***
Лет шесть или семь назад в поисках достойного противника Жоффрей де Пейрак обратился к лучшему учителю фехтования Тулузы — именно таковым слыл маэстро Жермен л’Абба***. По сути дела, граф не был его учеником: он успел зарекомендовать себя лучшим фехтовальщиком и давно не нуждался ни в чьих уроках. Его отношения с маэстро были иного рода: граф любил фехтование так же страстно, как науку, женщин и музыку. И неудивительно, что ежедневно он целый час проводил с рапирой в руке. Это занятие было не только полезным упражнением для тела, оно имело еще и неоценимый практический смысл: с помощью благородного оружия графу время от времени приходилось решать вопросы чести. Поэтому ежедневно, кроме субботы и воскресенья, ровно в десять часов утра учитель фехтования приходил в Отель Весёлой науки. Именно там, в просторном фехтовальном зале, отделанном по последнему слову тогдашней светской моды, проходили их встречи. Стены с высокими венецианскими зеркалами были увешаны фехтовальными трофеями, скрещёнными клинками, разнообразными шпагами, кинжалами и мишенями разных веков и стран. В одном углу стоял книжный шкаф, а возле него — письменный стол и кресло. Среди трактатов о фехтовании можно было найти детальное методологическое руководство по обучению Дестрезе Жерара Тибо «Академия меча» (1628), «Простой способ экзаменации учителей в искусстве фехтования с оружием» (1625) и «Книгу о величии меча» (1605) Луиса Пачеко Де Нарваэса, «Искусство превосходного владения мечом» (1653) Франческо Альфиери, а также «Трактат о науке оружия с философскими размышлениями» (1553) под авторством Камилло Агриппа, мастера Венецианской школы, который одним из первых начал применять геометрическую теорию и логику для решения задач в бою. Большой стол был повёрнут к одному из пяти окон, тяжелые портьеры и полуприкрытые ставни создавали в зеркальном отражении уютный золотистый полумрак. На небольшой скамье у стены лежали толстые кожаные нагрудники и перчатки с высокими крагами. Над скамьёй на стене разместились украшенные золотой насечкой старинные рапиры, одна французской, другая итальянской работы. Рапиры эти были высочайшего класса. Они отлично сохранились; на клинках не обнаружить было ни намека на ржавчину, хотя едва заметные царапины не оставляли сомнения, что послужили они на славу. В дальнем конце зала голый каменный пол был расчерчен меловыми линиями, показывающими, как нужно ставить ноги. Сегодня после долгого перерыва одна из портьер была вновь отдернута, и в окно ворвался поток солнечного света, вспыхнувшего в высоких зеркалах. В зале звенели тренировочные шпаги. — Не теряйте ритма, мессир… Вот так, очень хорошо… Неплохо. Еще раз. Вот так… Спокойно… Назад, и защищайтесь, вот так, правильно… Теперь внимание… На меня. Повторите… На меня. Быстрее!.. Парируйте. Так, верно… Правее! Держите дистанцию!.. Вы уколоты. Отлично, мессир граф! Л’Абба переложил рапиру в левую руку и отдышался. Жоффрей, смеясь, тер запястье: — Ну как, маэстро? Учитель одобрительно улыбнулся. — Неплохо, мессир. Очень неплохо, — он указал на клинок, который граф сжимал в правой руке. — Однако вы легко уступили мне третий сектор. Оказавшись в таком положении, следовало увеличить дистанцию, отступив шаг назад. — Хорошо, маэстро. — Уступить третий сектор означает добровольно отдать себя во власть соперника… Вы согласны со мной? Пейрак, взяв левой рукой наконечник рапиры, слегка согнул клинок и церемонно поклонился учителю. — Как бы вы ответили, маэстро, если бы во время атаки ваш противник нанес вам укол в третий сектор с переводом? — Это экзамен, граф? — рассмеялся Жермен л’Абба. — Или вас это действительно интересует? — Разве могу я экзаменовать