***
Галина мама жила у черта на куличиках от моря в частном секторе. Ее дом, приземистое деревянное, двухэтажное строение, окружал ухоженный фруктовый сад, огороженный довольно высоким, в рост человека, не крашенным штанкетником. Вдоль забора, с внутренней стороны участка, с громким, яростным лаем носилась крупная рыжеватая, лохматая псина. Попадешься подобному ужасу на зубок где-нибудь в парке или на улице — порвет в клочки и не подавится. — Ну и зверюга, — я опасливо разглядывала собаку через поднятое стекло. — Зато, наверно, отличная защита от воров. Олег завозился на заднем сиденье. Миг, и мужчина настежь распахнул дверцу. — Бука — умный, но странный пес, — он, кажется, вознамерился выйти из салона покурить, пока Галя не вернется с дочкой. — К своим — ласковее кошки, чужака запросто может загрызть. Командам не обучен, вне территории сада — труслив и за забор не суется, даже течной сукой не выманишь. Я недоверчиво прикусила губу. Да чтобы не стерилизованный кобель, да не повелся на течную суку? Невероятно. — Клянусь, не ведется, — Олег наконец вылез и встал возле машины, небрежно оперся локтем о ее крышу. — Говорю же — дикий трус. У него, у бедного, от улицы тяжелая психологическая травма — подобрали уже весьма взрослым. Точнее, не подобрали — прибился случайно. Юркнул в калитку — и в сад… Тощий был, облезлый, грязный, с перебитой передней лапой. Пробовали гнать — бесполезно, забился за сараюшку, где инвентарь хранится, и скулил. Не рычал, не гавкал — просто скулил, жалобно-жалобно, будто плакал. Ну, и оставили. Я опять не поверила, надула щеки. — И не кидался на хозяев? — удивилась. Олег вытащил из мятой пачки кривую сигарету и сунул в рот. Щелкнул зажигалкой и выпустил в небо клуб дыма. — Не кидался, — подтвердил с прозрачной, доброй улыбкой. — Трясся и скулил, скулил и трясся. Уже пятый год здесь. Откормился, отогрелся, освоился и обнаглел. Галькины близнецы его обожают. Я, признаться, изрядно растерялась. Приютить бездомного пса и подпустить к маленьким детям сумеет не каждый. Хотя, если действительно не бросается и не кусается… Калитка вздрогнула, словно от толчка, приоткрылась, и в образовавшуюся щель бочком просочилась пухленькая темноволосая девчушка в ярко-желтом коротеньком платьице. Кроха волокла за лямку по земле огромный синий рюкзак. За девчушкой появилась насупленная, взъерошенная Галя. — Света! — увещевала женщина. — Дай, я понесу! Света, стой! Света перла вперед с упорством танка, пыхтя и сопя. Красная, взмокшая от напряжения, трясла туго заплетенными косичками. — Мама! — девчушка чуть ли не надрывалась, но не сдавалась. — Астань! Не мешай мне быть башой! «Большой», — мысленно перевела я детский лепет и расслабилась. Очаровательная, забавная крошка. — Я башая! — звенел в ушах тонкий Светин голосочек. — Башая! Мама, астань! Олег отшвырнул недокуренную сигарету прочь и шагнул навстречу девчушке. — А мне дашь? — он почти смеялся. — Мужчины должны помогать юным леди! Света притормозила и выпустила из ручонок лямку. — Пливет, Олеги, — поздоровалась девочка, запрокидывая голову. — У меня класивое платье? Баба купила. Галя потрепала дочку по макушке и вздохнула, давя зевок: — Рюкзак в багажник, и поехали. Олег, достань Свете кресло, пожалуйста. Обычная замужняя, замотавшаяся женщина, обычная работающая мать… Я точно хочу стать такой же, как она? Точно-точно? И не пора ли мне срочно менять билет и тикать домой, в город Н, пока не поздно?***
Дальнейшие события меня не просто озадачили — ввели в смятение души. Забрав дочь от матери, Галя погрузила ее в машину, и мы опять поехали, на этот раз — уже к Галиному дому. Здесь, у дома, во дворе, женщина высадила нас, всех скопом. Вручив Олегу сонного Диму, она велела мне ждать у машины и отбыла, вместе с Олегом и детьми. Я, конечно, удивилась и немного обиделась подобному небрежению — могли бы и с собой позвать на чашечку чая, но возражать не стала и, усевшись в тени у дверей парадной на скамеечку, принялась ждать. Курила сигарету за сигаретой, постепенно впадая в глухую тоску, страдала от одиночества и жажды и ждала, ждала… Встроенные в мобилку часы неспешно отсчитывали минуту за минутой: четверть