***
И теперь Алекс и сектант вполне спокойно шли через площадь Сахары… — Купился! Купился значит! — отобрал у человека сигарету «сектант» — Значит веришь в юмор. — Я просто устал тогда… — Кстати, рад познакомиться. Луи. Как видишь, тот ещё актер и турагент по профессии, — пожал он руку. На вид это был самый странный примат, которого приходилось встречать в жизни нашему герою — одежда была как и у всех современных Дон Жуанов — джинсы, рубашка и куртка. А вот морда — как будто какой-то сумасшедший профессор решил совместить волосы Пушкина, а всё остальное — взял у Чаплина. На вид он как-будто только что закончил какой-нибудь колледж на бакалавра права, а решил стать музыкантом — всё в этом человеке говорило о его необычной и бурной жизни. — Просто Алекс. Юрист в ООН, как поняли. — «Просто». Так всегда говорят, но там… — Где «там»? — О, не волнуйтесь! Это всего лишь вечерние посиделки. Сам увидите с кем. Если хотите, можете убрать с предохранителя ваш пистолет, но тогда вы покажите максимальную степень недоверия в мой адрес. — Как вам будет угодно. Так долго нам еще идти? — Довольно долго. А вот и наш автобус!***
В автобусе на них, на удивление Алекса, никто не обратил ни капли своего бесценнейшего внимания. И только сейчас он понял, что вернулся в первобытные времена. Когда одни звери могли протянуть homo sapiens лапу, а другие — без раздумий и зазрения совести загрызть. Когда одни смеялись над твоим голым телом, а другие называли Первозверем. А ведь миротворец мог просто уйти от этого собрата по виду, ссылаясь на недоверие. Но нет. Какая-то загадка манила его к этому чудоковатому турагенту. Вот проехали климатический тоннель в Тундратаун. И сразу снежинки, каток, медвежата средь елей и огоньков гирлянд. В автобусе послышался гул калибровки температуры, слегка похолодало. А Луи лишь уставился в какую-то книгу. Выехали на центральную площадь и не успел человечишка толком достать сигареты, как Луи потащил его на улицу. И сразу лёгкий мороз. Наш «Бильбо» уже хотел было выругаться за то, что неожиданный друг затащил его в арктический район в одном пиджаке из дома, но Луи, парировав ненависть тем, что «здесь не холоднее, чем в холодильнике», предупредил, что обезьянкам нужно зайти в Айс-Молл ещё за кое-кем… — Это не для вашего тела! — доносился крик из отдела косметики. — О, а вот и он! — потащил «сектант» Алекса. Между полками сцепились свин и еще одна обезьянка. А во этот индивидуум был какой-то черновой заготовкой памятника Цезарю — острое лицо и почти хищный взгляд… — А чем вы мне мыться прикажите?! — Это для свиней! — А мне наплевать! Наплевать, что у меня вся шерсть облезет! Я ведь заплачу, вы денег не хотите? — Виктор! — крикнул Луи. — Ребенок чертов! — Это не я ребенок! Это они! — указал виновник криков и запихнул гель для душа в рюкзак. — Мало того, что носки чёрт найдешь, так ещё и это! Опять ты новенького притащил? — уставился Виктор на Алекса. — Мы не человеческое стадо. И сейчас не каменный век. Вы с тетушкой Жозе так до оккультизма дойдёте! — Он просто сегодня… — Да, я злой! Потому что эти анимальцы, эти чертовы аэропортники, сломали туфельки для моей Сары. Они думали, что это «модные сандали». Совсем в обуви не разбираются. А я обратно в Мадрид не полечу! Что мне делать прикажите? А здесь всякие местные дешёвки из Кандии на экспорт… Фу! — Конечно, давай ради такой мелочи испортим всем настроение. Да. Может быть это и секта. Но это не отменяет вкусного ужина тёти Жозе, и танцев. А также разговоров о нашем непростом будущем, — не выдержал Луи. И отобрав у новоприбывшего рюкзак, пошёл на кассу. Алексу ничего не оставалось, как молча наблюдать за этим. Вот все трое вышли на улицу. Виктор молча повязал на бедолагу свой шарф и дальше принялся спорить. Но теперь пыл обезьянок (а иногда они и правда орали как обезьяны) остудил лёгкий мороз Тундратауна: — Кому муки, а кому рай… А я — реалист. Я говорю тебе с точки зрения потребителя, что жить тут