Путь в страну счастья

Однажды, когда Анжелика вернулась с прогулки, Клеман Тоннель предупредил ее, что прибыл монсеньор архиепископ и ожидает ее в салоне, куда дворецкий счел нужным его проводить. Монсеньор де Фонтенак встретил молодую женщину стоя, заверив, что всего лишь проезжал мимо и заглянул только для того, чтобы осведомиться о поездке графа де Пейрака. «А может, для того чтобы проследить, как ведет себя жена в отсутствие мужа?» — спрашивала себя юная графиня. Будет лучше, решила Анжелика, сразу поведать прелату как можно больше всяческих подробностей о том, как она проводит время. Это заполнит беседу. Предложив архиепископу сесть, она начала разговор о своих конных прогулках по окрестностям Тулузы, о людях, которые ее сопровождали, о том, как талантливо рассказывали они об истории края. На протяжении всего разговора Анжелику не покидало убеждение, что у сегодняшнего визита архиепископа была совсем иная цель, нежели та, о которой он поведал. Наконец он решился. — Дитя мое, как служитель господа нашего и пастырь людских душ, я хочу призвать вас в свои союзники в деле наставления вашего мужа на путь истинный. Но так как Анжелика смотрела на него с непониманием, продолжил: — Как законная жена графа де Пейрака перед Господом и людьми Вы обязаны использовать все ваше влияние, чтобы убедить вашего супруга прийти — я не могу сказать вернуться, ибо слишком давно он покинул материнское лоно Церкви — прийти, заявляю я, и стать верной опорой религии, в которой он был крещен и которую призван защищать согласно тому господствующему положению, которое он приобрел в нашем городе. Ибо «Благородная задача для христианской супруги…». Анжелика сидела в кресле очень прямо, скрестив руки на коленях, как и положено даме, беседующей с высокопоставленным духовным лицом. Она внимательно слушала наставления прелата, но когда он заговорил о разврате, творящемся в Отеле Весёлой Науки, и дьявольской натуре ее супруга, который продал свою душу, чтобы найти секрет философского камня, ей поначалу было смешно, но поняв, что епископ абсолютно серьёзен, в ней вдруг стало расти раздражение. Несмотря на то, что Анжелика послушно следовала всем религиозным ритуалам, которые предписывались девушкам и дамам ее положения, — церковь, посты, исповеди, причастия, — ее мятежный разум восставал, как только все это переходило в крайность и противоречило ее природному здравому смыслу. — Монсеньор, — ответила она после недолгого размышления. — Думаю, что слухи преувеличены. Это правда, праздники здесь веселые. Тут сочиняют стихи, поют, пьют вино, говорят о любви и часто смеются. Но мне никогда не приходилось видеть распутство, которое смутило бы мою совесть… Холодные глаза прелата пугали Анжелику своей прозрачностью и пустотой, будто ее затягивало в ледяную бесконечную бездну, и молодая женщина поспешно опустила взгляд. — За то недолгое время, что я являюсь женой графа де Пейрака, монсеньор, я слышала, что о нем отзываются как о человеке, который наделен всяческими талантами, признан учеными всего мира и который в поисках знаний объехал весь свет, снискав дружбу встреченных там королей и принцев. Кроме того, мне показалось на нашем свадебном приёме, что даже вы отдаете должное, хоть и не без сожаления, энергии и упорству, которые присущи всем его начинаниям и которым ему достает мужества не изменить, не достигнув желаемого. Архиепископ слушал Анжелику, мрачнея все больше. Он был в смятении. Разочарование охватывало его, то и дело сменяясь мыслями о новых проповедях. Он всегда полагал, что чем более женщина красива и соблазнительна, тем более она наивна и легко управляема. Красота не нуждается в хитрости и уловках, чтобы ее приняли, и при умелом руководстве оказывается наиболее безоружной. Он сделал ставку на молодую и очаровательную графиню, чтобы побольше узнать о безумных разгулах во дворце Веселой Науки. И теперь вынужден признать очевидное: он не смог составить правильного мнения о мадам де Пейрак. То, с каким совершенством она сумела скрыть свои сокровенные мысли и тайны от