ДжоДжо сборник

Леон не может вспомнить, почему прокололся. Он не может осознать, как это произошло, и он даже не собирается разбираться в подробностях (пока). Сейчас ему хочется только оболгать себя и убедить проницательные глаза напротив, что они увидели не то, что им показалось, что они увидели. Леон плохо соображает, а Бруно смотрит на него в упор, с лёгким прищуром. Его настроение скорее серьёзно, чем весело, и он, не зная жалости, вытаскивает вопрос наружу, хотя и знает, что Леон пытается этого избежать: — Так ты любишь меня? Романтически? Леон отводит глаза, а Бруно возвращает его настойчивым касанием к руке. Кому угодно было бы неловко находиться под таким взглядом, и Леону просто охренеть как неловко. Он чувствует себя ужасно, и он едва дышит, и ему кажется, его лицо сгорит с секунды на секунду. Не метафорически и возвышенно сгорит — ему кажется, что вот-вот он бросится к тупому декоративному камину в дальнем углу комнаты, чтобы утопить в нём своё тело или хотя бы лицо. Сложно будет говорить с такими ожогами - вполне выход. Ему кажется, что ему в целом нечего терять, ему кажется, что его жизнь снова закончилась, и теперь уж точно не будет новой. Но это всё быстрые мысли, подгоняемые нервным страхом, которые проносятся в голове за доли секунды. Увидеть разочарование в глазах Бруно — самая страшная мука, поэтому Леон смотрит ему в лицо, но фокусируется на точке между бровей, и всё остальное изображение размазывается. Он ещё ищет какую-то лазейку, чтобы выпрыгнуть через неё из этого разговора, но не может придумать ни одной убедительной лжи. В конце концов, Бруно серьёзно его одёргивает и почти злым голосом говорит: — Ни к чему это стеснение, мне нужно, чтобы ты был честен со мной — и всё. Как мне тебе доверять, если ты не можешь ответить на простой вопрос? — Как мне тебе доверять, если ты в приказном тоне задаёшь такие вопросы? Лицо Бруно смягчается, а хватка на руке становится только сильней. — Ты прав, — Бруно даже кивает. — В таких вопросах обязательно нужно оставлять возможность не отвечать… — А потом он бьёт Леона по щеке. — Аббаккио, — он говорит, и в его голосе ощущается раздражение, — мы не в какой-нибудь слезливой мелодраме, и мне нужно это знать не из самолюбия, даже не затем, чтобы тебя уличить — нужно проверить, говорит ли она правду! Бруно указывает на девушку в кресле, и Леон медленно вспоминает. Точно же — она сказала Бруно о том, что у Леона есть к нему чувства, она назвала себя экспертом в любви, она сказала, что никогда не ошибается в таких вопросах. И ещё она давала информацию про человека, о котором они с Бруно ведут расследование. Девушка выглядит рассеянно и только в полглаза наблюдает за развернувшейся сценой, это каким-то образом придаёт Леону решимости. Он скидывает руку Бруно и бросает ему в лицо, как горелый тост: — Всё ты знаешь, тебе просто хочется это услышать, чтобы потом использовать в удобный момент. Избавь меня от этого. Бруно отшатывается и выглядит честно оскорблённым, но Леона не проведёшь — Бруно обладал талантом изображать нужные эмоции и даже достаточно часто им пользовался. Другие могли не замечать — Леон видел. Ведь у Леона чувства, это чистая правда, и Леон следовал за Бруно взглядом чаще, чем другие, больше, чем другие. Леон знает, что Бруно не такой божий одуванчик, каким его видят люди, но в этом и очарование — это делало Бруно ближе к Леону, это делало Бруно понятным. Человеком, которому есть, что прятать, человеком, которому есть, чего стыдиться, и человеком, который изо всех сил старается стать лучше, а до тех пор поддерживать видимость уже хорошего парня. Теперь Леон заявляет об этом: я знаю о тебе достаточно, и если ты атакуешь меня так прицельно и глубоко — я смогу ответить тебе тем же. Честно, как в кулачном бою, и никакой хитрости, никакого снисхождения. Леон любит Бруно, он обязан Бруно, и раз уж тот хочет честности — на здоровье. — Займёмся делом, — говорит Леон и подходит к девушке для уточнения дальнейших вопросов, и Бруно приближается через минуту. Они возвращаются к работе, и всё снова идёт гладко и легко — как всегда. Позже, ближе к ночи, Бруно отправляет отчёт и берёт в баре бутылку терпкого вина с парой бокалов, ведёт Леона на набережную и там садится на парапет, постукивает рядом с собой. Леон, конечно, садится, принимает бокал, пробует вино — достаточно хорошо. — Ты меня удивил, — начинает Бруно и катает жидкость в бокале, его пальцы выглядят утончённо и смертоносно, как всегда, это завораживает. Леон и сейчас не позволяет себе задержаться взглядом, хотя