не выгодно таким, как мы. Ни нормального климата, для нас — хотя это все красиво — ни… Вот где ты возьмёшь носки? Или ботинки? Или цирюльника? Эти овцы стригут слишком лихо. Но как архитектор, отдам этому городу должное. А среди них проплывали рыбные магазины, ателье, которые беспощадно стал пожирать мрак ночи… — Душой жить надо. Душа — жизнь. Знаешь кто по Дарвину побеждает? Зверь приспосабливающийся! А ты как остался в своем солнечном Мадриде, так и сидишь там душой. А нужно новые высоты жизни открывать. И вот уже набережная. — Знаю я ваши высоты — книга, рюмка, да студентки из театрального. А лучше и сами актрисы. Я в отличии от вас, месье, женатый. И имею цель покорять свои высоты не в хаосе чувств, но с мыслями о ней. Космополит чертов! — Фашист! Спор начал разгораться с новой силой. На них уже начали оборачиваться прохожие. И тут Алекс понял, что пора вмешаться: — Друзья, может… Не будем позориться? — опередил он их и повесил, как на работе, пропуск на нагрудный карман. Виктор с минуту разглядывал его, как будто был в каком-то трансе, а потом резко рассмеялся: — О, не беспокойтесь. Мы так всегда. Два непримиримых друга, которые раз в неделю видятся под одной крышей. Вы, я вижу, тоже не рады. — Скорее, сконфужен. Был сконфужен. До вашего спора. Прям интересно стало, что за чертовщина у вас творится, — юрист попытался взять ситуацию в свои лапы, но ничего не вышло: — Думаете, я понимаю? Или он? — указал испанец на Луи. — А вот когда мы собираемся всё-таки вместе — понимаем. И самое жуткое, что понимаем, но вот что-то… Не из этого мира. Как-будто это с нами было, а теперь его нет… Да, что-то все же там есть, там происходит. Ладно. Идёмте… Друзья. Кажется, почти пришли.***
Дорога заканчивалась развилкой — вправо, вдоль набережной — знаменитый рыбный завод номер четыре. Кирпичная махина со своим причалом, на которую Виктор зло фыркнул. Влево — шведские домики. А разделяла промышленность и жизнь — церквушка за кованым забором, с клумбами. В один из таких деревянных домиков и направилась троица. От остальных он отличался табличкой перед входом о том, что ищется цирюльник для человеческой шерсти и маленьким «Распятием» Рембрандта над дверью. Зашли. Виктор молча повесил пальто, снял шарф с Алекса и бросился обнимать, по всей видимости, жену. И как и в муже, в ней не было какой-то уникальности и мягкости. Типичная гувернантка. Но довольно общительная. — Познакомься, наш новый брат… Эм, а как вас зовут-то? — Пригожев, — сдавленно улыбнулся «брат». — Необычная фамилия. Значит, из Восточной Европы? — пожала она лапу, — Сара. По вашей улыбке, видимо, мой муж ещё не надоел вам? Тогда, добро пожаловать в наше братство чистокожих. Или как больше нравится мистеру священнику, Первозверя. — Да, — поднялся с кресла священник и подошёл к Алексу. — Потому что наши предки — дриопитеки — обладали довольно густой шерстью. Леопольд Мирославский. Хозяин этого дома и… Друг и наставник этого «товарищества», да, компания у нас nie wielka, ale bardzo porządna, — улыбнулся он. — А вон там, — указал ксёндз на кухню, где уже жарилось что-то очень вкусное, судя по аромату, который начал заполнять всё пространство, — моя жена, Жо́зе. Лучший историк в мире, по моему мнению. А помогает ей Ребекка, секретарша итальянского посла. Ну, проходите пока, пан, осмотритесь и располагайтесь. За ужином мы и расскажем вам, что здесь происходит. Интерьер дома не был каким-то необычным и особо примечательным. На окнах плотные белые занавески, на подоконниках цветы. Также возле окон стояли обычные деревянные скамьи, и комоды. На поклеенных бумажными обоями стенах висело несколько пейзажей. Около одной из стен был вход в погреб. В центре дома было более уютно: ковёр на полу, овальный стол с вазой, наполненной конфетами, полосатый диван и кресла, стенка с телевизором в нише и различными книгами на полках. Алекс воспользовался предложенными действиями и сел в кресло. Вот то, чего он ждал эти полчаса — спокойствие и неспешного познания того, что здесь происходит. Виктор с женой вышли на террасу, видимо, чтобы сообщить весть о туфельках, которые он аккуратно спрятал в комод на входе. А Луи… Луи сел читать «Космополитен», которым была завалена книжная полка. И вдруг, чертыхнувшись, опять поспешил к нашему страдальцу. Человек уже схватил было газету со столика рядом с креслом и сделал вид, что читает, но головёшка с оттопыренными ушами уже выглядывала над газетой: — Огонька не найдется? — Вы же не курите? — А вы не пьёте. Для общего дела. И, подготовьтесь к этому. — С очередным «братом» знакомиться? — нехотя достал юрист зажигалку и передал её месье. — С Великим! — и убежал француз, как в 1812, куда-то.***
Через пару минут он вернулся с… Факелом. Да. С тряпкой на куске доски: — Пойдёмте, пришло время познакомиться с Ним! — Так кто он такой всё-таки? — Алексу не терпелось увидеть этого «Великого». — Терпение, мой друг, терпение! Луи и наш «человечишка» спустились в погреб. Сырой бетон, старый сундук в проходе с аркой. А на нём — шкуры зверей, что очень удивило Алекса, и блюдце с какой-то жидкостью. По запаху — керосин. — Можете подержать? — попросил француз, и, не дождавшись ответа, вручил доску в лапу Алексу, а сам промокнул тряпку в керосине, а затем накинул на юриста шкуру тигра. На себя же накинул шкуру гепарда. — На искусственные не похоже… Значит настоящие… Надеюсь, они не были убиты, или хотя бы не мучались перед смертью?! — ужаснулся миротворец, ведь не каждый день увидишь накидку из шкуры зверя в Зверополисе. — А вот этого я не знаю, — ответил француз, снова аккуратно намотав тряпку на доску… — Готовы? — в лапе Луи блеснула зажигалка Алекса… И вот свод погреба моментально сожрал свет факела, а тени, создаваемые им, заплясали по всему погребу. Свет факела тускло освещал бетонные стены и перекрытия коридора, кое-где висела паутина. Пройдя пару метров и повернув в конце, Луи с Алексом вошли в небольшое помещение, где стоял алтарь, во главе которого сидела обезьяна. Они подошли ближе, и тут стало понятно, что это, хоть и предельно реалистичное, но чучело. За алтарём стояли бочки с вином, это можно было понять по характерному запаху, который не могли перебить даже благовония. А вокруг них — картины, шкуры, копья — свидетели кровавой эпохи. Алтарь, по совместительству, в былые времена, старый комод, был накрыт простой, слегка обветшалой от времени, тканью, на которой были вышиты звери самых различных видов и размеров вперемешку с растительным и геометрическим орнаментом. То тут, то там, среди пышных листьев и цветов прятались грызуны и не очень крупные зверьки, многих из которых трудно распознать по виду, то ли от того, что мастер, создавший это полотно, плохо знал анатомию, то ли от того, что они вымерли. С левой стороны расположилось довольно большое скопление зверей. На мордах читалась некая полуулыбка, возможно, опять сказалась рука и стилистика мастера. Края ткани обрамляли витиеватые лианы со стреловидными листами, а к центру полотна шли линии из золотистых нитей, словно лучи. И в этих лучах, среди обильной растительности и множества кошачьих, псовых, грызунов, приматов, копытных и прочих, на возвышении был один крайне выделяющийся сюжет — они шли на поклон к существу весьма и весьма необычного вида: уши, похожие на волчьи, голову венчали ветвистые рога, хвост его был довольно крупным и пушистым, задние лапы заканчивались копытами, в то время как верхние, в которых у существа были копьё и щит— были привычными пятипалыми конечностями. Именно такими, согласно древним фолиантам описывали демонов и прочих скверных тварей. За спиной его была крупная спираль — солярный символ, именно от неё расходились лучи. Возможно, в этом и был основной посыл — передать всё великолепие и могущество центральной фигуры. Показать превосходство одного-единственного вида над остальными. Однако, для новоприбывшего сей предмет был не более чем произведением