него, столь опытного в уловках человеческого, а особенно женского сознания пастыря, приводило его в замешательство. — Да, конечно, — продолжала Анжелика, осмелившись вновь поднять глаза, — благодаря великодушию моего отца я смогла получить достойное образование в монастыре урсулинок в Пуатье. Но вы и вправду верите, монсеньор, что я могу иметь хоть какое-нибудь влияние на человека столь обширных знаний и с таким характером, как у мессира де Пейрака?.. Проницательный прелат остался непреклонен и, улыбнувшись холодной улыбкой, способной обречь на муки даже самых закоренелых грешников, поднявшись с места, ответил: — Да, я действительно верю в это. Если появится такая возможность, мадам, объясните графу де Пейраку, что ему недостает осторожности. Лёжа в постели, Анжелика никак не могла уснуть. Она то и дело возвращалась мыслями к разговору с архиепископом, вспоминая взгляд его очень светлых глаз, который иногда становился тверже стали. Несмотря на гордую осанку и нарочито прямой взор, было в нем что-то не вызывающее доверия, что беспокоило Анжелику. Ей не нравился этот человек, и теперь она была уверена в том, что та враждебность, витавшая между епископом и ее супругом, которую она отметила при первом знакомстве, носила очень серьёзный характер. Разве не прозвучали слова господина Фронтенака как предупреждение, не была ли скрыта в них угроза? В разговоре с ним она ожидала намеков на торговлю, которую вел граф и о которой кое-что знала из доверительных рассказов Молина и со слов отца; она опасалась этих намеков, понимая, что подобная деятельность наносит вред репутации дворянина. Но странное обвинение ее мужа в колдовстве, высказанное архиепископом, которого считали хорошо образованным человеком, теперь казалось ей опасным. Она вдруг вспомнила, что Тулуза была одним из французских городов, где инквизиция еще имела власть. Ужасный институт Средневековья — трибунал, созданный против еретиков и для борьбы с теми, кто проповедовал новую веру — альбигойскими катарами, сохранял здесь свое исключительное право, и даже сам король не осмеливался оспорить его. Тулуза, этот веселый город, был еще и красным от крови, ведь почти сто лет назад здесь больше всего убивали гугенотов. Еще до Парижа тут была своя кровавая Варфоломеевская ночь. Анжелика, увлеченная водоворотом легкой жизни, не задумывалась над этой особенностью розового города, но теперь она с ужасом осознала, что архиепископ и есть Великий инквизитор Тулузы. Неужели он может решится на то, чтобы обвинить ее мужа в колдовстве?.. Анжелика вжалась в мягкие подушки. Чувство тревоги стремительно росло, и ей даже стало трудно дышать. Откинув душное одеяло, она прошла к бюро и, открыв один из потайных ящичков, достала оттуда остаток сигары. «Граф не угодничает ни перед королем, ни перед другими знатными вельможами, - всплыли в памяти слова старенькой Фантины. - Говорят, когда в Тулузу приехал его высочество герцог Орлеанский, наместник Лангедока, граф не встал перед ним на колени, для него, вишь ты, это трудно. И герцог не рассердился, наоборот, он даже сказал, что мог бы добиться при дворе милостей для графа, а граф де Пейрак ответил, что, даже будь у него длинная рука, его короткая нога от этого не подрастет. Вот как он дерзок!». Вспомнив своё поведение на приёме Плесси-Бельеров, Анжелика ухмыльнулась: пожалуй, в дерзости она под стать своему мужу. Вертя сигару в пальцах, она постепенно успокаивалась. Надо же, ещё недавно она была готова выпрыгнуть с балкона, лишь бы больше никогда не видеть ненавистного ей супруга, а теперь не просто защищает его перед представителем церкви, но и боится за его жизнь… Анжелика тут же бросила сигару на место и заперла на ключ, пытаясь закрыть вместе с ней на замок и свои дерзкие мысли. Боится?! Ничего подобного! Она просто очень впечатлилась встречей с прелатом, и не более. «Не хватало мне ещё переживать за него…», — проваливаясь в сон, подумала Анжелика, укутавшись с головой в простыни. Положив руки под щеку, она вдохнула исходящий от них запах табака и невольно улыбнулась.