вас, маэстро? Разумеется, интересует. Поднеся ко рту бокал с прохладительным напитком, поданный Жоффреем, учитель, казалось, задумался: — Ну что ж… Так вы говорите, укол в третий сектор с переводом? Если мой противник делает вид, что хочет уколоть в третий сектор, я нанесу ему укол во второй. — Ну, а если на ваш укол он ответит уколом вниз, а затем внезапно атакует в четвертый? — В этом случае, я бы парировал четвертой защитой и неожиданно атаковал в третий сектор. Это единственный разумный ход. — Вы хотите разочаровать меня, маэстро? Или вы меня испытываете? Вы же отлично знаете, что это не единственный разумный ход. И, как мне кажется, далеко не самый лучший. — Вы хотите предложить что-нибудь другое, сударь? — спросил л’Абба вежливо, хотя в его голосе послышалась ирония. — Я вижу как минимум два решения, — ответил Пейрак с уверенностью. — Я бы мог парировать четвертой защитой плотно к шпаге противника, а затем сделать резкий выпад в четвертый сектор ближе к его руке. Что вы на это скажете? — Браво, мессир граф! Это не только правильно: это замечательно. Ну, а каков второй вариант? — Парировать четвертой защитой, затем резко изменить угол. Думаю, вы согласитесь со мной: любой укол всегда быстрее и эффективнее, если он делается в том же секторе, что и парирование. Защита и ответ должны быть едины. — Укол в бок технически довольно сложен, граф. Полагаю, вы учились у итальянца. Пейрак утвердительно кивнул: — Он считался одним из лучших фехтовальщиков. Он обучил меня девяти основным атакам, их вариантам и способам их отразить. — Какова основная опасность укола в бок? — продолжил Жермен л’Абба. — Встречный укол. — Как его избежать? — Нанести свой укол как можно ниже. — Как отразить укол в бок? — Двойным вольтом и низкой четвертой защитой. — А сейчас, господа, мне бы хотелось, чтобы вы отработали эти действия. Маркиз, прошу вас… Граф… Готовьтесь. Бернар и Пейрак крепко сжали рукоятки шпаг и встали друг напротив друга. — Начинайте. Они подняли оружие, приветствуя друг друга, и приняли стойку. — Не забывайте старое правило — с рапирой надо обращаться так, словно у вас в руке птица: держите ее, чтобы не дать ей улететь… В особенности это касается вас, маркиз. У вас скверная привычка оставаться безоружным посреди поединка. — Да, маэстро. — Не будем терять времени. За дело, господа. В зале послышался тихий звон клинков. Пейрак блестяще повел атаку; стремительный, ловкий, несмотря на свою хромоту, он двигался с легкостью. Его противник парировал сдержанно: когда грозила опасность, делал шаг назад вместо того, чтобы проворно отскочить; упрямо оставался на месте, когда граф предлагал ему более активный бой. Вскоре их роли поменялись. Теперь нападал Андижос и, готовый отразить самую суровую атаку, явно терял терпение. Так, меняясь ролями, они продолжали поединок до тех пор, пока маркиз не допустил серьезную ошибку, вынудившую его интенсивно защищаться после неудачного нападения. В этот день Бернар был не в форме; дыхание вырывалось из его легких с шумом кузнечного меха, рубашка намокла от пота. Такова, к сожалению, была расплата за предыдущую чересчур бурную ночь с мадам де Люнь, но маэстро л’Абба, как обычно, воздержался от неуместных замечаний. Личная жизнь учеников его не касалась. Он наблюдал за поединком, заложив учебную рапиру под мышку. Издав торжествующий возглас, Жоффрей бросился в атаку и уколол маркиза в грудь. Маэстро л’Абба нахмурился и приостановил поединок, выставив свою шпагу между двумя противниками. — Должен сделать вам замечание, господа, — сказал он строго. — Безусловно, фехтование — это искусство. Но нельзя забывать, что это еще и точная наука. Не важно, какое у вас оружие — боевая шпага или рапира с безопасным наконечником: беря его в руку, вы не имеете права относиться к вашим действиям как к забаве. Главное правило этого сложнейшего искусства можно передать одним-единственным словом: целесообразность… Разговаривая с учениками, маэстро опирался на поставленный наконечником в пол клинок. — Лучше избегать, — продолжал он, — бравады и дерзких подвигов, один из которых нам только что продемонстрировал господин маркиз; кстати, будь в руке у вашего противника боевая шпага, а не учебная рапира, такой подвиг мог бы обойтись вам очень дорого… Ваша цель — вывести противника из боя спокойно, быстро и целесообразно, с наименьшим риском с вашей стороны. Никаких петушиных прыжков или чрезмерно элегантных атак: это отвлекает наше внимание от главной задачи — избежать гибели и, если это необходимо, убить противника. Фехтование — это прежде всего вещь практичная. En garde****. Поединок возобновился. Пейрак без труда отразил беспорядочные уколы разгоряченного маркиза и быстро атаковал. Гибкая итальянская сталь рапиры согнулась, когда наконечник уткнулся в грудь противника. — Уколоты, ваша светлость, — констатировал маэстро. Д’Андижос, чертыхнулся. Лицо его было багровым, потным от жары и напряжения. Сбегавшие по лбу крупные капли пота застревали в бровях и усах. — Черт бы меня побрал, Пейрак! — голос маркиза дрогнул от смущения. — Как вам это удается? Вот уже третий раз за последние четверть часа вы разбиваете меня в пух и прах. Жоффрей пожал плечами. В уголках его рта спряталась снисходительная улыбка. — Сегодня у тебя неудачный день, Бернар. Скорее всего потому, что была весьма удачная ночь. Д’Андижос рассмеялся и с явным облегчением снял нагрудник, оставшись в одной рубашке. Положив шпагу на столик, куда слуга поставил серебряный поднос с бутылкой вина, он воскликнул: — На сегодня хватит! Что-то мне не везет… Выпьем-ка лучше… Завершающий ежедневные тренировки бокал вина был своего рода ритуалом. Держа в левой руке рапиру, маэстро взял у хозяина дома хрустальный фужер, где, словно жидкое золото, сверкало вино. Д’Андижос с наслаждением вдохнул аромат. — Признайтесь, маэстро: в Тулузе всякую дрянь в бутылки не наливают, — он неспеша пригубил золотистую жидкость и прищелкнул языком. — Посмотрите-ка на свет: чистое золото, солнце Руссильона. Разве можно сравнить это с бурдой, которую пьют порой в столице? Поморщившись, словно от боли, маркиз ощупал свое тело и притворно вздохнул. — Клянусь преисподней, Пейрак, давненько вы меня так не отделывали… После такой тренировки меня спасет только хорошая бутылка вина. Жермен л’Абба усмехнулся. — Я же предупреждал, ваша светлость: сегодня у вас не лучший день. — Да уж. Если бы у клинка графа не было наконечника, он бы отправил меня на тот свет. — За безрассудство приходится платить, Бернар, — многозначительно произнес Пейрак. — Что правда, то правда. Черт побери! Но ничего не поделаешь. Вы и представить не можете, что со мной стряслось. — Наверное, ты влюбился, Бернар. — Вы правы, Пейрак, — вздохнул маркиз, подливая себе вина. — Влюбился, как последний щенок. По уши. Жоффрей кашлянул, скрывая смешок. — Если я не ошибаюсь, — заметил он, — уже третий раз за этот месяц. — Ну и что же? Уж если я влюбляюсь, то влюбляюсь по-настоящему. Вы-то меня понимаете? — Отлично понимаю. Я совершенно серьезен, друг мой. И маркиз многословно, с выразительными недомолвками принялся описывать всепожирающую страсть, которая довела его в ту ночь до полного изнеможения. О да, это была настоящая светская дама. И муж, как водится, в полном неведении. — Да, вы совершенно правы, — по лицу маркиза скользнула озорная улыбка, — сегодня я расплачиваюсь за мои грехи. Маэстро укоризненно