Перекрестки миров

А завтра детей закуют. О, как мало осталось Ей дела на свете — еще с мужиком пошутить И черную змейку, как будто прощальную жалость, На смуглую грудь равнодушной рукой положить. Анна Ахматова

Свою настоящую жизнь Клеопатра помнила яркими отрывками, как обычно люди помнят детство и сны. Вроде минуту назад оно было здесь, в памяти, четко и ясно, но стоило отвлечься, как воспоминания расплывались, как солнечная рябь на воде. Как выглядит настоящая солнечная рябь она тоже помнила смутно. Но для сегодняшнего дня вся эта лирика была совершенно неважна. Она была тем, кем являлась на настоящий момент, а треволнения египетской царицы можно было оставить в прошлой жизни в прямом смысле этих слов, и хохотать на пару с Антонием над теориями и догадками, которые строили вокруг нее современные историки. Гораздо важнее была жажда жизни. Ничего из того, что предлагала ей эта мертвая земля, не давало поймать те самые живые ощущения. Даже контрабанда была только отдушиной. На самом деле земные блага делали только хуже. Появлялась злоба и зависть к живым, потом к окружающим, но с самого начала — всепоглощающая ненависть к самой себе. Когда хотелось выдрать ногтями мертвое сердце из холодной груди, изуродовать тело и рыдать от жалости к себе, только чтобы не быть собой, а стать чем-то другим. Еще более мертвым или хоть на капельку приблизиться к живым. Одной ей было известно, что стало бы с ней, если бы в ее жизни второй раз не появился Антоний. Однажды он спросил ее, как к ней относится Цезарь. Клеопатра долго думала, что должна ответить на это. Что он относится к ней бережно и заботливо, как к дорогому украшению, предназначенному указывать на статус владельца? Что ж, это было бы правдой. Или как голос его понижается до почтительного шепота, граничащего с суеверными страхами, когда речь заходит о ее уме и силе? Так и было на самом деле. А может ей стоило рассказать, как девчонкой ее приволокли к похотливому старику? Как он насиловал весь Египет в ее лице? И это тоже было бы правдой. Если же посмотреть на это с другой стороны, то абсолютно всем, что она имела сейчас, она обязана Цезарю. С этой правдой тоже нужно было считаться. Это была слишком запутанная и долгая история, чтобы понять, когда притворная ласка перешла в настоящую, а ненависть сменилась умением извлекать выгоду из любой ситуации. Иногда Клеопатре казалось, что она до сих пор притворяется, а иногда — что она не притворялась никогда. Для себя она решила, что лучшим словом, которое описывает их отношения, было именно «выгода». Клеопатра была выгодна Цезарю. Цезарь был выгоден Клеопатре. Что ответить Антонию, она не нашлась и попросила дать ей время. Ответа он ждал до сих пор. И это тоже было ей выгодно. Любой ответ повлек бы за собой какие-либо изменения, а ей этого не хотелось. Ее целиком устраивало такое положение вещей. — Так значит, Соломон планирует отпустить всех демонов на волю? — уточнил Антоний, беря в руки бокал с коньяком. Первый слой даже у простолюдинов считался тем еще местечком, но он еще при жизни привык жить на широкую ногу. В отличии от Цезаря, его дом мало чем напоминал античный дворец, скорее — современный особняк с налетом роскоши. Вкусы у людей меняются редко. — Не совсем так, — Клеопатра пригубила контрабандный алкоголь, чтобы выиграть время для раздумий. Объяснять несведущим людям скорые перемены оказалось не так просто. — Некоторые из них вселятся в наши тела, чтобы мы обрели их могущество, а остальных — в родной мир. — Надеюсь, он находится далеко отсюда. — Достаточно далеко, чтобы забыть о нем навсегда. Антоний задумался. Клеопатра потянулась к столу за виноградом, и пес у его ног недовольно заворочался. Они друг друга взаимно не любили, не желая делить любимого человека ни с кем. — Я правильно понимаю, что воинская мощь волшебных слоев упадет в несколько десятков раз? — снова спросил Антоний. Клеопатра едва не подавилась виноградной косточкой. — Не уверена, — осторожно произнесла Клеопатра, но ее как будто не слушали. — Раньше, — продолжил Антоний, — вы посылали в бой своих рабов, и вам было не жаль их. Но сейчас, когда вы сами станете в состоянии творить то, что под силу им… Волшебникам станет жаль своих собственных шкур, разве не так? — Это отличный аргумент против плана Соломона, жаль только, что я не собираюсь возвращаться, чтобы озвучить его. — Ты говорила об этом с Цезарем? — Лично я — нет, послала к нему Арсена. — И как ты думаешь, что именно было первой мыслью у твоего полководца? Клеопатра пропустила мимо ушей «твоего». — Та же, что у тебя, я думаю, и… — Клеопатра пронзительно посмотрела на Антония. Его глаза горели. — Ты думаешь, он развяжет войну с Соломоном? Это