***

По утрам, когда у неё не было никаких дел, Анжелика отправлялась на верховые прогулки, которые могли продолжаться до полудня. Ее друзья показывали ей окрестные города и деревни, жители которых приветливо встречали тулузских сеньоров. Они нередко устраивали пикники в тенистых рощах, отдыхали, много болтали. Расположившись под развесистым вязом, кто-то пил вино, кто-то играл в прятки, а кто-то бренчал на гитаре. Сегодня юная графиня вместе со своими приятельницами Аделаидой де Лиль и Мод де Мазабран собирала цветы и травы. Она всегда предпочитала полевые ромашки ярким благоухающим розам из оранжерей, находя естественность и особую прелесть в их простоте. Порой среди тулузских разодетых дам, благоухающих духами и сверкающих бриллиантами, она чувствовала себя луговым цветочком, по ошибке попавшим в вазу вместе с этими шикарными цветами. Краем уха она невольно слышала обрывки фраз гостей — в основном говорили о графе де Пейраке: обсуждали красоту и величие его парижского отеля, имена выбранных им архитекторов, расходы на строительство, называя самые разные суммы. Вдруг мужчины заговорили о Нинон де Ланкло. — Я уверен, что он захочет ее увидеть, — говорил кто-то, — вернее, увидеть снова. — Вы думаете, они знакомы? — возразил женский голос. — Париж большой, к тому же в столицу нашего короля ездят не часто… — Такой мужчина, как он, не сможет остаться равнодушным к славе столь известной куртизанки. В ответ гости зашумели, высказывая самые разные мнения о прекрасной Нинон де Ланкло. Одни полагали, что называть ее «куртизанкой» неправильно, потому что она несравнимо более прекрасная и великая женщина, чем может отражать это слово. Были и другие: например сенешаль, говоривший о ней с видом человека, посвященного во все детали, что не исключало с его стороны искреннего восхищения. Они утверждали, что «покровители» Нинон не всегда являлись ее любовниками, а ее любовники и возлюбленные порой, напротив, были бедны. Однако имена тех, кого любила сама Нинон, оставались тайной, потому что не так уже часто она позволяла себе влюбиться. Анжелика поняла, что Жоффрея де Пейрака, Великого Лангедокского Хромого, относили как раз к тем, кто смог вызвать у этой разборчивой женщины чувства, не имеющие ничего общего с интересом к его богатству и титулу. — Как бы редко наш друг ни ездил в Париж, никто не сможет убедить меня, что они не встречались. Заметив приближение Анжелики, все тут же замолчали, но она не стала притворяться, будто не слышала их. Желая избежать неловкого момента, Бернар д’Андижос выхватил гитару и, небрежно ударив по струнам, затянул шуточную песню на аквитанском. Все тут же оживились и, захлопав в ладоши, стали подпевать. Анжелика не понимала слов, и тогда ей на помощь пришёл Пегилен де Лозен, объяснивший, что эта песня про бедного рыцаря, который по возвращении домой из боя каждый раз находил свою жену глубоко беременной, а она в свою очередь убеждала его в своей верности. — Может и вы, сударыня, обрадуете своего мужа по возвращении? — хихикнул на ухо Анжелике молодой мужчина и, оставив ее заливаться краской, громко крикнул: — Хватит, мой дорогой Андижос, мои бедные уши больше не выдержат твоего таланта! Если ты и научился у нашего графа галантности и обольщению, то в вопросе музыкальности тебе никогда не дотянуть до Золотого голоса королевства! — и, вырвав гитару из рук друга, помчался от него наутёк. — Глупые мальчишки! — весело смеялась Аделаида де Лиль, отбиваясь от норовившего спрятаться в ее юбках Пегилена. — Ах, мадам, как же вам повезло! — мечтательно вздохнула мадмуазель де Мазабран. — Вы можете слушать Золотой голос королевства, когда вам только заблагорассудится. Когда же ваш супруг удостоит нас своим присутствием