Как все

***

Я недооценил власть Генри в нашей школе. После драки на поле он всерьёз взялся за меня. Наверное, я сковырнул слишком глубоко, и теперь он здорово боится, что я начну трепать о нём всякое. Поэтому это начал делать он, чтобы отвлечь внимание людей и полностью дискредитировать мою репутацию. Кто будет слушать несчастного педика, который отсасывает за пять баксов? Даже если я и укажу на него пальцем, меня максимум поднимут на смех. Во всех туалетах моё скромное имя фигурировало со всевозможными оскорблениями гомофобного характера. Люди оглядывались на меня, совершенно не стесняясь того, насколько по-дикарски они выглядели. Я идеальная мишень, я понимаю это. И то, как я одеваюсь, явно не идёт на руку моей репутации, но, честно говоря, я сам себя перестану уважать, если приду в школу и оденусь нормально. Не потому что сам так хочу, а только чтобы опровергнуть их слухи. Хрен на блюде. Я действительно выгляжу так, как мне нравится, и это не имеет ничего общего с моей половой жизнью. Молва катится снежным комом, и я убедился на себе лично, как же слухи могут распространяться, не имея под этим ни единого факта. Меня никогда не видели даже ни с одним парнем, но упорно говорили, что я трахаюсь со всеми налево-направо. Стоять рядом со мной - уже значит заразиться чем-то неподобающим. Я всеми силами делал вид, что мне поебать. Искренне и чистосердечно. Но в глубине души мне было невероятно обидно, что люди, которые даже не знали меня, тоже верили. И тоже шарахались. В то утро я снова посмотрел на себя в зеркало. Одна часть меня осматривала себя с удовольствием, ведь мне нравилось то, что я вижу. А другая, слабая часть, та, до которой крошечными шажками они пытаются добраться и уничтожить моё истинное «я», подмечала те вещи, за которые они могли бы зацепиться. Глаза накрашены, как у шлюхи. Джинсы в облипку. Рубашка светло-розового тона, как у типичного педика. Вся эта грязь хочешь-не хочешь копится в голове, и иногда воображение само подбрасывает её, разъедая самооценку. Поэтому, еще раз крутанувшись перед зеркалом, я оставил всё как есть и переодеваться не стал. Компания Ричи была из «нейтральных». Я не дружил с ними, но они меня и не доставали. Ровно как и не стремились вступиться за меня. Но в сфере последних событий это было даже положительно. Хоть мне иногда и казалось это странным. Вы ведь дружите с Ричи, а он на секундочку бисексуал. Ричи, возможно, не замечает, но я выхватываю моменты, когда забираю его из их компании и ловлю на себе взгляды. Я бросаю тень на Ричи, это видно из их лиц. И это подтачивает меня сильнее, чем мнения всех остальных школьников. Слышу шёпот за своей спиной, но к этому уже привык. Некоторые в лицо, некоторые в спину - у кого на что хватает смелости. — Всё в порядке? Странный вопрос, но он дежурный, поэтому я киваю. — Давай уедем куда-нибудь ненадолго? У тебя сколько ещё уроков? — спрашиваю у Ричи и надеюсь, что он согласится. Куда угодно, лишь бы подальше. — У меня ещё биология, — и через секунду, — но можем свалить прямо сейчас. Я всё равно не подготовился. Снова лишь киваю, хотя кинулся бы ему на шею за то, что понял. Однако проявлять такие знаки внимания лучше не стоит. Не хватало, чтобы и Ричи начали гнобить. — Иди в машину, я подойду через минуту. Отдает мне ключи и снова возвращается к компашке, видимо, чтобы сказать, что последний урок он прогуляет. Когда я прошу его тормознуть у дороги, машина плавно сворачивает и останавливается. Вокруг никого нет, и я, наконец, могу вдохнуть свободнее. Выхожу из машины и присаживаюсь на капот. Столько мыслей, которые хочется выплеснуть, но понимаю, насколько некрасиво будет вываливать всё на Ричи. — Хочешь? Он протягивает мне сигарету, но я отрицательно киваю. Не хочу, чтобы тошнило ещё и физически. — Помнишь, ты мне рассказывал про твою одноклассницу, когда вы учились в пятом классе? Ричи зажимает между губ сигарету, щёлкая зажигалкой, и хмурит брови, пытаясь вспомнить. — Та, которая