же безумие! — А я думаю, это отличный шанс. Я бы поступил так же, имей целую армию воинов с сопротивлением к магии. И тогда… — Что «тогда», любовь моя? — Клеопатра с обожанием посмотрела на своего любовника, пытаясь скрыть гнев, поднявшийся глубоко внутри. Антоний ничего не заметил. Он встал с кресла, походил по комнате, словно в возбуждении, и наконец подошел к зеркалам. — Когда он пустит все свои силы на призрачную месть волшебникам, тогда появлюсь я, — сказал он, смотря на свое отражение. — Я появлюсь на сцене, когда он меньше всего будет этого ожидать. Я смещу и Цезаря, и более мелких вождей, которых он терпел. Сначала его, а потом и волшебников. Вот и целуй свои зеркала по ночам — подумала про себя Клеопатра, но, пересилив себя, встала следом. Ее мягкие руки обняли его стройное тело. В отличии от Цезаря, Антоний после смерти выглядел моложе тех лет, когда умер. Антоний всегда был излишне честолюбив, даже на вкус Клеопатры. Когда она узнала, что он возглавил Сопротивление против Цезаря, который по его мнению слишком лояльно относился к волшебникам, и за это был сослан на нижайшие слои, особо не удивилась. Правда, Клеопатра была уверена, что ревность здесь тоже сыграла свою роль. Ее опыт говорил, что полигамные мужчины больше всего не терпят полигамных женщин. Антоний улыбнулся своей возлюбленной, но взгляд со своего отражения не перевел. — И на каком месте в твоих планах нахожусь я? — спросила Клеопатра. — Ты будешь всегда рядом со мной. Никогда не отпущу тебя ни на шаг. Когда магия будет искоренена, я буду править этими слоями, ты будешь всегда подле моего трона, прекраснейшая. Его рука провела по изгибу ее шеи и еще ниже. Было время, когда Клеопатра отдала бы свою жизнь, чтобы еще раз испытать его прикосновения, но это давно прошло. Он нахмурился. — Что-то случилось? Работа плохо на тебя влияет — ты выглядишь уставшей. — Мы после поговорим об этом, — мягко произнесла Клеопатра. На самом деле Цезарь тоже говорил с ней об этом, только вот он обещал ее сделать новой царицей волшебных слоев, а не своей личной вещью. Сделав себе зарубку в памяти о том, что Антоний никогда не должен свергнуть Цезаря, она запустила руки в его волосы. — А сейчас ты даже не представляешь, как я хочу тебя. Антоний ухмыльнулся. — Ты неисправима. Рык прервал их поцелуй. Вскрик — и Клеопатра сама не поняла, как оказалась на руках. Там, где секунду назад стояла она, скалила зубы ненавистная псина. Она от всего сердца пожелала, чтобы Антоний как следует пнул ее ногой, но он сказал лишь: — Кербер, место! Вышколенное животное, не переставая рычать, двинулось к себе в вольер. — От тебя несет магией, ему это не нравится, — словно пытаясь оправдаться, произнес Антоний, ставя ее на землю. — Запри его. Честное слово, я жалею, что притащила тебе это чудовище с Земли! Пока Антоний вернулся, Клеопатра успела допить свой бокал и поправить внешний вид. Она ждала его на подлокотнике кресла — в прошлый раз стол не выдержал их веса. — Моя, — сказал он так, будто гордился этим. Клеопатра достала последнюю шпильку из волос — они ужасно кололись в постели. Или в кресле. Или на столе. Тот, кто их придумал, явно желал мучения всем женщинам мира. — Моя, — говорил он, лаская ее грудь руками и губами. — Моя, — в сотый раз повторил он, когда крепко обхватил ногами ее бедра. «Твоими были только рабыни в прошлой жизни, а я — сама своя», — это была последняя мысль Клеопатры, прежде чем отдаться удовольствию. Он был лучшим любовником, чем Цезарь, но хуже, чем она помнила при жизни. Как Клеопатра решила для себя — потому что тогда она была жива и любима. Проснулась она в третьей спальне. В той, где были массивная кровать с балдахином и куча зеркал, — Антоний всегда любил полюбоваться собой. В такие моменты Клеопатра думала, что Цезарь не так уж и плох. Бросить Антония она не могла, он выходил ее здесь, на задворках вселенной, когда она еще не умела справляться с новой ролью. Она плакала по себе, по своим детям, по своей жизни и судьбе — снова стать подстилкой Цезаря, столько лет спустя. Антоний исцелил ее от этого, он снова нарисовал себе образ той, что помнил — яркий и размытый. И Клеопатра стала той, кем стала. Сейчас он душил ее даже больше, чем Цезарь, но выбирать между ними было так же тяжело, как между цементом и старыми носками. Когда надоедает жевать одно, второе поначалу кажется не таким отвратительным. В соседних комнатах слышалось какое-то шевеление. — Антоний, если ты решил приготовить мне завтрак, то напоминаю, что кофе я пью с медом! Ответа не последовало. Клеопатра потянулась на шелковых простынях — бес бы их побрал. Антоний любил побогаче, даже когда это граничило с маразмом. Скатываться со скользкой