искусства и исторической ценностью, не более: — Секта… Первобытная секта. Так и запишем, — начал прогуливаться человек по погребу — на винных, видимо пустых бочках — десятки мелких картин и зарисовок на первобытный лад, шкуры, копья всех размеров, даже маленький лук. И вот, вернувшись к алтарю, человек уставился на чучело своего праотца: неопределённого вида обезьяноподобное существо. Местами, где когда-то была шерсть, зияли проплешины, местами чучело сильно пострадало от времени и влаги. В общем, не самое высокоэстетичное зрелище. А учитывая окружающую обстановку в виде чего-то среднего между бомбоубежищем и подземельями готических замков и нереально большое обилие паутины, можно было спокойно снимать фильм ужасов или прописать на постоянное место жительства сюда какое-то невероятное чудище. Хотя, если вспомнить о наличии такового на «пьедестале», то, в принципе, готовая сцена для хоррора. — Какая же это секта, месье? Это наш маленький музей. Это память предков. Al besti — al creti, al desoti — я зверь — я создатель, я разрушитель — древнеанималийский. Анималийский, не анимальский, заметьте. Преклоните колени перед вашим первозверем, — как-то даже повелительным тоном сказал француз. Из весельчака, Пане Коханку, как называл его ксендз, с факелом в лапе, в шкуре тигра, которая доходила до локтей в длину и до колен в высоту, перевязанная каким-то пучком лиан, Луи Дерьер походил на древнего жреца Жизни, которые были чуть ли не в каждом племени в Чёрные времена. — Послушайте, не буду я этим баловством заниматься… — Скажите это им, — указал «жрец» на картины. — Ладно, — человек встал на одно колено, как рыцарь, и уставился на чучело дриопитека. — Ну… И так сойдет, — месье Дерьер схватил богато украшенный клинок, тигриных размеров, который было привязан к одной из несущих балок, положил его остриё на макушку «рыцаря»: — Перед ветром, что омывает наши горы, перед водой, которой мы утоляем жажду, перед огнем, которым мы согреваемся, перед землёй — основой жизни, клянёшься ли ты, шампэ инкагнэто, отречься от зова крови, увидев в глазах врага твоего мир, лапу протянув ему, и строя общее наше время, настоящее и будущее в гармонии и понимании? Клянёшься ли ты заботиться о детях зверя другого, как о своих? Клянёшься ли ты с видом другим делить кров и пищу, тепло и страдания? Клянёшься ли ты сохранять эту клятву пока звёзды на небе освещают ночь, пока птицы превозносят утро, пока цветы украшают яркостью своей землю? Кхм-кхм… Отвечать не нужно. А теперь… — Луи резко схватил человека за лапу, и проведя по ладони клинком, окропил кровью, уже чёрный из-за крови других, угол алтаря. — И что это? — чуть не прошипел новоиспеченный Хранитель, зажав платок в лапе. Жгло, но теперь казалось, что все эти картины с пожимающими лапу друг другу зверьми с копьями на фоне саванны, пейзажи приморских городов Федерации, огни первобытных хижин из известняка, спускающиеся к морю… Всё это ожило. И почувствовалось какая-то тоненькая нить из души, связывающее шампэ инкогнэто со всем этим медленным и красивым зарождением жизни. А чучело дриопитека смотрело на теперь уже полноценного «брата». — Клятва Трёх Трём. Или, на анималийском, «Кармэнти Тэро Тэрри». Её приносили старейшины каждого крупного племени во время Великого озарения там, в древней Кандии. А так как старейшин в племенах было обычно три, поэтому и название такое. А теперь перейдем ко второй части. Итак, мы, хомо сапиенс, или по Камню первоначала, шампэ инкогнэто, хоть довольно скромный вид биологически, но вот в становлении истории мы — Первозвери — Луи завязал покрепче шкуру на себе и новом друге и аккуратно освещая факелом себе путь вглубь погреба. Там, в одной из открытых бочек, перепечатанные на прозрачный пластик свитки. И развернув один из них на алтаре, продолжил рассказ: — Видите, вот этот круг в начале, а перед ним что-то вроде волн. Это — неизвестность, дикая Земля. А теперь посмотрите на надпись в круге — Hom.Sap — это мы. А дальше — вы знаете — указал Луи на остальные кружки с названиями зверей, аккуратно расчерченных под «временную линейку» внизу свитка — мы начали охотиться на кроликов, тем пришлось встать на две лапы ради выживания… И пошло поехало. И за своё привилегированное в некотором смысле положение мы заплатили своей сущностью. Кожаные существа, без особого нюха, слуха, шерсти, чтоб согреться холодными ночами, хвоста — «пятой лапы». Из-за этого в начале Войны мы гибли в несметных количествах. Но, другие звери говорят, что наши чувства наоборот, сбалансированы. Но, я могу ещё долго вам об этом рассказывать, спасибо тётушке Жозе за это, а он — указал француз на чучело — наш отец, так и будет задумчиво сидеть. Пока звёзды не погаснут… — Чужаки среди чужих. И лишь эта обитель, этот домик за городом для нас, как пещера первобытная.***
— О, ещё одному испортили мозги! — услышал Алекс ещё раньше разгневанного Виктора ещё до того, как увидел тёплый электрический свет. И чуть не наступив на лапу Луи, который поспешил выкинуть потухший факел в специальное вёдро, сел к остальным за стол. — Что, теперь в друиды уйдёте? — продолжил портить всем настроение Виктор. Но вот что-то дёрнулось под столом, наверное, жена каблуком по ноге легонько напомнила о приличии, и архитектор, откашлявшись, принялся за курицу гриль. Тишину прервал ксендз, видимо понимая, что если Виктор и дальше продолжит строить из себя обиженку из-за пары туфель, то вскипеть может уже Луи: — Виктор Фельгаро, что ж вы сидите? Расскажите нам и новому гостю, как там остальной мир «кожаных выродков» поживает. — По сравнению с хаосом здесь, в том же Бресте или Амстердаме жизнь более размеренна. Привыкаешь к этой неспешной жизни. А тут — шесть-пять утра — и уже кто-то куда-то несётся. Мыши эти, путаются под ногами… А в общем в остальном мире — ничего нового, тишина и спокойствие. Как у вас тут. Мы люди — вид вообще спокойный. Не понимаю, как, вот например, наш новенький тут живет. Кстати, расскажите о себе, — передал, с хитрым взглядам, бутылку вина он Алексу. — Что ж, — поправил новый гость пиджак и налил себе вина. — Попал я сюда по своему желанию, работаю бюрократическим червём, и чувствую себя здесь вполне комфортно. К местным… особенностям жизни за два года здесь привык. — Вы ведь не на заседании каком-то. Можно было и поподробнее, хотя… А вот что это у вас за колечко на лапе? Она переехала с вами или, неужели, вы нашли её здесь? — поинтересовалась Сара. Она была почти полной противоположностью своего мужа. И как они только могли быть мужем и женой, оставалось только гадать над такой же загадкой истории, как и всё здесь. — Здесь познакомились. Но, скажем так, она не стала бы вашей «сестрой», — застеснялся чего-то гость и принялся за курицу. — Оу, нет. Мы хоть и собираемся здесь, но ничего против межвидовых пар не имеем. Равны ведь все. — Волчица. Художница. И дочка. Жемчужная лиса. Из детдома. Тишина. И взаимные улыбки Ребекки, Луи, да ксёндза с женой. А жена — была похожа на добрую маленькую слониху. — Ребекка, — обратилась старушка к хрупкой девушке, которая где-то в уголке стола читала книжку. — Видишь. Всё у вас с твоим Маркусом получится. — И шепнула остальным: — пума. Познакомились в магазине. Ей пару золларов не хватило… Мой муж уже предложил обручить их, но… Она боится нападок со стороны, — и все за столом, даже Виктор, как-то помрачнели. Каждый понимал, что в этом вопросе она одинока. Каждый хотел помочь, но советы и утешения не помогли бы тут. Кто-то шепнул: «Вот, опять это — не дом на набережной, а пещера, не стол, а холодный пол, не друзья, а стая. Стая чистокожих средь друзей. А может, врагов? А там внизу — жертвенник» — то ли это был ксёндз, то ли Виктор. И опять тишина, которая потихоньку начинала давить Алексу на нервы. Как-будто тут кто-то умер и все молчат перед гробом… — Миссис Мирославская, а расскажите, как вы решили переехать в этот город и откуда у вас всё это добро в