поменяла четыре школы из-за того, что над ней смеялись. Тозиер смотрит на меня внимательно и кивает. Он помнит. Она и из его класса ушла спустя два года. — Дети думали, что она тупая и не может даже научиться читать, но... — Но у неё была дислексия. Я помню, Эдди. Почему ты вспомнил об этом? Потому что не хочу поступать как она. Потому что думаю о том, чтобы перевестись каждый день на протяжении трёх последних лет. Но сдерживаюсь, потому что понимаю, как это бесполезно. И потому что так я тем более буду один. Ричи-то останется доучиваться здесь. Потому что часто размышляю о том, как ей было тяжело. — Не знаю. Наткнулся на неё в инстаграме вчера. — А если по-честному? Поворачиваю к нему голову и даже теряюсь на секунду. И мне нужна эта секунда, чтобы решить - быть с ним откровенным или придержать всё в себе. — Меня так всё доебало, Ричи. Это если по-честному. Вдаваться в подробности совершенно не хочется, потому что это грязь. А его пачкать этим не следует. — Скажешь, я же говорил? — усмехаюсь и щурюсь от солнца. — Ты о чём? — Если бы я не дергал за хвост Генри, этого всего не было бы. Не знаю, что именно обсуждают друзья Ричи с ним, но сто процентов речь хоть раз заходила обо мне. И меня убивает этот факт. Что он тоже может поддаться этим сплетням. Когда так часто мусолят одно и то же – невольно начинаешь задумываться, а не правда ли это? — Мне наоборот кажется, что это случилось бы, так или иначе. Генри - отбитый отморозок, ему особый повод не нужен. Слишком гладкий ответ. Во мне начинает проигрываться голос мамы, который твердит: но ты ведь его спровоцировал. Веди ты себя прилично, тебя бы не трогали. Только правда в том, что люди доебутся в любом случае, каким бы ты ни был. Так лучше уж жить так, как тебе нравится, раз забрасывания камнями не избежать. Ричи выбрасывает сигарету и говорит то, что я так боялся услышать: — Почему тебе просто не быть чуточку скромнее? — Серьёзно? Значит, в этом всё-таки есть моя вина? — по привычке огрызаюсь в ответ и резко вскидываю голову. Чувствую себя, как перед нападением. В глазах даже темнеет от неожиданного гнева. Но больше всего от обиды. От кого угодно, но только не от Ричи я хочу выслушивать всё это. Всё, что я не высказал дома, самым пизданутым способом льётся из меня сейчас. Ричи совсем слегка приподнимает бровь, намекая, чтобы такой фигни я с ним не творил. Я мигом тушуюсь. Я забылся. Передо мной не мама. Ричи. И он же не причинит мне вреда? — Я говорю это не с целью проконтролировать. — Знаю, — почти неслышно перебиваю его, пялюсь в свои руки, опустив глаза. «У меня рефлекторно, Ричи», «Тебя я хочу обидеть в последнюю очередь». «Они пытаются залезть в мою голову и сбить с толку. Я боюсь, что сам начну верить в эти дурацкие слухи». Но всё это взрывается где-то внутри меня маленьким невысказанным вулканчиком, лавой обволакивая глотку. Закрывая мне рот. Перекрывая доступ к кислороду. Дерьмо. Просто дерьмо. — А потому что я беспокоюсь за тебя, — Ричи договаривает, а у меня в груди разрастается неприятное жгучее ощущение стыда. И полной потерянности. Он не заслуживает того, что я срываюсь на нём, но меня так несёт, что остановиться не могу. Это как будто сильнее меня. Неожиданно от его заботы становится так... тошно. Как будто я заслужил всю эту доброту, с которой не знаю, что делать? Как мне расплачиваться за обычное человеческое отношение? Я дикарь в этом. К такому я не привык. Сразу вижу подвох. — Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Это твоё упрямство пугает меня иногда. Слышу это так часто, но почему-то именно сейчас это звучит иначе. Словно и правда без умысла или выгоды. Сука, я такой ребёнок. Всего пара предложений, и я в слезы. Хотя, наверное, всё дело в нём. Умеет же Ричи бить куда следует. Своим спокойным, незлым тоном. Р а с п о л о ж е н и е. Ужасно хитрое чувство. Манипулирующее. — Вот умеешь же ты забить последний гвоздь, правда, — голос так малодушно дрожит, что мне мерзко от