все карты уже открыты на столе. — Чем? — Леон усмехается. — Ты успел забыть, что у меня есть яйца? Бруно бросает почти снисходительный взгляд, такой, который говорит: «Класть я хотел на твои яйца» — и Леон охотно верит, что так и есть. — Как раз обратным. Ты растерялся, избежал ответа, кольнул в ответ. Это признаки слабости, Аббаккио. — Любить тебя — это слабость, — легко парирует Леон. Он имеет ввиду то, что говорит. Он пьёт вино, чтобы не пояснять эту мысль хотя бы сразу. Бруно, конечно, ждёт объяснений — его взгляд тягучий и неприятно липнущий. — Не знаю, чего ты ждёшь. Ты же знаешь, что все тебя любят. — Но не все лезут ко мне в постель, — Бруно говорит это так легко, словно ему приходилось отказывать всего пару раз в своей жизни, а Леон уверен, что желающих была тьма, оно и не удивительно. — А кто говорит про секс? Лицо Бруно становится до смешного скептичным. Он всем видом выражает своё недоверие самой идее о том, что Леон не хочет с ним секса, и Леон закатывает глаза в ответ. — Не пудри мне мозги, — говорит Бруно важным тоном. — Я знаю тебя не первый день, а даже если бы впервые видел: очевидно, что если ты кого-то любишь, то это в том числе про секс. — Ну, охуеть теперь, — только и говорит Леон. А что ему ещё сказать? Оправдываться уже не ко времени, притворяться тоже. Они пьют в тишине какое-то время, Бруно разливает по бокалам новую порцию, и они снова пьют в тишине. Смотрят на спокойное море, слушают его накатывающие и отступающие волны. — Как мне набраться смелости, если ты пасуешь? — В конце концов, говорит Бруно. Леон переводит взгляд на его лицо, чтобы увидеть: правда ли Бруно имеет это ввиду, или просто ведёт Леона в новый виток беседы, который, очевидно, ему не понравится. Бруно выглядит просто задумчивым, никакой хитрости, выглядит так, словно нет даже сложных подтекстов. — Никому не нравится получать отказы, — Леон словно бы оправдывается и быстро запивает это неприятное чувство вином. Бруно оборачивается с тяжёлым выражением. — Почему ты думаешь, что получишь отказ? — Потому что всё это неуместно и непрофессионально, и я нравлюсь тебе не настолько, чтобы падать в это. Может, тебе меня жаль. Может, тебе даже интересно, но это несерьёзно, Бучелатти, я знаю. Если бы было серьёзно, тебе бы не нужно было никакой смелости — ты не из тех, кто прячется по углам, пока не настанет удобный момент признаться. Бруно усмехается и бросает Леону такой жгучий, ядовитый взгляд, что Леон напрягается всем телом. — Так и ты не из тех, кто сдаётся и убегает, и только посмотри на себя сейчас. Это очевидная провокация. Она так проста, что почти наивна, но Леону не нужно больше, и Бруно знает об этом. Просто ткнуть Леона в лицо тем, что он не такой крутой, каким хочет казаться, — достаточно. Это больно, это чудовищно жжёт изнутри, и обычно Леон за такое бьёт по лицу и, может, в живот, но сейчас не такой случай. Он фыркает и уточняет: — Чего ты хочешь, Бучелатти? — Вопрос здесь в том, чего хочешь ты, Аббаккио. Леон снова закатывает глаза. — Хорошо, — он говорит. — Хорошо, слушай внимательно, раз тебе так сильно этого хочется. Из очевидного: да, я люблю тебя. Как человека, как лидера и как мужчину. Хотел ли я говорить об этом? Нет, ни разу. Хотел бы я, чтобы мои чувства были взаимны? Спорно. Хотел бы я встречаться с тобой, ходить на свидания и всё это? При других обстоятельствах да, но мы же всё-таки в мафии и вместе работаем, это неуместно. Про секс… Ну, я не стану расписывать в красках, чего бы мне хотелось, снова подтверждаю очевидное: конечно, мне бы хотелось с тобой секса, нахожу тебя невероятно привлекательным даже в отрыве от своих чувств. Но хотелось бы мне секса ради секса? Нет. Что-то ещё? Спрашивай, пока копилка секретов ещё открыта. Бруно очень серьёзен и очень сосредоточен. Он уточняет: — Почему спорно? Откуда эта идея о неуместности? Что нужно, кроме секса? Леон вздыхает. Стоило ожидать такого исхода, но всё же он не ожидал, что Бруно будет цепляться к словам, будет так к ним внимателен. Он надеялся, что это просто потешит его самолюбие, и они не станут глубоко лезть Леону в душу, но, конечно, это произошло. Бруно не был равнодушен к Леону, и он чувствовал свою ответственность за Леона, и он никогда не мог остановиться, когда они заговаривали о чём-то, что обычно лежало только в голове у Леона и не выходило на свет. Леон собирает мысли в кучу и протягивает бокал для последней порции вина, и Бруно наливает, но его нетерпение висит в воздухе. Леон делает глоток, отставляет бокал в сторону и начинает: — Чувства — это