подвале? — ударил «случайно» юрист вилкой по тарелке. И казалось звон отозвался по всей квартире и даже улетел туда, вниз. — Это всё мой муж. Уполномоченный… По национальностям и религиям пригласил в этот костёл на развилке служить. Ну и он, — посмотрела жена с улыбкой на мужа, — окрылённый почти что новой жизнью, а это было в молодости, собрал паспорт, пару тысяч злотых, библию и комплект белья и, схватив меня за лапу, помчался на ближайший самолёт. Я тогда только третий курс закончила в институте и ради любви мне пришлось найти новую работу — историк в музее. И она стала моей второй жизнью. Зажили мы, родили дочку, она сейчас в Бразилии, женились… А других людей и не встречала. Лишь послы всякие тут были, да очень редкие туристы. И вот где-то в две тысячи пятом, когда музей естественной истории решил обновить экспонаты, я решила выкупить некоторые из них. А потом Луи встретил моего мужа во время службы, стал приходить к нам на чай и предложил организовать наше братство. Виктора притащила жена, поэтому он всегда на нервах здесь, а Ребекку нашел Луи. А сегодня мы вас встретили. Луи наткнулся на вас, когда шёл встречать Виктора. Вот решил не упускать клиента, так сказать…***
Каждый заговорил о своём. А Алекс решил выйти покурить на улицу, переварить последние десять минут жизни. Уже глубокая ночь опустилась на город, а точки фонарей освещали снежинки и редких прохожих, небо превратилось в чёрную вечность, а панельки вдали приветливо моргали огоньками. Но наш юрист не один восхищался этой красотой: — Звёзды не одиноки. Цветы всегда растут букетами. А я… — Ребекка уселась на ступеньки так, что Иисус с «Распятия» теперь смотрел на неё. Абсолютно белая, как у мёртвого, кожа на которой трепалось жёлтое платье. Но полные жизни и любви глаза, причёска Мэри Пикфорд и рыжие волосы. — Боитесь будущего с ним? Хотите, чтобы я рассказал вам о ней? — Алекс поспешно затушил сигару и почему-то понял, что сейчас есть только он и Ребекка. Как тогда, во времена дикой Земли. Она положила голову ему на грудь — маленький камешек, в котором теплится жизнь. — Как же жесток этот мир. Средь миллионов в этом мире нам одного нужно найти. И характера, и вида. А что если не нашел такого, а вот… Мышь нашла слона? Что ж им, уйти опять в леса и горы? — Странное у вас окружение. В мире к межвидовым парам относятся как ко всем остальным. Коллеги на работе, значит, жить мешают? Немой кивок: — Ну, рассказывайте. — Сам не понял как всё произошло. Я просто начал считать её не другом-волчицей, а девушкой. Надеюсь, и вы. — Его большой нос, усы, это как-бы подгоревшая, почти рыжая шерсть. Вы правы, моя ошибка в том, что я вижу себя человеком, а его пумой. А надо видеть зверем — эволюция нас давно уравняла… Когда будете уходить, напишите свой адрес. Возможно… Вы ведь юрист — брак оформляли? — неожиданно хрупкая девушка превратилась в счастье — заулыбалась, засмеялась, поняла, что есть такие же, как и она. Поняла, что сперва ей нужно выиграть битву с собой, со своими страхами, а не с обществом. И весёлая, побежала обратно, чуть не налетев на ксёндза: — Amor vincit omnia, пан Пригожев. Что это вы с ней сделали? Wiedźmin? Простите, забыл ещё кое-что уточнить, — Леопольд пришёл не с пустыми лапами, а с помятой тетрадкой и ручкой. Алекс с минуту разглядывал его: аккуратное прямоугольное лицо, морщины на лбу, седина белым пухом, очки и вечная улыбка — люди и правда красивы, хоть и без этих всех «приспособлений»… — Я просто сказал ей правду. А это… Адреса и место работы? — указал юрист на тетрадь. Молчание в ответ. — Нет. Не хочу зацикливать жизнь посиделками здесь, уж простите. Простите. — Знаю, иногда это похоже на сборище кур, которых ведут на забой, но поймите, для каждого этот город по-своему чужой. Для кого-то, как для Ребекки, эта лишь вынужденная жизнь здесь. И, как видите, она старается найти здесь счастье. В отличии от Виктора и Сары. Для них этот город — один большой офис. Как и для четверти