и, наконец, споёт для нас? — Право, я не знаю, когда он вернётся, — растерянно ответила Анжелика, пытаясь понять суть всего сказанного. Она уже не раз слышала истории о Золотом голосе королевства, но ей так и не довелось увидеть его. Она не знала, кто он, и оттого весьма удивилась, когда речь зашла о ее супруге. — Не волнуйтесь, милые мои! Наш граф не утратит свой навык, — кричал уже успевший залезть на дерево Пегилен, сидя на суку и ловко увёртываясь от яблок, которые бросал в него д’Андижос. — Золотой голос наверняка сейчас поёт дуэтом с прекрасной Нинон… Договорить ему не позволил апельсин, попавший мужчине в голову, отчего он, словно мешок, свалился с дерева. На этом пришлось закончить конную прогулку и возвращаться назад, чтобы оказать пострадавшему необходимую помощь, который, как выяснилось позже, отделался лишь синяком под глазом. Анжелика была в плохом расположении духа. Сегодняшняя прогулка заставила ее сначала краснеть от стыда, затем чувствовать себя неловко от того, что ей единственной среди всех была неведома тайна Золотого голоса королевства, которым оказался ее муж. А после… после ей было отчего-то неприятно слышать, что граф, вероятно, сейчас развлекается с самой известной куртизанкой Франции. «Ах, как глупо я, наверное, выглядела!». Анжелика с силой бросила шляпу на кровать, отчего плюмаж из белоснежных перьев размашисто закачался, будто соглашаясь с ее мыслями. Она была так раздосадована, что не сразу заметила на столешнице белый конверт. Анжелика застыла. Она знала, чувствовала, что он был от него. Решив не мешкать, она быстро раскрыла письмо. Внутри лежало украшение — фероньерка: жемчужина очень редкой, слегка продолговатой формы — сверкающая капля на маленькой золотой цепочке, чтобы вплетать ее в волосы. Анжелика коснулась «капли» подушечкой пальца: она была абсолютно гладкой с розово-голубыми переливами. В сопроводительной записке всего несколько фраз: «Приношу графине свои извинения за долгое отсутствие. Надеюсь, эта небольшая вещица скрасит ваши будни»… Несмотря на то, что в монастыре мать аббатиса неустанно твердила воспитанницам о смирении — первейшей добродетели, которая убережет девушек от греха тщеславия, им также внушали, что умение красиво одеваться, подбирать и носить украшения — одна из многочисленных обязанностей знатной дамы. Кроме того, им придется оценивать значимость подарков, преподнесенных внимательным супругом из желания видеть, что наряды жены соответствуют ее высокому рангу и что она оказывает ему честь, нося их; а также понимать ценность подарка. Именно поэтому аббатиса хотела объяснить им «во всем величии», как она говорила, науку о драгоценных камнях. Эти занятия были для Анжелики интереснее латыни, поэтому она почти сразу вспомнила, что в Древней Греции жемчужина считалась символом родившейся из морской пены Афродиты, «хозяйки жемчуга». Именно жемчуг олицетворял силу вод и женское начало. Также это символ невинности, чистоты, девственности, совершенства, скромности и склонности к уединению. Жемчужина считалась лунным женским сокровищем, округлая форма которого обозначает совершенство. Совершенство… Анжелике вновь стало неловко от такого подарка, и она раздраженно хлопнула крышкой несессера, спрятав туда фероньерку. Был ли скрытый смысл в этом украшении, или это всего лишь совпадение? Почему, проводя время с другими женщинами, граф шлёт ей записки и осыпает подарками? Зачем ежедневно напоминает о себе? Как она ни пыталась, но все же никак не могла понять своего загадочного супруга. И чем больше она думала о нем, тем больше в ней росло ощущение того, что все это какая-то игра, а она лишь загнанная в угол мышь, на которую из своего убежища смотрит облизывающийся кот.