сложно. Я не знаю, как распоряжаться своими, и ты тоже встанешь в тупик. Скорее всего иначе, но ты точно встанешь в тупик. Даже сейчас ты не знаешь, как себя вести, вот и вызвал меня на разговор. В смысле откуда идея о неуместности, ты что ли находишь это нормальным? Когда смешиваются личное и профессиональное, всё идёт по пизде, все это знают. Мне, как подчинённому, не достанется — тебе, как лидеру, придётся сталкиваться с дилеммами слишком часто, и в итоге это станет кризисом, и чёрт знает, как мы будем из него выходить. А что подумают наши товарищи? У Бучелатти нет любимчиков, но с Аббаккио он ещё трахается — выходит, всё же есть. Сплошные проблемы. Не понимаю вопрос про секс, и честное слово, мы можем перестать про секс, это просто секс, ничего особенного. — Откуда тебе знать, — зло выпаливает Бруно, — ты со мной ещё не спал! Потом он берёт паузу на подумать, а Леон допивает вино, пауза снова растягивается. Леон старается не думать о том, что именно разозлило Бруно, и почему всё звучит так, словно это он, на самом деле, хочет затащить Леона в постель и ищет предлог. Бруно начинает новой нотой, он звучит раздосадовано. — Всё это очень старается звучать так, словно ты заботишься обо мне и даже о моей репутации, но я не нуждаюсь в этом, я могу справиться с последствиями своих решений. На самом деле, ты продолжаешь убегать, и я никак не могу понять, что именно тебя так пугает. Я пока ничего тебе не предлагаю, я просто хочу разобраться — почему сама идея ставит тебя в такое неудобное положение, что ты даже не борешься, а убегаешь? Ты не сбегаешь даже тогда, когда знаешь, что тебе не победить. — Я не хочу создавать тебе проблемы, — говорит Леон, и ему кажется, что это самое честное, что он говорит, словно в предыдущих откровениях не было никакой правды и ценности. — Разочаровать тебя страшнее смерти. Бруно весь смягчается: расслабляется его поза, улыбаются глаза, и он даже выдыхает. Леон словно чувствует, как с Бруно спустилась лавина сложных чувств — и теперь всё спокойно. — Это я могу понять, — и он улыбается. Он оглаживает Леона по плечу. — Но ты уже проблемнее некуда, может, имеет смысл расслабиться на этот счёт. — Этого никогда не произойдёт, — убеждает Леон. Бруно поднимается и подбирает бутылку, свой бокал, ждёт бокал Леона. — Занесу хозяину, можешь не идти со мной. — Поэтому и не хотел говорить, — ворчит Леон и фыркает на вопросительный взгляд. — Теперь ты будешь избегать меня или снисходительно на меня смотреть, или и то, и другое вместе. — Вообще-то… — Бруно осекается и ещё полминуты молчит, сжав губы. Но потом продолжает. — Я бы хотел с тобой… что-нибудь. Я не понял, что тебе нужно, я не уверен, что мне нужно от тебя, но я бы хотел чего-нибудь. К этому чёрт знает как подойти, но подумай об этом. Получать отказы неприятно, мне бы не хотелось. — Обещаю, что тебе не хочется узнавать меня лучше и быть моим партнёром, — уверяет Леон, и Бруно смотрит в ответ своим жестоким пронзительным взглядом. С таким же он отдаёт приказы. — Обещаю, что могу сам за себя решать, и точно справлюсь. Оставь мои дела мне и подумай о себе, подумай, сможешь ли ты вытащить свою задницу из убежища и сделать что-то с человеком, которого любишь. Леон отвечает рассеянным мычанием, и его голова снова отключается. Он смотрит на удаляющуюся фигуру Бруно и просто не понимает, что с этим делать. Теперь, когда Бруно так говорит об этом, Леону и самому кажется, что он создал драму на ровном месте, и что отсиживался, не желая говорить о своих чувствах, просто потому что ему это было удобно, а не потому, что это имело смысл. Теперь Леон прикрывает глаза и продолжает слушать море, в голове ещё есть покачивающаяся тяжесть от вина, но мысли чистые и текущие бодрым потоком. Леон фокусируется на одной единственной мысли, яркой, как прекрасное полотно в важнейшем из музеев. Леон видит, как Бруно поднимается от его груди и хищно улыбается, он смотрит Леону в лицо, медленно перемещаясь взглядом от глаз до губ и обратно. И в его собственном взгляде желание, почти равное похоти, и его губы мокрые от слюны, и он расслаблен и возбуждён — это сделал с ним Леон. Леон почти уже может почувствовать горячие проворные пальцы Бруно на своей руке, на шее, в волосах — и останавливает мысль. Вот чего бы ему хотелось, ему бы очень этого хотелось. Он следует совету Бруно ещё дальше и думает, возможно ли это, при каких обстоятельствах, как всё должно прийти к этому, что было до, что будет после. Волны баюкают разум, и Леону немного проще пробираться через хитросплетения в своей голове.