Перекрестки миров

Для таких бог и выдумал рай! Только как бы нам в этом раю Не подохнуть со скуки?.. Канцлер Ги

В воздухе витал мягкий запах благовоний. Верный признак логова волшебника. Валяющиеся повсюду древние свитки и книги по магии на самых разных языках подтверждали это. Особенно много их можно было увидеть на столе. Целые горы знаний вздымались вверх, кидая причудливые тени на пол. Единственное окно было плотно задернуто шторами, которые позволяли лишь маленькой частичке света проникнуть в уютную дрему этого места. Свечи, расставленные повсюду, не горели, их слезы давно затвердели белесыми волнами. Широкая кровать пустовала: об этом свидетельствовали скомканные одеяла и холодные простыни. Раздался звук открываемого окна. Мягкий полумрак комнаты прорезал искусственно-яркий луч солнца.  — Сегодня прелестное утро, Птолемей! Почему бы тебе не пойти прогуляться? — именно с этими словами прекрасная дева вошла в комнату отрока, мирно дремлющего за столом. Окно, открытое с помощью магии, жалобно застонало: видимо потому, что такие манипуляции с ним проделывали часто и ему это категорически не нравилось. Впрочем, ни на этот звук, ни на звук голоса отрок не отреагировал. Квизл, а то была она, подошла к Птолемею вплотную и покачала головой. Опять просидел всю ночь! И опять будет весь день тереть глаза и зевать, массировать виски и скрывать раздражение на вечно шумящих бесов. Тети еще пыталась как-то влиять на него, аргументируя это тем, что его в любой момент может вызвать Соломон. Он и в нормальном состоянии интриган и политик тот еще, а в таком и вовсе никуда не годится. Птолемей внимательно выслушивал ее, но все равно делал по-своему.  — Бесполезно это все, — махала рукой Тети в очередной раз. — Бартимеус еще мог на него как-то повлиять, а так… И вот. Бартимеус здесь, да толку ли с него? Квизл присела на корточки и потормошила Птолемея за плечо.  — Хозяин, — позвала она, — ты раньше, конечно, тоже засиживался, но спал, как все нормальные люди. А теперь вообще за столом свалился. Скоро засыпать в своей родной Библиотеке начнешь. Или вообще сразу туда переедешь, чтобы время на дорогу не тратить. А что? Очень даже удобно будет. Птолемей сквозь сон махнул рукой.  — Рехит, не преувеличивай. Я просто несколько увлекся, вот и все. Квизл от неожиданности расхохоталась. Нет, с кем с кем, а с Бартимеусом ее еще не путали! Впрочем, очень возможно, что такой диалог у них действительно когда-то давно имел место быть. По крайней мере, привычку иронизировать над происходящим она как раз от него и подцепила. Птолемей дернулся, потер глаза и непонимающе уставился на свою подопечную. Потом перевел взгляд на стол, на свитки, которые послужили ему своеобразной подушкой, на солнечный свет, льющийся из окна, и снова на Квизл.  — А, это ты, — он неловко улыбнулся. — Мне приснилось… Ладно, неважно, — Птолемей зевнул, прикрыв рот рукой. — Ты права, я в последнее время слишком часто засиживаюсь.  — Ты хотел сказать каждый день, — прокомментировала дева, пересекая комнату и садясь на кровать. — Никогда не поверю, что у тебя так много работы! Или это остатки с того светопреставления в Лондоне? Птолемей снова зевнул и встал из-за стола. Он прошелся несколько раз взад-вперед по комнате, что-то обдумывая, и только потом ответил:  — Да, с того восстания духов потери были огромные с обеих сторон. Но я сидел сегодняшнюю ночь не за этим. — Птолемей открыл один из особо тяжелых и ветхих томов и начал ревностно что-то искать. — Вот оно! Я нашел подтверждение своей гипотезе. — Его глаза лихорадочно заблестели. Квизл закатила глаза и закинула ногу за ногу.  — Опять ты за свое? Даже Соломон не поверил в эту твою теорию. Это невозможно.  — Не поверил, потому что ему это невыгодно, — в его голосе сквозило раздражение. — Никому это не выгодно.  — Кроме тебя? — уточнила Квизл.  — Да, кроме меня. Не смотри так. Я все равно воплощу ее в жизнь. Хотя бы попытаюсь это сделать. Джиннша пробормотала что-то неразборчивое про то, что он так же упрям, как Бартимеус. Птолемей не услышал ее, а если и услышал, то не подал вида. Он углубился в фолиант, прислонившись спиной к стене так, чтобы свет, проникающий через окно, освещал хрупкие страницы. Его тонкие пальцы рассеянно листали их, глаза бесцельно блуждали по запутанным строчкам.  — Я стал на шаг ближе к своей цели. Теперь я знаю, что искать. Видимо, дело в магической сути межмирья и перекрещении дорог… Мне надо в Библиотеку. Скорее всего я буду там до вечера… постараюсь до вечера. Можешь быть пока свободной. И передай то же самое Аффе и Пенренутету. Тети… Тети и так знает, что ей делать.  — А ты разве сегодня не собирался к Хабе? Этот невинный вопрос заставил Птолемея скривиться. Глаза потухли. Он захлопнул том, взметнув в воздух сотню танцующих пылинок.  — Да, точно. Чуть не забыл. — Птолемей положил книгу на стол, с еле слышным вздохом выпуская переплет из своих пальцев. — В этой сладкой бочке меда не обошлось без Хабы с ложкой. Тогда решено. — Его рука, словно подтверждая его мысли, хлопнула по книге. — Сначала библиотека… Ох, ладно-ладно, сначала подышу свежим воздухом. Потом библиотека и Хаба. Ты со мной? Квизл кивнула. Путь Птолемея так или иначе сводился к Бартимеусу, и ей не терпелось с ним повидаться. Он был единственным лучиком света в этой серой скуке. Квизл все бы отдала, чтобы попасть в Иное Место, но увы. Птолемей долго работал над этим, но через несколько сотен лет бесплотных попыток уже давно все опустили руки. Сначала она вовсю наслаждалась свободой и резвилась с другими джиннами с утра до ночи, порой летала по поручениям хозяина, но это ей вскоре надоело. Один раз ей даже удалось пробраться на Землю. Она летала в облике какой-то хищной птицы над лесами, океанами, полями, горами, каньонами и пустынями, и ее глаз радовался красоте и разнообразию человеческого мира после однотипных степей. Но, стоило ей вернуться, тягучая меланхолия снова поглотила ее. Бартимеус как-то сказал ей, что свобода — это иллюзия, за которую взымается плата. Если это так, то ценой, которую заплатила за нее Квизл, было безделье. Только одно завораживало ее настолько, что она была готова простить отчужденно-искусственную, словно пластмассовую реальность этого места. Звезды. Ночью небо становилось черным; не темно-синим, как на Земле, а загадочным и бархатным, завораживающе близким и далеким одновременно. И на нем, словно кто-то каждую ночь разбивал хрустальную вазу или зеркало, рассыпались звезды. Они сияли и манили, то разгораясь все сильнее, то притухая свой белесый огонь. Если взлететь в поднебесье в обличье совы, казалось, звезды тут же обожгут тебя своим серебряным сияньем — так они были близко. Звезды были единственной вещью, что не давала ей забыть об Ином Месте. Поначалу Квизл не могла без боли смотреть на них, так сильно их вспышки напоминали ей о хаотичных сполохах дома, но потом привыкла. Она научилась находить некоторое утешение в ночном небе и говорила себе, что это все — лишь иллюзия. Весь этот мир — иллюзия и выдумка, какого-то чудака, который решил, что без хлюпанья по лужам в резиновых сапогах осенью, затяжного насморка зимой и вспышек гроз поздней весной возможно человеческое счастье. С людьми все понятно. А что такое счастье для джинна? Квизл никогда не задумывалась над этим вопросом, у нее не было времени для подобных размышлений. Казалось бы, все просто: служишь «лучшему» хозяину — ты должен быть счастлив; «худшему» — нет. Квизл снова вспомнила Бартимеуса. Он, служа