Коллекция птичьих глаз

Что-то упрямо стучится в мой разум, пинает и пинает одну её точку, настойчиво окликает где-то за затылком, мол "Ран, обернись! Ты упускаешь что-то важное из виду!" Пинки превращаются в голос - высокий, ребяческий, беспечно-эмоциональный. А в тот момент, когда мне кажется, будто у меня сейчас перехватит дыхание от пришедшего понимания, кому он принадлежит, перед глазами проясняется. Вдалеке, из-под лезущих в глаза зарослей вижу птицу. - Гляди! Гляди, какие глазищ-ща! - в детском шёпоте, что смешивается с шумом шуршащей летней листвы, сквозит восторженный азарт. Маленькая ладошка сжимает цветной карандаш, усеивая полотно бумаги размашистой, грубой штриховкой. Я наклоняю голову, выглядывая из-под нашего убежища (Пока мальчишка и вовсе распластался животом на траве), чтобы было лучше видно, и гораздо более, чем чернеющие маленькими угольками глаза, похожие на пуговицы волчьей ягоды, моё внимание привлекает длиннющий изогнутый клюв цвета спелого апельсина. - Это - лесной ибис, - деловито бормочет Хару и кивает мне пару раз, мол "Запомни", - Это очень важно. Я не спорю с братом. С видом выполнения секретного задания упорно вглядываюсь в лысую, сморщенную, розоватую голову птицы, словно накинувшую поверх насыщенно-чёрного оперения маску, и повторяю несколько раз про себя название, чтобы то отпечаталось в памяти. "Лесной ибис". Важно для него - важно и для меня. Хлопанье крыльев. - Эээ!.. Улетел... - ноюще восклицает ребёнок. Я всматриваюсь в отдаляющийся образ птицы, пока та не превращается в чёрную точку на небосводе, потом, встрепенувшись, оглядываюсь: младшего брата рядом нет. Картинка леса начинает плыть. Оборачиваюсь на отдалённые звуки - голоса бабушки и деда. - Ран! Непослушная девчонка, опять привела Хару-чан в чащу. Ну почему ты никогда не думаешь о нём?! А если с ним здесь что-нибудь бы случилось, - но две фигуры, улыбающиеся мальчику, слишком далеки, чтобы столь отчётливо их слышать, они даже не смотрят на меня. Харуки оборачивается в мою сторону, шевелит губами, потом будто хочет жестом позвать за собой (Обо мне он никогда не забывал), но старческие руки - женская и мужская - обхватив маленькие ладошки, ведут его за собой. Хочу крикнуть ему, - не им, а только брату, - мол, "Подожди! Не оставляй меня здесь одну!". Фигура его вдалеке размывается, а зрачки мои бегают в панике до тех пор, пока не натыкаются на оставленную вещицу. Тянусь к ней. Края у толстенного блокнота исчирканы карандашами, вылезшими за края страниц. Что-то успокаивающее теплится в душе, окутывает греющим коконом понимание, что мальчишка ведь не оставил меня, вот он, здесь, в моей руке! Его мысли и чувства - здесь! Я замираю. И как я сразу этого не заметила? Мою тонкую детскую ручонку, держащую блокнот с коллекцией рисунков маленького брата, вокруг запястья обхватывают грубые мужские пальцы. Поднимаю голову, внутренне словно вся каменея, и сглатываю. Высокий ворот тёмного плаща, широкие поля соломенной каса, узкая полоска лица в обрамлении прядей волос цвета вороньего крыла. Глаза с тяжёлым, давящим взглядом, яркие, как и мои собственные. Три томоэ в одном, второй похож на четырёхконечный сюрикен, которые я видела в книжках. Низкий баритон: - Выбрось уже это, Ран. Резкая боль прошибает запястье. Давясь собственным криком, я в ужасе смотрю, как из сломанной руки выскользает стопка рисунков, стремительно падает вниз и растворяется в пропасти. Хару... Широко распахиваю глаза на резком вдохе, но вижу перед собой лишь безлюдный лес. Сердце колотится даже ярее, чем с залитых кровью пейзажей, ставших уже моими постоянными ночными гостями. Ветер колышет заросли вереска и зелень древесной кроны. Два тёмных пятна вдруг вырываются из решётки ветвей, яростно хлопая крыльями. Пара птиц, будто выпорхнувших из моего сна, - думаю я. Лицо маленького брата всплывает перед эмоционально-иссохшимся взором, и рука моя, подобно дряхлой руке старика, рефлекторно тянущейся к костылю, бессознательно нащупывает блокнот под тканью сумки. Разве что рисунки в нём не Харуки, а мои. Касаюсь ладонью лица, пытаясь стряхнуть с него сонливость. Смыкаю веки и вижу перед собой пару проклятых глаз. Хочется в раздражении бросить в них чем-нибудь, будто от этого повисшая в сознании картинка зайдётся рябью и потеряет различимый облик. - Чёртов Ичизокугороши... Хотя бы до вступления в Акацуки оставь меня в покое. Странный сон. И что это могло бы значить? Он так и не выходит у меня из головы на пути в Коноху. Возможно, именно по этой причине первым местом, которое я решаю посетить, оказывается не компания Жабьего Сэннина. Ещё задолго до прибытия в деревню начинаешь чувствовать тот громадный купол, в котором, словно в тончайшем мыльном пузыре, лежит деревня. Прилегающую местность за её пределами беспристанно прочёсывает патруль, - об этом меня уже предупредили. Вскоре по приближению к границе барьера мне приходится поубавить шаг, выжидая момент, и, когда в нужном мне радиусе никого не оказывается, я сосредотачиваюсь на печати по другую сторону. Концентрирую чакру. Тело моё расщепляется, картинка перед глазами плывёт, потом восстанавливается вновь уже совсем в ином виде - не громоздкой, бесполезной стеной, вышащейся надо мной на многие десятки метров, а плотным переплетением разросшихся кустарников. Ступаю на рыхлую почву и вскидываю взгляд вверх. Под низким, оплетённым шалью из паутины скатом крыши, низким настолько, что я легко могу дотянуться до него рукой, виднеется маленький прямоугольный бумажный лист, оставленный шпионом. Срываю его со стены, морщась от пыли, что летит в прорези маски, и наблюдаю, как иероглифы использованной печати бледнеют, а затем и исчезают совсем. Отлично. Теперь нужно узнать, где я. Где-то за шапками деревьев виднеется высокий край стены, обитой деревом цвета ржавых листьев. После нападения змеиного саннина слухи ходили о поистине колоссальных повреждениях, но кривой овал её оказывается почти до конца отстроен. Я прохожу вдоль длинного, старого строения, кажется, складского помещения с массивным проржавелым замком. Штукатурка на его стенах потрескалась, а при малейшем прикосновении к одежде липнет грязь, заставляя меня брезгливо оттряхиваться. Ни одного источника чакры поблизости нет. Патрульные на стене даже не шелохнулись после моего проникновения, но радоваться ещё рано. Прыжком опускаюсь на многолетнюю белёсую пелену пыли металлического ската, чтобы оглянуться: искомое строение и впрямь в десяти минутах ходьбы прячется в пышности кронов, лишь макушка храма едва выглядывает из зелени. Но. Когда я достигаю его, перед высокими тории с изображением фамильного герба мне вдруг становится не по себе. Иррациональное, приподнятое состояние воодушевления заволакивает голову вблизи святынь, возникает ощущение, что к дверям храма передо мной прикасались Боги. Но чужая память слишком давит на виски. Вокруг здания всё поросло сорняком, каменный торо при входе опрокинут, а углы забиты прошлогодний жухлой листвой. Прохожу в главный зал, до самого конца терзаемая сомнениями, что нужная техника сработает. Обязательно ли являться обладателем шарингана, чтобы там, под седьмым татами каменная плита, обёрнутая запечатывающей формулой-паролем, сдвинулась с места? Помню всё до мельчайших деталей, когда технику использовал покойный Фугаку. Повторяю её в точности и под медленный скрежет каменных пластин облегчённо прикрываю глаза. Воздух внизу спёртый. Зажигаю факел. Спускаюсь. Фамильные гербы, стены, расписанные потускневшей краской, выщербленные края пустой скрижали. Я провожу рукой по её гладкой поверхности, но вижу лишь отпечаток ладони на мутном слое пыли. Больше - ничего. Нервозно оборачиваю голову, прекрасно понимая, что в помещении больше никого нет. Настойчиво зудит ощущение, будто затылок мой буравят взглядом. Но дело в ином. Там, где-то за моей спиной несколько лет назад сидел Он, слушал накал повстанческих речей, думая совсем не о них. Вижу лица его соклановцев в таких деталях, будто это было вчера. - Тц! - свободной рукой я хватаюсь за голову, чтобы та не раскололась на части. Я здесь не за этим. Как я и думала, ещё на середине лестницы мои сенсорные способности как отрезало: стоит лишь ступить за плиту - оказываешься в мощном барьере, скрывающем источники чакры. Я в Конохе ещё появлюсь, и предосторожность не помешает. Устанавливаю факел на держатель и в неприметном углу с десяток минут вожусь с установкой пространственной печати. В этой деревне есть техника, превосходящая её во всём, и я стараюсь заранее не тешить себя надеждами, что когда-нибудь и изобретением Четвёртого смогу овладеть. Иероглифы по окончанию работы сливаются со стеной. Я разминаю шею, оглядывая помещение перед тем, как уйти. Чужие воспоминания бередят меня. Могу ли я сопереживать всему, что вижу, когда картины из чужой памяти так настойчиво и так безжалостно режут собственные мысли? Ха-ха... проникнись этим, Ран, и почувствуй, как личность твоя рассыпется. Что за вздор! Чужие судьбы меня не касаются. - Чёртов Ичизокугороши, - повторяю я сквозь зубы. Учиха Мадара, Учиха Итачи и Пэйн - три человека, у которых есть силы заставить меня вступить в эту организацию, втянуть во всё то, чего я никоим боком не хочу касаться (Они, я думаю, вполне справились бы и без меня). А если эти проклятые