Перекрестки миров

Приняв решение идти до конца, Слегка играя и каплю всерьез — Мы верим в то, что только это наш шанс Однажды дотянуться до звезд. Макро Поло

 — Да вы издеваетесь! — орал этот потешный человек в килте, размахивая своей секирой так, что Квизл даже несколько раз пришлось присесть, чтобы ей не снесло голову. Лезвие свистело, прорезая воздух. Сущность начинала неприятно свербеть рядом с ним от воспоминания о многочисленных войнах. Духи опасливо расползлись в стороны от артефакта. [Древние руны контроля и боли красноречиво говорили, что секира и вправду была занимательной. Вкупе с серебряным лезвием это не оставляло никаких сомнений в том, что она была предназначена не только для людей. Вам вообще глубоко плевать, от чего умирать.]  — Какое Единение! Соломон! — продолжал разоряться советник, которого называли Кардом. — Тебе этот, — он кивнул на Птолемея, — наплел?  — Довольно! — Соломон изобразил гнев. Я видел Соломона в настоящем в гневе, зрелище было не просто не из приятных, даже моя сущность боязливо сжималась в такие моменты. Сейчас это было скорее раздражение, чем настоящая злость. [Нет, серьезно, он даже не казнил никого.] — Оставь свои разногласия с Птолемеем до лучших времен. Сейчас нет на это ни времени, ни сил. Если ты так недоволен, то предложи выход лучше, а мы все тебя послушаем. Кард в зеленом килте с выпученными глазами и секирой наперевес скорее напоминал боевую лягушку, чем волшебника. Он до сих пор не мог отдышаться, и его лицо было покрыто бело-красными пятнами.  — Нет, не довольно! Да я лучше сдохну в честном поединке, чем пойду у вас на поводу!  — Так вперед, — Птолемей кивнул на выход из лаборатории. — Давай, вызови Уразиила на бой. Я посмотрю, как он будет твоей железкой в зубах ковыряться. — Кард издал звук, похожий на тот, который издают воздушные шарики, если медленно выпускать оттуда воздух. — Только принять смерть в бою тебе никто не даст. Будешь во веки веков рабом. Нет, я не против, в конце концов, каждый имеет право решать свою судьбу… Кард страшно завращал глазами и в очередной раз бессильно замахнулся секирой. Квизл рефлекторно присела. Свиста не последовало.  — Опусти это. Снесешь кому-нибудь голову.  — Вил! — обрадовался Птолемей. Появившийся [в лучших драматичных традициях внезапно] Уильям Шекспир держал двумя руками рукоять у лезвия.  — Хватит, Кард. Довольно ненависти. Ты сам не видишь, куда она нас привела? Кард, не оборачиваясь, усмехнулся и опустил оружие.  — А ты, стихоплет, видимо, многое о ней знаешь, раз можешь так говорить. Мой клан воевал против волшебников, я знаю — своими глазами видел — что такое ненависть. И только благодаря ей я сам смог стать волшебником и выжил в ту кроваво-красную эру, и только благодаря ей я сейчас здесь стою. Ты, — он уставился на Птолемея, — сколько я тебя знаю, ты говоришь, мы виноваты, что нас ненавидят. А я тебе скажу, что демоны — лучшие учителя ненависти.  — Он прав, — в полной тишине раздался голос Тети. Духи оглянулись на нее, и индианка неловко заправила седую прядь за ухо. — Не обессудьте, волшебники, конечно же, виноваты в первую очередь, но именно наше поведение замыкает порочный круг, когда желторотые ученики видят нас без прикрас, и сами же вынуждены принимать правила смертельной игры. Мы ведь сами диктуем их.  — Тебе легко говорить, — возразила Унасса. — Твой хозяин — Птолемей.  — А до Птолемея были тысячи, и каждый был хуже другого, — Пенренутет заступился за Тети. — И все проходит по одному и тому же сценарию, который отравляет и нас, и вас. Так может правда хватит?  — Интересно, Птолемей, — Кард прищурил глаза, — какой длины был приказ, что твои джинны озвучили такую душещипательную тираду?  — Дурак, — Анхотеп покачал головой. — Ты ведь знаешь, что на большинстве духов здесь нет Уз, но, представь себе, ты все еще жив. Кард замер в напряжении, как статуя из сада Соломона. Он с удивлением огляделся, словно впервые заметил здесь всех присутствующих, и сгорбился, будто хотел стать как можно незаметнее.  — Так вернемся к началу, — заговорил Натаниэль. — У тебя есть какие-нибудь другие предложения? Кроме как сдаться Уразиилу, конечно же. Кард не смог ничего сказать. Эмоции отхлынули от его лица, оставив пустоту.  — Я не такой сумасшедший, как вы, — ответил он чуть погодя. — Я не веду дружбу с рабами. Мне некому довериться.  — А ты вспомни о грядущем рабстве, — с мягкой улыбкой произнес Птолемей, — и подумай хорошо.  — Кхм… пожалуй, у меня есть несколько вариантов. Я покачал головой в восхищении. Нет, Птолемей всегда умел удивлять, этот факт мог подтвердить любой — от почившего Хабы до Соломона — но сейчас он буквально превзошел самого себя. Вы только вдумайтесь: Птолемей троллил волшебника! Приятное чувство гордости заполнило мою сущность. И кто скажет, что это не моих лап дело?  — Так каковы будут наши действия? — спросил я, переводя взгляд на Натаниэля. Тот серьезно обдумывал что-то.  — Я думаю, нам следует соединиться с духами, не дожидаясь совета, — сказал он.  — Уразиил поймет, что здесь что-то не так, — возразил Птолемей.  — Не поймет, — вставил Соломон, — я говорил ему, что хотел бы испытать на ком-то Единение до совета, чтобы быть уверенным в своих действиях. Он сам не согласился попробовать раньше времени, и теперь я понимаю почему.  — А ты уверен не был? — уточнил я. Соломон устало провел по лицу рукой. Было в этом жесте столько тихого отчаянья, что на секунду мне стало его даже жаль.  — Когда это все закончится — уйду на перерождение, клянусь магией.  — И еще, — добавил Натаниэль, — нам нужен пентакль. Чем больше, тем лучше. Там, где будет проходить совет.  — На холме, — кивнул Птолемей. — Я схожу туда и скажу Хосрову сделать и замаскировать его. Время до вечера еще есть. Плакал мой сад, — с грустью добавил он.  — Я могу сходить! — Жан с надеждой смотрел на Птолемея.  — Они тебя не послушают, — жестко ответил он. Было видно, что Жан порывался сказать что-то еще, но не решился и сник. Я поставил себе зарубку в памяти помирить этих двоих. Потом. Сейчас было не до этого.  — Они послушают меня, — Изрида внезапно заступилась за Жана. — Тем более, что у меня есть пара мыслей насчет этого, а ты перед советом придешь и проверишь.  — Пусть будет так, — сказал Соломон. — Птолемей, ты мне нужен здесь. Тот согласился, но с явной неохотой. Я обернулся к духам Птолемея и с удивлением обнаружил, что мирить нужно не только его с Жаном, но и их друг с другом. По крайней мере, я впервые наблюдал картину, в которой Аффа и Пенрунутет стояли порознь друг от друга, Тети с Квизл держались вместе, а от Анхотепа демонстративно отмахивались.  — Они все это время спорили, кто из них соединится с Птолемеем, — вполголоса сказал мне Факварл.  — А Птолемей что? — так же вполголоса спросил я.  — А он уже решил, что это буду я. Сила джинна в этой ситуации важнее всего остального. Неприятное чувство ревности вывернуло меня наизнанку, но я, скрепя сущность, подавил его. В решении Птолемея действительно был смысл: Факварл был сильнее любого из его духов [конечно, если не считать меня и моего блистательного остроумия], и вместе с ним он будет в большей безопасности. Да и новых свар по поводу, кто из них Птолемею ближе, таким образом удалось избежать. Только надо обязательно поговорить с этим внебрачным ребенком кракена по поводу хрупкости людских тел, а то знаю я их общую тягу к безумным идеям. Я грозно оглядел нубийца своим фирменным взглядом, от которого седели могучие волшебники. Нубиец мрачно цыкнул языком, правильно уловив мое настроение.  — Да расслабься ты! Все в порядке будет. У меня уже есть опыт, помнишь?  — Именно это меня и напрягает. Мы долго молча смотрели друг на друга и пытались разобраться, кого видим перед собой. Я взглянул на высшие планы: осьминоговые щупальца кружили в танце красиво и смертоносно, рискуя вызвать морскую болезнь. [А я ведь не лгал, когда говорил, что меня от них тошнит.] На мгновение меня перенесло в те давние времена, о которых скучали и говорили все древние духи, вроде нас с ним: когда волшебники были сытнее, небеса просторнее и Иное Место ближе. А сейчас мы стояли посреди лаборатории, оба готовые защищать этот никому не нужный магический слой от своего собрата, такого же истощенного и разбитого, как и мы.  — Вот как нас угораздило? — с тихой затаенной болью спросил Факварл.  — Нас или тебя? Факварл поморщился.  — Хватит, Бартимеус. Иди, вон, своих «лучших» разними, а то они сейчас друг другу глотки перегрызут. Я проследил за его взглядом. За то время, пока я отвлекся, волшебники успели заняться своими делами. Шекспир что-то вполголоса говорил Соломону, рядом с ним стоял Кард мрачного вида, но ни спорить, ни перебивать не пытался. Соломон задумчиво смотрел на пентакли под своими ногами и изредка кивал, соглашаясь, или, напротив, поднимал руку в отрицание. Натаниэль и Птолемей были как всегда. Натаниэль стоял на расстоянии, скрестив руки на груди, и с таким непроницаемым и важным видом, какой бывал только у Джона Мендрейка. Из-за гомона духов их разговор был плохо слышен, но мне хватило уловить только имя Аммета, чтобы понять, в чем здесь соль. В одно трепетание ресниц я оказался возле них и нагнулся к самому уху хозяина:  — Птолемей, можно тебя на секунду? Птолемей недовольно дернулся — никому не нравилось, когда их прерывали на полуслове — но то, что я назвал его по имени и то, каким тоном я это сделал, сыграло свою роль. Он кивнул Натаниэлю и позволил увести себя в сторону от любопытных ушей и глаз.  — Рехит, чего тебе?  — Отстань от Ната. Хватит критиковать бедного парня. Ты сам отдал ему власть, и он правильно ей воспользовался.  — Я был знаком с Амметом две тысячи лет, — Птолемей покачал головой. — Он не заслужил такого обращения. Он сомнительный дух, но ему тяжело пришлось.  — Я был знаком с Амметом, когда твои прадеды еще в предыдущую жизнь не вошли, и я считаю, что Натаниэль все сделал верно. Ты жалеешь его только потому, что он дух. Будь на его месте волшебник, ты бы не сомневался.  — Он любил Хабу. По-своему, — мягко сказал Птолемей. — Представь, каково ему было исполнять приказ. Понятное дело, что он жить после этого не хочет. Вспомни себя, Рехит. Моя сущность вздрогнула. Никогда раньше я не задумывался, но сейчас вдруг пришло в голову: а не мог ли он действительно видеть меня тогда, а я, в отличии от Китти, не заметил этого? Плохие воспоминания подкатили к горлу. Стало тошно и от него, и от себя.  — Любовь, говоришь? — я повернул голову в сторону и позвал первого, кого увидел: — Аффа, поди-ка сюда!  — Зачем?  — Иди сюда, кому говорят! Аффа всплеснул бледными руками, но все же подошел. Птолемей наблюдал за мной молча, склонив голову набок. На его лице обида боролась с интересом.  — Ну, я пришел. И? — Аффа требовательно смотрел на меня. Не было никаких сомнений, что я своей прихотью оторвал его от чрезвычайно важного спора, но высказать мне все в лицо ему мешало присутствие Птолемея.  — Представь ситуацию, — заговорщицки начал я, — что Птолемей попал в беду.  — Не надо ничего представлять, он сам с этим прекрасно справляется.  — Не перебивай меня! Значит, Птолемей попал в страшную беду, и помочь ему может только Хаба. Ты бы пошел к нему за помощью? Даже если бы Птолемей запретил. Аффа перевел взгляд на Птолемея, потом на меня, потом снова на Птолемея. Я ждал. Птолемей сложил руки на груди, видимо, уже догадавшись о параллели.  — Ты издеваешься? — Аффа покрутил когтем у виска. — Да я даже к Сулейману бы пошел! Пусть бы дальше на мне свои опыты ставил. Птолемей порывался что-то сказать, но я остановил его жестом.  — Хорошо. Вторая ситуация. Допустим, Птолемей решил покончить жизнь самоубийством.  — В смысле? — Аффа поморгал, будто пытаясь развеять мираж.  — В прямом. Не смотри на него так, я чисто теоретически. Так вот, он просит тебя его сожрать. Что ты будешь делать? Аффа закатил глаза.  — Очень сытно пообедаю, — он сложил руки на груди, скопировав позу Птолемея. Теперь они зеркально были мной недовольны, — сейчас тобой, если не перестанешь чушь пороть. Я победоносно простер руки к небесам. [Точнее, к потолку лаборатории, но суть не в этом.]  — Любовь? — я ткнул пальцем в Аффу. — Вот это настоящая любовь! И мне странно объяснять это тебе, Птолемей. У Хабы в голове был клок ядовитых змей, если он приговорил Аммета к такой участи. Они вдвоем друг друга стоили и заслужили любую из существующих кар. Натаниэль с ним справедливо обошелся.  — Вы об Аммете! — Аффа наконец расслабился и хлопнул себя рукой по лбу. — А я уже черти что подумал. Но Бартимеус прав. Аммет был тем еще ублюдком, не стоит щадить его просто потому, что он один из нас. Любой дух скажет тебе то же самое. Птолемей был явно не согласен и столь же явно подавил в себе желание доказывать свою правоту, вместо этого ответил миролюбиво, но твердо:  — Давайте не будем от этом. Аффа, хватит спорить о Единении. В бой я пойду с Факварлом, и это мое окончательное решение. — Птолемей сложил руки на груди, показывая, что не намерен менять его. Аффа понизил голос до еле слышного шепота.  — Вот насчет этого мы хотели с тобой серьезно поговорить. Нужно ли тебе вообще вступать в бой с Уразиилом? Птолемей вскинул бровь, как делал всегда, когда слышал что-то совершенно нелепое.  — Что ты имеешь в виду?  — Уразиил хочет справедливости и поэтому превращает волшебников в рабов, так? — Аффа в поисках поддержки посмотрел на меня. Я осторожно кивнул, не понимая, куда он клонит. Аффа приободрился, оглянулся назад, проверяя, не подслушивает ли кто-то разговор. — Тогда к тебе у него не должно быть никаких претензий.  — И что ты предлагаешь? Сдаться ему?  — А почему нет? — Аффа развел руками. — Ты думаешь, хоть что-то поменяется, если ты официально будешь числиться рабом, а мы хозяевами?  — Конечно, ничего не поменяется, но… — Птолемей тяжело вздохнул. — Я не сдамся, Аффа, и не предлагай мне такого больше.  — Но почему? Я покачал головой, дивясь твердолобости этого джинна. Предлагать сдаться волшебнику, которого в глаза прозвали Упорным, а за глаза — Упертым, было высшей степенью глупости. Все равно, что просить помощи в решении кроссворда у утукку. За нашими спинами разворачивалась работа: Кард все еще пытался доказать что-то Шекспиру, под контролем Соломона его рабы перечерчивали пентакли. Натаниэль наблюдал за этим и изредка вставлял свои замечания. Бесов гоняли за благовониями, и они метались вперед-назад с такой скоростью, что несколько раз едва не потушили свечи в канделябрах. [Я даже уловил аромат крылышек-гриль.]  — Потому что я не хочу, — твердо ответил Птолемей. Он сурово нахмурил брови. — Это противоречит моим принципам, и не закатывай глаза, пожалуйста! Я сочувствую Уразиилу, но та справедливость, которую он творит, не сделает мир лучше. Ни один из миров. Подумай, что будет с другими волшебниками, которые умрут в будущем. Они из хозяев без суда и следствия станут рабами, и круг ненависти замкнется снова, а ведь не все из них заслуживают этого. Ты бы хотел мне такой участи? Аффа выпучил глаза от злости.  — Прекрати пудрить мне мозги! Мне глубоко плевать, что будет с ними, я думаю в первую очередь о тебе, и твои принципы сейчас совсем некстати!  — Аффа! — я толкнул его в бок. — Какая муха тебя укусила?  — Нам страшно и не за себя, Бартимеус! А тебе нет? Птолемей взял Аффу за руку — в смысле, ту часть тела, которую в его истинном облике можно было считать рукой. Тонкую, когтистую, трехпалую, с семью локтями и покрытую матовой чешуей.  — Я знаю, что вы все переживаете, но мне давно не четырнадцать, и я в полной мере осознаю опасность происходящего. — По Аффе было видно, что он не сильно поверил в эти слова.  — Птолемей! — звучный голос Соломона отразился эхом от стен лаборатории. — Ты собираешься подключать свой гениальный мозг? Птолемей оглянулся.  — Да, сейчас иду. Только улажу одно дело. Волшебники кивнули друг другу, и Птолемей снова повернулся к Аффе.  — Пожалуйста, ответь мне на вопрос, только честно. Ты бы присоединился к Восстанию Факварла в Лондоне, если бы мог? Аффа, не ожидавший такого вопроса, растерялся. Его глаза забегали из стороны в сторону в поисках правильного ответа, но наткнулись лишь на меня. Я с беспокойством наблюдал за его метаниями. Плечи Аффы опустились. Он не мог солгать Птолемею, но сказать правду было слишком сложно, и он просто поднял на него совершенно несчастные глаза, будто хотел, чтобы его хозяин сам прочел там ответ. Птолемей видел это все не хуже меня, но остался спокоен.  — Все в порядке, — он улыбнулся. Только я видел, каких усилий ему это стоило. — Между нами многое было, и я всегда принимал вас такими, какие вы есть, не требуя ничего взамен. И никогда не потребую, только попрошу: примите меня тоже. Со всеми моими принципами и решениями, без исключения. Аффа вскинулся, порываясь что-то сказать, но не смог и просто отступил, признавая свое поражение.  — Мы всегда будем за твоей спиной, хозяин, — ответил я вместо него, — что бы ты ни решил. Тем более, что ты не станешь в таком случае возражать против моего решения соединиться с Натаниэлем. Птолемея на миг озарило неприятным удивлением, потом — принятием. Он с лукавым прищуром покачал головой и направился к Соломону. Я, сдерживаясь из последних сил, повернулся к Аффе.  — Ты совсем из ума выжил?! Кто из вас вообще до этого додумался?  — Оно как-то само собой, — он поежился, словно от холода. — Но у меня сейчас такое чувство, будто я его предал.  — Да потому что!.. — я не договорил, только рукой махнул. Объяснять еще раз то, что он и так уже понял, не было смысла. Только добью этого непутевого окончательно. — Распустились вы тут без меня, вот что! Я, весь кипя от гнева, оставил Аффу в одиночестве, радуясь, что на его месте был не Анхотеп. Не удержался бы, честное слово! План советников оказался прост до безобразия: волшебники заранее соединялись со своими духами, собирались на совещание, а потом по отмашке Соломона читали хором заклинание Заточения. Притом сам Соломон принял решение не соединяться ни с кем, поскольку Уразиил мог что-то заподозрить. [Могу поклясться, что старик просто струсил довериться хоть кому-то, но я не мог его в этом винить. Возмездие Уразиила, хоть и справедливое, подкосило его. Я даже испытал что-то вроде жалости.] По этой же причине волшебники отказались от мощных артефактов — без них было гораздо опаснее, но важнее сейчас было ничем себя не выдать.  — Жаль, что Клеопатры нет, — сказал Калибан, — она вечно увешана ими, как новогодняя елка. Соломон решил не тратить зря время и отпустить всех домой. Будет подозрительно, если они появятся на холме все вместе, с одной стороны и в одно время. Советники обычно собирались постепенно. [Соло… кхм, мудрое решение.] Натаниэль хотел подойти ко мне тихо, но, как вы понимаете, для человека это было проблематично. Клянусь, его слоновье пыхтение было слышно даже у Цезаря.  — Ну что, герой? — я повернулся к нему еще до того, как он сообразил, что был услышан. — Пойдем, покажешь мне свою берлогу. Обещаю, необоснованной критики не будет. После садов Соломона безвкусицей меня удивить трудно. К моему удивлению, Натаниэль как-то загадочно поводил бровями, будто бы только ждал от меня этих слов. Я напрягся. От этого злокозленного мальчишки можно было ожидать чего угодно! Но я все же позволил отвести меня к телепорту. Через минуту, едва собрав ноющую от тоски по Иному Месту сущность, я едва подобрал челюсть от удивления.  — Бартимеус Урукский!  — Ась?  — Я велю тебе похитить Амулет Самарканда из дома Саймона Лавлейса, и на рассвете, когда я снова тебя призову, отдать Амулет мне! Несколько секунд я хлопал на Натаниэля глазами, как сова, вытащенная на божий свет, но, столкнувшись с его довольным видом, тут же встрепенулся.  — Не верю. Голос у тебя был тогда писклявый, как у недельного котенка, и в защитном круге ты сжимался весь, а сейчас даже не чешешься. Это был чердак, тот самый чердак, с которого когда-то давно началась наша история. Только вместо унылого голландского пейзажа на стене висел портрет, взирая на происходящее знакомым колючим взглядом. Рисунок получился не ахти какой, но в нем чувствовался характер. Натаниэль и правда скучал по Китти. Я никогда не видел, чтобы мальчишка рисовал. Конечно, я знал, что он умеет, всех волшебников учат этому. Но чертить строгие пентакли — это один уровень, а рисовать по-настоящему — совсем другой. Если это первый его рисунок спустя столько лет, то, Хаба возьми, из него еще может выйти толк! Узенькое окошко, кровать со скрипящими пружинами — помню, я неплохо при появлении поигрался с ними, создавая жуткую иллюзию. Могу поклясться, что на третьей от двери половицы до сих пор следы от моих когтей.  — Ты тогда напугал меня до смерти!  — Да, такое бывает, когда вызываешь демона. Неосознанно я сравнил его с тем Натаниэлем, который призвал меня впервые. Многое изменилось в нем с тех пор, но одно осталось неизменным: парень едва стоял на ногах. И везет же мне на трудоголиков!  — Ну что, будем тянуть кота за причинные места или сразу к делу перейдем? — не подумайте, я нисколько не горел желанием снова заковать себя в лишь чудом работающую человеческую оболочку, но, глядя на мешки под глазами у Ната, в которых могли поместиться все бесы из Иного Места [одна половина под левым глазом, вторая — под правым, на случай, если у вас плохо с математикой], я понимал, что он в любой момент мог уснуть прямо стоя. Натаниэль кивнул.  — Да, но сперва я хотел кое-что сделать. Видишь ли, я недавно понял одну вещь.  — Что я великий, могучий и легендарный джинн, слава которого воспета в сказаниях древних инков и вавилонян? Я давно ждал твоего прозрения!  — Не перебивай меня! — Натаниэль замотал головой. Я хотел высказать ему на этот счет еще кое-что, но он добавил: — Пожалуйста, — и я остановился. Видимо, бедняга был до сих пор не в себе от происходящего. — Я понял, что за все это время ни разу самостоятельно не вышел из защитного круга, то есть… тогда, в последний день, я был вынужден довериться тебе, но это не то… Переводя его блеяние на нормальный английский [шумерский, японский, русский — какой пожелаете], могу сказать, что мальчишка внушил себе, будто не до конца доверяет мне. Интересно, он сам до этого дошел или его кое-кто подтолкнул к этой мысли?  — Короче! — Натаниэль пересек меловую границу и вздохнул, будто бы даже от облегчения. — Вот. Я вышагнул из своего круга и положил руку ему на лоб. Он поморгал и отстранился.  — Странно, — я озадаченно покачал головой, как врач, столкнувшийся с неизвестной медицине болезнью, — жара вроде нет, а все равно бредишь.  — Ты чего? — Натаниэль раздул губу, как обиженный ребенок.  — А ничего. Отдыхать тебе нужно больше, вот что. Здесь пентакли не перестают работать, если из них выходит волшебник. — Я вспомнил свою самую первую встречу с Хабой. — Да и вообще это не пентакль, а телепорт! Я и так не был скован ничем. Ты мне даже не хозяин. Лицо Натаниэля покрылось пятнами, совсем как чешуя Мору. Он понял, что ошибся, был смущен и пытался это скрыть под гневом.  — Не хозяин, значит? Ты… ты просто невыносим!  — А вам с Птолемеем еще не надоело меня, как канат, перетягивать? Натаниэль топнул ногой и отвернулся, как это делали маленькие дети.  — Да кому ты нужен, чтобы тебя перетягивали!  — Будто бы я не понимаю, зачем ты этот спектакль устроил!  — Ничего я не устраивал!  — А я-то подумал, что попал на самое бездарное представление двух клоунов!  — Трех, Бартимеус! Даже не пытайся отрицать, что ты тоже в нем участвуешь! Уж до тебя нам в клоунаде ой как далеко. Мы прожигали друг друга взглядами, как два беса, которым наступили на хвосты. Непонятно, сколько бы это еще продолжалось, если бы не скрипнула дверь.  — Хозяин, я выгреб все чучела и отдраил кабинет, как ты и приказывал. — Стоящий в дверях тошнотворно-бирюзовый носорог со стрекозиными крыльями мог бы выглядеть свирепо, если бы не имел такой скучающий вид. Мы замерли, одновременно оглянувшись на него. — Еще приказы будут?  — Да, — лицо Натаниэля стало безэмоциональным. Даже вена на виске перестала пульсировать. — Перебери книги. Все, что не имеет какой-либо ценности, вроде астрологии и прочего шарлатанства, выкинь, остальные рассортируй по языкам и расставь по алфавиту. После этого наведи порядок в благовониях: выкинь все, что испортилось. Обязательно отдели желтую рябину от красной и розмарин от тимьяна. После того, как закончишь, перейди к артефактам. Все, что не имеет магической ауры, выкидываешь, остальное оставляешь и, если это в твоих возможностях, узнаешь их способности и силу. Вопросы? Я молча переводил взгляд с волшебника на носорога и обратно.  — Да ты сдурел! — взвыл носорог и притопнул толстой ногой. — Ты видел, сколько там этого хлама? Я не управляюсь и до ночи.  — До ночи и не обязательно, — спокойно ответил Натаниэль. — Даю на это сутки. Не успеешь или сделаешь что-то не так — окажешься в пентакле, так что не советую сейчас терять время на препирательства со мной. Глаза носорога покраснели, и он явно хотел сыграть с хозяином в гляделки, но Натаниэль не дал ему и шанса, окончательно добив не терпящим возражения тоном:  — И закрой дверь с той стороны, Кастор, будь добр.  — Кастор? — переспросил я, когда дверь захлопнулась так, что задрожали стены. — Что это за фолиот? Натаниэль, стоило исчезнуть носорогу, тут же позволил себе расслабиться.  — Это джинн, один из моих «лучших». Шекспир посоветовал взять.  — «Лучший»? Да я с Хабой при первой встрече теплее разговаривал! У нас с ним столько общих воспоминаний…  — Мы с ним почти не знакомы. Он служил мне не больше недели.  — А, это многое объясняет! Он просто не успел узнать тебя достаточно хорошо, особенно ту часть, которая за приключения отвечает. Натаниэль прошел в угол чердака и сел в кресло, которого я раньше и не заметил. Оно было слишком большим, и Нат, провалившись в него, казался более щуплым и мелким, чем был на самом деле. Оно явно предназначалось более грузному человеку, и я догадался, что он перетащил его сюда из кабинета наставника.  — Это было необходимо, — заговорил Натаниэль. — Я бы один не справился с расследованием, понимаешь? Кастор припугнул Мору своей силой, и он согласился мне помочь, а что бы я делал без него? Меня оценивают, прощупывают, проверяют личные границы. Одна Клеопатра чего стоила. Поначалу мне делают скидку, но очень скоро лимит закончится. А теперь представь ситуацию: я, советник, один из самых влиятельных людей загробного мира, лично бегаю по слоям, как последний почтовый бес! Курам на смех! — он перевел дыхание от явно заранее приготовленной речи. Я не проронил ни слова. — Да и вообще я, можно сказать, спас его. Если бы я не взял Кастора, это бы сделал кто-то другой, вроде Лавлейса. Лучше пусть мне служит, это намного лучше, чем… А потом, со временем, может быть, мы сможем нормально… — Натаниэль осекся. — Бартимеус, скажи хоть что-нибудь! Я закатил глаза.  — Ты правда сейчас пытаешься оправдаться или мне показалось? — Натаниэль возмущенно открыл рот и тут же закрыл его, когда я жестом остановил его. — Ненужно. Если ты говоришь, что это было необходимо, то я верю. Более того, я рад, что ты не прыгаешь в объятия к озлобленным демонам. — Натаниэль снова набрал в рот воздуха, но я догадался и без этого. — Птолемею я ничего не скажу. Обещаю. А демоны всегда выполняют свои обещания.  — Духи, — поправил он меня, и я умилился. Даже на какое-то мгновение стало стыдно оттого, что я нашел такой славный способ при случае шантажировать мальчишку. Птолемею, может, и не расскажу, но мало ли любопытных ушей на слоях? [Так себе, конечно, рычаг давления, но шантаж с истинным именем, как мне показалось, уже не актуален. Надоело. Пошло, избито, банально. То ли дело шантажировать волшебника знанием того, что у него есть раб. Такого точно до меня еще не было.] Натаниэль встал с кресла и трогательно потер глаза.  — Нужно начинать, иначе я засну.  — Я надеюсь, ты уже придумал заклинание получше? Как минимум, я требую перечисления в нем хотя бы части моих великолепных деяний, а ту часть, где говорится о мерзком демоне, можно переиначить про волшебника, преклоняющегося перед сиянием суровых глаз и… — Натаниэль протяжно зевнул. — Но можно как-нибудь покороче, а то ты таким темпом и правда к моим ногам упадешь. Натаниэль только отмахнулся и взялся за мел. Даже в таком состоянии он чертил руны быстро и четко, правда, пару раз, ползая на четвереньках, неаккуратно переставлял колени, рискуя размазать все линии, но, к счастью, обошлось.  — Вот Пенренутет сам Птолемею пентакли чертит, — разгибаясь, сказал он.  — Вот с Пенренутетом и соединяйся, — беззлобно ответил я. — Я такого просветления еще не достиг.  — В таком случае, когда все закончится, полы будешь мыть ты!  — Я так и знал, что ты без меня и шага ступить не можешь.  — Вот еще, у меня Кастор есть!  — Да? А самому помыть руки отвалятся? Я хохотнул от выражения лица Натаниэля.  — Ну и что здесь смешного? — обиделся он.  — Да так, случай один забавный вспомнился, — объяснил я. — Давно это было. Расскажу как-нибудь при случае. — Я встал в свой круг и требовательно воззрился на него. — Где ты там, давай быстрее, болтаешь и болтаешь, спасу от тебя нет! Ты хочешь, чтобы твоего джинна прозвали Победителем Уразиила или нет? Это же какой почет, какая слава! Ну, для тебя, в смысле. Натаниэль перешагнул линии и стал ко мне лицом. Несколько секунд он собирался с мыслями и только потом начал читать заклинание. К моему разочарованию, совершенно формальное и бесцветное — хоть бы про злокозненного демона оставил для приличия. Раз — я увидел, как Натаниэль губами считает секунды. Два — мою сущность потянуло. Три — я повиновался.  — Четыре, — сказали мы хором. Я вдохнул воздух легкими Натаниэля. Чувство было непривычным, но приятным, похожим на прохладную щекотку внутри. Подняв руку Натаниэля, я внимательно рассмотрел его ногти, сжал и разжал кулак, следя за движением выпирающих костяшек. Чутким слухом я уловил пульсацию на шее, дотронулся. Кожа на шее показалась горячей, а пальцы неприятно холодными, будто примесь железа. Пульс скакал под ладонью, как бешеный мулер. Немудрено, что многие из людей такие рассеянные, попробуй сосредоточься, когда столько всего чувствуешь. Я медленно опустил руку.  — Я уж подумал, ты задушить меня хочешь, — наши губы вяло ухмыльнулись, но это было лишним. Я и так слышал его внутри него самого. «Не в этой жизни, — и мы вдвоем усмехнулись избитой шутке. — Сколько у нас еще времени?» «Я посмотрю, если ты отдашь мне мое тело». Усилием воли я заставил себя переключиться на ноги. Натаниэль кольнул меня изнутри легким недовольством, но возражать не стал. Я подошел к окну. На улице вечерело. «Так странно», — мысль Натаниэля. «Что именно?» «Я отдал приказ Кастору, но даже не знаю, смогу ли я его проверить через сутки». Внезапные меланхолические нотки насторожили меня. Я понял, что нужно срочно поднимать боевой дух. «Не переживай, Натти. Даже если что-то пойдет не так, я объявлю тебя свои рабом. Всего-то придется прислуживать мне до конца веков». «Ну уж нет!» «Ха! Вот это мотивация, вот это я понимаю!» Натаниэль открыл окно, видимо, чтобы вдохнуть свежего воздуха, но у меня были другие планы. Отголосок моих мыслей донесся до него, но реагировать было уже слишком поздно. Знаменитая человеческая медлительность сыграла мне на руку. Ноги согнулись в коленях, напряжение мышц — и Натаниэль прыгнул в окно рыбкой. «Что ты де…» Мысль прервалась сначала страхом, потом, не без моей помощи, — восторгом. Наши чувства слились на мгновение полета перед тем, как, кувыркнувшись в воздухе, мы благополучно приземлились на ноги. Не давая Натаниэлю опомниться, я взлетел. Было немного досадно от того, что я не мог видеть себя в предзакатных лучах солнца, ограниченный человеческим зрением, но, вспомнив о своем внешнем виде, даже обрадовался. Наши ноги уверенно стали на крышу. Натаниэль вцепился в печную трубу. Хоть он и сопротивлялся, но я заставил его выпрямиться. Через несколько мгновений трубу он отпустил сам и даже подошел к краю крыши. Подъем духа опьянил его, как в Лондоне. Я был горд: мальчишку даже не тошнило. «Ну что? Как себя чувствует мой будущий раб?» «Будто бы я способен на все». «Поправочка. Способен твой скромный слуга, а ты всего лишь сосуд». «Мы способны». С этим я спорить не стал. Мы были готовы разорвать любого, кто станет у нас на пути.