Она любила Огонь

      Семья фон Крад всегда была вдали от остального мира. Но теперь это было невозможно. Огромное наследство, которое все эти века фон Крад лишь преумножали, теперь принадлежала двенадцатилетнему ребёнку. Нет, двенадцатилетней девочке. Купальница вчера была так впечатлена хлынувшем в её дом потоком людей из внешнего мира, но этот поток людей пришёл только для того, чтобы увидеть семью, которая уже вряд ли будет такой же сильной. "Семья превыше всего," — идея которая была уже нежизнеспособна, потому что семьи не было. Была лишь очеловеченная тень её былого могущества, которую хотели вобрать в себя другие. Если раньше Купальница была благородной жертвой для благополучия семьи, то теперь она была просто вещью, которую хотели получить другие. Но это была истина, которую сама Купальница не знала. Да и не нужно это ей. По крайней мере, так решили все остальные: она добрый ребёнок, которому лучше не знать, насколько недобрый мир ожидает её за пределами ворот особняка. Так что все молчали.       Интересно, где был демон, защищающий семью фон Крад? Он получал достойную плату, которой его никогда не лишали, так почему всё так обернулось? Это был вопрос, который задавала себе сама Купальница. Она никогда не говорила про это вслух, чтобы всё так же оставаться в их глазах беззаботным ребёнком, который не плачет и не шалит. Хотя иногда она думала, что ей нужно спросить кого-то, чтобы вообще понимать, что ей делать, но она не могла себе это позволить, поскольку такое действие могло бы разрушить её образ, за который она так хваталась. Папа был в отчаянии, если бы он увидел, как грустит сама Купальница, ему бы стало ещё хуже. Он так часто просил её не плакать, что Купальница просто уже не могла себе это позволить. Рождённая без магии, ценность семьи, которую необходимо сохранить, всего лишь ребёнок. Иными словами, она просто обуза. И будучи обузой, Купальница решила доставлять всем меньше проблем. Ни к чему они людям. Пусть думают, что она счастлива. Они же говорят ей быть счастливой, тогда она будет.       И когда на следующий день после бала Купальница проснулась, она опять улыбнулась, чтобы не огорчать остальных. Ламия снова подала завтрак и помогла одеться. Дункель ведь снова стоял за дверью. Всё было как обычно. И как странно было думать, что "обычно" было же таким недолгим. Примерно только две недели. Тогда откуда такая уверенность. И думая про это снова, Купальница вспомнила, что ещё недавно отец обнимал её, умирая. Она ещё недавно была в объятиях мертвеца, но уже ничего такого и в помине не было: балы, пикники, прогулки по лесу. Жизнь имеет странное свойство: она даёт тебе такое количество потрясений, но не останавливается, чтобы дать это осознать, а идёт дальше. Может быть, в этом есть какой-то сакральный смысл, всё же неисповедимы пути Господни, но это слишком тяжело. Но когда Дункель зашёл в спальню и сел за один с Купальницей стол, она вспомнила, почему должна оставаться беззаботной: уставшие серые глаза и седина в каштановых волосах говорили сами за себя. — Знаешь, — Купальница улыбнулась и отложила книгу, которую читала. — Ты кажешься мне совсем не летучей мышью. — А кем? Человеком? — Дункель говорил спокойно. — Нет. Я пока не могу выбрать из двух вариантов: лебедь и голубь. — Почему? — Я... — Купальница смутилась. — Я не могу сказать. Но, наверное, я могу дать подсказку. — Я был бы не против, — Дункель чуть оживился.       У него были угловатые черты обычного подросткового лица, пусть и обрамлённые двумя большими тёмными мешками под глазами. И Купальница считала их самым прекрасным, что она когда-то видела. Конечно, нет, конечно, раньше она так не думала, но теперь, смотря на Дункеля, она слишком нервничала только из-за мысли о его красоте. — Лебедь... потому что... — Купальница сжала пальцы в замок. — Я... я просто вспоминаю... это было в одной сказке... А голубь... потому что ты такой добрый... ты защищаешь меня будто мой ангел. — Я ангел? — Дункель улыбнулся. — Знаешь, ты идеализируешь меня. — Разве? Но ты же такой добрый. — Когда я и Байзек были детьми, мы ели просто то, чем нас кормили. Иногда мы ели похлёбки и хлеб, а иногда живых людей. — Вы ели людей? — Купальница содрогнулась. — На самом деле, твои похитители тоже, судя по всему, хотели тебя съесть. — Что?.. — Ты же заметила, что у нас с Байзеком клыки. Как ты думаешь, вампиры существуют? — А разве существуют? — Купальница прижала руки к груди. — Наша мать была вампиром. Отец не был, хотя я толком ничего о нём не знаю. И меня не особо волнует. На самом деле, я рад, что люди не верят в вампиров, но всё же мне на момент смерти было семьдесят. — Что? — А Байзеку девяносто. Мы были смертны, но умерли даже раньше положенного. Печально, верно? Зато теперь мы все четверо не умрём. Так что не переживай, ты будешь в безопасности, мы позаботимся об этом.       Его маленькая тонкая лапка с большими когтями лежала на столе. Купальница коснулась её, потому что должна была убедить сама себя, что ей не страшно. Но ей было страшно до слёз, хотя она и не могла плакать. Она улыбалась и повторяла, что Дункель хороший, но всё внутри содрогалось от осознания, что перед ней людоед. И она всё равно улыбалась. И боялась. Она всё равно улыбалась. Хотя внутри всё сворачивало от страха. — Всё же люди едят мясо.       Голос совсем не дрожал. — Ничего страшного, ведь это было раньше.       Тело не дрожало. — Ты всё равно замечательный мальчик.       Всё дрожало только внутри. — Даже если раньше ты был другим человеком, теперь ты подобен моему ангелу-хранителю.       И тут пронеслось осознание того, что никто и никогда не узнает о её переживаниях. Такая глупость, верно? О них и не должен кто-то знать. Но как же Купальнице стало больно от этого осознания. Хотя, казалось бы, зачем кому-то знать? — Достаточно, — Дункель встал. — Я бы сказал тебе ещё кое-что, но... всё же ты слишком добрая девочка, чтобы знать это, — он улыбнулся. — Может быть, если тебе не скажут про это сейчас, ты останешься такой же и дальше, так что просто не думай о чём-то, что тебя так пугает. Мы с Байзеком, к тому же, больше не едим людей, так что не бойся так.       Он понял.