***

Вечером устраивали приём в садах. Отдохнув после дневной жары, гости с удовольствием располагались в прохладной тени, чтобы с новыми силами отдаться на волю танцев и занимательных бесед. Среди приглашённых Анжелика вдруг увидела новое лицо: это была красивая черноволосая дама в шикарном красном платье, расшитом бриллиантами, которое очень выгодно подчеркивало ее фигуру и округлые пышные формы. Она была не только самой яркой, но и самой шумной гостьей, вокруг которой собралась целая толпа мужчин. Прекрасная незнакомка то громко смеялась, обнажая свои белоснежные ровные зубы, то преувеличенно томно вздыхала, хлопая пушистыми ресницами. Несмотря на то, что Анжелика никогда раньше ее не встречала, у неё создалось стойкое впечатление, что эта женщина — частая гостья Отеля Весёлой Науки. Заметив графиню, незнакомка сверкнула глазами и, задев плечом рассказывающего ей что-то д’Андижоса, направилась прямо к хозяйке дома. — Позвольте мне выказать своё почтение, — проворковала пышногрудая брюнетка. — Карменсита де Мерекур, супруга посла Испании господина Франсуа де Мерекура, к вашим услугам, — закончила она в реверансе. Увидев женщину вблизи, Анжелика не могла не отметить ее роскошную красоту, которая была достойна полотен Рембрандта и Рубенса. Ее черные, большие глаза смотрели прямо перед собой с выражением немого достоинства. — Анжелика де Пейрак, я рада приветствовать вас, госпожа де Мерекур, — учтиво ответила ей хозяйка. — А где же ваш супруг? — Он сейчас в Париже, занят важными государственными делами и, чтобы я не скучала рядом с ним, отпустил меня погостить в моей любимой Тулузе, — Кармен восторженно закатила глаза. — Но я не наблюдаю здесь и вашего мужа? Что заставило его почти сразу после свадьбы покинуть свою молодую супругу? — преувеличенно изумилась она. — У графа появились неотложные дела, связанные с работами по строительству его дома в Париже… — Надо же! На моей памяти Жоффрей никогда не позволял себе такой непростительной вольности — оставить свою даму в одиночестве! — возмущенно всплеснула руками брюнетка, перебив Анжелику. — Неужели он так изменился? Вместо ответа графиня лишь натужно улыбнулась. — А вы давно знакомы с моим мужем? — Анжелика нашлась с вопросом. — Ах, моя дорогая! — Кармен схватила с подноса бокал с вином. — Я знаю вашего супруга уже очень долго и достаточно близко, чтобы искреннее удивиться такому поступку, — она поднесла фужер к алым губам и сделала пару глотков, неотрывно глядя на Анжелику поверх бокала. — Но не волнуйтесь, моя милая, я как следует отругаю его за это, когда он вернётся! — широко улыбнулась жена посла и, помахав кому-то в толпе, небрежно бросила, удаляясь: — Прекрасное вино! Стараясь сохранять спокойствие, Анжелика через силу улыбалась гостям, все время ощущая на себе чей-то взгляд, от которого ей становилось не по себе. Она то и дело встречалась глазами с блистательной испанкой, которая смотрела на неё с неприкрытым превосходством. — Ба, отчего я вижу грусть на этом прекрасном личике? Вы чем-то расстроены, моя дорогая? — обращался к Анжелике уже изрядно подвыпивший Пегилен де Лозен и, проследив за ее взглядом, небрежно махнул рукой. — Полноте, вам не о чем беспокоиться. — Беспокоиться? Мне? — непонимающе посмотрела на него юная графиня. — Эта испанская кобылка уже давно отскакала своё, и если она продолжит в том же духе, то муж очень скоро запрет ее в монастырь. Наш граф никогда снова не вскочит на ту, которая провезла на своей спине не один десяток наездников, — громко хохотнул Пегилен. — Пойдёмте-ка танцевать! — Мне немного нездоровится, я.., пожалуй, пойду.., — еле слышно ответила ошарашенная Анжелика и скрылась в темной галерее. Срывая с себя платье и украшения, Анжелике