ДжоДжо сборник

Аббаккио едва не засмеялся в лицо Фуго, когда тот между делом спросил, нет ли у Бучелатти кого-то, потому что Буччелатти выглядит реально странно. Аббаккио пожал плечами, изображая безразличие, и совершенно неуместно отшутился о том, что Буччелатти мог бы получить любого человека, живущего в Неаполе, но кто бы заполучил его интерес — большой вопрос. Для Аббаккио вопрос был риторическим, но Фуго лучше не знать об этом. Фуго ещё секунд десять прикидывал что-то в своей голове, а потом спросил: «А у тебя есть кто-нибудь?» Леон честно ответил: «То там, то сям». У Аббаккио не было никаких привязанностей, кроме их банды, и другие люди в жизни Аббаккио проходили по касательной. Фуго скривился и с самым чистым морализаторским тоном продолжил: «Тебе не стыдно использовать людей таким образом?» Аббаккио только промычал в ответ, надел наушники и развернулся. Ничего ему не стыдно: Аббаккио не пытался притворяться каким-то хорошим парнем, по нему очевидно, что он не собирается строить с другими прочные связи или даже отвечать улыбкой на их приветствие. И если люди, учитывая это, всё равно каким-то образом оказывались очарованы Аббаккио — он не собирался мешать. Он не собирался отвечать за чужую наивность, и ещё не собирался никак смягчать скорое и грубое расставание. Стыд в жизни Аббаккио вообще был вещью относительной. Ему было стыдно перед собой за своё прошлое, за свои тупые ошибки, за себя в целом. Он старался много не думать об этом, но, конечно, время от времени мысли скручивались в тугой неприятный узел и душили Аббаккио. Что до других, то Аббаккио было словно плевать на других людей — словно, потому что Аббаккио не был наверняка уверен. Он не чувствовал никакой вины перед другими, даже если понимал, что его поведение неприемлемо, болезненно или разрушительно. Аббаккио даже не было плохо от того, что он убивает людей. В текущей матрице ценностей это словно было приемлемо, но тут Аббаккио тоже не до конца уверен. Он просто не разрешал себе долго думать об этом — он, вообще-то, очень старался избежать стыда. Потому что стыд — ядовитая змея, жалящая изнутри, и рано или поздно устойчивость к её яду закончится, и, наверное, тогда Аббаккио найдёт себя под водой с тяжёлой петлёй на шее — чтобы наверняка, и не было возможности в последний момент передумать. Во всей этой гладкой системе было всего одно исключение — конечно же, Бруно Буччелатти. В основном, рядом с Буччелатти было комфортно, это давало ощущение твёрдой почвы и какого-то смысла. Буччелатти был добр и жесток в одно и то же время — удивительное сочетание, оно пьянило Аббаккио и заставляло его пропускать вдох каждый божий раз, когда он это замечал. Аббаккио смотрел, как Буччелатти выбивает дерьмо из придурков и думал о том, как ему повезло находиться по другую сторону — рядом с Буччелатти, быть его сторонником. И когда позже Буччелатти улыбался старушке, принимая от неё платок, чтобы вытереть кровь с лица, он вежливо интересовался её делами, уточнял, не нужна ли ей помощь, и был в этом таким же естественным, как в почти смертельных ударах до этого. Волшебно, уникально — Аббаккио принимал доброту Буччелатти, направленную в свою сторону, но это не всегда давалось ему легко. В основном, Буччелатти был приятным, и с ним было хорошо. Аббаккио почти не стеснялся — он редко чувствовал себя настолько раскованным. Рядом с Буччелатти не стыдно было блевать, опираться на его тело, когда свои ноги не держат, просить обработать рану. Не стыдно было прийти с похмелья и просить потише, и принимать почти снисходительный в своей заботе взгляд Буччелатти и его шуточную реплику о том, что Аббаккио умрёт от цирроза печени раньше, чем от рук врагов. Не стыдно было за вызывающие жесты в сторону тех, кому не хватило ума вовремя заткнуться. Не было стыдно даже за стояк сразу после встречи, даже если бы Аббаккио уличили, потому что, если честно, у кого не стояло на Буччелатти? Может, у гетеросексуалов и людей без вкуса. За что Аббаккио стыдно, так это за слабоволие — за то, что он не отталкивает чужую руку. Стыдно самому задержать касание. Стыдно, пусть Аббаккио и останавливает себя раньше, чем всё случится, приблизиться для поцелуя, стыдно потом отдалиться под тлеющее разочарование в чужих глазах. Аббаккио стыдно за улыбку, которая рвётся на лицо, когда Буччелатти делает комплимент. Аббаккио уважает Буччелатти, но ему не стыдно иногда думать о нём в грубых выражениях. Не стыдно гадать о его прошлом или прогнозировать ему мрачное будущее. А какое ещё может быть, если Буччелатти позволяет каждому встречному, даже такому, как Аббаккио времён их первой встречи, занять с ним рядом место? Буччелатти хорош, и пока заслуживает только признание, но эта цепочка может прерваться в любой момент, с каждым новым человеком, внутрь которого Буччелатти ещё не проник своей безрассудной добротой. Зависть — сильное чувство, и никогда не знаешь, окажется ли оно или благодарность сильнее в чьём-то сердце, но Буччелатти не думал об этом. Буччелатти умел хитрить, но в целом был честным человеком. Когда он пытался помочь кому-то — это было от чистого сердца. Поэтому Аббаккио не было стыдно падать в мысли о том, как многим он обязан Буччелатти, о своей тупой верности, о том, как не жаль умереть за Буччелатти от чужой руки. Не стыдно даже думать о том, чтобы умереть