***

      Байзек созвал Дункеля, Айхёнхен и Панголина в одной из зал, где спокойно и тихо сказал: — Девчонка из фон Гёте хочет напасть на нас. — Откуда ты знаешь? — скептично спросил Дункель. — Я протянул паутину до её дома. Поэтому я "слышу" всё, что происходит в нём, — спокойно ответил Байзек. — И она прямо сказала, что в следующую пятницу нападёт на этот особняк. — Пятницу? — Айхёнхен подпрыгнула. — У нас что же, меньше недели на подготовку? — Она нам и не нужна, — спокойно ответил Байзек. — Мы просто нападём первыми. В прошлый раз стало ясно, что Айхёнхен превосходит их служанку, поэтому ты займёшься ей, а я и Панголин отправимся на поиски девчонки. — А я что? Я же не покину Купальницу, — напомнил Дункель. — А там есть ещё минимум один слуга. К тому же это только те, с которыми... — Нет, там только двое слуг. — Что? — Я провёл паутину в их дом, как только мы вернули Купальницу домой, поэтому я всё это время мог слышать любой шорох. Во всём особняке фон Гёте живёт только три человека, иногда в гости наведывается ещё какая-то женщина, но на этом всё. В плане девчонки не входит призвать подкрепление, поэтому если напасть неожиданно, мы успеем разобраться с ней. Но, самое главное, конечно, я доверяю Дункелю: опекай Купальницу до самого конца, иначе в нашей победе просто не будет смысла. — Хорошо. — Когда мы выходим? — неуверенно сказал Панголин. — Послезавтра. Думаю, нам нужно время, чтобы чуть потренироваться, верно? Я скажу больше деталей плана как раз тогда. Всё же, кто знает, может, у стен этого особняка тоже есть уши.       После этих слов все вернулись к своим делам: Дункель снова ушёл к Купальнице, Байзек сел за бумаги, Панголин и Айхёнхен ушли на кухню помогать слугам.