глаза, техникам которых я могу противопоставить лишь своё бессилие, будут ещё и являться ко мне в кошмарах, я возненавижу тебя, Учиха, задолго до того, как чёрный с кровавыми облаками плащ облачит мои плечи. В Конохе ранее я была лишь пару раз - всё-таки, в такие места часто я стараюсь не соваться. Пейзаж деревни не выгравирован у меня в памяти детально, но кажущаяся неуместной оживлённость заставляет задасться вопросом даже меня: Сколько прошло после нападения?.. Всё отстроено вполне неплохо. Облепленные тёплым цветом здания с пушащейся между ними листвой. Многолюдно, но шумными улицы не назовёшь. Спокойно. Мирно. Беспечно. Оглядываю деревню чуть смазанными на беге взглядами с высоты черепичных крыш и мне начинает казаться, будто за последние года ничего здесь не поменялось, лишь зрачок подпольного информатора в этот раз прикрыт лёгким прищуром в циничном пренебрежении: в прошлый свой визит сюда система Скрытых Деревень ещё вызывала у меня интерес. Хвостов за мной не увязывается. У меня уходит довольно много времени, чтобы понять, куда я направляюсь, и лишь когда широкие, бледно-красные цилиндрические уровни резиденции Хокаге начинают выделяться из пейзажа, я замираю в тени между зданий и недовольно цокаю. Первым делом мне нужно было найти Его. Что меня заметят до встречи с Ним шанс почти ничтожен, но даже он рождает во мне опасения. Я подбираюсь ближе, нахожу безлюдный уголок и принимаюсь ждать, вскоре, впрочем, бросая это дело под давящей нервозностью и невозможностью отвлечься. Сколько Он там уже? Полчаса, больше? Создаю клона. Раз я здесь, грех - не накормить хоть немного своё любопытство. У близлежащей окраины деревни чудовищные запасы чакры перетекают где-то в глубине мальчишеского тела. Джинчурики лениво переставляет ноги, безучастно, словно по бордюру, одной ровной линией вышагивая совсем по краю одной из невысоких крыш. Руки лежат в карманах неказистого, приторно-яркого костюма, плечи напряжены, а прикованный к черепице под подошвами взгляд спрятан в тени хитай-ате и волос, торчащих в стороны подобно кривым-косым изображениям лучей небесного светила на детских рисунках. На губы под маской ложится лёгкая ухмылка - старательно отгоняю её. - Чего вид такой понурый? - стараюсь сделать тон голоса как можно более дружелюбным, но фразу приходится почти прокричать - сложно сказать, что выходит в итоге. Пацан с опозданием в секунду поворачивается на звук перед тем, как спрятать в тени ладони глаза от слепящего солнца. Я избавляю его от надобности вглядываться в очертание верхушки соседнего дома - мгновение, шорох плаща, вскинутого за полы ветром, и ступни мои опускаются на хрупкую черепицу в паре метров от мальчишки. Тот рефлекторно отшатывается от меня и заметно напрягается. Слегка щурит веки. Солнце бьёт в глаза, прозрачные, как горный родник. Я выпрямляю спину из полусогнутого положения и приподнимаю перед собой ладони, негромко хохотнув, - Ты ведь - один из детишек, сражавшихся с Забузой-чан, да? Будь он жив, наверное, попытался бы прирезать меня за такое обращение. - "Чан"... - повторяет пацан. Потом, ошалело разинув рот, оглушительно вскрикивает, - "Забуза-чан"?! "Чан"?! Да он чуть не убил нас, даттебайо! И Какаши-сенсея, и Сакуру-чан, даже этого придурка Саске... - джинчурики неожиданно затыкается. Я замечаю, как на последнем имени с силой сжались его зубы. Брови вздрагивают, но через пару секунд мелькнувшая на лице злость разглаживается, будто тревожащая мысль сменилась новой. Озадаченно хмурясь, мальчишка пристально вглядывается в мою маску, словно на неё налипла грязь, становится даже неловко, - А ты вообще кто такая? - Да я... просто жду кое-кого, кто должен скоро прийти сюда, - он окидывает взглядом небольшую совсем крышу, которую сложно словесно обозначить опознавательными знаками, всю окружённую то тут, то там стекольными бликами окон. Даже для дружеской встречи далеко не идеальное место: никаких заведений вблизи нет, пейзаж сер и даже ни одного парка не раскинулось поблизости. Медленно возвращает внимание ко мне, - Подумала, чт... - Он должен прийти прямо сюда? - перебивает пацан, указывая пальцем на поверхность под ногами, скептично щурясь и глядя на меня так, будто я совсем глупость сказала, - М... - Да, - с нажимом говорю я, под маской раздражённо хмуря одну бровь, - Прямо сюда. Тот закидывает руки за голову. Признаться честно, немного иначе я представляла его. Эмоции на лице мальчишки кажутся поверхностными. Его действительно что-то гнетёт или я промахнулась в ожидании увидеть недальновидного, неунывающего оболтуса? В этот момент вспоминаю, что, только появившись в деревне, ещё даже не успев сделать шаг в сторону квартала Учиха, чувствовала источник чакры джинчурики и ещё три рядом с ним; один почти сразу же испарился, сменившись новым, очень хорошо уже мне знакомым. - Ну! - нетерпеливо бурчит пацан, - Чего тебе надо от меня, даттебайо? Воссоздаю в памяти момент, в котором я была слишком увлечена печатью, за секунду до этого перенёсшей меня внутрь купола-барьера, и почти с уверенностью отмечаю про себя: в тот момент мальчишка дрался. - По стране гуляет слух, будто "этот придурок Саске" одолел в бою одного из семи мечников, - бросаю я догадку, своеобразную лакмусовую бумажку, пытаясь раскопать среди сотен источников чакры вокруг именно тот, что ранее заметила рядом с джинчурики. Мышцы тянут уголок его губ в сторону, а подбородок недовольно выпячивается. Мне хочется усмехнуться. Понятно, так это был он. Младший из почти развалившегося клана в километре от нас сидит где-то в ветвях, согнув в коленях ноги, и не двигается. Такое себе заочное знакомство, - Да и вообще - за прошедшее время довольно много слухов наплыло вокруг этого инцидента. Никто не ожидал, что один из семи мечников сдохнет так просто, защищая чей-то увесистый кошелёк, - задумчиво тяну я, не сдержав шершавого налёта раздражения. Мальчишка утыкается взглядом в черепицу, а я, наоборот, пространно вперяю в глубокое небо. Что за глупость... Когда я только узнала о смерти мужчины, всё внутри тоскливо сжималось, но в сухом остатке осталось лишь непонимание. Чем мечник вообще руководствовался в тот момент? Чёрт возьми! Эти его принципы, сломленные так невовремя и так нелепо, - И с ним же был его пёс, который должен был в случае чего его прикрыть. Что за ерундой они оба во время боя занимались, ума не приложу. - Ты... - глухо бросает пацан. Лицо его опущено, как и детские жилистые руки, облепленные мазолями и ушибами, сжатые в кулаки с такой силой, что костяшки пальцев белеют. Поднимает на меня глаза, полные горящей враждебности, и яро выдаёт, - Ты вообще ничего не знаешь, чтобы так говорить о них! Ты не знаешь, за что они сражались, даттебайо! Мне очень не нравится, когда со мной разговаривают на повышенных тонах. Я делаю несколько беззвучных глубоких вздохов, пытаясь усмирить в себе желание с ноги впечатать мальчишку в стену, и из прорезей маски лишь наблюдаю за ним, с вызовом глядящим на меня исподлобья. Кого он защищает? Людей, что умерли от рук его сокомандников? "Ты не знаешь, за что они сражались". Ха-ха! Уж я-то знаю, за что последние несколько лет сражался Забуза. Но погиб он явно не за это. Пытаясь выровнять голос, я опираюсь ладонями о колени и слегка наклоняюсь к нему, словно к ребёнку малому, хотя джинчурики ниже меня всего на полголовы. - Тогда расскажи мне. - С чего мне тебе что-то рассказывать? - хмуро бурчит он. - Ну как же?.. - притворно удивляюсь я, - Тебя ведь так задевает моё невежество, - хотя правильнее сказать "бестактность", - по отношению к истории их смерти. Неплохо было бы узнать всё от, так сказать, действующих лиц. Хоть времени уже и прошло достаточно... Секундная вспышка. По мыслям словно пробегает лёгкий наэлектризованный заряд, память что-то укалывает, и новое воспоминание прорисовывается среди последних прожитых минут. Лента широких стёкол, окружающих кабинет Хокаге, из-за яркости улиц играющих роль полупрозрачных зеркал. Несмотря на это, фигуры в помещении вполне можно разглядеть: за спинкой кресла мелькает светловолосая макушка, кисти, пару раз отрывающиеся от стола в экспрессивной жестикуляции, а чуть поодаль - мужчина, прислонившийся к стене. Плечи его приподняты, обёрнутые в наручи руки сложены на груди, губы двигаются то еле заметными, мерно текущими фразами, то заходятся в разгорячённом накале разговора. Надеюсь, он не будет настроен ко мне слишком враждебно, когда узнает, что я проникла в Коноху. В последние секунды, когда плащ мой оказывается под потоком солнца, на лице Гама Сэннина на мгновение мелькает ироничная улыбка, - хороший знак. Усталый выдох. Мужчина проскальзывает беглым взглядом по ярким пятнам крыш за окном и останавливается на кресле, а затем вдруг затыкается на полуслове и обеспокоенно возвращает внимание к городскому пейзажу. И без того серьёзное лицо ошеломлённо застывает. За мгновение до того, как Хокаге разворачивается в кресле к окну, мой клон указывающим жестом отводит руку в сторону и растворяется облачком дыма. Я предвкушающе облизываю пересохшие губы. Смаргиваю. - Я могу обменять эту информацию на ту, что интересует тебя. Задашь мне один вопрос, разве что, чуть позже, - я сажусь на полотно черепицы, разгорячённое летним солнцем, и скрещиваю ноги; в плаще это не очень удобно. С моих губ слетает довольный смешок, - К тому же, Джирайя скоро появится здесь. Думаю, у нас есть пять минут на твой рассказ. Точнее, надеюсь на это. - А-а-а?! Эро-Сэннин? - восклицает он, удивлённо распахнув веки. Потом поджимает губы то ли разочарованно, то ли брезгливо (С чего бы?). Кривит лицо, звонко хлопнув по нему пятернёй и гнусаво бормочет, - Так и знал, что Эро-Сэннин общается со всякими странными личностями, даттебайо... А? - потом вглядывается в прорези маски, слегка хмурясь, но вид его выдаёт скорее озадаченность, чем злобу. Оживлённо начинает, - Эй! Постой-постой, а на что ты можешь обменять её, например? Хм... что же мне нужно?.. Так-так... - на секунду вскидывает взгляд к облакам, задумчиво касаясь подбородка. Потом вдруг бесцеремонно указывает на меня пальцем, словно предъявляя обвинение, - Погоди, а откуда мне знать, что у тебя есть то, что мне нужно? - Ну, на то велика вероятность. Это моя работа, Наруто-кун. Мальчишка вдруг застывает, абсолютно не меняясь в лице с пару секунд, а затем вдруг панически хватается за голову и оглушительно взвывает: "Она даже знает, как меня зовут, даттебайо! Ты кто вообще такая?". У меня на это уже не первый раз за прошедшие минуты норовит задёргаться глаз. Он - совсем дурак? Я дала понять, что в курсе, кто он такой, только появившись в поле его зрения. Да и разве имя его не известно каждому в деревне? Но этот импульс вдруг сменяется новым; пацан, довольный, кидает догадку: "Наверное, это потому, что я такой великий ниндзя." Рассказ мальчишки - каша скучнейшая. Начинается с ворчливых упоминаний грубости старика-инженера, от которого дико разило спиртным. Потом во всех красках пацан описывает мне, как по пути Саске-бака был ранен в бою, пока сам Наруто, заметив вражескую скрывающую технику стихии воды, вместе с учителем отважно сражался с Оникьёдай. Разве всё было так? Потом он путается в своих же словах и начинает перечислять всё по новой. Рассказчик из него, как ни посмотри, никудышный, - раздосадованно думаю я и напоминаю ему: "Пожалуйста, кратко, Наруто-кун". Но мои просьбы отметить только самые главные моменты и бой с мечником слабо помогают. - А потом, а пото-ом Саске кинул мой Каге Буншин, превращённый в огромный сюрикен и... так, стоп, или это было до, - задумывается пацан. Я раздражённо вплетаю пальцы в пушащиеся на жаре волосы, откидывая их назад. Знакомый источник чакры мелькает поблизости. Запрокидываю голову. Нашёл-таки. - Йо, Наруто! - голос у мужчины бодрый. За спиной слышится, как опускаются тяжёлые ступни на черепицу, и, постукивая деревянными гэта, один из Великой Троицы направляется к нам. - А? Эро-Сэннин? - Я вообще-то хотел обсудить с тобой кое-что, - торопливо бросает мужчина, - Но у нас тут срочный очень взрослый разговор. - "Очень взрослый"? - переспрашивает мальчишка, непонимающе склонив голову набок. Потом в глазах его что-то мелькает. Пацан сконфуженно вскидывает брови, глядя на учителя без капли уважения, - Опять Вы за своё, Эро-Сэннин. Тот бурчит в ответ что-то вроде: "Просил же не называть меня так хотя бы на людях", но его это сейчас, кажется, не шибко волнует. Я выдыхаю и поднимаюсь на ноги. Поворачиваю голову в сторону мужчины, и в этот момент от нашего присутствия остаётся лишь убегающий с крыши ветерок. Пытаюсь разглядеть выражение его лица, но у меня это не выходит: Гама Сэннин движется быстро, с глухим стуком отталкиваясь от крыш несгибаемой и навряд ли хоть сколько-нибудь удобной обувью, опережая меня и стремительно высвобождая из ступней чакру. Вскоре он останавливается так же резко, как и сорвался с места, совсем на краю широкой, плоской крыши. Старым здание не выглядит, но источников чакры внутри я не ощущаю. На полусогнутых ногах я опускаюсь на огибающий крышу-террасу металлический заборчик чуть поодаль, не рискуя подходить близко. Мужчина разворачивается и пронзительным, давящим взглядом из-под нахмуренных бровей впивается в дешёвую белую маску. - Занятный пацан, вся душа наизнанку, - бросаю я в привычно-провальной попытке разрядить обстановку, разрывая зрительный контакт и будто бы заинтересованно поворачивая голову в сторону, с которой мы пришли, - Правда туп, как пробка. - Сделаешь хоть что-то против деревни - я тебя убью, - голос замогильный, слова произнесены медленно, почти по слогам. Я сглатываю, гаргульей застыв на металлической перекладине, словно боясь разрушить любым шорохом фоновой шум. Но среди голосов цикад и далёких детских выкриков, обрывочно достигающих слуха, не слышно чужой поступи: чакра шиноби не сдвигается с места. Я никогда его не видела таким. Даже вечером того дня, когда сдохла глупышка Миттян (Догадывался ли он о её смерти?). И даже в ту первую нашу встречу в Оцу, мимолётно проскользнув мимо него и Гакуё, лицо этого человека можно было описать разве что погружённым в крайнюю степень серьёзности, но сейчас - в низком, с хрипотцой голосе сквозила решимость: он сделает это, не моргнув и глазом, - Как ты проникла в деревню? - Барьер у вас на редкость херовый, - всё так же не поворачивая головы, цежу я, коря себя за несдержанность. Стараясь не ощитиниваться в ответ, глотаю нервозный вздох, - Скажу прямо - я кое-кого ищу и надеюсь, что Вы поможете мне в поисках. - Не больно-то разумно проникать в деревню из-за этого. Слишком пренебрежительное отношение к статусу скрытной подпольной организации, не считаешь, м, Макиэ? - Но это - самый быстрый способ. - И ради чего же, мне интересно. - Ваш дорогой "оступившийся товарищ". Я надеюсь восполнить часть пробелов о местах, в которых он мог бы скрываться. В свете последних событий, выйти на него стало проблемой. - М? - звучит... удивлённо? Кажется, просьба и впрямь оказывается для него неожиданной. Какие варианты поводов появиться здесь Информатору из Оцу он уже успел набросать? Почти минутная пауза, шумный вздох. Шершавый смешок. - А ты хороша шутки шутить, Макиэ-чан. - Что? - вяло раздражаюсь я. Поворачиваю в его сторону голову перед тем, как опустить ступни на поверхность крыши. Подбородок его чуть вскинут, губы приподняты в привычной полунасмешливой манере, морщина на переносице разглаживается, и брови ползут вверх, рождая на немолодом лице выражение, с каким глядят на нашкодившего ребёнка: укоряющее и снисходительное. Но, приглядевшись, замечаешь, что в резком взгляде всего этого нет. - Люблю смелых, решительных женщин, но то, что у члена организации, торгующей нелегальными данными, хватило наглости заявиться в Скрытую Деревню и требовать засекреченные данные о её нукенине, меня совсем не радует, Макиэ-чан. - Я не требую, - поправляю я, - А предлагаю обмен. В чернильных глазах - немой вопрос, замутнённый сомнением. Достаю из кармана приготовленный ранее свиток. Такое же светлое деревянное основание, тёмно-оливковая поверхность бумаги, как и несколько месяцев ранее. Я поворачиваю маску почти до затылка, та тянет грубую ткань плаща, роняя на плечи капюшон, и яркий поток света застилает зрение. Напряжённо поджав губы, показательно подбрасываю крохотное хранилище с печатью призыва. Вряд ли Гама Сэннин мог забыть, что находилось в свитке, который он в прошлом проносил с собой не один день. - Из-за проблемных ребят, о которых мы с Вами уже говорили, приходится искать сотрудничества даже с такими подозрительными личностями, как Ваш бывший напарник, - осторожно начинаю я, и впрямь абсолютно не испытывая восторга от подобной перспективы. - Я бы на твоём месте тщательнее подбирал союзников, - неодобрительно отмечает мужчина, - Хоть я и удивлён, что Информатор из Оцу вдруг собрался выбрать сторону, к которой хочет примкнуть, - я недовольно кошусь на шиноби. Тот, нацепив на губы секундную улыбку, в шутливо-извиняющейся манере приподнимает руки ладонями в мою сторону. Потом взгляд его вновь серьёзнеет, переплывая куда-то за мою спину, - Если бы Пять Великих Стран обладали о них подробной информацией, могли отслеживать их действия и... - Что? - ошалело перебиваю я. Веки мои нервозно вздрагивают. Порываясь отмахнуться от его слов рукой, я вскидываюсь, - Даже если данные о них я смогу передать через Вас, не раскрывая своей личности... Чёрт, если Пять Великих Стран вдруг окажутся осведомлены, долго не нужно будет думать, откуда здесь ноги растут! Акацуки вряд ли тупостью отличаются. Просто идиотизм!.. Сперва умрёт Гакуё, следующей на очереди буду я, и вся сеть Хагурума станет недействительной! Ни до какой слежки за Акацуки даже и не дойдёт. Он вообще понимает, что несёт? Да и вообще... Как долго сможет просуществовать Хагурума, если о ней будут знать все? - Не забывайся, Макиэ, в военном пункте одной из этих стран ты сейчас находишься, - надавливает Гама Сэннин. Я фыркаю и только было открываю рот, чтобы вновь зайтись раздражённой речью, как взгляд мой цепляется за свиток в своей же напряжённой, с побелевшими костяшками на пальцах, кисти. Минимум конфликтов, Ран! Гневно и обессиленно, с силой я сжимаю зубы. Сажусь на металлическое ограждение, раскалённое палящим солнцем, зачёсываю волосы назад, но голова моя опущена, и те падают обратно на лицо. Глухие шаги. Деревянные гэта медлительно постукивают по каменистой поверхности, как традиционный бамбуковый фонтанчик. - Вспыльчивость тебе не к лицу, - замечает Гама Сэннин. Хочу бросить в ответ "Заткнись", но молчу. Краем глаза замечаю, как в метре от меня