покачал головой. — Фехтование — как причастие, — наставительно произнес он, — и приступать к нему надо, очистив тело и душу. Стоит нарушить неписаный закон — и наказание неизбежно. — Черт возьми, маэстро! Надо бы это записать! Слуга с явным усилием втащил в комнату большую лохань с водой для умывания. Андижос снял рубашку; на его груди, лоснящейся от пота, виднелись красные следы от уколов рапиры. — Клянусь Люцифером, маэстро, Пейрак сделал из меня решето… Подумать только, так я расплачиваюсь за свою дружбу с ним! Маркиз принялся, тяжело сопя, обмывать торс. Закончив свои омовения, он перекинул полотенце через плечо и взял стоявший на столе бокал. Побарабанив пальцами по хрусталю, он прислушался к звуку с явным удовольствием и в следующий миг осушил его до дна.***
Анжелика летела на своей белоснежной Звезде. Распустив волосы, она ловила ими ветер, позволяя ему ускользать через тонкие сети светлых локонов. Утренняя прохлада обжигала щеки, щекотала шею и бесцеремонно проникала через расстёгнутый камзол, минуя жилет, в распахнутый ворот рубашки, но молодая женщина и не думала прикрываться. Она горела. Горела от неотступно преследующих ее воспоминаний предыдущей ночи, млела от смелых и навязчивых фантазий, улыбаясь навстречу встающему солнцу, смеясь от счастья и любви, которая так неожиданно пробудилась в ней и, которой, она наконец, покорилась. Этуаль*****, ее любимая испанская кобылица, словно подстраиваясь под настроение хозяйки, шла галопом, стараясь избегать ям и выбоин. Эта прекрасная андалузка — грациозная и величественная — ждала Анжелику в конюшне в день ее приезда в Отель весёлой науки. Всегда размеренная и плавная, она без слов прекрасно знала, когда ее госпоже нужна спокойная, умиротворённая прогулка, а когда, забыв о том, что они уважаемые дамы, не думая о шляпах и перчатках для верховой езды, им можно, поднимая серыми клубами пыль, мчаться куда глаза глядят, пока хватит сил и разрывающего легкие дыхания. Анжелике не спалось весь остаток ночи, что она провела в своей вдруг ставшей слишком широкой для неё одной постели. Она думала о словах, сказанных графом, слышала его мелодичный голос, чувствовала на себе его страстный взгляд… Коря себя за несдержанность, она мечтала об его объятиях… Так и не сумев заснуть, молодая женщина еле дождалась рассвета, выскользнув из дома с первыми лучами солнца, и полетела. Полетела навстречу своей любви… Она потеряла счёт времени, и поняла, что провела в седле несколько часов, лишь когда желудок заурчал от голода. Что ж, самое время возвращаться. Рано или поздно им придётся объясниться, и тогда она не отведёт своих глаз…***
Направляясь в свои покои, Анжелика услышала как из-за закрытой двери фехтовальной залы доносится звон клинков, перекрываемый время от времени мужскими голосами. Прислушиваясь, она замедлила шаг. Мужчины, несомненно, говорили по-французски, но на том странном языке, который можно услышать только на тренировках по фехтованию. Вдруг дверь широко распахнулась и в ее проёме появился раскрасневшийся Андижос. — Мадам, как я рад вас видеть! — воскликнул маркиз и, охнув, учтиво, поклонился. — У меня не было возможности принести вам свои извинения за мое вчерашнее отсутствие на ужине, поэтому я решил объясниться с графом, а он, представляете себе, вызвал меня на дуэль. — Дуэль? — переспросила вмиг побледневшая Анжелика. — Какая дуэль? — Слава Богу, тренировочная, — расплылся в улыбке толстяк, умиленный неподдельным беспокойством юной графини, — но, признаться, мне все же досталось. Ваш супруг — настоящий мастер!.. — Мастер?! — его прервал возмущённый голос молодой женщины. — Граф недавно был тяжело ранен, ещё как следует не оправился, а вы затеяли