от руки Бучелатти. Стыдно за пошлость. Стыдно вспомнить кусочек смуглой кожи, случайно оголившейся при движении. Стыдно вспоминать и губы в томатной пасте, и как язык скользнул, чтобы её собрать. Ещё стыдно вспоминать, как пальцы вскрывают чужое тело, словно чемодан, и находить это привлекательным. Стыдно даже на секундочку представить эти пальцы на своей коже. Так стыдно вспоминать о Буччелатти, когда тело просит разрядки — Леон заставляет себя остановиться, он бьёт себя по лицу и не идёт дальше. Стыдно было перебирать эти маленькие случаи и раскладывать их, словно сокровища, перед собой: коллекция моментов с Бруно Бучелатти, стоящих того, чтобы однажды пойти с ним и застрять в мафии. Разные моменты: приятные слова, резкие и отрезвляющие слова, деликатное молчание в том месте, где могла бы быть грубость. Важные жесты, непрошенная физическая близость — Буччелатти обнимал, как Бог. Тот момент, где Буччелатти защитил жизнь Аббаккио, тот, где Буччелатти признателен, что Аббаккио защитил его. Тысяча и один маленький случай, Леону было стыдно, но иногда он вертел их в своей голове, разглядывая, и они переливались тёплыми красками, как жемчужины на свету — они делали Аббаккио счастливее. Аббаккио нужно было иногда чувствовать себя счастливее, потому что Аббаккио был неустойчив и вечно ходил по грани. Он не хотел бы, но знал, что может однажды провалиться в мрачные состояния, влекущие за собой такие действия, за которые стыдно будет уже Буччелатти. Вопреки этому знанию Аббаккио не стыдно падать в бездну отчаяния, не стыдно было идти по нисходящей спирали и находить себя в случайном приступе саморазрушения. Ему не стыдно было отвращение, жгущее у рёбер, когда он находил другого человека в своей кровати. Ему не было стыдно за то, что он не раскаивается, за то, как прогонял несчастного или несчастную самыми резкими словами. Аббаккио не было стыдно ни за вспыльчивый нрав, ни за чувство благодарности, которые слабо сочетались друг с другом. Благодарность была оправдана, благодарность была объективна. Было стыдно за нежность — за то, как бутоны распускаются в груди от простой улыбки. Аббаккио было стыдно за то, как он не мог нормально ответить, и щетинился, потому что не в силах унять этот стыд. Ему бы хотелось иногда показать Буччелатти что-то более честное, чем те мелкие, грубые огрызки слов, что он вытаскивает из себя, когда чувствует себя неловко, когда чувствует, что перешёл черту. Стыдно любить Буччелатти. Стыдно позволить этому просочиться в воздух, дать зацепки и подсказки. Стыдно и не позволить, ведь Буччелатти… Буччелатти не стыдился своих чувств и потому давал Аббаккио столько новых поводов для стыда… Все эти гладкие касания, мягкие пальцы, осторожный вопрос с утра, после того как Аббаккио, очевидно, сделал очередную глупость. Аббаккио не был дураком и умел читать знаки. Он видел, что Буччелатти не равнодушен к нему, но не мог позволить всему случиться. Леон смотрел на себя не так, как Буччелатти, он видел себя иначе, и он был уверен, что Буччелатти достоин лучшего. Так что Аббаккио со всей силы старался не дать себе, своим чувствам проявляться. Он был уверен, что Буччелатти сдастся и сможет посмотреть на кого-то ещё, если Аббаккио будет достаточно упрям, а этого у него не занимать. Но потом появился Джорно. И стыд Аббаккио отключило за день и с концами. Он впервые увидел, что сердце Буччелатти действительно может забрать кто-то другой, и это не выглядело, не ощущалось так безмятежно, как казалось Аббаккио. И сам он был не так хорош, чтобы это принять. Раньше ему казалось, что он готов позаботится о Буччелатти ценой того, чтобы его глупые, наивные, до смешного возвышенные чувства не были выражены. Аббаккио казалось, он сможет уберечь Буччелатти от себя, но оказалось, что нет. Аббаккио очень стыдно, ему никогда ещё не было так стыдно, он ведь отступает от собственных решений, но он подошёл к Буччелатти вечером, когда работы уже не осталось, и выпалил сразу главное: — Я люблю тебя. Мне жаль, что я так долго бродил вокруг, но если ты ещё заинтересован… А Буччелатти смотрел своим прямым, честным, открытым взглядом и ждал, пока Аббаккио произнесёт всё по кусочкам, проговорит свои мотивы, чувства, желания и намерения, каждую маленькую деталь — то, что он хотел услышать уже давно. Его маленькая плата за такое долгое ожидание. Аббаккио вдохнул поглубже и начал, и распутал все пути и ниточки, что привели их сюда: говорил о себе, шаг за шагом, делился своими догадками о том, как Буччелатти чувствовал, что думал, почему с таким странным терпением ждал, что Аббаккио сам что-то предпримет (и это было правильно!) Буччелатти слушал внимательно, но его лицо было рассеянно, и Аббаккио, проследив чужой взгляд, лежащий на его собственных губах, усмехнулся и уточнил: — Тебе не бывает стыдно за такие мысли? — Нет, — Буччелатти ответил почти шутливо. — Я стыжусь того, что сделал, а не того, что не сделал. Аббаккио ещё идти и идти к такой гармонии с собой, но сейчас это не так важно, сейчас он почти закончил, а это значит, скоро Буччелатти ответит ему, и это точно будет да. Вся эта глупая беготня должна закончиться именно так — Аббаккио, наконец, разрешил себе не прятаться, а Буччелатти по-прежнему, как всегда, смотрит на него, скользя по лицу взглядом и неосознанно касаясь плеча. Никаких сомнений.