мужчина кладёт локти на металлические перекладины, опираясь на них спиной. Порыв горячего, душного ветра, шурша, пробегается по древесным кронам, покалывает пылью и крупицами мелких камней голые лодыжки, настойчиво пытается разметать в стороны пепельные пряди волос. Лицо моё, под маской успевшее покрыться испариной, обдаёт лёгкой, кажущейся неестественной прохладой. - Фух! Ну и погодка!.. - Я не стану так опрометчиво подставлять под удар ни Хагурума, ни себя. К тому же, Акацуки могут воспринять это как первый ход с вашей стороны, - уже спокойнее говорю я, между тем прекрасно понимая, что у этого человека имеются все основания попытаться захватить меня сейчас и забросить в клетку к их знаменитому командиру отряда допросов и пыток. Никаких представлений о моих способностях у мужчины нет. Он боится, что я могу нанести урон деревне, если завяжется бой? А может, надеется, что Информатор из Оцу может оказаться полезным для него в будущем? Я бы совершенно точно не сунулась сюда, не знай я заранее, чем обернётся встреча с ним. Лишь это и рождает шаткое спокойствие под моими ногами. - Да-да, - лениво отзывается он таким тоном, будто ждал подобного ответа, и это меня задевает. Я цокаю. - Даже если пытаться воплощать Вашу идею, считаете, что остальные страны вообще станут слушать? - Пусть и не без своих минусов, но у Конохи сложились доверительные отношения с Суной, к тому же... - Это я понимаю, - резче, чем нужно, перебиваю я, - И политика нынешней Мидзукаге располагает заочно приписать Кири к числу ваших союзников. Но ни гордый и вспыльчивый Райкаге, полагающийся на нерушимые силы своей деревни, ни этот напыщенный, упрямый старикан из Ивы, который, по неподтверждённым, правда, слухам, и сам пользовался услугами Акацуки, вряд ли станут слушать, даже если три другие страны к ним обратятся... Ой, то есть, две с половиной. Пост Казекаге ведь всё ещё пустует, верно? При таком раскладе Суну хоть вообще не бери в рассчёт. - Говоришь о Каге так, будто знаешь их лично, - с подозрением роняет мужчина. Я кошусь на него, вскинув бровь, и по взгляду он понимает, что предположение было глупым: качает головой и неопределённо ведёт плечами, - Я бы сказал, что ты настроена слишком пессимистично, но... - Я вскоре покину Организацию, - признаюсь я. Пожалуй, если бы с такой частотой кто-то вздумал перебивать и меня, я бы не сдержалась от возмущённых ругательств. Но на последнюю фразу в глазах Гама Сэннина я получаю лишь удивление. - Мне бы польстила эта открытость, Макиэ-чан, - растянуто усмехается он, - если бы дело не касалось угрозы Конохе. Сложновато такую искренность подпольного информатора всерьёз воспринимать. - Я, кажется, впервые столкнулась с проблемой, которую не могу решить ни своими, ни совместными с напарником усилиями. По сути, лжи в моих словах почти нет. Я открыто признаю, что слепое пятно у девятерых (Казалось бы, "всего лишь") шиноби из Акацуки недоступно моим глазам, что даже всемирной сети шпионов недостаточно, чтобы найти эту лазейку, и что отгородить себя от воли Пэйна я не в силах. Как бы меня это не злило, как бы не раздражало, как бы не разъедало бессилием, съедающим, опустошающим, ноющим, это - путь, подпишущий мне все гарантии, что до Четвёртой Мировой Войны Шиноби, а значит, и до погружения в Вечноё Цукиёми сердце моё будет биться. Кто-нибудь, усмирите это грызущее лёгкие чёртово параноидальное беспокойство! Одной организации Хагурума, этого кажущегося незыблемым механизма, который, как ранее я наивно полагала, обеспечит мне безопасность, оказалось мало в итоге. Мужчина в ответ хмыкает и, щурясь солнцу, закидывает голову с видом замученного скукой лекции студента. Светило щедро устилает мою спину жаром, впитываясь в тёмную ткань плаща. Лежащие на шее волосы неприятно склеелись потом. Где-то вдали сияет золотом корявый позвоночник скалы, на котором, будто гроздья кораллов на рифе, выросли четыре лица. К высечению образа внучки Хаширамы, вероятно, приступят не скоро: деревне сейчас совсем не до того. Пусть и восстанавливается Коноха с внушительной скоростью. Невольно задерживаю внимание на одной из крыш, зашитой ровной, выбивающейся тусклостью цвета заплаткой. Должно быть, ожидает покраски. - Сведений, что тебе нужны, Макиэ-чан, у меня нет, - слышу я, запоздало замечая, что мужчина проследил направление моего взгляда и, похоже, мыслей. Слегка хмурюсь, понимая: сказанное не может являться правдой, - С такой красоткой я бы поделился ими из личной симпатии, если бы мог. Ну, конечно, согласись ты сотрудничать с деревней, это ещё упростило бы задачу... На это хочется совсем не весело рассмеяться: при раскрытии Организации вопрос встанет даже не о поддержании её жизни, а о моей собственной, на что Гама Сэннин давит так бессовестно. - Если ситуация станет критической, никакая Коноха ни меня, ни мою организацию не сможет защитить. - Где ты растеряла всю свою веру в людей? - в притворном удивлении, показавшемся мне ободряющим, восклицает мужчина. Я фыркаю, - Ты не знаешь, что такое Воля Огня, Макиэ-чан. "Воля Огня"? Откуда, чёрт возьми, берётся эта пустая и бессмысленная вера в "Волю Огня", текущая по венам деревни? Что эта "Воля Огня" будет значить, когда Пэйн превратит Коноху в кровавое месиво? Я на это не отвечаю ничего. Гама Сэннин шумно вздыхает. - Эх, в таких ситуациях хотелось бы понадеяться, что ты напрасно боишься их, - я не вскидываюсь опровергать последнее, хоть это и не правда: ситауция с Акацуки мне чертовски не нравится, но я не признаю, что боюсь их. Расслабляю напряжённые пальцы, сжимающие свиток, поняв, что руки меня выдают, - Но нам и самим осторожность сейчас не помешает. Однако волнует меня сейчас не это. Я мну недовольно губы, глядя на мужчину оценивающе и сомнительно, прикидывая, с какой стороны выгоднее подступиться. - Вы, казалось, неотрывно наблюдали за своим бывшим товарищем после того, как тот покинул деревню, а сейчас говорите вдруг, что о местонахождении его баз не имеете понятия. Гама Сэннин задумчиво поднимает взгляд, почёсывая скулу. - Ну-у, пара убежищ, о которых мне удалось собрать информацию, сразу после смерти старика Третьего оказались опустошены. За ними постоянно наблюдают, и деревня сразу же отправит людей, если кто появится там. Но мы снова остались с пустыми руками, как не неприятно это признавать. Я готова была задать этот вопрос ещё хоть с десяток раз, но что-то не сходилось: встреча с отшельником с горы Мьёбоку казалась таким удачным кусочком пазла, что на фоне уже сложенных частей - визита к Орочимару, следующего сразу после моего самоуверенного появления во деревне - смотрелась очень удачно. Даже не так. Гама Сэннин казался единственным кусочком пазла в моём поле зрения. - Всемирная шпионская сеть, значит, да?.. - тянет мужчина, думая о своём. Я жду, что он снова выкинет какое-нибудь нелепое предложение на эту тему. - Вы ведь и сам - любитель заглянуть в подполья, должны понимать, что скрывается в тени мирного времени. Это совсем иной мир со своей структурой, правилами и иерархией, где чтобы выжить скалиться приходится только так. Но лишь там Хагурума может существовать. Как вцепившийся в эту систему паразит. Внизу, ближе к основанию стены что-то мерно, звонко постукивает, подобно сыпящейся на металл гальке. Мы оба вглядываемся в рыжую макушку небольшого здания где-то под нами, ища источник звука. Потом моего слуха достигает неодобрительное замечание: - Если постоянно смотреть вниз, в конце концов упадёшь. Негромкий звенящий стук становится настойчивее, пару раз сменяется коротким шершавым дребезжанием, а затем притихает. Лишь раз что-то, похожее на жужжащие шорохи, достигает ушей из ржавой трубы-водостока. Должно быть, крупное насекомое угодило в паутину. Отстранённо оглядываю трубу: не похоже, что та чем-то забита, работать в случае чего должна исправно. Негоже в таком месте сети плести: охотника смоет с первым же дождём. Я думаю о том, что ответить на этой ноте, но вновь поймав себя на гнетущих мыслях, лишь тихо цокаю, ероша руками волосы. - Как категорично, - недовольно бормочу я. Не поднимая головы, скашиваю взгляд к мужчине. Он стоит, чуть склонившись, будто бы вальяжно опираясь о горячий металл перил, но широкие плечи напряжены. Уголки губ как-то раздосадованно опущены, делая акцент на носогубнух морщинах, а чёрные пуговицы маленьких зрачков следят внимательно и недвижимо за невзрачной точкой на трубе. Будто могут видеть сквозь проеденный коррозией металл. Да быть не может... Неужто о своём бывшем сокоманднике и вправду не знает? Я обескураженно верчу в руках свиток, не зная, что с ним делать. Я уверена, я видела там, в будущем, что эта печать призыва будет активирована рукой Гама Сэннина. - Я... могу передохнуть в деревне какое-то время? - осторожно спрашиваю я, проводя рукой по затылку и стараясь упорядочить кавардак в голове. Мужчина окидывает меня удивлённым взглядом, потом на губы его ложится привычная усмешка, никак не вяжущаяся с его серьёзным настроем. Одной лишь бровью он слегка хмурится - неодобрительно и недоверительно, - Я бы не стала открыто появляться перед Вами, если бы допускала вероятность, что в Конохе стану действовать за Вашей спиной. Я уйду с рассветом. Всё это - лишь попытка тянуть время. Если об Орочимару он соврал, у меня есть все основания полагать, что в