Как все

***

Завалиться к Ричи было его идеей. Родители допоздна на работе, домашку делать не нужно, а впереди выходные. И мне очень нужна была эта «передышка». Побыть с кем-то, с кем не нужно держать себя 24 на 7. С кем-то близким, кто не будет упрекать и осуждать, а просто наслаждаться моим присутствием. Ничего не требуя взамен. Всегда удивляло, сколько же барахла таит в себе комната Ричи. При желании можно откопать и поделки с младшей школы, и открытки родителям на дни рождения. Он почему-то всё это хранит и не выбрасывает. У меня, в отличие от него, относительный порядок и чистота. Включая от разного рода событий. У него даже фотки висят над столом, образуя неприхотливый уголок воспоминаний. Ричи умеет создавать уют. Не идеальный, не вычищенный до блеска и приторно правильный, а свой. Родной и близкий лишь ему. Прыскаю, когда узнаю на одной из фотографий над столом себя. Типичный маменькин сынок. Рубашечка выглажена, на голове пробор. Мне там 12 лет. А двенадцатилетний Эдди ещё даже не представляет, что его ждёт впереди. — Ты выглядишь иначе на этой фотке, чем сейчас. — Да неужели? — я прикладываю фото пятилетней давности к своему лицу для такого очевидного сравнения. Я и чувствовал себя иначе. — Я не только про образ. Ричи подходит ко мне и отнимает фотокарточку из рук. Я бы многое отдал, чтобы узнать, что творится сейчас в его голове. О чём он думает, когда смотрит на нас таких. — Взгляд другой. Более открытый что ли. И улыбался ты явно чаще. Поднимает на меня глаза и якобы для уверенности в своих словах «бегает» взглядом по моему лицу. Снова в точку. — Я редко пересматриваю фотоальбомы, — говорю, глядя прямо в ответ. Ностальгия пиздец жестокая штука. — Не очень люблю это занятие. Наверное, да. Действительно многое поменялось. — Можно спросить? Крутит между пальцев фотку, не сводя с меня глаз. Нутром чую, что мне не понравится его вопрос. — Валяй. — Тебе нравится то, какой ты сейчас? Тебе комфортно? По-настоящему. Спроси любой другой – я бы тут же выпустил шипы. Это такой распространённый вопрос, что плати мне за него – я бы уже давно разбогател. Я потратил слишком много времени, пытаясь ответить себе же на это. Разные люди спрашивали по-разному. Не у многих хватало такта подобрать нужные слова. Но то, как спросил Ричи, отличается от тех многих. Это не было попыткой выразить пренебрежение или омерзение. Он смотрел с искренним любопытством. Не я один пытаюсь сейчас забраться в чужую голову, чтобы узнать поближе. — Ты никогда раньше не спрашивал меня об этом. — Как-то не было повода. Сейчас, когда вся школа ежедневно трубит обо мне, как будто больше нет новостей, конечно. Я каждый раз подкидываю им этот повод с пылу-жару. — Я иду к тому, чтобы мне было комфортно. И этот способ самовыражения помогает мне. Это словно заявление. Попытка доказать, что я свободен делать то, что хочу, и мне всё равно насколько это совпадает с мнением большинства. Вижу, как Ричи достаёт сигарету и подходит ближе к раскрытому окну, чтобы покурить. Продолжает смотреть на меня, как будто я открою ему какую-то истину. Это не так. Это всего лишь моё мнение. Не все геи такие как я. По мне нельзя ровняться и судить обо всех людях нетрадиционной ориентации. У каждого из нас своя история и свой метод того, как вписаться в эти идиотские рамки общественности. Тогда как цель – избавиться от этих рамок. Не только в одежде – это мелочи. В самом отношении и разграничении как таковом. Нет никаких «мы» и «они». Все люди. И это такая до смешного простая истина, что мне странно, как это всё ещё является предметом дискуссии. Все хотят любить, все хотят быть услышанными. И все ужасно боятся оглянуться в один прекрасный миг и понять, что рядом никого. Если вдуматься, не так уж сильно мы отличаемся друг от друга. — Не могу отрицать, что часть