туземцев. Для месье это жизнь, работа, книги, флирт и вино. Ещё вчерашний студент, приехавший в большой город с маленькими надеждами. Ну, а для нас… Для нас с Жозе это просто дом. Без всяких там градаций. Но все это объединяет одно — моральное одиночество. Поэтому в этом домике истории, домике homo, каждый взял определённые обязанности. Луи — главный шут, клоун и душа нашего маленького человеческого стада. Сара, как дизайнер, помогает нам с одеждой — что в магазинах среди одежды для тигров, гепардов и волков найдет, а что сама сошьёт. Виктор — наши глаза, уши и лапы в остальном мире. Возит всем нам с рабочих поездок обувь, кое-какую еду, краску для волос. Здесь ты начинаешь ценить эти мелочи. Ребекка у нас главная по дому. Бегает по квартирам, прибирается и просто радует нас и старается тут найти себе faceta. Ну, а вы… Вы будете прокуратором этой… Пещеры средь крутых скал, — развел ксёндз лапами. — Не против? — Я так понимаю, вы имели дело с мистером Б, раз у вас эти… Шкуры? — Обручил их дочь. А это подарок. Не отказываться ведь. И нет, это не грех. Они уже были мертвы. А так — послужат всесильной матушке истории. — Вот… Зачем вы испортили впечатление о вас? — рассмеялся миротворец, сев на ступеньки и закурив. — Я думал… Что вы этакий филарет… — Порядок, Бог и мир. Так согласны? — смотрел пан человеку прямо в глаза по привычке сжав тетрадь, как Библию. — А что ещё поделать? Эти двое, месье и сеньор, как ворон с голубем. Библия здесь бессильна. Послушайте, раз уж мы заговорили о людях здесь, скажите, как тут относятся к церкви? — Также, как и во всём мире. А если вы об образе Господнем, то отвечу вам так: — «И сказал Иисус народу, на площади собравшемуся, львам и антилопам, мышам и зверям рода людского, не от власти я здесь, а от искупления, и принял тело это, за грехи наши человеческие перед Отцом нашим». Да и когда видишь тех всех под куполом костёла, как они сидят рядом друг с другом, совершенно не страшась своего вида, прошлого, как-то и самому легче на душе становится. Как говорил какой-то философ, этот мир нас достался через кровь, религию, мрак. — Только вот что мы всё в этих трёх вещах делаем? Священник опять заулыбался, но теперь с хитростью и даже злобой, подсел к человеку на ступеньки, закурили: — Рано или поздно, в стенах этого дома звучат подобные вопросы. Их задавали все, даже Виктор. Итак… Мы для остальных — чудаковатые кожаные существа, которые, в большинстве своём, миролюбивые. Любим напяливать на себя чудаковатые вещи. Такие как чулки, куски пластика и дерева на них, стрижем шерсть на голове, а так же любим красить когти. Не надо казаться быть серьёзнее, чем мы есть. Это выглядит очень комично. И, какая ирония! Они пытаются повторить наши повадки. Понять, почему мы так делаем. Из-за этого возникают волчицы, напяливающие туфли; газели, пытающиеся покрасить пластинки копыт; медведи, надевающие на лапы эластичные куски ткани. Они очень любопытны. Потому что они наши дети, в каком-то смысле. А может они просто стараются показать, что не мы одни такие чудаки по жизни? «Зачем мы здесь?» — фундаментальный вопрос, интересующий многих людей. И всё-таки, зачем? Мы нужны этому миру. Нужны чтобы защитить, уберечь братьев наших меньших, а теперь уже равных от человеческих пороков. Направить их на путь истины, чтобы они не рухнули в яму цинизма и сохранили моральные устои. Мы должны стать примером для них. Примером как делать не надо. Они должны стать лучше нас. А мы в свою очередь должны помочь им в этом. Помочь разобраться… Понять… Ведь они совсем молодые и неопытные, как дети. Они сейчас впитывают, как губка, всё хорошее, а всё плохое вдвойне впитывают. Так давайте же научим их на своих ошибках! Боже, храни животных…***
Холод, мрак и холод фонарей. По набережной, укутанный в нелепый шарф бредёт хомо сапиенс, не такой уж и уникальный для этого города. Холод, мрак, боль, кровь… А ведь весна только началась, ведь theria sapiens ещё так молод!