скором времени Гама Сэннин может передумать насчёт сделки. - Ты заставляешь меня брать на себя ответственность за твои действия, - ворчливо выдаёт мужчина. Очередной вымученный, раздосадованный вздох, негодующая физиономия. - Считайте, что за мной будет небольшой долг. - Хм-м?.. Параллельно с ярким на эмоции недовольным лицом - цепкий взгляд, кажется, подмечающий всё. В этот момент у меня даже возникает мысль, что когда-нибудь этот человек умудрится-таки заглянуть за всю мою маскарадную фальшь. По позвоночнику пробегает дрожь. Закидываю в карман свиток, всё ещё ощущая некоторую растерянность. - Начало разговора ты помнишь, Макиэ-чан, - как бы невзначай хмуро роняет он. Обещание избавиться от меня, если для Конохи я стану проблемой, мелькает в памяти. В ответ медленно я киваю. Потом губы его вдруг озаряет ребяческой хитрой улыбкой, - Та-ак, что же мне попросить взамен у красотки Макиэ-чан?.. - Меня не так зовут, - недовольно отзываюсь я. Когда-то давно я представилась Миттян первым именем, что пришло в голову. Как и всегда это делаю. Но вряд ли оно было удачным. - Трудно было не догадаться. Потом вдруг издаёт растянутый, шершавый смешок, потирая подбородок. - Хм... Тогда, может... Саюри? Юри-чан, - выкидывает предложение Гама Сэннин, с хитрецой в горящих глазах оглядывая меня, будто пытаясь примерить на мою фигуру новое имя и пробуя его на языке, - Ю-р-и... Юри-чан. - Цветы мне никогда не нравились, - без энтузиазма комментирую я. А вот моя покойная мать, видно, была к ним благосклонна: "Ран" пишется как "орхидея". Гама Сэннин задумчиво хмыкает. - Или м-м... Михару? Хару-чан. - Хару-чан?! - поражённо восклицаю я. - Хитоми? Вздыхаю. - Пусть будет "Макиэ", - бормочу я. Мы говорим ещё про слухи о работорговле на севере страны, о подпольных аукционах и о ситуации в Сунагакуре. Долго спорим о последнем, прогнозируя ситуацию на последующие несколько лет. И моя фраза о слишком оптимистичном настрое Гама Сэннина звучит как упрёк. Потом он подозрительно спокойно отпускает меня, даже не собираясь сопровождать, и хвоста ни в его лице, ни в лице кого-либо из шиноби Конохи за собой я не обнаруживаю. Лишь ближе к вечеру, когда горизонт уже проглатывает солнечный диск, остановившись в гостинице, я вдруг замечаю источник чакры, крохотными промежутками рождающийся в комнате. Оглядываю помещение, но никого не нахожу. Заглядываю в прозрачный графин: в уходящем тусклом розовато-ржавом свете на поверхности воды играет рябь. Рисует круги один за другим, потом успокаивается зеркальной гладью. Хмурясь, отправляю всё в водосток. Идти куда-либо в деревне я опасаюсь - лишний раз могу привлечь ненужное внимание. Вскоре я уже начинаю жалеть, что покинула компанию писателя извращённых романов: за долгие несколько часов он так и не появляется передо мной. Неужто риск посетить Коноху был неоправданным? Тц! Дерьмо... Сажусь на кровати в позу лотоса. Наполняю лёгкие кислородом, стараясь выровнять мысли. Складываю печати. Уродливое подобие век на руке расползается в стороны, чтобы вся деревня открылась "глазу". И со следующим вдохом палитра источников чакры, настолько широкая, что кажется опьяняющей, разползается в стороны. Мгновение, и всё живое на километры вокруг становится почти осязаемым. Лучшее, что я сейчас могу - постараться прочувствовать и запомнить жителей селения Листа на случай, если ещё пересекусь с ними в итоге. Интересно, чем сейчас занят Гакуё?.. Моё нахождение в деревне ему бы не понравилось. Хотя, какая разница? Дурак... От всего этого болит голова. Я обещала Гама Сэннину покинуть селение с рассветом. Но ожидание увидеть его угасало стремительно, подгоняемое нервозностью. Хотелось взвыть от бессилия и от злобы на него (Неужто он и вправду не знал, а?!). Рискованно было маячить перед чужими глазами, и я понимала, что в такой обстановке, во враждебном к личностям вроде Информатора из Оцу селении вряд ли мне даже заснуть удастся. Проходит без малого пара часов. Я погружена в совсем посторонние мысли, когда замечаю (даже почти запоздало), как одна малознакомая мне фигура приближается к окраине окольцовывающего деревню купола-барьера. Там находится тренировочный полигон? В голове мелькает догадка, отзываясь на коже прохладной дрожью. И тут меня осеняет. Когда распахиваю глаза, цвета уже съедены тенями. На ходу хватаю плащ - тёмное пятно, свисающее с кровати, перекидываю через плечо наспинную сумку, закрываю разинувший багровую пасть "Глаз" потёртой перчаткой. Выныриваю из окна на улицы всё ещё довольно людные. Сколь многие из этой толпы ослов могут заметить, что я не из Конохи? Сколь у многих это вызовет подозрение? Не могла ли я пропустить источник чакры, ведущий за мной слежку? А как же Гама Сэннин? Этот похабный старикан предельно ясно выразил отношение к Информатору из Оцу в прошлую нашу встречу, и даже у него не хватило бы дурости оставить меня без присмотра. Что за дерьмо!.. Если слежку ведёт он лично, то стоит ожидать подводных камней. Бесшумно отталкиваясь от черноты крыш, сканирую местность, но в удивлении нахожу мужчину в сильном отдалении. С такого расстояния... нет. Это клон? Не похоже. Я... Тц! Очередной сильный кейракукей оказывается позади, погружённый в пышную живость улиц, отзываясь во мне всплеском адреналина. Если меня заметят, если завяжется бой, успею ли я сбежать быстро? Я не любила драться вовсе не из-за неуверенности в своих способностях. Очень яркая иллюстрация - последняя наша встреча с покойным мечником Кровавого Тумана: стоит Видениям не вовремя вырвать меня из реальности, как вся моя концентрация и готовность отразить удар скатятся к чёрту. И даже это вдруг начинает волновать меня ещё сильнее. Как много времени я потрачу на передвижение, если стану осторожничать? Мальчишка с Проклятыми Глазами, это чёртово драгоценное сокровище Змеиного Саннина, уже оставило стены Конохи в паре километров за спиной. Эмма-о активирован и всю дорогу ждёт чужой чакры, как голодный зверь. Невелика потеря, если на одного шиноби в Конохе станет меньше. Пропажу вряд ли заметят до утра. Но единственный источник чакры, из-за которого в итоге я позволяю себе остановиться - девчушка, уложенная на скамье в неестественной позе, как деревянная кукла. Тусклый фонарный свет подрагивает от липнущей к стеклу мошкары, ложится бледной пеленой на маленькую фигурку с разметавшейся копной волос цвета настолько тошнотворного, что меня тянет неприязненно скривить губы. Слишком широкий лоб открыт от чёлки. Неожиданно ловлю себя на мысли, что, возможно, во мне говорит зависть: хоть Гама Сэннин и отзывался о моей внешности чрезвычайно лестно, и дураку ясно, что девчонка явно переплюнет меня в привлекательности, когда подрастёт. Личико у молодой куноичи аккуратное, миловидное с ровным разрезом глаз и чистой кожей, застывшее в совершенно безмятежном выражении. Руки худые, явно не знавшие суровых нагрузок, поверх блестящих волос, ухоженных настолько, будто и не куноичи принадлежат вовсе, повязана хитай-ате с символом деревни. Наклоняюсь, чтобы нащупать пульсацию вены на шее у бессознательного ребёнка. Всё с ней в порядке. Очнётся, не пройдёт и суток. Скашиваю взгляд. Форма и ноги её в пыли, будто девчонка успела протереть собой асфальт перед тем, как оказаться на скамье. Это ведь она - сокомандница пацана с шаринганом?.. Бывшая сокомандница. Глухой всплеск чакры за спиной. Движение моё, больше рефлекторное, чем обдуманное - вырвавшийся из напряжённой кисти кунай. Сквозь прорези маски гляжу на ночной пейзаж: оружие блестит в вытянутой бетонной клумбе, полнящиеся ароматом петуньи под фонарём пестреют фуксией, синевой и румяным багрянцем. Подхожу ближе, чтобы у лезвия заметить скошенный увядший бутон, мутнеющий в луже среди корней. Кто-то явно перестарался с поливом. Ни живого, ни дохлого ничего поблизости нет, крохотный источник чакры испарился так же внезапно, как и в графине гостиничного номера, словно спрятавшись за зеркальной гладью поверхности воды. Готова поклясться, это была жаба. Следующая остановка ждёт меня у скромных ворот, прорезавших дыру в массивной высоченной стене, что окольцовывает деревню. Это и есть чёрный вход? Первое, на что обращаешь внимание - охраны там нет. Когда подхожу ближе, запах дерьма и железа бьёт в ноздри даже раньше, чем глаз различает очертание двух фигур. Одна - женщина с раздробленной прямо на лице маской и грудной клеткой настолько тонкой, словно у куноичи нет рёбер. Раскинула целые, без единой царапинки, руки в стороны, словно пытаясь обхватить весь звёздный небесный купол. Пустые рыбьи глаза глядят ввысь. Второе тело рядом висит над землёй. Лица у него не различить. Вместо головы, которую словно вжали в стену, у мужчины что-то похожее на тёмную войлочную бесформенную массу, пропитанную влагой. От неё к стене тянется белёсое полотно. Касаюсь его чужим кунаем, потом вдруг понимаю, что оторвать металл от нитей не могу. Паутина? Вместо черепа у мужчины словно изъеденный кислотой сгусток свернувшейся крови. Так сопровождающие мальчишки... Четвёрка Ниндзя Звука? Когда-то давно я уже слышала о них. В этот момент я понимаю, что они вряд ли будут меня слушать. Наступать на их следы опасно: на случай появления преследования они, скорее всего, не поскупились на ловушки. На этой безрадостной ноте стены деревни я оставляю за спиной. Приходится