фарса во всём этом есть, — добавляю и ловлю его удивлённый взгляд. Подхожу к нему ближе. Кажется, что так довериться проще. Он чуть расставляет ноги, чтобы мне было, куда стать. — То есть, иногда ты перегибаешь намеренно? — Я к тому, что есть в этом элемент игры. Защитная реакция у каждого по-разному срабатывает. У меня она такая. И когда я такой, мне комфортно, потому что это прибавляет мне уверенности. — Я понимаю, о чём ты. Я усмехаюсь и слегка качаю головой. — Ты другой. При желании ты вполне сможешь сойти за натурала. — Это было грубо, — он улыбается, но уверен, он понял меня правильно. — То, что я одеваюсь скромнее, не означает, что у меня нет таких же страхов, как у тебя. — Я не хотел тебя обидеть, — кладу руки ему на плечи. Когда он сидит, а я стою рядом – наши глаза на одинаковом уровне. Но мне всегда нравилась наша разница в росте. Это никогда не мешало чувствовать себя с ним «на равных». — Помнишь, когда я сказал своим, что парни меня тоже привлекают? — Они отреагировали вроде спокойно. Нет? «Сказал», конечно, громко сказано. Мама засекла его, целующимся на заднем дворе с парнем на два года старше. Ричин каминг-аут был добровольно-принудительным. — Они знали, что я встречался с девушками. И когда я сказал, что к парням чувствую то же самое, они не восприняли это всерьёз. Словно я поиграю, попробую и вернусь к тому, что нормально. Они не говорят, но уверен, что в их представлении, с возрастом у меня это пройдёт. Мама с папой ведут себя спокойно, потому что не чувствуют опасности. Я для них экспериментирующий натурал. — Это хреново, Рич. Ты пробовал их переубедить? Он выдыхает дым в другую сторону и иронично изгибает бровь. — А ты пробовал переубедить свою маму? Проще научиться летать. — Честное замечание. Ричи притягивает меня ещё сильнее, не замечая, как странно, должно быть мы смотримся со стороны. Сквозь тонкую футболку даже ощущаю биение его сердца. Ускоренное, будто за нами гонятся. — Вообще не хочу ни о ком больше думать. Я не знаю, что дёргает меня за язык, но говорю: — А выпить у тебя есть что? Будь в этой комнате ещё хоть кто-то, всё не выглядело бы так, как выглядит. Но во мне точно проснулся другой Эдди, тот, которого я прячу в самые тёмные глубины самого себя. К которому я даже не прислушиваюсь, потому что слишком опасные вещи он мне нашёптывает. Сейчас он взял контроль. Ричи снова затягивается и набирает полный рот дыма. Я смелею донельзя. Без приглашения прижимаюсь к нему между расставленных ног и сжимаю двумя пальцами его щеки, заставляя выдохнуть дым прямо на меня. С тихим звуком дым выплюхивается, обволакивая наши лица. Жарко как в парилке, хотя мы стоим прямо у открытой форточки. В это странное короткое мгновение всё сужается до его лица. Вижу только глаза и не могу себе даже позволить моргнуть, чтобы не спугнуть наваждение. — Уверен, что это хорошая идея? Он снова делает затяг, и меня перекрывает от того, какая чертовщина творится между нами. Почему он не прекратит это. Не отдёрнет меня, не укажет границы дозволенного. То, что я почти вжимаюсь в него и глажу руками по доверчиво разведённым ногам, совсем его не смущает. Как и то, что он чувствует мое желание. Он не боится меня, не шарахается, как остальные. Это очень непривычно. У меня ноги трясутся от того, как сильно хочется зайти дальше, попробовать больше. С ним. Ни с кем другим. Совершенно некстати вспоминаю, как Генри шарахнулся от меня, когда я сказал ему про стояк. Будто я чумной какой-то. Ричи же расслабленно держит сигарету и смотрит ласково. Только странный блеск в глазах, причину которого я не понимаю. — Мне нужно немного осмелеть, — говорю как бы в оправдание. Выпить просто необходимо, иначе мои нервы сдадут ещё раньше, чем я решусь просто его поцеловать. — По-моему, ты и так не робеешь. Ричи улыбается и, чтобы