постели прямо в разгар всего — далеко не предел ее мечтаний. — Арсен! — позвала Клеопатра. Но белый медведь не явился ей. Где его носит столько времени? Тем более, что на этих слоях нельзя находиться духам. Цезарь прощает ей эту вольность, но ведь у Арсена на лбу не написано, что он именно ее раб? Она подумала, что ее африт должен был вернуться от Цезаря еще ночью. А Антоний вообще в ссылке, куда он-то мог деться? Клеопатра с тоской подумала, что, увы, вставать придется самостоятельно. Одеваясь, она услышала звон металлических прутьев и лай. Это ее насторожило — чтобы Антоний и не выпустил своего обожаемого Кербера? Да быть этого не может! Она осторожно выглянула в коридор — на первом этаже были слышны голоса. Сулейман! Слов было не разобрать, но вряд ли он здесь для того, чтобы пожелать ей доброго утра. Выхода два — либо окно, либо Арсен. Клеопатра еще не была настолько сумасшедшей, чтобы прыгать с третьего этажа без поддержки магии. Оглянувшись, она не обнаружила своей сумочки с самым необходимым — мелом и базовыми благовониями. Поняла, что, скорее всего, оставила ее вчера в гостиной. Вариант с окном перестал ей казаться таким уж сумасшедшим. Посмотрев вниз, Клеопатра отрезвела. Слишком высоко — выхода не было. Удивительно, но именно это успокоило ее. Сейчас от нее не зависело ничего. А впрочем?.. Она открыла прикроватную тумбочку. Там лежало несколько ее украшений — те, что были на ней вчера, и некоторые из тех, что она забывала у Антония раньше. Некоторые из них были зачарованы легкими чарами для улучшения… сияния кожи. Не так уж много, и позволяет сэкономить время утром. Особенно ей нравился эффект от перстня, с которым она не расставалась и при жизни. В конце концов, у каждой женщины свои секреты. Клеопатра решилась спуститься. Она откинула ничем не заколотые волосы назад и пошла. Те, кто были внизу, увидели сначала ее стопы и тонкие щиколотки. На одной из них был браслет — точная копия известного артефакта. Потом икры, колени, ляжки. Она спускалась медленно, вкушая немые эмоции, поглотившие комнату. Висевшая на бедрах тонкая золотая цепочка была ей явно велика — ее конец качался на уровне того, от чего все присутствующие отводили глаза. Массивное ожерелье с нежными опалами закрывало ключицы, зато исправно открывало все остальное, заканчивая бороздкой на ее смуглом животе. Последним показалось лицо с прохладным выражением царицы. — Могу я узнать, что здесь происходит? — рука с массивным перстнем величаво легла на перила лестницы, словно на подлокотник трона. Клеопатра обвела глазами всех. Сулейман сидел в кресле, на котором они развлекались вчера с Антонием. Кроме него в комнате были люди из Сопротивления — вокруг их оружия мерцал знакомый ореол магии. Предатели!.. — Я жду объяснений, Сулейман. Было слышно, как разрывался Кербер в вольере. Ревнивый пес не привык даже к визитам Клеопатры, а уж что он испытал, когда в дом ворвалось столько чужих, — подумать было страшно. Впервые она пожалела, что Антоний запер его. Сулейман тем временем справился со своими чувствами. — Я думал Клеопатра умнее. Но до сих пор помнить свое истинное имя и, тем более, сообщать его суккубу — это что-то, что может постигнуть только мозг женской природы, — проворчал он самому себе. — Убейте ее и найдите настоящую! Живо! Наемники ожили, будто статуи во дворце Соломона. Один из них достал артефакт, с виду напоминающий рыбацкую сеть, о предназначении которого она догадалась, остальные обнажили серебряные кинжалы. На ум ей совершенно некстати пришел глупый анекдот о том, как человека убили осиновым колом. Она, конечно, не вампир, но ситуация похожа до безобразия. Артефакт тем временем сработал. От его ауры отделились магические щупальца, которые кинулись к ней, оплели и не причинили никакого вреда. Прежде чем сеть успела накрыть ее, Клеопатра вывернулась и кинулась между наемниками. Наемники явно не отличались сообразительностью, потому что опешили, смотря на того, в чьих руках была сеть. Тот с возмущением уставился на Сулеймана. — Быстрее, идиоты! Это она! — глотка волшебника могла часами читать заклинания себе под нос, но к крику была не приспособлена. Крик скорее напоминал простуженного африта, пытающегося изобразить голос прокуренного уголовника. Замешательство длилось всего секунду, но Клеопатра не была бы той, кем была, если бы не умела пользоваться даже минимальным преимуществом. В то время, когда наемники поняли, кто перед ними, она уже была на другой стороне комнаты. Не давая себе опомниться, Клеопатра сиганула в окно. Главным отличием окна в гостиной было то, что из него открывался прекрасный вид на бассейн. Однажды они с Антонием поспорили, можно ли искупаться, не выходя