прочертить маршрут параллельной прямой в нескольких километрах от пути моих целей, максимальном расстоянии, которое мои способности могут мне позволить, и на котором шиноби меня не заметят. На это приходится потратить время, но предосторожность не оказывается напрасной. Попеременно каждый из четырёх источников чакры отрывается от группы, чтобы понаставить капканов. Не сказать, что движутся они с умеренной скоростью. Даже не делают остановок. Это почти выбивает меня из сил. Дыхание восстановить удаётся лишь почти через пять часов, когда за предрассветным туманом начинает розоветь край небосвода. Шиноби сбавляют ход. Останавливаются. Тянут время. Я не встречала раньше ничего похожего на технику, которую они затем используют. Чакра мальчишки нестабильно колеблется, словно из стройного, слаженного механизма превратившись в бесформенную, жидкую, амёбную массу. Поток её сначала вспыхивает, почти так же, как при открытии врат, неудержимо, мощно и резко, а потом стремительно съедается техникой, что окутывает тело носителя Проклятых Глаз. Я слежу за всем этим, насколько позволяют силы. Горло от долгого бега дерёт, а пульс бьёт головной болью. Потом адская чакра псов Змеиного Саннина угасает, скрывая мальчишку от моего взора. Чувствую печать, но пятого шиноби среди этой группы даже мой "Глаз" заметить не в силах. Они ожидают, пока расцветёт небо, и время, отведённое на привал, иссякает. Следующая остановка разворачивается всего через час. После неё - через полчаса. А дальше - снова через час. Техника заняла у них много сил и чакры, выносливость их падает, и Четвёрка Звука сильно сбавляет ход. Увеличивается время на установку ловушек, пусть с моего расстояния и сложно определить, какие подножки ставятся для преследователей. А потом, когда день, не такой обжигающе-душный, как предыдущий, желтеет в безоблачном полудне, я вдруг замечаю хвост. Первое, что тянет сделать - дождаться преследователей, чтобы недоумённо протереть глаза. Что за детский сад? Запасы чакры у этих насекомых не выше уровня генина, за исключением, разве что, одного. И я уже видела его раньше. Мне даже плевать, как Хокаге могла не уследить за малышнёй, решившей поиграться в шиноби, но вовремя не заметить побег хранилища главного оружия деревни... Чёрт, да это просто смешно! На это сборище смертников мне незачем даже внимание обращать. Но если мальчишка-джинчурики выйдет из себя, он может стать проблемой. Помимо этого, стоит ожидать отряда шиноби Конохи, которые, как только пропажу детишек заметили, должны были быть отправлены вдогонку. Вряд ли за сосудом Кьюби послали бы кого попало. Цокаю. Останавливаюсь. Пока я загибала пальцами возможные проблемы, к ним в копилку добавилась ещё одна - группа шиноби впереди с кейракукей повнушительнее, чем у увязавшихся хвостом малолеток. Спускаюсь на землю, глубоко, ритмично дыша. Прямо передо мной гальку омывает ручей, прозрачный и тихий, спокойный настолько, что только с завистью на него и смотри. Не сдерживая ломаности движений, я поворачиваю маску до затылка и наклоняюсь к воде. Влага омывает лицо, затекает прохладой в рукава, обвивает каплями руки. В глазах песок. Всё-таки, поспать мне в деревне так и не удалось. Не разгибая спины, упираюсь мокрыми ладонями о колени и смотрю вперёд: голубоватое плывущее зеркало ёжится порыву ветра, словно громадная рыба, вдруг оголившая покрытый блестящими чешуйками бок. Но переливы ряби сглаживаются быстро. Это уже не первый водоём за время моего пути, и знакомый источник чакры так и не дал о себе знать. Ловлю себя на мысли, что мне, пожалуй, стоило проявить чуть больше ловкости и спалить приставленного ко мне надзирателя ещё в деревне. Грею своё раздражённое воображение этой картиной, которая никогда не была бы воплощена в жизнь, и открыто себе признаюсь, что вообще очень много всего готова сейчас спалить. Но высматривание склизкого желтоглазаго существа тщётно: как я и думала, жаба не стала следовать за мной за пределы Конохи. Гляжу в заросли зелени за ручьём. Обогнуть группу шиноби впереди, не потеряв из зоны слежения Четвёрку Звука, мне вряд ли удастся. Затем закидываю голову наверх. Призыв в этой ситуации кажется мне самым удачным вариантом. То, чем ещё стоит заморочиться - печать сдерживания чакры. Я - далеко не мастер подобных техник, а свалка инструкций по использованию массы дзюцу в моей голове - не то, что может помочь в серьёзном бою. Такие вещи пригождаются обычно лишь в качестве исключения. И заблаговременно обдуманной предосторожности. Так на формирование шаткой, эфемерной печати в полёте у меня уходит времени уйма. Ястребиные крылья рассекают воздух стремительно и беззвучно, и шиноби из Четвёрки Звука один за другим остаются у меня за спиной. Я уже слышала о них однажды: несколько лет назад группа неизвестных ниндзя навела шумихи, выдернув с арены подпольных боёв какую-то диковинную зверушку - ребёнка, совершенно невосприимчивого к гендзюцу. Шпионы Хагурума не могли оставить такое без внимания, и кое-что об этих ребятах из Отогакуре мне известно. А если говорить о том, о ком мне не известно... Белобрысый паренёк с сильной чакрой. До того, как драгоценное содержимое запечатанной бочки сдвинется уже, наконец, с места, я выжидаю время и ленно наблюдаю, как за детишками из Скрытого Листа ползёт "подкрепление". О чём вообще думает Принцесса Слизней? Не назовёшь это иначе, чем верхом наивности, бестолковости и некомпетентности! Ну прямо воплощение духа деревни, эта её вера в людей, как у религиозного фанатика, давно перевалившая за грани разумного. Но меня вдруг укалывает мысль: "А каким, чёрт возьми, образом мальчишка с ничтожным запасом чакры смог пробраться мимо свежих полей сражений (и мимо Четвёрки Звука, чёрт возьми)?" Его товарищи давно уже должны были быть мертвы. Это отрезвляюще холодит мне затылок. А ещё почему-то злит. Это же просто дети!.. Я пересекаю по воздуху открытую, даже величественную ширь поля, открывающую небо любому внимательному глазу. И замечаю их там, вдалеке. Пацана, наверняка, всего лишь генина, маячившего ярко-зелёным пятном. И светловолосую фигуру с массивным фиолетовым шнуром, обвязанным вокруг пояса. Потом тот вдруг поворачивает голову. Не двигается так какое-то время. Я с замиранием сердца наблюдаю его буравящий взгляд, ожидая, что шиноби рванёт за мной. Потому что смотрит он вовсе не на птицу. Смотрит он на меня. Но ожидаемого действия не следует. Вряд ли этому стоит радоваться. Значит, мальчишку с шаринганом должны встретить. В памяти мелькает пугающе-бледное, будто у мертвеца, лицо Змеиного Саннина, с которым вживую никогда не встречался мой взор, и очень быстро эту картинку захлёстывает новое переживание. Источник чакры за километры впереди, обжигающий настолько, будто может дотянуться до меня своей клыкастой пастью. Будто дьявольское отродье из густых кронов вдруг впивается в меня взглядом. Будто держишься слабыми пальцами за край обрыва, слыша внизу предвкушающее, голодное рычание. Это дрянное, тошнотворное ощущение даже не передать словами. То существо, к которому я приближаюсь, возможно, даже не замечает меня, не чувствует чужого присутствия, кроме своей главной цели, которая является и моей целью тоже. У места боя сгущается шум: величавые водные массы срываются со склона в месте размытого временем громадного взрыва, в месте, где Первый когда-то убил друга за мечту. Природа взбудоражена и гонит птиц мне навстречу. Пернатое подо мной вдруг начинает рьяно хлопать крыльями, будто пытаясь уклониться от маршрута. Я на это досадливо рычу и вцепляюсь в перья. Лети, чёрт возьми, ровно. Даже от ястребиного чутья не ускользает чакра этой хвостатой твари. А затем жду. Влажный ветер пробирается в прорези маски, глухо скрипит-посвистывает, а вместе с ним узкой полоской света солнечный диск будто с вызовом заглядывает в зрачки. Светило опустилось к горизонту настолько, что я могу принять его горящий раскалённым вольфрамом взгляд, даже не щурясь. Техника подавления чакры на готове и требует удачного момента. Я не знаю, можно ли это вообще назвать "удачным моментом", да и всё моё неспокойное естество противится называть и эту, и последующую встречи удачными. Я тяну время, всё пытаюсь отмахнуться от назойливой мысли покинуть это место, но... Когда тянуть уже некуда, прыгаю прямо вниз, к точке, где должны встретиться искрящаяся "Тысяча птиц" и техника Четвёртого в неопытной руке его сына. Я отвлекаюсь на него всего на долю секунды: горящая адская чакра просачивается сквозь кожу шиноби, вскипает, образуя вокруг его тела будто живую, бурлящую массу, та светится (как-то тускло) ржавым угольком, но выглядит он сейчас страшнее пожара. И это чуть не становится для меня осечкой. Едва не забыв о хенге, лишь в последнюю секунду я успеваю создать клона. Что происходит дальше, мой единственный глаз фиксирует лишь пятнами. Белёсая дымка моего Каге Буншин. Неестественно-серая кожа руки, в которой, крича, горит Чидори. Гул в ушах. Удар, изламывающий оранжеватое запястье. Шар чакры. Мне еле удаётся удержаться на ногах. От действия Разенгана, направленого вниз, моя точная копия с хлопком раствовяется, а носителя Проклятых Глаз отбрасывает на берег ударной волной. Мгновенно разворачивающийся свиток, и проявляющийся иероглиф "Печать" в круге чернильного текста. Поток ледяной