окончательно ввести меня в ступор, кладет ладонь мне на поясницу. Ещё никогда не испытывал я такого кайфа от банального прикосновения. Его рука крепкая, уверенная, это совсем не выглядит как случайность. Ощущение такое, что я уже выпил, хотя мы ещё даже не начинали. — Ты хочешь попробовать? Его голос проникает в голову, отупляя меня до такой степени, что даже не сразу соображаю, о чём он. Безумно хочу. Но я не про алкоголь. И как же страшно попросить его о другом своём желании. Страшно, что оттолкнет и укажет на дверь, и всё, что говорилось раньше, магическим способом потеряет свою важность. — Можно тебя попросить? — я шепчу ему куда-то в щеку, но громче говорить стрёмно. Будто таким тоном он меня точно не отругает. — Конечно. За стремительным стуком своего сердца едва различаю наш шёпот. Как же трудно подобрать слова. — Я доверяю только тебе. Пожалуйста, пойми, о чём я прошу, иначе я сгорю от стыда, если мне придётся говорить напрямую. Ричи замирает, и даже рука на моей пояснице прекращает поглаживать. Он молчит, наверное, с минуту, но за это время я уже успел проклясть свой язык десять тысяч раз за то, что он ляпнул. Даже посмотреть на него боюсь. Но деваться некуда. Я уже это сказал. — Действительно лучше выпить. Разрывает наше непонятное объятие и приподнимается с подоконника. Вижу, как волнительно у него пересохли губы от частого дыхания. Я уже почти готов забрать свои слова назад. Тозиер не кажется испуганным, скорее ошарашенным. И мне непривычно видеть его таким. — Я сейчас вернусь. Он покидает комнату и спускается вниз, оставляя меня одного на его территории. Когда он вернётся, я скажу, что пошутил. Что это дурацкий розыгрыш и что, естественно, я ни к чему его не принуждаю. Боже, о чём я только думал? Это единственный мой друг. Это вообще не стоит того, чтобы так рисковать. Если я поверну голову к столу, то увижу там ещё одну фотографию в рамочке с моего первого звонка. Ричи тогда шел во второй класс, и на правах старшего уже всё растрепал мне о школе. Мне даже не нужно смотреть туда - я знаю, что она по-прежнему там стоит. Каким, блять, образом всё свернулось не туда? Как мы пришли к тому, что я стою посреди его комнаты, в которой бывал сотни раз, и дрожу от волнения и непонятного трепета из-за одного его присутствия? Почему я уже не могу перестать думать о том, чтобы его поцеловать, прижать не как друга. Не могу выбросить из головы мысли о том, каково это было бы - быть с ним. — Возьми. Ричи подкрадывается слишком тихо, что я вздрагиваю. Хватаю стакан с золотистым напитком и отпиваю слишком много. Я об этом пожалею. — Что это? — спрашиваю уже после, хотя это не играет толком никакой роли. Главное, что жжет в горле и пахнет алкоголем. — Коньяк. Но я разбавил его колой, чтобы тебя не унесло слишком быстро. Ричи отмахивается от кудрявой чёлки и снова улыбается мягко, без волнения. Я делаю ещё глоток. Вот же чёрт. — Так и будешь стоять там? Присядь рядом. Хлопает рукой по кровати, а у меня ноги приросли к полу. И не скажешь, что пять минут назад я был гораздо смелее. Из ступора меня выводит смешок Тозиера. — Не бойся ты так. Бледный как смерть. Я ничего тебе не сделаю. Он ещё раз касается губами стакана, скорее для вида, и ставит его на пол, рядом с кроватью. Я сажусь и упорно смотрю перед собой. Ему в глаза это сказать трудновато. — Ричи, насчёт того, что я ляпнул... — Да? Он, в отличие от меня, смотрит напрямую. Сидит ко мне, развернувшись, и я чувствую, насколько иная атмосфера между нами. Только что я был готов рассказать ему всё начистоту, что бы он ни спросил. И мне никогда не было неловко рядом с ним. А теперь даже в его сторону глянуть боюсь. — Забудь, ладно? Сам не знаю, что на меня нашло. Говорю это на одном дыхании и снова вливаю добрячий глоток коньяка. Надеюсь, прокатит. Ричи хмыкает. Придвигается