на улицу. Когда Клеопатра попросту выпрыгнула из окна прямо в воду, он так и не признал, что был неправ. Приземляться на живот или спину было больно, и опыт научил ее прыгать «солдатиком». Сейчас, правда, получилось не очень красиво со стороны, но в этой ситуации это было некритично. Клеопатра вылезла, отплевываясь и лихорадочно соображая, куда бежать дальше. Но не успела она даже мысленно всыпать Арсену, как услышала знакомый треск Судорог. Около ее горла оказалось лезвие бронзового меча. Подняв взгляд выше, она обнаружила, что обладатель меча в другой руке держит заклинание. — Ты посерьезнее тех олухов, — вздохнула она. Демон не шелохнулся. Со стороны парадного входа послышались крики и шум, который производят спешащие люди. Никто из них не рискнул прыгнуть следом. — Бесполезно, — сказал демон, отметив, как она озирается по сторонам. — Нас здесь много. Клеопатра застонала. Это было больше похоже на осаду, чем на интриги много возомнившего из себя старика. Конечно, магические сущности не могли попасть в дом без ее личного разрешения — защиту на этом доме ставили лучшие воры из джиннов по прямому приказу, над которым она размышляла неделю. Но оцепить дом изнутри они могли вполне. — Вам запрещено опускаться на эти слои, — прошипела она в бессильной ярости. Демон ухмыльнулся, оглядев ее с ног до головы. — Все звери равны, но некоторые ровнее других. Тебе ли этого не знать? — она не сочла нужным отвечать ему. В это время Сулейман и его наемники приблизились к ней. — Я знал, что ты выкинешь что-то, но такого я не ожидал. Даже от тебя. Клеопатра поджала губы. — Чего именно, позволь спросить? — она тряхнула волосами. Тон ее напоминал светскую беседу и никак не вязался с абсурдностью ситуации. — Хозяин этого дома мой давний друг, я чувствую себя здесь как дома и имею полное право выглядеть, как мне самой того хочется. А вот ты гость незваный. Мне, словно джинна из сказки, нужно спрашивать тебя трижды, что ты здесь делаешь? — Я пришел арестовать тебя. — Надо же! И кто на этот раз решил из волшебников, что я ему мешаю? — Цезарь сегодня утром объявил тебя изменницей. Главой Сопротивления сегодня утром признана ты. — Как интересно! Теперь ты стелешься не только перед Соломоном, но и перед Цезарем? — Закрой рот, шлюха! — Я женщина, Сулейман. А вот мужчина ли ты?.. Пришел за мной с целой армией! Не многовато ли для шлюхи? — Тянешь время, — понимающе кивнул Сулейман. — Ждешь своего африта. Он не явится, прекрати этот цирк. — Не могу, — Клеопатра вымученно улыбнулась. — Люблю театральщину, есть у меня такая слабость. Сулейман ухмыльнулся в ответ. В лицо ей полетела какая-то тряпка. — Оденься, иначе поведу через слои в таком виде. Тряпка оказалась платьем, в котором она была вчера до кресла. Видимо, оно где-то там со вчера и осталось. — Кто? — коротко спросила она, тщетно пытаясь унять дрожь в руках. Сулейман понял ее без слов. Они встретились взглядами — две пары черных дыр внутри сущностей, которые живут непростительно долго. Страшное зрелище. Куда там истинным обликам демонов! — Антоний, — чуть поколебавшись, решил ответить он. — За что? — голос ее не дрогнул. — За амнистию. Она подняла глаза к небу. Хотела бы рассмеяться — но не получилось. Клеопатра думала и раньше о том, что Антоний и Цезарь могут вычеркнуть ее из этого уравнения, но всегда представляла это… гораздо изящнее. И без Сулеймана. — Цезарь не из тех людей, которые верят людям на слово, — произнесла она. — У Антония не было ни единого доказательства. Был еще кто-то. На этот раз Сулейман ей не ответил. Вместо этого он кивнул демону: — Ты знаешь. Клеопатра отступила на шаг, едва не свалившись в бассейн, но воин вовремя схватил ее за локоть. Она отметила про себя с грустью, что останется синяк. За свою жизнь она уже не боялась. Здравый смысл подсказывал ей, что если ее не убили еще в кровати, то она явно нужна им живой. А еще, судя по всему, не слишком озлобленной, поскольку Сулейман все это время ожидал ее внизу, чтобы вначале поговорить. Но играть по его правилам она все равно не собиралась. — Ну веди, — сказала она демону. Тот даже не взглянул на нее и буквально втащил обратно в дом через то же окно — к телепорту. Вообще, такие вещи у обычных простолюдинов сроду не водятся, но Антоний уж точно не из них. А она — тем более. Вся верхушка нижних слоев использовала магию в этом смысле, но при том не переставала относиться к волшебникам с отвращением. Клеопатра считала это лицемерием, но предпочитала молчать. Почему-то она была уверена, что ее пожелает видеть Цезарь. Или, по крайней мере, держать на своем слое. Но, судя по ощущениям, которые она испытала в телепорте, ее подняли гораздо выше. Волшебные слои!.. И что