влаги, кропящей нас дождём. А потом взгляд. Мальчишка глядит на меня не то с яростью, не то с отчаянием какую-то долю секунды, но его глаза я видела уже раньше, и "это" - вовсе на них не похоже. Потом алые краски смываются с радужки вместе со всеми эмоциями, веки смыкаются, и ребёнок падает без чувств. Спешно сунув мятый свиток в карман, ловлю мальчика за воротник. Вдох-выдох. Действие хенге слетает, возвращая мне на лицо маску, с которой джинчурики уже знаком, слои бинтов на левую руку и мокрую копну пепельных волос. В полусогнутом положении, не давая бессознательному телу захлебнуться водой, поворачиваю голову в сторону носителя Проклятых Глаз. Тот сидит недвижимо, опираясь спиной о крупный осколок битой скалы. По коже его рваными пятнами ползёт посторонняя чакра, оставляя место естественному цвету и собираясь пучком то ли у плеча, то ли на спине, этого мне не видно. Рот чуть приоткрыт, роняя прерывистые, крупные вдохи, а окаменевшие веки распахнуты так, будто Расенган всё ещё застыл в сантиметрах от его зрачков. Меня тянет со смешком извиниться, что чуть не задела его чужой техникой, но я молчу, и сама пытаясь привести дыхание в норму. Потом принимаюсь волочить обмякшее, потрёпанное тело к берегу. В воде это легко удаётся. Укладываю Наруто на землю. Пытаюсь нащупать пульс. И с пульсом, и с чакрой, текущей мерно, всё в порядке. Значит, технику я использовала правильно. Аккуратно сворачиваю мятый свиток, вполне помещающийся в ладони, закрепляю его на поясе под плащём, пытаюсь стряхнуть капли, блестящие на поверхности ткани, но одежду по большей части хоть выжимай. Обувь вся тоже промокла насквозь, а на коже от волнения выступил пот. При взгляде на джинчурики не сдерживаюсь от желания поморщиться. Закатное небо чистое, а нас всё продолжает кропить влага. Величественные статуи двух легенд из мира шиноби высятся над нами, закрывая свет. Впервые за всё это время я внимательно оглядываю поле боя, окутанное полумраком, но в окружающей местности нет ничего особенного, словно просто малышня повздорила, ничего серьёзно и не пострадало даже. Знобливо потираю руки. На левом предплечии кровоточит и жжётся царапина, и я даже пропустила момент, когда и кто вообще из этих двоих успел задеть меня своей техникой. Совсем не радуясь этой мысли, подхожу к Саске. На меня он даже не смотрит. - Хочешь убить его? - в голосе проскальзывает издёвка. Я, по-видимому, занимаю гораздо меньше мыслей носителя шарингана, нежели хранилище Кьюби: мальчишка очень долго не сводит скошенного взгляда со своего бессознательного друга, даже когда я останавливаюсь всего лишь в метре от него. Потом медленно переводит на меня безучастный взор, но в нём ни злости, ни желания убивать нет, в нём вообще ничего нет. Угольные глаза кажутся пустыми, потухшими, иссохшимися, просто невозможно понять, что в голове у их обладателя. А лицо у мальчика уставшее. Я на это шумно выдыхаю. Саске весь в ушибах, на влажной коже расплылась пара багровых пятен. В голове мелькает мысль, что неплохо было бы расположить его к себе. Делаю шаг ближе, присаживаюсь на корточки, тянусь к ране. Но мальчик просто отмахивается от моей руки. Будто только выйдя из прострации, пару раз смаргивает. Придерживает ладонью плечо. Поднимается. Медленно. А голос, на удивление, звучит требовательно и твёрдо: - Сначала отведи меня к Орочимару. - Ха?.. - выдаю я. На это хочется засмеяться, - Я надеялась, что это ты отведёшь меня, Учиха. Мальчишка хмурится. Шаринган расцветает на чернильной радужке, и, подобно вращающемуся сюрикену, две пары томоэ вонзаются в меня угрозой. Этот ощетинившийся, режущий накал, - Ха-ха! - я бы, наверное, ощутила почти физически, не будь владелец лишь ребёнком с остатками чакры настолько ничтожными, что еле позволяют ему держаться на ногах. Саске делает шаг назад, и я замечаю, как напрягаются мышцы на его руках. - Ого! - в показушно-насмешливой манере восклицаю я и чувствую внутри щекочущий азарт. А потом, игриво подстёгивая его любопытство, негромко признаюсь, - Я уже видела такие глаза однажды. Пусть это и не совсем правда, так как было лишь в будущем. - Что? - губы его изломанно вздрагивают: я попала в самую точку, - Ты знаешь моего брата?! Я тяну паузу, потом, сдвигая в сторону низ маски, чтобы мальчишка слышал мой приглушённый, вкрадчивый голос, чуть склоняю корпус тела вперёд. - А знаешь, сколько времени потребовалось ему, чтобы победить в бою Змеиного Саннина? - и замечаю, как взгляд мальчишки цепляется за мои приподнятые уголки губ. Свист куная. Отпрыгиваю назад. С дребезжащим звоном оружие ударяется о поверхность скалы и ныряет в воду. Лениво оборачиваюсь на звук, понимая, что атаковать меня больше никто не собирается. Рука отпускает край маски, чтобы та вновь закрыла подбородок, и тянется к правому плечу. Неосознанно потираю фантомное место раны. Неторопливые шаги. Вылез, наконец. Поворачиваю голову. Носитель шарингана уже давно сделал то же самое, подмечая появившуюся фигуру, которая, чёрт возьми, целилась мне в плечо. Капюшон ложится на плечи шиноби. Волосы блеклые, цвет в цвет с моими, непослушно торчат из хвоста. Границ зрачков на фоне радужки не различить. За двумя прозрачными линзами взгляд настолько же безмятежный, насколько бесчувственный, и лёгкая полуулыбка, с которой смотрят на заведомо проигравших. - Кажется, фраза "Орочимару-сама всегда рад сотрудничеству с вами", была воспринята слишком буквально, - парень касается очков, поправляя оправу тонкими пальцами, - К сожалению, Вы выбрали не самое удачное время, - секундная пауза и беглый взгляд в сторону Саске. Шавка Змеиного Саннина улыбается и добавляет, - И способ. Нужно быть дураком, чтобы не заметить за этой доброжелательной гримасой угрозу. - Зато вы способы для сотрудничества выбираете умело, - плевком срывается с языка. Слишком резко. И громко. Коря себя за несдержанность, раздражённо прикусываю губу и оглядываю фигуру в плаще внимательно: парню на вид лет примерно сколько и мне - двадцать один, не меньше. Будет ли он глядеть так же самоуверенно, если разбить линзы, через которые он смотрит? Пытаюсь вложить в голос как можно больше холода, - Как там его?.. Кацура? Киётака? Корэтика? Чёрт, он пробыл членом Хагурума слишком непродолжительный отрезок времени, чтобы запомнить, как его звали. Вы хоть понимаете, к кому засылаете шпионов? Всерьёз решили, что мы такое не заметим? - Тем не менее, заметили вы не сразу, - парирует парень, не меняясь в лице. Я тихо цокаю, - К тому же... - Мне плевать, - перебиваю я, - Орочимару у меня в долгу за ту выходку, и этот долг я планирую забрать "не самым удачным временем" для встречи. Мы сверлим друг друга взглядами какое-то время, и на спокойном лице его мелькает то ли тень надменности, то ли скепсис. Мальчишка, всё это время наблюдавший за нами, в пару неровных прыжков оказывается рядом с пепельноволосым шиноби. Придерживая окровавленное плечо, роняет напряжённый, требовательный вопрос: "Кто она такая вообще?". Устало и нетерпеливо. - Один из... - секундная пауза, - Член организации, с которой у нас условное сотрудничество, - выдаёт он на удивление нейтральную фразу. - Но она знает Итачи! Она может быть заодно с... - Я бы не стал, - быстро перебивает Кабуто, - верить всей информации, которую она предоставляет, не взимая платы, Саске-кун. Мальчик тихо, со злостью шипит, с силой сжимая зубы, бросает на меня горящий шаринганом косой взгляд, готовый зайтись шумной речью: - Но ведь!.. - Эй, Учиха! - окликаю я его. Тот поворачивает ко мне полное напряжения и неприязни лицо, в котором ни капли терпения. Джинчурики за мной всё ещё без сознания и вряд ли запомнит хоть слово, - А теперь серьзно, - я понижаю голос, почти дрожащий от стали, - Вся эта ситуация уже порядком действует на нервы. У меня, признаться честно, нет идей, как избавиться от твоего обожаемого брата самой. Это - одна из двух проблем, которая заставляет закрыть глаза на действия этих ублюдков из Акацуки, решивших, что могут ставить палки мне в колёса и подтирать жопу моей организацией, как им в их психически нездоровые головы взбредёт. И мне чертовски не нравится, когда кто-то загоняет меня в такие условия. У нас всё-таки общий враг и всё такое, и, Кабуто-чан, - звонко обращаюсь я к парню, раздражённо коверкая имя писклявым детским голосом, - Должок твоего начальства я откладывать не намерена, времени на это у меня просто нет. Спокойная пауза без эмоций и напряжения - лишь дань холодному рассчёту. Но шавка Змеиного Саннина ничерта понятия не имеет о моих способностях, чтобы прикинуть возможный вариант развития боя. - Вряд ли вы считаете себя должными всем, к кому засылаете шпионов. Тц!.. От щекотящихся нервов хочется засмеяться: парирует пацан метко. - Вы не сможете от меня сбежать сейчас, - говорю я, во всяком случае, пытаюсь говорить, насколько возможно, холодно, - У вас просто нет выбора. Поджимаю губы под маской: в каком-то смысле, выбора нет и у меня. Этот мальчишка, Саске, едва не дрожит - не то от злости, не то от перенапрягшихся после боя мышц. Он бледен, почти бессилен, весь вид его кажется даже болезненным, но в глазах - ярое желание броситься на меня с этими разодранными, нетвёрдыми кулаками и выбить о своём брате хоть крупицу информации. Рациональность за последние пару часов как отшибло. Он кидает совсем