с ним поединок? Увидев негодование в потемневших глазах Анжелики, Андижос слегка попятился. — Да он сам.., — растерянно забормотал толстяк, не ожидавший получить такую отповедь. — Вот, убедитесь, — и он сделал приглашающий жест рукой, открыв пошире дверь. — Прошу вас. Поколебавшись несколько секунд, Анжелика бросила на маркиза колючий взгляд, стряхнула с юбки дорожную пыль и, наспех заколов растрепавшиеся волосы, вошла в залу. Стук ее каблучков по блестящей плитке прокатился эхом до самых углов комнаты. Стоявшие друг напротив друга мужчины тут же смолкли, опустив рапиры, и обернулись на звук. — Граф, я привёл вашу супругу, чтобы она удостоверилась в вашем полном благополучии, — стоя за спиной Анжелики Бернар, словно молчаливо извиняясь, развёл руками. — Месье де Пейрак, потрудитесь объяснить жене своё поведение, — неудачно задавив смешок, маркиз дёрнул за рукав раскланивающегося перед Анжеликой и ничего не понимающего маэстро и поспешно скрылся с ним за дверью. — Мадам, чем обязан вашему визиту? — чуть склонил голову в знак приветствия Пейрак. — Признаюсь, не ожидал увидеть вас здесь. — А я не ожидала, что вы так легкомысленно отнесётесь к своему здоровью, — строго начала она. — Или вы думаете разжалобить и расположить меня к себе своими ранами? — Я ничего не думаю, моя дорогая, — граф не смог сдержать улыбку. Лучи солнца ярко освещали Анжелику, превратив ее замерший против света силуэт в золотой столп. Она была прекрасна в своём заботливом негодовании. — Я жду вас. Я вздыхаю, — граф отложил оружие и, продолжая улыбаться, подошёл к Анжелике. — «Влюбленный должен бледнеть в присутствии своей возлюбленной». И я бледнею. Или вы находите, что я бледнею недостаточно? Я знаю, что трубадуры должны становиться на колени перед своей избранницей, но эта поза сейчас не для меня. Умоляю простить меня. Но будьте уверены, что я могу воскликнуть вслед за божественным поэтом Бернартом де Вентадорном: «Муки любви, на которые обрекла меня красавица, чьим покорным рабом я являюсь, станут причиной моей смерти». И я умираю, мадам, — он взял ее ладонь и приложил к своему лбу. Анжелика, усмехнувшись, покачала головой. И вот уже в который раз ему удалось развеять ее дурное настроение, превратив все в шутку. — Я вам не верю. Вы не кажитесь умирающим. У вас даже нет жара. — А как же жар сердца? — и с этими словами граф переместил ее тонкие пальчики на свою грудь, накрыв их сверху горячей рукой. Внезапно его ирония исчезла, и в возникшей тишине Анжелика почувствовала, как подпадает под странное влияние Жоффрея, которое подчиняло и обжигало ее. Она неотрывно смотрела в затягивающие её, словно омут, глаза мужа. Ей было одновременно страшно и радостно от того, как он смотрел на нее. Под его взглядом она чувствовала себя обнаженной, и ее маленькая грудь напряглась под плотным шёлком камзола. — Раздевайтесь, — тихо проговорил Пейрак. — Простите? — широко раскрыла от изумления глаза Анжелика. — Мы будем фехтовать, мадам. Как моя сиделка, вы же должны убедиться в том, что подобные занятия безопасны для моего здоровья. А вы что подумали? — нарочито удивленно спросил граф. — Но… Молодая женщина не успела возразить, как Жоффрей уже снял с нее камзол и начал ловко отстегивать от юбки жилет для верховой езды. — Я совсем этого не умею, — попыталась отказаться Анжелика, но Пейрак, словно не замечая ее возражений, протянул ей стеганый нагрудник и помог надеть его. Решив, что спорить бесполезно, молодая женщина повернулась к нему спиной. Зацепляя крючки, граф невольно коснулся кончиками пальцев тонкого льна рубашки. Едва ощутимый аромат вербены пьянил его. Он старательно застегнул нагрудник, взволнованный близостью изящно склонившейся