Хабе, так искренне иронизировал по поводу своего положения, как он мог только в счастливом состоянии. Когда Бартимеус несчастлив, он обычно не разглагольствует — прихлопывает Взрывом несчастного, что осмелился с ним заговорить, и идет дальше. Удивительно. Неужели система дала сбой, или она изначально была ошибочна? Ведь состояние джинна вовсе не зависит от того, где и кому он служит. А что же она сама? Ее хозяин сам Птолемей. Многие духи с завистью косились на нее, даже те, кто служили своим «лучшим». Чего стоила эта зависть? Она бы все отдала, лишь бы перемотать время и любыми правдами и неправдами не выходить в тот злосчастный патруль, или в крайнем случае поменяться сейчас с Бартимеусом местами. О, она бы столетьями возводила храм, лишь бы не проживать еще один день, смотря на звезды, а видя в них дом. Это сводило ее с ума. Это сводило с ума их всех. Птолемей же, видя метания своих и не только своих слуг, казалось, мучился даже больше, чем они сами. Он знал, как велика их тоска по дому, но ничего не мог сделать, и с каждым днем все больше мрачнел, хотя старался не подавать виду. Но страсть к познаниям не заглушило даже это. Когда он продвигался в изучении духов, его охватывал былой оптимизм, но эти вспышки, по словам Аффы, с каждым годом становились все реже. А потом пришли первые отголоски восстания духов. Никто не знал точно, что произошло, но это было что-то страшное. Полетели сухие бумажки о смертях, наводящие на мысли о бухгалтерии. И среди сотни копий документов в руки Птолемея попала та, которая отличалась от своих собратьев лишь тем, что на ней готическим шрифтом было аккуратно выведено «Bartimaeus». Вот тогда Птолемей сник окончательно. И все же отказывался верить. Он проверил всех тезок, и даже обрадовался, когда выяснилось, что в тот же день погиб африт с тем же именем. А когда пришла бумага на африта, расстроился еще больше, чем в первый раз. Он поднял бумаги на Бартимеуса, попросив о помощи свою давнюю знакомую, работающую на слое выше, и стал рвать на себе волосы, когда узнал, что вероятность его смерти в тот день была ниже одного к тысяче. Глупо! Так глупо погибнуть, когда выпутывался из гораздо более опасных, по мнению документов, ситуаций. Птолемей уверял себя, что здесь дело нечисто, и кто-то вмешался в жизнь, увеличив шанс смерти, хотя это строго запрещено. Он начал еще больше копаться в архивах, благо опыта в поисках информации у него было навалом. И даже что-то успел найти… Пока его не вызвал к себе на аудиенцию сам Соломон. Квизл не знала, что происходило там. Птолемей тогда первый раз за несколько тысячелетий всерьез запретил своим духам покидать его дом до своего возвращения. Но их разговор явно стал для него холодным душем. Вернувшись, он как-то рассеянно обвел глазами налетевших на него с порога джиннов с расспросами, молча поднялся в свой кабинет и что-то черкнул на той злополучной бумажке. Решение Птолемея стало для них шоком. Квизл помнила, как вопросительно воззрилась на него расширившимися от ужаса и непонимания глазами, пробежавшись глазами по листку бумаги. Хозяин лишь отвел глаза и покачал головой. Кажется, он что-то пробормотал про то, что поговорит с ним, но Квизл его не слушала. Она вылетела из комнаты, чуть не сбив в дверях посыльного беса. Все были обескуражены этим приговором, но сколько они не пытались выяснить причину, Птолемей лишь отмалчивался. Впрочем, общее беспокойство несколько утихло после встречи с Бартимеусом. Тот был улыбчив, остроумен и дерзок, и никак не походил на раба, обреченного на вечные муки.  — Ничего не понимаю, — произнесла она, когда они уже подлетали к дому Птолемея. — Вот за что его так наказывать?  — Кви, — рассмеялся Аффа, — кажется, это очень большой вопрос, кто кого наказывает: Хаба Бартимеуса или Бартимеус Хабу. Ты же его слышала. Если так дальше пойдет, то Хаба, несмотря на все запреты, покинет свою башню и приползет к Птолемею умолять, чтобы он его забрал обратно.  — Да он развлекается, как может! — поддакнул другу Пенренутет.  — Мне показалось, или та большая горгулья действительно была похожа на…  — Ну да, — кивнула Тети. — Бартимеус мастак на такие вещи. Однажды он превратился в бегемотицу, напоминающую… И все так далее в таком же духе. Квизл больше никто не слушал, вспоминая свои и чужие проказы молодости. Это было несправедливо. Она не знала Хабу при жизни, но успела с ним познакомиться здесь. Ей хватило и этого, чтобы понять, что Бартимеус не заслужил такой участи. Но мало-помалу она смирилась и с этим. Но не хозяин. Кажется, сам джинн переживал по этому поводу не так сильно, как Птолемей. Квизл пришло в голову, что это странно. Хотя, что вообще можно было назвать не странным в этой сумасшедшей вселенной? Квизл бежала рысью в облике пумы и думала над этим, наблюдая за Птолемеем. Несмотря на то, что погода каждый день была одинакова, это утро действительно было погожим. Что-то волшебное витало в воздухе, чего нельзя описать словами. Внезапно Квизл вспомнила о том, что обещала рассказать Бартимеусу об устройстве этого мира, потому что они как раз проходили мимо башни Хабы. Дом Птолемея, издали больше походивший на двухэтажную библиотеку, находился не так уж далеко от этого места. Этот слой вообще был устроен довольно однообразно: по полям, как грибы в лесу, то и дело вздымались дома волшебников. Некоторые были могущественны, некоторые не очень. Каждый занимался своими делами, в основном теми, что не успел закончить при жизни. В большинстве своем они были все примерно одинаковы, массовка, среднестатистические хозяева. У некоторых даже не было своих духов: ни «лучших», ни «худших». Но иногда здесь можно было встретить и волшебников более высокого уровня. К ним относился Птолемей. Хотя и среди них он тоже отличался тем, что был советником Соломона. Это давало ему несколько привилегий и множество обязательств. Этот Хаба, например, будь он не ладен… Квизл думала, что еще ей поведать Бартимеусу, но из размышлений ее выбил крик. Она помотала головой, прижав уши к голове и пытаясь понять, откуда он доносится. Птолемей кивнул на холм с храмом.  — Кажется, там. Квизл согласилась. Ну что? Вполне логично, больше неоткуда. О произошедшем на холме и встрече Птолемея с Хабой они старались не вспоминать. Даже невозмутимый Птолемей лишь угрюмо молчал, если кто-то из них ненароком затрагивал эту тему, и пытался перевести разговор в другое русло. Квизл же оставалось только мысленно возмущаться и тихо проклинать Хабу всеми проклятьями, которые только могла вспомнить. Ну, или не совсем тихо…  — Нет, Птолемей, это просто не мыслимо! Я не перестаю удивляться этому… этому… — Квизл запнулась, пытаясь подобрать наиболее приличное из всех прозвищ, какие пришли ей в голову, — волшебнику. Хозяин взглянул на нее, удивившись сколько отвращения она вложила в это слово. Пума шла рядом, понуро опустив голову и таща за собой хвост. Они уже отошли достаточно далеко от холма, чтобы огромные постройки храма казались незначительным пятнышком вдали.  — Я сделал это не по своей воле, Квизл. Пума споткнулась о мелкий камешек, взрыхлив когтями землю. Она и раньше предполагала это, но услышать от Птолемея было совсем другим, чем просто догадываться.  — Это Соломон, да? Но какая ему разница, кто будет считаться хозяином Бартимеуса? Волшебник не ответил. Он смотрел куда-то вдаль, чуть прищуриваясь.  — В свое время, Квизл, имей терпенье. Не говори ни о чем Рехиту. Не удивлюсь, если он и сам все понял с самой нашей первой встречи, но вслух прозвучать это не должно. Здесь все гораздо глубже, чем кажется, и действовать надо очень осторожно. Квизл кивнула. Она не знала, что все это значит, но спокойный голос Птолемея убаюкал ее тревоги.  — С этими книгами я совсем испортил себе зрение, — вздохнул он вдруг. Квизл насмешливо покосилась на него. Она-то знала, что зрение себе в этой реальности испортить невозможно. Александрийский волшебник был достаточно умен и в чем-то даже мудр, но незаметно переводить темы разговоров в его таланты не входило. — Ты не видишь, это почтовый бес на третьем плане? Квизл проследила за его взглядом. Действительно, на горизонте виднелось стремительно приближающееся темное пятнышко, в котором скорее угадывался, чем виднелся посыльный. Меньше, чем через минуту, пятнышко нависало над ними в облике такого себе нормального зелененького пузатенького беса с малюсенькими чешуйчатыми крыльями.  — По законам аэродинамики бесы летать не могут, — хмыкнула Квизл, рассматривая его.  — Но мы этого не знаем и продолжаем летать, — в тон ей ответил бес, щелкнув хвостом. Птолемей не обратил на их перепалку никакого внимания.  — Добрый день, Мору. Соломону что-то понадобилось от меня?  — Птолемей, — бес перестал корчить рожи Квизл, переключился на волшебника и даже попробовал поклониться прямо в полете. Получилось у него не очень. Сделав три переворота вокруг оси, бес все-таки шмякнулся на землю. Пума сделала вид, что по-кошачьи умывается, на самом деле маскируя смех. Птолемей откашлялся в кулак. Видимо, с той же целью.  — Короче! — Мору рывком поднялся. — Без реверансов. Только хозяину не говори.  — Не скажу. Что там у тебя?  — Я это… не по приказу, в общем, — засмущался бес. Об этом говорили фиолетовые крапинки, в которые покрылась его чешуя. — Ты просто мне помог в тот раз, и я… Вообще, это не положено, но мне показалось, что тебе будет интересно. С такими путанными объяснениями Мору протянул Птолемею свиток.  — Вот как, — удивился он, разглядывая координаты, выбитые на бумаге. — «Джону Мендрейку». Знакомое имя. Это тот самый, как я понимаю? Бес утвердительно выпучил глаза.  — Хозяин Бартимеуса. Бывший, то есть, — вспомнила Квизл. — Что от него нужно Соломону? Птолемей ухмыльнулся.  — Все того же. Чтобы это понять, даже не надо вскрывать печать. Благодарю, Мору. Это действительно занимательно, — волшебник приложил руку к сердцу в знак благодарности. Бес вытянулся по струнке. — Соломон тебя не пожалует, если узнает.  — А! — бес махнул когтистой рукой. — Выкручусь. Он никогда не заморачивается с формулировками приказов. При жизни не привык, и все тут. Сказал «отнеси» — я и отнес. А кому, что, зачем — это дело второе. Если что, тупеньким прикинусь. У нас, бесов, это здорово получается. Квизл снова подавила смешок. Птолемей, не обратив на нее внимания, о чем-то раздумывал.  — Ты уверен? — наконец спросил он. Мору кивнул. — То есть формально ты выполнил приказ, и Узы больше тебя к этому не принуждают? — Мору кивнул снова. Потом подумал и помотал головой. Потом опять кивнул. — Хорошо, я понял. Птолемей задумался.  — Я сам отдам это письмо. Не беспокойся, оно будет у него сегодня же вечером.  — Мне все равно, — пожал плечами бес. — Только это… — Мору смутился снова. К фиолетовым крапинкам добавился желтый горох. — Если хозяин меня напрямую спросит… ну, ты понимаешь.  — Рассказывай все без утайки. Себе жизнь облегчишь, а дальше — мои проблемы. Мору облегченно вздохнул.  — В смысле? Ты солгать не можешь? — удивилась Квизл. — Это как?  — Ха! Ты совсем? — бес покрутил когтем у виска. — Нет, и это они еще говорят, что бесы глупые! На тебе что, Уз нету?  — Нет, нету, — пума издала раздраженный рык. — Тебе какая печаль?  — Офиге-еть! Реально?  — Птолемей, я не понимаю ничего! Птолемей, за многие века настолько привыкший к перепалкам духов, обычно попросту их не замечал. Квизл давно приметила в нем это, но в такие моменты это действительно бесило ее. [Нет, а что я должен был делать? В смысле, они же вечно о чем-то спорят, это в их природе. И если вмешаться в эту, с позволения сказать, «гармонию», то еще и виноватым окажешься. Был у меня уже такой плачевный опыт. Прим. Пт.] Наконец, на третий раз, когда Квизл с Мору хором позвали его, Птолемей очнулся от своих мыслей.  — Мм? — Квизл требовательно посмотрела на волшебника. — А, да. Узы. — Птолемей потер лоб. — Видишь ли, эта реальность просто пропитана вашей древней, волшебники называют ее изначальной, магией. А в ней полно условностей. Гораздо больше, чем в обычной. На первый взгляд незначительные детали на самом деле играют важную роль, — тоном лектора начал объяснять Птолемей. — Ради эксперимента попробуйте назвать «хозяином» любого другого волшебника. Не получится, хоть… Пума демонстративно зевнула. Птолемей вздохнул. [А Жану, между прочим, мои лекции нравились! На самом же деле это одна из многих тайн. Магии было плевать, чье имя в графе «Хозяин» было написано на бумажке, которые мы присылаем Соломону. Важным было лишь то, что дух сам и по доброй воле назовет так человека. На деле же духи отправлялись к волшебникам, те их сковывали привычными заклинаниями, а они рано или поздно, чаще всего по привычке, называли «хозяевами» волшебников. Жаль только, что духи об этом не подозревали, а нам было запрещено им рассказывать под страхом Развоплощения. За этим следят очень строго, поверьте мне на слово. Прим. Пт.]  — Хорошо, буду краток. Если хозяин задает своему рабу прямой и недвусмысленный вопрос, то магия этого мира расценивает его, как приказ на правдивый ответ. А что делают Узы, если приказ не выполняется? — последний вопрос был адресован Мору.  — Ничего приятного, — буркнул он, отводя глаза.  — Вот! — Птолемей развел руками. — Ты и не могла этого знать, я же на вас Узы ни разу не накладывал. Здесь вообще многие заклинания приобретают удвоенную силу. Хотя бы Развертывание вспомни. Квизл поморщилась, как от зубной боли, при напоминании о Хабе.  — Теперь я! — бес поднял руку. — Серьезно? Ты реально ни разу в жизни не использовал Узы? — чешуя Мору покрылась синим налетом.  — Вот такой я смешной чудак.  — За то и любим, — решила по старой привычке подлизаться к хозяину Квизл. Птолемей перевел взгляд с беса на нее, а потом обратно.  — Так, — в его голос добавилась сталь. — Быстро за дело, оба. А то сейчас как вспомню слова Раскаленных Игл — мало не покажется! Квизл насмешливо повела хвостом. Эта фраза обычно предназначалась Аффе с Пенренутетом, если они умудрялись что-нибудь накосячить, и играла роль старой и всем давно знакомой шутки. На Мору демонстрация тоже впечатления не произвела, но он все же поднялся с земли и, попрощавшись, улетел.  — Забавный малый, — прокомментировала она ему вслед.  — Ну да, забавный, — задумчиво кивнул Птолемей, вертя в руках свиток. — И очень смелый. Знаешь, Квизл, я все больше думаю, что вот мы, волшебники, вечно цапаемся друг с другом из-за власти, втравливаем в это вас, тех, кто посильнее. А вся власть — вот она. — Он кивнул на свиток. — В руках обиженного на хозяина посыльного бесенка.  — Не знаю, я об этом не задумывалась. Кстати, такая мысль понравилась бы Бартимеусу. Правда, он стрелки на нас, джиннов, перевел бы, а не на бесов.  — Кстати, о нем, — Птолемей обреченно махнул рукой в сторону руин храма. — Раз уж у меня поменялись планы, то к Хабе нужно отправляться сейчас. Ты как раз сможешь повидаться с Рехитом. У меня дурное настроение от недосыпа, и Хабе будет совсем не до вас. Квизл кивнула. Они вместе медленно повернули обратно.