился самодовольно, кайфуя от моей реакции. Тот же рост! Те же пропорции! Разве что плечи пошире и черты лица загрубели. Губы стали тоньше, волосы остались прежние, но они не спасали — это был мужик! И титьки исчезли. Вот это беда…       — А выпить есть?.. — вырвалось через мат, он наклонился вниз и приподнял начатую бутылку с пивом, а потом резко по тормозам. — А нет, спасибо, я потом один накидаюсь.       — Ты все еще дуешься за те пирожки?.. — он махнул рукой (прям как я на свою жизнь) и лучезарно улыбнулся. — Я всего лишь хотел тебе помочь. Тебе нельзя было идти домой. Поспал бы. Отдохнул. Сил набрался. Кто ж знал, что твой начальник так любит сладкое.       — Ты? Вы?.. Блин!       — Просто — Гоша.       — Раздвоение личности? — Я должен знать правду. К своему стыду, я уставился ему между ног, и то, что я там видел (а я видел!) — не могло быть неправдой, член топорщился под трениками, и его нельзя было ни с чем спутать, даже вариант, что пропавшая грудь скатилась в трусы, отпадал!       — Не, просто могу морок навести, и будешь видеть, что захочу.       С трудом поднял взгляд.       — Супер. Значит, я не один такой псих.       — Нет. Таких несколько. Не партия, конечно, но встречаются. Ты самый странный.       — Вот спасибо. Наверно, и почему моя жизнь пошла через женский детородный орган — скажешь?       — Скажу. — Меня все больше бесит его ухмылка, а взгляд продолжает искать титьки, куда-то же они делись. — Тебя сглазили. Я сначала думал, что это проклятье, но нет.       — Прям новьем повеяло.       — Мне нужно много тебе рассказать, но не сейчас. Ты должен возвращаться домой.       — Никуда я не пойду. Тем более домой.       — К сожалению, придется. Если ты, конечно, не хочешь разозлить своего домового… — Тут меня окатило ледяной водой, не по-настоящему, конечно, хотя я бы не удивился, плечи передернуло от озноба.       — Откуда знаешь? — Он только кивнул на карты. Сейчас я видел, что ему около сорока, но глаза были совсем юными, будто возраст не имел к его внутреннему состоянию никакого отношения. И голос… слишком молодой. Девственников он, что ли, жрет…       — Домовой есть у всех. Тебе не повезло, у тебя он оказался взрослым и, как бы так сказать, главным у них, что ли. Я их иерархию не знаю, но сил у него достаточно, чтобы прийти сюда, и я не хочу, чтобы жить он остался здесь, мне его и раньше хватило.       — Раньше? Ты что, был его хозяином?       — Был. К счастью, отделался. Он не совсем чтобы плохой… Поживи сам в одиночестве столько лет — тоже будешь со странностями. Но это неважно. Слушай меня внимательно, — он наклонился ближе, глядя прямо в глаза, говорил тихо и четко, и мне почему-то казалось, что я не смогу ослушаться. — Завтра утром я буду ждать тебя у подъезда, ровно в семь. Не знаю как, но ты должен от него сбежать. Я расскажу тебе все, обещаю, только сейчас уходи.       Он заозирался по сторонам, мне и самому стало казаться, что за нами следят. Взгляд жег лопатки, подгоняя с места.       — Пах, завтра утром, понял? А то я уже не смогу помочь. Никто не сможет…       Когда вышел, меня уже ждало такси, ехали молча, не играло даже радио. Последние слова ведьмака не шли из головы. Что будет, если он не успеет помочь?..       Снова на лопатках, снова сотрясает тело истомой, тянет каждую мышцу, и голос уже давно сел от хрипов, сил нет даже на то, чтобы сжать руки. Домовой нависает сверху, буквально вытрахивая из меня все силы, ему все еще мало, он хочет большего, поэтому продолжает акт, даже когда кончаю. Следующий оргазм с болью, тело изнывает, все в напряжении, задница пульсирует и по-воспаленному тяжело принимает короткие толчки. Он злится, иногда пережимает мне горло, долго смотрит в глаза, а потом снова целует, словно пьет поцелуй… Последний раз кончаю всухую, чувствую оргазм, но выжат до нитки, меня размазывает по постели, и пока парень слизывает с моих щек слезы, вырубаюсь прямо так — весь в нашей сперме, смазке и поте…       — Зачем ты меня провоцируешь? — его голос пробивается сквозь сон, будит, хотя я перестал понимать, где явь, а где нет. — Я тебя все равно не отпущу… — снова засыпаю, а просыпаюсь уже резко, распахнув глаза и вырвавшись из дремы. Как я понял, есть минут десять до того, как домовой догонит меня, поэтому, чертыхаясь и поскальзываясь, быстро ополоснулся, надел то, что под руку попало и, прихватив сонного Пиздеца, хотя лучше бы дома оставил, выскочил в коридор, не успев закрыть дверь. Домовой стоял прямо передо мной, за порогом, копируя мою позу словно в зеркале, и не мог переступить черту. Его взгляд снова блестел злобой, она была всепоглощающей, отчаянной, искажающей приятные черты лица гримасой ярости, она его уничтожала.       — Пашка, — ухмыляется и тянет ко мне руку, я с трудом отступаю, хотя хочу взять его ладонь в свою, эта мысль обезоруживает, на помощь приходит Пиздец, кусает за щиколотку и возвращает ясность ума, хоть и летит с лестницы от пинка.       — Сам все расскажешь, или мне узнавать?       — Есть вещи, которые лучше не знать.       — Например, кто меня сглазил? Ты же знаешь. Иначе бы не сказал об этом. Ты хотел, чтобы я его нашел. Для чего?       — Чтобы у тебя был шанс выбирать.       — И сам же его мне не оставляешь? Это полный бред! — ору на весь подъезд и плевать я на всех хотел, что-то снова пошло не по сценарию, что-то помешало доиграть его до конца.       — Не заставляй меня искать тебя по всему городу.       — Ты же домовой, вот и сиди дома! — захлопываю от злости дверь, грохот оглушает, но не так, как вибрация перил и звон окон в рамах. Сбегаю по лестнице, не прикасаясь даже к стенам, вылетаю на улицу и сразу врезаюсь в ведьму.       — О, семь-ноль-ноль — ты вовремя!       Она снова она, и я не смог удержаться и схватил ее за грудь, как оказалось — настоящая, и пощечина тоже.       — А Гоша где?       — А Гоша не носит юбки. Его за это бьют.       — Если это морок, то, теоретически, ты мужик в платье, но вижу я женщину.       — А ты быстро учишься, — она заржала мужским басом, а потом, опомнившись, хихикнула. — Ладно, я ношу юбки, у всех свои особенности.       — Какой Пиздец…       «Я здесь», — знакомый писк с заднего сиденья.       — Ты хотела мне помочь, — напоминаю, когда она сворачивает в незнакомый мне район и останавливается прямо посреди дороги.       — Для начала ты должен пообещать, что будешь делать так, как я скажу. — Киваю болванчиком, соглашаясь. — Тогда на кладбище!       — Сбрендила?!       — Ты жить хочешь?       — Хочу.       — Тогда заткнись.       Спорить с ней не хочется, особенно зная, что она — это он. Лучше я своим ходом поеду, куда ей надо, чем в багажнике. Сопротивляться нет желания, так же как и выяснять, что еще может случиться. В этой женщине есть знакомые черты, но я никак не могу вспомнить, кому они принадлежали.       — Тебя не смущает, что мы стоим посреди пустыря, ты вся такая в платье и с цветами и… Гоша?       — Мне надо быть в своем обличье, иначе сил не хватит.       — У тебя стрелка на колготках.       — Вот бли-и-и-и-и-ин…       — А мне бы выпить.       Стоим как два дебила: я весь в грязи, потому что зверька нес, собирая все лужи, и этот… трансвестит недоделанный, отплевывается от волос, которые в рожу, играясь, швыряет ветер, и покачивается на каблуках. Прям запахло спасением… А нет, с кладбища смертью тащит, настраивает на позитив.       — А теперь слушай. — Я нехотя собираю внимание в кучу, погода портится, и все сильнее плачет небо. — Так получилось, что дом, в котором я жил, пошел под снос. Я тогда дурной был, молодой, бойкот объявил… А вообще, пьяный в дупель был, вот и уснул в день сноса. Домовой твой меня тогда спас, разбудил и вывел вовремя, но сам потерял связь с зданием и пропал бы, но дашь на дашь, как говорится, я его привязал к новой хозяйке, первой попавшейся мимо проходившей женщине, и я же не знал, что она тоже ведьма. Слабенькая, но с даром.       — Бабушка?       — Она. — Гоша быстро перебирал в руках свечи, перематывая их вместе, и плел куклу, длинные крепкие пальцы легко мяли воск, а мне сделалось дурно, словно вот-вот случится что-то плохое. Тревога разрывала все изнутри, но парень был настолько обеспокоен моей проблемой, что не замечал моего состояния. — Только заехали в высотку, совсем рядом, и я правда не знал, что так обернется. Долг свой я считал, что выполнил, но домовому оказалось этого мало. Ее сил не хватало для подпитки, ты тогда рос, он видел в тебе донора, к тому же привязался, по-доброму так… По крайней мере, я в это верил, пока не увидел тебя после переезда. Ты ведь недавно вернулся в ту квартиру?       — Да. Ее сдавал, сам жил ближе к работе, потом кредит, и денег стало не хватать.       — Ты прости, Пашка, но когда тебя забрали родители, домовому ничего не оставалось, кроме как досасывать силы хозяйки, а потом… Я должен был, понимаешь? — Он опустил плечи и пошатнулся, когда порыв ветра ударил его в спину, словно наказывая. За что — я пока не знал, а когда узнал — пожалел, что знаю. — Та ситуация… с родителями и бойфрендом…       — Откуда ты знаешь? — Вот что-что, а об этом я не рассказывал никому, даже вслух не упоминал.       — Пашка, это был я. Тогда. С тобой, — нехотя он поднял лицо, и теперь я стал вспоминать знакомые, но тогда еще совсем молодые черты лица, так сильно изменившиеся за время. Я сам покачнулся, словно позвоночник вдруг стал резиновым. — Если бы ты остался дома, с предками, домовой бы перекинулся на меня, а у меня силы больше, и чем больше ее в носителе, тем быстрее он сможет тебя убить. Я не оправдываюсь и вину свою признаю, но ты дара почти не имеешь, так, зачатки, тебе он не навредит, а меня уничтожит. Я не знал, что он влюбится.       — Ты спал со мной?!       — Да. И мне понравилось. Вообще, хватило бы одного раза, но я втянулся и… Не сметь бить по лицу! Прокляну!       — Ты мне, черт тебя отдери, жизнь испоганил!       — Ой, да брось, а то ты там прекрасно жил. Сам говорил, что тебя они ненавидят.       — Ты, можно сказать, любишь!       — Не то чтобы любишь, но симпатия есть. Если хочешь, можешь жить со мной.       — Обойдусь! — Меня переполняли гнев и паника, моей жизнью вертели, как хотели, чуть ли не с рождения, и даже сейчас я не чувствую, что ситуация под контролем! — Почему ты сказал — влюбился?       — Потому что так и есть. Он тебя присвоил себе. У них же это по-другому проявляется. Ты подумай: его не видел никто много лет, а тут мальчишка, к которому он привязался. Ты рос у него на глазах, и силы твои тоже он подпитывал.       — То есть, если бы не он, я бы глюков не видел?.. Лучше бы ты молчал.       — Не глюки, а другая сторона мира. Он не такой плоский, как тебе хочется считать, и, пройдя через все это, мог бы быть подальновиднее.       — Ты меня еще жизни поучи!       — Орешь, как баба.       — На себя посмотри!       — Он не отпустит тебя, Паш, не сможет, ему и так тяжело дался твой переезд. Я только недавно понял, как разорвать с домовым связь, я освободился, но тогда еще был под колпаком, поэтому так с тобой обошелся. Не злись! — Я промолчал. А что было говорить? В глазах парня читалось раскаяние, хотя и легче мне от него не становилось. — Я хочу помочь. Я пытался сделать это незаметно…       — Колеса тоже твоих рук дело?       — Да. Почувствовал сглаз, сильный, ты бы убился, он был сделан именно на скорость.       — Грехи замаливал?       — Да. Не буду скрывать. Должен. И исправлю.       — Ты меня сглазил? — вопрос, который последний, остался без ответа.       Градус упал на порядок, даже трава вокруг нас покрылась инеем и прилегла к земле. Ветер усилился, он толкал обессиленные тела, и до обидного хотелось разреветься.       — Нет, — он помотал головой, а потом его взгляд стал испуганным и устремился мне за спину.       — Это сделал я.       Я вздрогнул и резко обернулся. Домовой стоял в метре от меня, сложив руки на груди, и смотрел пристально в глаза, словно искал там что-то. У меня в груди все прорвало, чувства перемешались в общее месиво, и я не мог понять, что чувствую, вообще не понимал, что происходит.       — Зачем?..       — Чтобы ты смог меня видеть. Чтобы понял, чего я хочу, и сам решил, сможешь ты жить с этим или нет.       — Твоя сила подросла, то есть чем ближе ты к нему, тем крепче твоя броня, и пока ты был под защитой самого себя, он к тебе пробиться не мог, но стоило только равновесию покачнуться… — Ведьмак щелкнул зажигалкой, и, несмотря на непогоду, огонь в его руке не гас и даже не раздувался. — Паша, я помогу тебе избавиться от всего этого, но тогда тебе придется…       — Придется что?       — Убить меня, — домовой сделал шаг, ведьмак было хотел кинуться на помощь, но остановился, ближе поднеся огонь к фитилю сплетенных свечей в форме человечка.       Он обнял меня так спокойно, словно после долгой разлуки, прижал к себе, укрыв теплом и заслонив от ветра. Его руки легли мне на пояс, сдавив, я не мог пошевелиться, он снова подавлял меня, и теперь, в свете недавних событий, это стало пугать не на шутку.       — Пашка, решай! — голос ведьмака доносился едва слышно, ветер уносил любые звуки от нас подальше, я почти перестал слышать и видеть тоже — из-за пелены слез. Сделать выбор оказалось сложнее, чем мог предположить. Мне помог сам домовой, уничтожив мое мужское начало до основания…       — Что бы не решил, ты все равно от меня никуда не денешься, — он коснулся губами моего уха, прихватив хрящик, и, спустив ладони ниже, приподнял меня под зад. Я нехотя задрал голову, наши взгляды пересеклись.       — Не угадал, нечисть, — толкнув его в грудь, вырвал себе пару сантиметров свободного пространства, успев заорать: — Давай!       И вспыхнуло пламя…