вперед прекрасной шеи жены; матовая кожа нежно светилась из-под густых волос, собранных перламутровым гребнем. Неизъяснимое очарование, исходящее от этой женщины, околдовывало его, опьяняло, сковывало все внутри. И сейчас, несмотря на попытку отомстить ей безразличием за вчерашний ночной побег, его переполняло желание обнять ее тонкую талию, ощутить теплоту ее тела, скрытого юбкой цвета темного серебра. Застегнув последний крючок, Жоффрей с удивлением обнаружил, что его пальцы дрожат. Чтобы скрыть охватившее его волнение, он завел разговор о том, как важен нагрудник в учебных поединках. Анжелика тем временем надевала кожаные перчатки; она бросила быстрый взгляд на Пейрака, недоуменно слушая его неожиданно страстную речь. — А вы пользуетесь нагрудником? Граф снисходительно улыбнулся. Он подошел к висящим на стене рапирам и задумчиво осмотрел их. Быстро прикинув рост жены и длину руки, он выбрал подходящую — великолепное оружие толедской работы, гибкое и тонкое, как хлыст. Взяв шпагу, он взвесил ее в руке и, повернувшись к Анжелике спиной, уткнул наконечник в стену, заставив оружие максимально согнуться. — Иногда, — ответил он после недолгого молчания. Протянув оружие Анжелике, Пейрак снова подошел к стене и снял французскую рапиру с квадратной гардой. Небрежно взяв ее под мышку, он встал перед супругой, которая замерла в ожидании. — Прошу вас, мадам: ступни касаются одна другой под прямым углом, пятка правой ноги прижата к пятке левой. Граф внимательно изучал ее позу, не заметив, однако, ни малейшей погрешности, и, одобрительно покачав головой, надел перчатки. Они молча стояли друг перед другом. Настало время взять в руки оружие. — Положите большой палец на рукоятку сверху и крепко прижмите сбоку указательный палец и мизинец… Рукоятка на уровне груди, острие рапиры поднимите чуть выше. Рука, плечо, бедро и носок, — все в одну плоскость, колени слегка согнуты, левая рука поднята вверх, кисть над запястьем. Жоффрей сопровождал слова движениями и при необходимости концом своего клинка поправлял или легким ударом показывал на неточности. Он невольно восхитился ее фигурой: Анжелика сейчас походила на кошку, готовую к прыжку. — Укол… Хорошо… Повторите… Рука! Остановка. Вольт… Нет, смотрите… Рука выше! Еще раз, пожалуйста. Вот так… Вперед, наступайте. Смелее… Сократите дистанцию… На меня. Еще раз, теперь в четвертый сектор… Держите руку и позу… Правильно. Великолепно. Замечательно. Продолжайте! Ну же, вперед! Вот так! А теперь смотрите: фланконада в кварте. Вы… Парируйте. Начнем сначала! Вперед! Смотрите: оборонительная позиция в терции******. Вы… А теперь взгляните: перенос оружия, и из квинты батманом вниз… Прошу… Ну же, вытягивайте руку, мадам! Вытягивайте! Смелее! Доставайте! Так! Так!.. Уже лучше! Помните: кисть ладонью вниз, не отводите локоть далеко. Сейчас выпад в точку, дорогая. — Граф показал на мишени движение. — Прошу вас! Так! Браво! Скорость придет, когда будет отработана техника движений. Атакуйте! Увлечённая поединком, Анжелика была воинственна и прекрасна, как настоящая амазонка. Выбившиеся из причёски локоны липли к раскрасневшимся щекам, приоткрытый рот невольно вздрагивал в сосредоточенном напряжении, а изумрудные глаза горели азартом, словно два зажженных факела. Несмотря на хрупкость, она крепко сжимала рапиру, уверенно повторяя все движения. Внимательно слушая мужа, она не могла не отметить, как во время фехтования длинное нескладное тело супруга обретало гибкость жонглера, и он настолько ловко обращался с оружием, что она даже не замечала его хромоты. Делая очередной выпад, Анжелика невольно ступила ногой на длинный край своей юбки, отчего покачнулась, и ее шпага сменила угол