самого себя. Я моргаю часто-часто, и улыбаюсь ему, как ни в чем не бывало. С ним особенно хочется быть скотиной. — Ты со своей заботой, как кость в горле. Странно, но он не обижается. Хотя у меня было стойкое намерение оттолкнуть. Чтобы снова почувствовать себя хозяином ситуации. Чтобы эта вина ушла. Чтобы снова стать мразью, которой меня и считают, и расслабиться. Потому что тогда не ударят. — Да ты тоже недалеко ушёл. — Он откидывает своим привычным взмахом головы чёлку с глаз, и на одно крошечное мгновение я отмечаю мозгом, насколько грациозно было это самое обыкновенное движение. — Мы стоим друг друга. — Рич, я не хочу как все. Я не знаю, что значит, как все. Придвигаюсь к нему ближе, чтобы показать, что я уже не настроен так враждебно. Что впускаю в зону личного пространства. Ей-богу, чисто животные инстинкты. Осталось только потыкать мокрым носом, демонстрируя «извинение». Тозиер молчит и делает какие-то свои выводы. Просто пялится мне в глаза и ни слова не отвечает, как мне кажется, наказывает этой затянувшейся паузой. Я тоже делаю свой вывод. Самый очевидный для меня. — Тебе, наверное, ужасно стыдно ходить со мной. Вижу, как он недовольно хмурит брови, изображая вид, будто не расслышал. — Эта хрень мне не послышалась? — Да ладно тебе, — хмыкаю и отхожу от него, — я школьное посмешище. Не притворяйся, будто это не так. Он резко встает с капота машины и сокращает расстояние между нами до интимной зоны. И мне чертовски неуютно от этого. Особенно, когда парень на взводе. Но я не сдвигаюсь ни на шаг, хотя он почти что упирается в меня. Любишь нападать, говорю я себе, умей и держать удар, иначе всё это не будет иметь никакого смысла. И противник, а в данном случае, мой друг, не будет воспринимать серьёзно ни единого слова, что вылетает даже в порыве бешенства. С Ричи я всегда на равных. С ним эмоции долбят по-честному. Как сейчас. И мне нужно знать его честное мнение. — С тобой иногда бывает невыносимо, Каспбрак. И под «иногда» я имею в виду «почти всегда», но все твои заморочки, с которыми мне трудно мириться, явно не связаны с тем, что о тебе говорят. Это меня интересует в последнюю очередь. Мне внезапно тут же захотелось прибежать к нему на ночевку, как я делал это в классе третьем-четвертом. Когда ещё ничего этого не было, всё воспринималось через детские, наивные глаза иначе. Хочется снова ощутить то безграничное доверие сердцем именно того Эдди. Не зашоренного, не срывающегося, как сатана на всех, не язвительного по поводу и без в попытках выстроить защиту от собственных комплексов и страхов. Хочется прижаться к Ричи, когда я ещё не успел причинить ему боль всеми своими заскоками. Хочется вернуться в ту комнату и никогда её не покидать. Только там я ощущал защищённость, насколько вообще люди могут быть защищёнными. Возможно, я пожалею, но этот кусочек правды из меня так и рвётся: — Мне плевать на всё, что они говорят. Главное, что думаешь обо мне ты. «Насколько ты меня принимаешь» мне хочется добавить, но, наверное, это будет перегибом. Важно, чтобы он был другом. Чтобы не повелся на то, что шепчут вокруг безо всяких на то оснований. Мне хочется быть собой рядом с ним. А это, к сожалению, включает и мои заскоки. От некоторых я бы с радостью избавился, а некоторые даже я не до конца способен принять в себе. Но он должен быть рядом. Это железно. Как залог моего адекватного восприятия жизни. Ричи закатывает глаза. Смотрит на меня и качает головой, мол, у меня совсем шарики за ролики заехали. И с меня будто спадает камень. — Какой ты придурок, ну правда. Вот что я о тебе думаю, — тянет к себе за рукав, и через секунду я уже утыкаюсь носом ему в плечо. Его руки надежно обхватывают меня в кольцо и сжимают капельку сильнее, чем необходимо. Я понимаю и так, что он хотел показать этим жестом и внутренне уже дал себе тумака за то, что посмел засомневаться. Его запах вперемешку с кожаной курткой я хорошенько вдыхаю еще несколько раз, перед тем, как отклониться.