здесь происходит, спрашивается? Добраться бы ей до пентакля и возвести защитный круг, а потом вызвать… нет, не Арсена. В общем, кого-нибудь. Эти мысли пронеслись еще до того, как ее ноги привычно стали на пол и грудь заполнилась воздухом, и тут же ее глаза закрыли повязкой, а в рот бесцеремонно запихнули кляп. Она возмущенно замычала, и в качестве ответа ее лишь дернули вперед. Еще один синяк. Одно из ощущений, которые она не могла терпеть, была беззащитность. Все, что она могла сделать — это сохранить остатки достоинства и покорно идти босыми ступнями по холодному камню. Об обуви для нее Сулейман, понятное дело, не озаботился. Или ей, напротив, вырываться, наплевав на то, что демон может придавить ее как муху одним движением руки? Проявить темперамент, так сказать, и рискнуть. Вполне возможно, что у него приказ не причинять ей вреда. Или не причинять ей вреда без острой необходимости, а кто знает, что он сочтет за острую необходимость. Она шла и судорожно размышляла об этом, мысли как на зло судорожно скакали из стороны в сторону и никак не успокаивались. Долгое время Клеопатра слышала только свое дыхание и свои же шаги. Если бы ее руки не сжимали, будто клещами, она решила бы, что здесь одна. В конце концов Клеопатра решила найти золотую середину, не предпринимать ничего экстремального, но вышагивать уверенно, словно она здесь по собственной воле. Она ведь не просто какой-нибудь осужденный волшебник, вроде Хабы, а советница Соломона, и вряд ли он знает о том, что здесь происходит. Внезапно она наткнулась на стену, пребольно ударившись пальцами ног о что-то твердое, и досадно зашипела. По крайней мере, попыталась. С кляпом во рту это походило на что-то среднее между мычанием коровы и воем бешенной собаки. Над ухом послышался смешок. Мычание стало возмущенным, и ее толкнули в сторону. В дальнейшем Клеопатра стала двигаться более осмотрительно, что сделать было не так-то просто. Демону доставляло удовольствие измываться над ней. Он то замедлялся, то ускорялся, а во время ускорений любил резко останавливаться или подставлять ее под очередную стену. Сначала она, чтобы отвлечься считала свои синяки, потом повороты, злясь на себя за то, что не придумала следить за ними с самого начала. Следующей стадией было считать, сколько раз она попалась на фокус демона со стеной и сколько раз не попалась, ведя мысленный счет. Потом она искренне начала верить, что это никогда не кончится. Когда она решила, что все это изощренная пытка Сулеймана, и даже начала думать, какой длины был прямой приказ, который он отдавал слуге, чтобы тот исполнил такое, то услышала скрип. Характерный скрип несмазанных петель из прежней жизни, в которой было что-то, кроме тьмы и злокозненного демона. Ее толкнули вперед так, что она едва не упала. Через секунду она поняла, что ее руки свободны, и с наслаждением вытащила кляп, борясь с тошнотой, а потом стянула с глаз повязку. Перед ней стоял все тот же воин, дверь в камеру он захлопнул с тем же характерным скрипом.  — Не могу сказать, что я любительница подобных игрищ, — мурлыкнула она, прижимаясь к двери, — но можем при случае попробовать, котенок. Я даже вошла во вкус, повторим как-нибудь, а? Воин наклонился к ней.  — Всенепременно. У Клеопатры побежали по спине мурашки от этой улыбки, но она заставила себя приложить палец к сомкнутым губам, а потом к выдающемуся греческому носу воина. Тот не выдержал и отпрянул, словно мог чем-то заразиться, презрительно осмотрел ее, а потом вышел. Только тогда она позволила себе в бессилии почти что рухнуть на ледяной пол и заплакать. Слезы текли зло и беззвучно, и Клеопатра позволила им вылиться. Она не была железной, но чтобы не дать слабину на публике, эмоции необходимо было вылить сейчас. Вспомнив о Кербере, который так и остался в своем вольере, Клеопатра судорожно вздохнула. Что ж, они сейчас в каком-то смысле в одной лодке. Оба заперты и оба преданы любимыми. Эта мысль показалась ей абсурдной, и она издала тихий смешок.  — Слушай, я, конечно, не спец, но быстрые перепады настроения — не самый лучший симптом. Не переживай так, у всех в жизни случаются кризисы. И вообще, ты с самого начала должна была понимать, куда контрабанда тебя завести может. Клеопатра, считавшая, что здесь одна, вскинула голову и огляделась. Было слишком темно, чтобы разглядеть хоть что-нибудь, кроме очертаний.  — Да не дергайся ты так. В таком положении я тебя точно не съем.  — Зря ты ей об этом сказал. Пусть бы понервничала, — произнес другой голос. — Им полезно.  — Злая ты, Изрида.  — Я не злая. Я справедливая. Клеопатра поморщилась. Хуже общества чужих рабов могут быть только разговорчивые рабы в сущностных клетках. То ли Сулейман решил ее пытать таким изощренным способом, то ли его демон решил окончательно доконать ее. Впрочем, это куда лучше, чем рыдать в одиночестве.  — Какой это слой? — спросила она.  — Четвертый, — с некоторым, как ей показалось, удивлением ответили два голоса хором.  — Скорее всего, — добавил один из них. Клеопатра решила, что демоны или сами что-то перепутали, или специально путают ее. В любом случае спорить с ними — бесполезная трата сил. Вместо этого она задумалась, кому из ее окружения могла быть выгодна ее… как там у Птолемея она это называла?.. А, отставка. Сейчас это уже не казалось такой уж удачной шуткой. Об Антонии она больше не думала: месть потом. Гораздо важнее было понять, кто подтвердил его клевету Цезарю. Глава Сопротивления!.. Она! Идиоты, даже у Кербера фантазия лучше работает. Из головы не выходил Жан. Клеопатра знала, что он раньше был простолюдином, и у него вполне могли остаться связи во дворце. Решил подсидеть ее и занять главное место в отделе? Первые секунды мысль казалась дикой, но чем больше она думала об этом, тем все лучше складывалось. Советником ему бы вряд ли удалось стать сразу, но со временем… У этого парня имелся просто феноменальный талант появляться в нужном времени и нужном месте, и все проблемы у него решались сами собой. Раньше Клеопатра была уверена, что это просто везение, а сейчас поняла, что здесь скрывается нечто большее. Да уж, пригрела она на своей груди змею. В который раз. Внутри понемногу зрела холодная ярость. Она знала себя и это чувство, и знала, как долго оно может спать внутри, пока не наступит тот самый момент. Тот самый. — Эй! Ваша милость Соломонова советница, может ты обратишь на скромного джинна внимание наконец-то! Клеопатра отреагировала не сразу, только когда завершила мысль до логического конца. — Чего тебе, демон?  — Что там снаружи происходит? Клеопатра фыркнула. Будет она еще отчитываться!  — Солнышко светит, птички поют, — съязвила она. — Так вы обычно на наши вопросы отвечаете?  — Сделаю вид, что мне стало очень стыдно. А теперь давай серьезно. Такая умная женщина, как ты, должна понимать, что происходит что-то странное, и духи не хотят иметь к этому отношения так же, как и волшебники. Клеопатра попыталась разглядеть того, кто с ней говорил. Умной ее называли нечасто, все больше «прекраснейшей», чего она не любила. Чаще всего это означало, что ее не хотели называть по имени.  — Я не буду играть в твои игры, демон.  — Слушай, ты, тварь пафосная, — зашипел на нее другой голос, — нас изначально было здесь трое, потом я осталась одна. Куда пропали остальные, никто не знает, Бартимеус говорит, что на свободе их нет. Тебя сюда привели тоже. Чешешь, куда я клоню? Мы все здесь в опасности, а ты строишь из себя гламурную суку.  — Клеопатра, что там снаружи? — переспросил первый голос, пока она переваривала информацию.  — Бартимеус? — переспросила она, словно пробуя имя на вкус. Что-то знакомое шевельнулось в ее воспоминаниях. — А не ты ли тот самый джинн Хабы, который на Землю удрал?  — Ну я, и что?  — Идиот ты, Бартимеус, — спокойно ответила Клеопатра. Второй голос расхохотался. — Если ваш хозяин Хаба, значит ты афритша… как там тебя… Немезида, что ли?  — Изрида.  — Птолемей спрашивал о тебе и двух других джиннах, — рассуждала она вслух.  — Их увели несколько дней назад.  — Что связывает между собой Цезаря, Сулеймана и Хабу? — задала она вслух вопрос, который еще сутки назад заставил бы ее подозревать в собеседнике психические расстройства. Ответа, конечно же, не последовало. — И знает ли Соломон, что здесь вообще происходит?  — Слушай, мы на Четвертом не знаем, что здесь творится, а ты хочешь, чтобы Соломон с Седьмого все углядел. Так не бывает!  — Значит мы действительно на Четвертом? — переспросила она. Два демона одновременно застонали. Клеопатра не видела их, но могла поклясться, что они закатили глаза. — Ладно-ладно, не войте только! И без вас голова раскалывается! Блин, а ведь Птолемей знает, что я на нижних слоях была, меня даже искать не будут… В голове мелькнула мысль, что Птолемей тоже может быть к этому причастен, но Клеопатра тут же отмела ее. Они работали вместе много лет и, несмотря на разногласия, отлично сотрудничали. Ему было бы невыгодно убирать с поля сильную союзницу. От Птолемея мысли плавно перетекли к исполняющему его обязанности. Умри Мэндрейк пораньше, точно бы возглавил ее список подозреваемых. Клеопатра узнавала этот тип людей безошибочно, поскольку сама к нему принадлежала: расчетливый, амбициозный и не останавливающийся ни перед чем ради своей цели. Пока он не показывал никому свои зубы, но это только пока. С ним нужно быть предельно осторожной. Или он уже показал, а она пока еще этого не знает? В это время духи о чем-то переговаривались между собой, Клеопатра их не слушала. Внезапно ее отвлек какой-то странный звук, похожий на скрежет металла, но она подумала, что ей показалось, а потом… А потом был Взрыв. Что это был он, Клеопатра поняла уже потом, когда в ушах перестало звенеть, а в горле першить от каменной крошки, внезапно появившейся в воздухе. На жжение кожи она почти что не обратила внимание. Но демоны, казалось, никаких неудобств не испытывали. Хотя, конечно же, они его не испытывали, это же демоны, в конце-то концов!  — Вы там что, совсем… — начала было она возмущаться, но запнулась, увидев перед собой два человеческих силуэта. У одного из них было шесть рук.  — Бартимеус, твой хвост через ногу, да если бы я знала, что ты знаешь, да я бы знаешь, что сделала, да я бы…  — Хорошо, что ты не знала, — примеряющим тоном ответил он ей. Из-за неординарности ситуации до Клеопатры доходило чуть медленнее, чем обычно. Сущностных клеток не было. Демоны были. Уз на них, по всей видимости, не было тоже. Она почувствовала, как ее продувает сквозняк, и задрожала: только сейчас Клеопатра поняла, что лежит в тонком платье на сырых камнях. Потом она поняла, что дрожит не от холода.  — А что дальше? — спросила Изрида.  — Надо узнать, что здесь происходит, и выбираться. Но выбираться в приоритете.  — Ну конечно! — афритша взмахнула тремя руками из шести. — Ты знаешь, что такое подземелья Хабы? Да он окопался здесь как землеройка! Ты думаешь, мы сможем найти выход?  — Мы не можем сидеть на месте, нужно хотя бы попытаться. В конце концов, у меня врожденное чувство направления.  — Но не под землей, здесь ты как слепой котенок.  — Можно подумать, ты хорошо себя в огне чувствуешь! Они вдвоем повернулись к выходу, Изрида хотела что-то ответить, но тут их взгляды упали на Клеопатру. Она замерла.  — Твоя или моя? — будничным тоном спросила афритша. — Я, честно сказать, посочней люблю. В голове у Клеопатры стало легко и пусто, как в воздушном шарике, и ей начало казаться, что еще чуть-чуть и она взлетит под потолок.  — Погоди, — силуэт положил руку на одно из шести плечей. — Она советница, помнишь?  — И что? Она сама сказала, что никто ее не хватится. Чего зря добру пропадать?  — А то, что она может быть нам выгодна и подтвердит наши слова. Подумай, кто нам поверит? Изрида стряхнула его руку с плеча.  — А я и не хочу, чтобы мне верили. Я обратно на стройку хочу, забыть все это и дальше жаловаться на жизнь у Хабы.  — Да? Напомни мне, кто сюда тебя заточил, не Хаба ли? Не Аммет ли приходил за Нимшиком? Изрида, не будь дурой! Сейчас не те времена, когда можно съесть волшебника и с чистой совестью отдыхать в Ином Месте. Здесь все по-другому, мне ли тебя учить? Силуэт сложил на груди две пары рук и задумчиво покачался взад-перед, раздумывая. Примерно через вечность, как показалось Клеопатре, не меньше, силуэт остановился. Клеопатра зажмурила глаза. Она услышала противное шипение Конвульсий и почувствовала совсем рядом резкую вонь. Потом она поняла, что с ней все в порядке, и открыла глаза. Вонь шла от разъеденного, словно кислотой, замка.  — Не заставь меня пожалеть о моей сговорчивости, советница, — сказала Изрида. Больше не сказав ничего, два духа устремились в коридор. На мгновение, когда их осветил факел, Клеопатре показалось, что она увидела Птолемея, но списала это на игру воображения.  — Привидится же такое, — пробормотала она про себя. Она встала, пошатываясь. Болело буквально все тело. Клеопатра вышла из своей тюрьмы и побрела вслед за ними. Вот почему так? Она умерла черт знает когда, от ее тела, наверное, уже даже праха не осталось, а болит оно от этого не меньше. Обидно, однако. Свет факела ослеплял, и ей пришлось подождать некоторое время, пока глаза окончательно привыкнут. Она взяла его в руку и двинулась дальше. Демонов не было ни видно и ни слышно, чему она только порадовалась: чем дальше они от нее, тем лучше. Только сейчас Клеопатра подумала, что теперь где-то на воле ходят два могущественных духа, которые не связаны Узами, а еще, что один из них знал истинное имя своего хозяина. Подытожив для себя, что мир катится в тартарары, она решила, что на данный момент это самая меньшая из ее проблем. Шла она неплохо и даже скучно. Первичный страх перед тьмой и неизвестностью отступил, а на смену ему пришла скучная реальность: здесь не было ничего, кроме стен из сырого камня и редко попадающихся факелов. По правде, только это ее и настораживало. Если здесь горят факелы, значит кто-то следит за ними и меняет, и этот кто-то скорее всего не человек. А сейчас она беззащитна даже перед бесом. Да и перед человеком, если быть с собой до конца честной, тоже. Это