часа, пол часа, три четверти часа, полный час… Олег не возвращался. Вообще никто за мной не возвращался. Они забыли о моем существовании, что ли? Ну… редиски! Наконец, спустя еще примерно пол часа, появился Олег. Мужчина нес на плече большой черный полиэтиленовый мешок — в такие обычно складывают мусор, подмышкой держал полутора литровую бутылку минералки и довольно скалил зубы, как человек, сделавший важное дело. Едва вывалившись из парадной, утя-путя направился прямиком ко мне. — Леночка-Ленуся! — он почти кричал от радости. — Я добыл тебе теплые вещи для гор! Спортивный костюм, свитер, кроссовки! Даже перчатки и носки добыл! Лен, я молодец! Я смотрела на приближающегося мужчину, с трудом сдерживая разъедающие веки, не пролитые слезы. Два часа. Целых два часа отпуска убито на ерунду: покаталась зачем-то на машине, потом — торчала, дура-дурой, в чужом дворе, опустошая пачку Слимз и портя легкие табачным дымом, не купалась и не загорала. А с другой стороны… Олег ведь добывал теплые вещи именно для меня, не для другой девушки, и тоже потратил два часа своего отпуска не на собственные удовольствия. В общем, ругать мужчину перехотелось — кто ж ругает добытчиков? — Кроссовки, — не замечающий моего смятения Олег опустил мешок на скамейку, — надо бы померить. У тебя какой размер, Леночка? У Гали тридцать восьмой. Я молча приподняла левую, обутую во вьетнамку ногу и, пока мужчина ее разглядывал, отобрала у него бутылку. — Тридцать седьмой, — сказала, пошевелив пальчиками, и скрутила пробку зубами. Пить-пить-пить, во рту неимоверно пересохло и горчило — перекурила. — С плотным носком сгодится. Олег поморгал на мои не слишком чистые, пропыленные пальчики с не накрашенными, аккуратно обрезанными ноготками, покусал губу и полез в карман за сигаретами. — Я купил нам на завтра два места на катамаран, — сказал он в пространство. — Сплав по Мзымте. Соглашайся — отличная экскурсия и кормят. Тебе понравится. Я убрала ногу под скамейку и изобразила на лице напряженную работу мысли, уже зная — соглашусь непременно. Об этих сплавах была наслышана, видела в интернете десятки ярких, насыщенных фотографий Ахштырского ущелья и сплавляющихся по бурным водам реки счастливых туристов, но самой экскурсии не планировала: компании-то нет, одна соскучусь. Короче… Олег отлично придумал. Эх, судьба моя, судьбинушка — таки влипла в курортный роман по уши. Тикать в город Н, волоча следом чемодан и отчаянно подвывая: спасите, помогите, влюбляюсь, увы, поздно. Обречена.***
Обратный путь до моря оказался сущей пыткой. Нам с Олегом пришлось поменять три битком набитых, душных автобуса, и я на собственной противно липкой шкуре осознала, зачем лишившийся байка Олег, чтобы добыть мне теплую одежду, поехал с Галей. В салоне личного автомобиля, да с кондиционером — комфортнее на несколько порядков. Вопрос оставался в другом — мужчина вполне мог сгонять за этими вещами один. Не пожелал расставаться с нравящейся девушкой? Пока не узнаю наверняка — измучаюсь предположениями… — Так, — выгрузив меня из последнего автобуса, пунцовый мордахой Олег размашистым жестом вытер со лба предплечьем испарину и взвалил на плечо мешок. — Сейчас я отведу тебя в гостиницу, и временно разделяемся. Моемся, переодеваемся и встречаемся, например, в лобби внизу через час? Я отрицательно покачала головой, давя зевоту — ужасно устала и хотела только в душ и спать. Даже аппетит от жары пропал. В пустом животе невнятно бурчало, но голода не чувствовалось. Прежде чем идти куда-либо сегодня вечером, необходимо хоть немного отдохнуть и подремать. — Оки, через два с половиной часа, — подозрительно легко согласился мужчина. Он тоже зевал, кажется, и измученно щурился на садящееся, налившееся зловещим багрянцем солнце. — Проснешься — позвони. На том и порешили. Олег отвел меня в гостиницу и оставил, с мешком в руках, моргать на захлопнувшуюся за его спиной, обтянутой насквозь пропотевшей майкой, крепкую спину. Теперь, когда он исчез — собрать в кулак последние крохи изрядно пошатнувшейся воли и отволочь едва живую тушку Лены Акимовой в номер. Вместе с мешком, ага. И, наверное, душ — потом. Упаду на кровать и отрублюсь до темноты.