ближе и отнимает у меня стакан, который сам же и принес. — И тебе даже не интересно, какой мой ответ? Или ты уже все решил для себя? Поворачиваю к нему голову и чуть вздрагиваю от того, насколько он близко. Наши носы едва не сталкиваются, и меня снова окутывает аура его близости. Снова ощущаю бесконтрольное оцепенение. — Я сморозил глупость, и тебе даже не нужно на неё отвечать. Мне хочется сделать что-то, чтобы разрушить это напряжение между нами. Какой-то непринужденный жест, который вернул бы нас в колею дружбы. Хоть что-то, чтобы скинуть этот неожиданный жар ниже живота. Но я идиот, поэтому не придумываю ничего лучше, чем протянуть руку и сбросить парочку кудрей, чтобы мог видеть его глаза полностью. Моя рука замирает в миллиметре от его лица и, черт меня дернул, но я не смог удержаться. Зарываюсь рукой в его шевелюру, и хоть делал я это часто, сейчас это выглядит совсем иначе. Ощущается, как приглашение. Ричи первым накрывает мои губы своими. Не успеваю даже обдумать свои действия, настолько стремительно всё происходит. Просто отдаюсь на волю инстинктам. Губы мягкие. Кудряшки щекочут мне лицо, заставляя улыбнуться. Никогда ещё так близко я не был к нему. Настолько тянет обхватить его шею руками, прикоснуться к коже - и я делаю это. Когда спустя пару мгновений мне становится мало, хочу поцеловать глубже, поэтому приоткрываю рот пошире. Я сам не понимаю, что выстанываю, когда Ричи аккуратно скользит языком по моим губам. Но это настолько ярче, чем я вообще мог бы себе представить, что мне хочется ещё больше. Мне становится интересно, насколько сильнее может быть это ощущение. Забываю, что говорил минуту назад, и что Ричи Тозиер - мой лучший, блин, друг. Когда он притягивает меня к себе, я как тряпичная куколка тут же поддаюсь вперед и сажусь к нему на колени. Обхватываю его ногами и ощущаю, как он возбужден. Сама эта мысль настолько западает мне в голову, что ему может нравится то, что мы делаем. Что это не только «дружеская» помощь, а ему, так же как и мне, трудно удержаться от того, чтобы побыстрее уже перейти черту. Он не скромничает и уверенными, властными движениями кладёт руки на спину, съезжает то ниже, то выше, и чувствую, что ждёт моего одобрения. В сантиметре замирает от моих ягодиц, но не прикасается. Как бы последний шанс отмотать назад. Право уйти и прекратить то, во что мы ввязались. В штанах становится практически больно, так сильно узкая ткань обтягивает ноги. И если он не дотронется, то я помру прямо сейчас. Внезапно меня отталкивают так резко, что даже опомниться не успеваю. Не понимаю, что я сделал не так, когда слышу топот ног на лестнице, и до меня доходит. Родители Ричи вернулись с работы гораздо раньше, чем предполагалось. И, слава Богу, у Тозиера соображалка работает быстрее. За секунду до того, как дверь открывается, мы успеваем отлипнуть друг от друга, поэтому, когда заходит его мама, её психика спасена. Ужасно завидую Тозиеру в том, что он никогда не краснеет. Мне же так неловко, что едва сдерживаю лицо. Кажется, тут не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что происходит. Но мама у него деликатная. — Эдди, здравствуй. Я не знала, что ты здесь. Ричи подходит к ней и целует в щёку. Он едва сдерживается, чтобы не разоржаться. Только грудь часто вздымается, если присмотреться. — Здравствуйте. Я уже ухожу, так что. Не буду мешать. Наверное, выгляжу я клиническим долбоёбом, но мне просто необходимо сбежать отсюда. Как бы странно это ни смотрелось. — Тебя проводить? Ричи как ни в чём не бывало кивает мне, но стоит мне глянуть на него, как сразу же вспыхивает перед глазами всё, что мы делали минуту назад. Если и роятся в его голове подобные мысли, их я не вижу. — Нет, я напишу тебе позже, — зачем-то говорю ему, хотя знаю, что сегодня явно мне нужно побыть одному.