продолжалось до тех пор, пока она не остановилась перед развилкой. Она знала, что рано или поздно это произойдет и заранее решила для себя поворачивать только направо. Но проблема была в том, что оба туннеля заворачивали вправо, только один из них был прикрыт железной дверью с защитой от мелких демонов. Недолго подумав, она решила, что дверь ведет в тупик или какую-нибудь комнату вроде кабинета, иначе зачем ставить там дверь, и ей явно нужен другой проход. И вообще не стоит в жутких подземельях лезть в жуткие двери, особенно когда ты не могущественная волшебница, а слабая женщина. Подумала, кивнула собственным очень разумным и правильным мыслям и направилась к двери. Она не демон, защита на нее не подействует и железо тоже, и почему бы не взглянуть одним глазом? Тем более, что все равно надо во всем этом разбираться. А если это кабинет, то вообще идеально: она сможет призвать кого-нибудь — не Арсена! — и с поддержкой выбраться отсюда. Да к бесу все объяснения! Она просто хотела посмотреть, что там такое. Клеопатра осторожно приоткрыла дверь, чтобы та не посмела даже скрипнуть, и юркнула внутрь. Ее ждало разочарование. Внутри оказалась темница с пустыми сущностными клетками, наподобие такой, в которой держали ее. Серебряные решетки поблескивали от света факела и кидали на камень жутковатые тени, на полу валялся какой-то ворох тряпок — ничего интересного. Клеопатра осмелела настолько, что позволила себе цыкнуть языком, и повернула обратно.  — Клео, это ты? — раздался слабый голос за ее спиной. Клеопатра пискнула от неожиданности и отпрыгнула от двери, как будто это она решила поговорить с ней. Она резко обернулась и подняла факел, чтобы осветить большее пространство. Некоторое время не происходило ничего. Тени на стенах заплясали — это ее рука с факелом устала и начала подрагивать. Пламень неприятно горячил кожу и обжигал искрами. Потом то, что она посчитала тряпками, заворочилось и приподнялось.  — Это ты, — подытожил голос. — Если, конечно, мой разум еще не оставил меня. Клеопатра непроизвольно сделала шаг навстречу и почувствовала, как расширяются ее глаза. Перед ней полусидел Тесла. На всех планах, которые ей были доступны, он оставался Теслой.  — Никола, — она сделала еще шаг и присела, осветив его лицо. Волшебник сощурился от яркого света. — Ты же ушел на перерождение? — Клеопатра сначала спросила, и только потом поняла бессмысленность своего вопроса. — Что с тобой? Внешне выглядел он совершенно обычно, разве что бледным и уставшим, но в таком состоянии находились большинство советников почти постоянно. Гораздо больше напрягала его речь, будто он не мог совладать со своими губами и языком.  — Уходи, — сказал он ей.  — Подожди, мы уйдем вместе. Здесь не очень крепкий замок, все-таки не на людей рассчитано.  — Я не выйду. Уходи отсюда, Соломон должен узнать… Уходи, пока я не…  — Так и знала, что он понятия не имеет, что здесь творится! Мечтательный дурак, хуже Птолемея! Подожди, сейчас я… Объясни, что здесь происходит!  — Клеопатра, не суетись и не перебивай меня. — Тесла закрыл глаза, словно собираясь с силами. Клеопатра прекратила осматривать замок и замерла, вглядываясь в его черты. Все больше его движения казались ей неправильными: так двигаются люди в воде — словно воздух был для него существенной преградой. — Я не выйду отсюда, потому что я не человек. Она промолчала.  — Этот опыт… с демонами. Меня попросили помочь, потому что мне было уже все равно, и я согласился. Внутри меня… внутри меня Пваро под Узами. Сердце Клеопатры громко билось. Тесла продолжал:  — Но все пошло не так, как надо. Вместо того, чтобы заставить демона подчиняться мне, Узы перешли на меня. Это ужасно. Я даже встать не могу без приказа. Говорю… через боль.  — И что дальше? — глухо спросила она. — Ты заточен здесь… как демон? Тесла кивнул.  — Интересно джинны пляшут, — пробормотала она. — Кто за этим стоит? Сулейман? И зачем ему это? В конце концов, он мог выбрать любого волшебника для опытов, зачем ему советник? Тесла поднял на нее подтертые дымкой глаза и покачал головой. Открыл и закрыл рот, как рыба, выкинутая на берег.  — Понятно, — Клеопатра медленно выпрямилась. — Твари. Грязные и беспринципные твари. Они пожалеют об этом. Обещаю тебе. Краем глаза она заметила какое-то шевеление, и ее сердце пропустило удар.  — Волшебники никогда не выполняют своих обещаний, — прозвучал незнакомый голос со стороны двери. В тихой комнате он показался громом среди ясного неба.  — Прости, — сказал Тесла. — Я просил тебя уйти. У меня приказ поднять тревогу… Клеопатра медленно повернулась. Нужно было кричать или бежать, но тело подвело ее, стало мягким и непослушным, и она упала в обморок от страха.