было абсолютно наплевать, что она может испортить нежнейшие фламандские кружева или сломать бриллиантовое колье. Она бы сейчас с огромным удовольствием вцепилась в волосы этой испанской выскочке, которая, судя по всему, была любовницей ее мужа и даже не считала необходимым скрывать это. А как она протянула его имя? Жооооффрееей… Анжелика от ярости стиснула зубы, обдирая пальцы об острые крючки корсета. А этот пройдоха Пегилен! Так и норовит поставить ее в неловкое положение своими шуточками. Как бы кстати ему сейчас пришёлся под глазом второй синяк! На пол в разорванном виде, кружась, падали банты и ленты. Отлетевшие от узоров на платье камни быстро запрыгали по полу, прячась от гнева хозяйки под кроватью и широким бюро. Никому не было пощады, никого не было жаль. Вынимая из волос шпильки и булавки, Анжелика вдруг нащупала ту самую жемчужную фероньерку, которую она все же решила сегодня надеть в самый последний момент, и дернув что было силы, буквально вырвала ее вместе с отдельными волосками. Жгучие слезы боли и обиды хлынули из ее глаз, и она, швырнув украшение в окно, бросилась на кровать. Сейчас она больше всего напоминала маленькую рыдающую девочку, которая, разбив коленку, винила в этом весь белый свет: и это дурацкую выбоину на дороге, и неудобные туфли, и даже маму с папой за то, что родили ее такой неуклюжей. Все были виноваты перед ней, а в большинстве своём — граф де Пейрак. Заплаканная Анжелика, время от времени вытирая лицо о рукав, яростно колотила подушку. Виновен, виновен, виновен! За то, что она не может разгадать его, за то, что она вынуждена встречаться с его прошлым, за то, что оставил ее, заставляя постоянно думать о себе, за то, что она так неистово ревнует…

***

Все гости наконец-то разъехались, последние столики были убраны. Замок спал. Длинная сорочка Анжелики путалась в ногах, а каменные плиты пола приятно холодили босые ступни. Юная графиня проснулась от жуткой жажды и, не обнаружив у себя воды, решила спуститься на кухню. Она жадно пила, не обращая внимания на то, как живительная влага бежит по шее, заливаясь в ворот ночной рубашки. Она словно возвращала себе силы, выплаканные вместе со слезами этой ночью. Отщипнув ломоть хрустящего хлеба, Анжелика скользнула взглядом по окну, выходящему во внутренний двор, и оторопела. К особняку подъезжал всадник — высокий, худой, в чёрном плаще. Его слегка покачивало в седле из стороны в сторону, а длинные тёмные пряди закрывали лицо. Анжелика прижалась к окну и замерла. Она понимала, что через дорогу, ведущую прямо к конюшням, не мог проехать чужак. Через несколько мгновений появился второй наездник: большой и чёрный, словно сама ночь. Он тут же соскочил с коня и побежал к своему попутчику. Вдруг луна, прикрываемая до этого длинным пышным облаком, осветила их лица, и Анжелика невольно ахнула: приехал?! Неужели он приехал! Не думая о том, во что она одета и как выглядит, юная графиня бросилась на улицу. Мелкие камешки впивались в ноги, но ей было не привыкать бегать без обуви. Босая, в белой сорочке, с распущенными, слегка спутанными волосами она была похожа на видение. — Неужели это вы? — все ещё не веря своим глазам, спросила Анжелика, остановившись посреди двора. — А вы желали увидеть кого-то другого? — бледное лицо графа исказила ухмылка, заставившая шрамы на левой щеке растянуться ещё больше. Его чёрные глаза лихорадочно блестели, отчего он был похож на разъярённого зверя, и перепуганная таким приемом Анжелика вздрогнула. — Идите в дом, сударыня, — глухо произнёс он, опираясь на плечо стоявшего возле него Куасси-ба. — Вы совсем замёрзли. Ей не пришлось повторять дважды... Всего через несколько мгновений белый хвостик ее сорочки скрылся за дверями особняка.