Леночка

— Идемте, Леночка, — Олег, продолжая смотреть мне в глаза, медленно встал, и я невольно потянулась за ним, ставя опустевшую кружку на скамейку. — Слышите, как распелись цикады? Наши вслепую протянутые друг к другу ладони соприкоснулись. Миг, и мужчина уверенно сплел пальцы с моими. — Как вам в клубе при драке не разбили очки? — спросил он с оттенком грусти, — объясните пожалуйста? Я без улыбки покачала головой: контактные линзы, чувствуя — горят уже не только щеки, но и уши. В висках стучал метрономом участившийся пульс. — Вы собирались проводить меня до гостиницы, — напомнила Олегу весьма строгим, почти учительским тоном, впрочем, не отнимая руки, — потому что поздно и пора спать. Мой курортный роман переступил с ноги на ногу, как человек, который никуда не спешит. — Собирался, — согласился мужчина мягко, подпуская в голос бархатных, низких ноток. — И провожу, не сомневайтесь: раз мужик обещал — мужик обязательно сделает. Но при одном крохотном условии… — я напряглась, и он хихикнул, — завтра утром ждите меня с дыней. Не на рассвете, не бойтесь — часиков в десять. Съедим дыню — и на море, купаться. Вот как, как я могла ему отказать? Именно — никак. Да и не хотела — все мое существо было за утреннего Олега, дыню и море. Вместе, держась за руки, прыгать по накатывающим волнам, ловя с их верхушек пенные буруны, а напрыгавшись — опять вместе оставить безопасное мелководье и бок о бок заплыть немного поглубже… — Вы умеете плавать? — Олег зашевелил бровями. Я подтвердила: да, умею, и дернулась к оставленной на скамейке сумочке. Там, среди прочего барахла типа кошелька, зеркальца, расчески и мятых старых автобусных билетов — сигареты и зажигалка. Олег внимательно наблюдал, как я открываю сумочку, достаю початую пачку Слимс и прикуриваю, морщил нос. — Много курите? — спросил мужчина. Я выпустила из ноздрей две струйки сизого дыма: много и пожала плечами, мысленно готовясь к лекции о вреде курения. Олег помолчал несколько секунд и полез в задний карман шорт. — И я смолю, — мужчина достал мальненькую металлическую коробочку- портсигар. — Когда — пачку в день, когда полторы. Все мечтаю бросить, но… нервы. Я затянулась повторно. Смотрела, как он выковыривает из портсигара сигарету и щелкает зажигалкой. Улыбалась чему-то, сама не знала, чему — возможно, тому, что более не одна, пусть и совсем не надолго, на пять суток. Профессия медсестры нервная по определению — плач больных детишек и общение с их редко когда соображающими что-либо в медицине, в общей массе полуграмотными родителями, с двойки на тройку закончившими школу и работающими продавцами и водителями фур. Это мне повезло с образованием: папа — врач, мама — учительница. Расстарались, приучили нас с сестрой к чтению и к хорошей музыке… — Холодно, — я зябко передернула плечами. Отец Олега тоже, в принципе, продавец, ну, еще, наверняка, и бухгалтер — не интеллигенция. — Ошибаетесь, Леночка, — Олег вынул изо рта тлеющую сигарету и помахал ей в воздухе. — Мой папа — инженер. Закончил Новосибирский политех. А мама была историком… Но кому в России сейчас нужны инженеры и историки? Кругом — купи-продай. Пришлось переквалифицироваться, благо, помог случай. Я сморгнула: — Перепало наследство от бездетного дядюшки? Олег солидно кивнул, подтверждая, и невесело усмехнулся. — От тетушки, — мужчина сунул сигарету в зубы, — маминой старшей сестры. Та когда-то, в юности, выскочила замуж за владельца летнего кафе. Сын их утонул в море в трехлетнем возрасте, других детей не нажили. В общем, сначала сестра вдовела, потом, практически сразу тяжело заболела, практически в одно время с мамой. Я… я тогда подростком был, ухаживал за обеими, как умел, а папа держал кафе. Тетка умерла раньше мамы, всего год промучилась. Мама — пять, — Олег горько скривился, вспоминая прошлое, и замолчал, отвернулся. Я растерянно заморгала, не зная, нарушать ли воцарившуюся глухую тишину словами сочувствия, поразмышляла пару секунд и, повинуясь внезапному душевному импульсу, обняла загрустившего мужчину. Просто обняла, без малейшего сексуального подтекста, утешая и поддерживая. Олег вздохнул, обнял меня в ответ, и мы замерли, сплетая нечто неуловимое и важное. Слились в общей печали. Сколько простояли так, слушая ночь — минуту, четверть часа? Бег стрелок по циферблату ненадолго утратил значение…