направления удара. Не ожидавший подобного хода от новичка, граф не успел уйти в защиту и получил укол в правый бок, прямо туда, где находилась заживающая рана. Лицо Жоффрея побледнело, исказившись гримасой боли, и он инстинктивно схватился за бок. Выронив рапиру, обиженно звякнувшую об пол, Анжелика бросилась к мужу. — Что я наделала?! — она подхватила его под руку, прильнув к нему всем телом, и положила ладонь на прижатые к ране пальцы. — Простите… Жоффрей де Пейрак посмотрел в ее зеленые глаза, полные волнения и обращенные к нему… Медленно его губы растянулись в улыбке. — Ради этих объятий, я готов погибнуть от вашей руки. — Ах, снова вы шутите! — отмахнулась Анжелика. — Я немедленно пошлю за доктором. — Со мной все в порядке, мадам, — Пейрак сжал ее ладонь. — Вы — мое самое лучшее лекарство… Даже через плотный нагрудник, Анжелика почувствовала, как быстро бьется его сердце, подумав, что и ему наверняка слышен ее бешеный ритм. Мужская рука легла ей на талию, чуть надавила на поясницу, подтолкнув вперед и заставив прогнуться. Его дыхание обожгло ей веки, и, прижавшись к мужу, Анжелика закрыла глаза… — Ах, Жоффрей, что они с тобой сделали? — громкие крики разрушительным камнепадом обрушились между супругами, невольно отпрянувшими друг от друга. В комнату, словно фурия, влетела раскрасневшаяся Карменсита де Мерекур и тут же бросилась к графу. — Я только узнала, что произошло! Как ты себя чувствуешь? — словно не замечая стоящей рядом Анжелики, она бесстыдно сжимала мужчину в объятиях. — Со мной все в порядке, Кармен. Успокойся, — пытался отстраниться от неё Пейрак, но пышнотелая испанка вцепилась в него, словно клещ. — Я так испугалась за тебя… — театрально утирала слезы незваная гостья. Высвободившись наконец из ее цепких объятий, Жоффрей вдруг заметил, что они в зале одни. Анжелики с ними уже не было. _______________ * Арнаут де Марейль или Арнаут Марейльский (Марёйский) (Arnaut de Mareuil; ок. 1140-1145 — ок. 1200 или после, годы творчества ок. 1171-1195) — трубадур, писавший на окситанском языке. Сохранилось двадцать пять (по другим оценкам — двадцать девять) его песен, все —любовные кансоны, к шести из них известна музыка. В начале он был клириком (лицом духовного звания), затем стал поэтом. Пользовался покровительством короля Альфонса II Арагонского и властителя Монпелье Гильема VIII. ** Бернарт де Вентадорн (старо-окситанский язык: Bernart de Ventadorn, также de Ventador, del Ventadorn, de Ventedorn; ок. 1125—1140 — ок. 1190—1200) трубадур, выходец из низов, замковый слуга, воспитанный виконтом де Вентадорн и воспевавший сначала жену своего сеньора, а затем Элеонору, королеву Англии, на службе которой он некоторое время состоял. По задушевной мелодичности своих стихов и по изяществу выражения чувств он принадлежал к числу самых выдающихся трубадуров. Вся его поэзия проникнута любовной темой. ***л`Абба — знаменитая династия мастеров, преподавала в Тулузе с конца XVI до середины XVIII вв. **** En garde с французского «к бою». ***** Этуаль (étoile) с французского «звезда». ****** В фехтовальной терминологии есть понятие позиция или гардия. Позиция — это фехтовальная стойка (положение тела фехтовальщика в пространстве) + положение оружия (т.е. взятая защита). Удобней оперировать понятиями, если они звучат кратко. Поэтому, когда французы взялись за совершенствование фехтовальной терминологии, было решено обозначить основные позиции цифрами (латинские порядковые числительные). В классическом (современном) фехтовании восемь основных защит: прима, секунда, терция, кварта, квинта, секста, септима, октава. Также удобно их запоминать по секторам (условное деление силуэта фехтовальщика на 4 части).