***

— Большая часть Сочинских пляжей, — Олег шагал неспешно, нога за ногу, баюкая мою холодную ладонь в своей, обжигающе горячей, — загажена до предела туристами. Даже не оставляемым ими мусором — выделениями тел. Бедному морю все равно, что принимать, пот или испражнения. Оно — безотказно, что в него пихают, тем и давится. Еще вода впитывает человеческие эмоции… Я слушала, словно завороженная — насыщенный бархатными нотками баритон мужчины обволакивал, проникал в душу через уши и всю поверхность кожи. Звал куда-то, в неизведанные туманные дали, в которых будет хорошо, спокойно и уютно. — Леночка, — Олег шагал, шагал, а я — за ним зачарованной тенью, — вы любите ночные купания? Соглашайтесь, пожалуйста! Покажу вам чудесное место… Я молчала, не в силах ответить ни да, ни нет. Купальник остался в гостинице, сохнет, повешенный на вбитый в стену над кроватью гвоздь. Раздеваться перед Олегом до кружевного белья — стыдно, пока не созрела. Неверно истолковав мое молчание, мужчина просиял ясным солнышком. — Нам налево, — он чуть ли не запрыгал от радости. — Мотоцикл там! Прокатимся с ветерком… Я толчком опомнилась и встала, как вкопанная: — Не прокатимся — я не поеду. Вы обещали отвести меня в гостиницу, а сами… Олег глупо хихикнул, взъерошивая пятерней растрепанные волосы. — А что я? — он выпустил мою руку. — Я — ничего, вам примерещилось. Вот только ваша гостиница — тоже там, забыли? Я капризно притопнула вьетнамкой по асфальту тротуара и демонстративно надулась, впрочем, мысленно прикидывая, сколько времени необходимо, чтобы заскочить в номер, переодеться в купальник, взять полотенце и спуститься к Олегу обратно. Мужчина непременно дождется, куда он денется-то. — А вы упорный ухажер, — засмеялась. — Прям на диво! Ладно, сдаюсь, уговорили. Олег едва слышно фыркнул и вдруг опустился на одно колена. — Я счастлив, — он поймал мою левую, свободно висящую вдоль тела руку в ковшик ладоней, поднес к лукаво изогнувшимся губам с явным намерением поцеловать. — Сумел заслужить ваше доверие. И ведь поцеловал… В то место, где перемычка между большим и указательным пальцем — нежно-нежно, щекоча дыханием. Поцеловал и сразу отпустил, вскочил на ноги. — Идемте, Леночка, — мурлыкнул, — идемте. Луна уже высоко. И давайте так — вы в номер за купальником, а я — в кафе за шлемами. Тормознут без шлемов гайцы — впаяют штраф. Неохота их кормить, паразитов, лучше куплю вам за эти деньги цветы и фруктов. Окончательно разомлевшая я не возражала ни против цветов, ни против фруктов, улыбалась — дурочка-дурочкой. Сейчас для меня в мире существовал лишь Олег — забавно шевелящий бровями, белозубый и приятно пахнущий хвоей. Вечно смотреть в его смеющиеся серые глаза, прикасаться к мужчине и, никого и ничего не стесняясь, растрепывать ему волосы, особенно — челку. Челка… Почему в других парнях она не пленяла, а именно в Олеге — пленяла? Загадка… — Момент, — я таки не удержалась вплела мелко подрагивающие от волнения пальцы в эту челку. Олег замер, вскинув брови. В расширенных, черных зрачках мужчины плясали джигу крохотные отражения тусклых уличных фонарей. Я покопалась в его челке и соорудила из нее нечто наподобие чуба. А потом — вдруг приподнялась на цыпочки, коротко ткнулась губами в приоткрытые, сухие Олеговы губы и отстранилась, пылая щеками. — Идемте, — прошептала. — Луна действительно высоко.