короткие взгляды на Кабуто. И молчит. А вот молчание Кабуто в ответ думами о моей "просьбе" объяснять глупо. Этот четырёхглазый чёрт наверняка прикидывает, какими путями дать дёру отсюда, взяв Носителя Проклятых Глаз в охапку, и отрезать мне любую возможность к преследованию. Понимая это, делаю неспешный шаг вперёд. Ещё несколько. Реакция на это настороженная. Засучиваю левый рукав, тяжёлый от влаги, оголяя полоску бинтов со смоляным текстом печати. Осторожно обещаю: - Я кое-что вам покажу. По сравнению с перспективой заранее доставать его перед Змеиным Саннином, идея показать свиток его правой руке кажется мне более удачной. Концентрирую потоки чакры, и символы на запястье начинают зудеть, будто были выцарапаны на коже. Тихий хлопок. Ловлю громоздкое свёрнутое полотно из облачка дыма и тут же на ходу берусь разворачивать слои бумаги с целью показать: никаких печатей-ловушек внутри нет. Когда расстояние позволяет различить текст, останавливаюсь. Следом поворачиваю свиток. Я слежу за тем, как Кабуто медленно сводит недоверчивый взгляд с прорезей маски на полотно, мельком пробегает по строчкам, не выдавая ни интереса, ни былой насмешливости. Уточняет, серьёзнея: - Вы же понимаете, с кем имеете дело?.. Я понимаю, к чему он клонит. Пытаться дурачить кого-то вроде Орочимару - всё равно что самому затягивать петлю на своей шее, нужно быть дураком с непомерной самоуверенностью. - Разумеется, - я утвердительно киваю в ответ. Чуть оборачиваю голову назад. Посторонней чакры я не ощущаю, но, думаю, хвост не заставит долго себя ждать. И Кабуто это понимает. - Мы здесь уже слишком долго. Верхушки елей выглядывают из тени, светятся красноватым огнём, словно адская чакра хвостатого. Ветер покачивает их из стороны в сторону и заставляет меня знобливо тереть влажную кожу. Смотрю на мальчика, сына Четвёртого, всего промокшего до нитки. Нелепый костюм его разодран, костяшки пальцев - полоса открытого мяса, а кажущееся обычно глупым лицо всё в царапинах и ушибах, расслаблено, будто пацан забылся сладким сном. Каждому ли сэнсору кажется, будто он - и не человек вовсе?

***

Где-то за спиной шумит небо: кажется, занимается дождь. Я не знаю, сколько мы идём. Часы кажутся бесконечными. Я не засекаю время и не слежу за точками на небосводе, хотя, возможно, обрати я на это внимание, с удивлением отметила бы, что дорога ощущалась вдвое, а то и втрое длиннее. Носитель Шарингана предпринимает лишь одну попытку заговорить со мной, но после напоминания Кабуто, что верить мне в таких обстоятельствах - себе дороже, бросает это дело. И очень скоро погружается куда-то в свои мысли. Сам Кабуто кидает на меня нечитаемые взгляды время от времени, но так больше со мной и не заговаривает. А я?.. Под подошвами глухо хрустят влажные ветки, на коже - мурашки от щекотящих лодыжки колосьев зелени. Я, словно школьница перед экзаменом, пытаюсь вспомнить, что знаю о человеке, с которым вот-вот придётся вести деловой диалог. Убивать его нельзя. Вступать в бой крайне не желательно. Сбежать без удовлетворяющего результата я тоже не могу себе позволить. Нервозность заставляет пальцы теребить пачку сигарет в кармане. Я давно не курила, и понимание, что пара затяжек сейчас тут же выдаст моё беспокойство, заставляет меня лишь напряжённо сжимать губы. Потом мы выходим к тёмному силуэту каменистого холма. По взгляду шавки Змеиного Саннина я понимаю: мы на месте. Чернильная щель среди обломков скалы, размером не больше входной двери в современном доме, мраком заглядывает мне в зрачки. Я роняю короткое "Погоди", сдвигаю в сторону нижний край маски, чтобы выцепить губами сигарету, щёлкаю зажигалкой перед тем, как жадно втянуть лёгкими дым. - Тц! Ты... нас задерживаешь, - Саске недовольно косится на меня. Я в ответ тихо фыркаю. А на короткую ухмылку на лице этого четырёхглазого чёрта хочется лишь раздражённо выругаться. Потом, не проходит и пары минут, как где-то в глубине чернильного входа я начинаю ощущать источник чакры. Я, конечно, уже заранее знаю, кому он принадлежит. Бросаю тлеющий окурок на замшелые камни, чтобы потушить источник тепла широким каблуком. Когда наступаю, под ногой с хрустом ломаются высохшие трупики цикад. Небосвод заволакивает влагой. - Пойдёшь впереди, - Кабуто кивает в сторону входа. Я лишь безразлично пожимаю плечами. Там, внутри, ни электрических источников света, ни даже факела или свечи, и через десяток метров от входа всё пространство съедается таким мраком, что начинаешь ощущать себя слепцом. Я просто иду вперёд. "Глаз" на руке открыт. За мной - Кабуто, чакра его стабильна, шаг ровен, и мальчишка, чуть хромающий на одну ногу. Это лёгкае шарканье становится очень заметно вскоре: стены и пол выравниваются и зеркалят любой шум эхом. - Здесь направо, - доносится из-за спины. Будто и правда слепой, помнящий точное количество шагов до поворота. А через секунду после фразы я вдруг понимаю, что звук отражается от поверхности прямо передо мной, устремляясь в две ветви-стороны. Кабуто указывает направления ещё пару раз. Через какое-то время слышу голос мальчика, адресованный не мне: - Эй, - громко, - Долго там ещё? - кажется, едва не на истощённом выдохе. - Мы почти пришли, - но это я и сама чувствую, - Нас уже ожидают. Рыжий прямоугольник конца коридора. Пересекая его, мы попадаем в просторную залу, просторную настолько, что единственный горящий факел по левую руку от меня ощущается лишь маленькой свечой. Десятки метров под потолками. Тянущиеся вверх стройные колонны. Смотрю сначала на них, будто это вообще может являться сейчас чем-то важным. Будто избегая взгляда того, что сейчас предстало передо мной. Хочется пренебрежительно отмахнуться от этой мысли. Но. - Прошу меня извинить, что заставили долго ждать, Орочимару-сама. Возникли некоторые... трудности. - Я уже вижу, Кабуто, решил привести к нам незваную гостью?.. - низкий, хриплый голос, будто обладатель его - всего лишь дряхлый старик. Долгий шершавый смешок. Когда я решаюсь опустить взгляд, что-то шумно начинает шелестеть и шуршать за рядами колонн. Подрагивающий золотистый свет переливается на чешуе, вырисовывает спирали длинного тела. Метры звенящей живой кольчуги поднимаются над полом неспешно, складываясь в очертание обращённой к нам головы. А внизу, прямо возле этой громадной твари, стоит он. Я немного иначе представляла его: пушащиеся короткие светлые волосы, бинты на большую часть лица. Единственный глаз, доступный взору, - точная копия тех, что застыли над его головой, голодные и опасные. Я сглатываю и осторожно прикасаюсь к маске, чтобы сдвинуть ту в сторону. Ха-ха, считайте это проявлением уважения, Орочимару-сан, обычно я так не делаю. - У меня к Вам дело, - начинаю я. Саннин впивается внимательным взглядом в моё лицо, но, будто не найдя в нём ничего любопытного, смещает внимание куда-то за мою спину. - У неё занятная вещица с собой, которая могла бы сэкономить нам несколько сотен тел, - объясняет Кабуто ровно. - Вот оно как... - на меня он даже не смотрит, - Сколько сотен тел, Кабуто, ты бы отдал за такие глаза?.. Вряд ли этот вопрос требует ответа. Я осторожно поворачиваю голову, чтобы проследить направление змеиного взгляда: пара алых Проклятых Глаз горит за моей спиной. Смотрит Саске совсем не на меня. Недовольно скривившись, я тихо цокаю, забыв, что маска не скрывает эмоции на моём лице. Полагаю, время на меня сейчас тратить он не собирается. - Кабуто. Проводи нашу гостью. Я открываю было рот, чтобы возразить. Меня такой расклад не устраивает! Я планировала смыться отсюда как можно быстрее! Угрожающее шипение пробегает мурашками по поверхности потолка. Два громадных иглы-зрачка, балансирующих в темноте, вцепились в меня, как в потенциальную добычу. Голос в полуметре от уха. - Пошли. Выравниваю лицо, насколько могу. Мне всё это не нравится. Даже когда мы покидаем помещение, сворачивая в ветвящиеся коридоры (Благо, эта змеиная шавка зажигает факел), у меня вовсе не пропадает ощущение, что Саннин глядит мне в затылок. Возможно, потому, что чакру его я чувствую так же хорошо, как если бы он находился на расстоянии вытянутой руки. - Так значит, вы решили выменять результаты чужих экспериментов на информацию об Акацуки? - неожиданно выдаёт парень, выводя меня из своих мыслей. - Что? - не понимаю я. Удивление сменяется желанием засмеяться на такое предположение: вряд ли они могут предоставить мне что-то весомое об этой организации, чего не знаю я сама. Не сдерживаю смешка, - Молчал всю дорогу, а сейчас вдруг стало интересно?.. Затыкаюсь, поняв, в чём дело. Парень поворачивает голову, чтобы прочитать это в моих глазах. Круглые линзы переливаются рыжим огнём. Саске. - Орочимару-сама сам будет решать, что ему знать нужно, а что нет. - "Орочимару-сама" мог бы сперва решить вопрос со мной, а потом бежать развлекаться с мальчишкой хоть все три года без передышки. Отблеск стали. Неровно моргающий свет от отпущенного факела. Выуживаю рукоять куная из подсумка, резко уходя от удара. Звон. Парень бьёт ребром ладони, и я едва не блокирую, вдруг заметив, что в руке сосредоточена плотная чакра. Отпрыгиваю назад. В стене, которой коснулась пара пальцев медика, ровная, словно надсечённая скальпелем брешь. Кабуто выпрямляется из полусогнутого положения. В упор глядит на меня. Думал запугать меня? С губ срывается резкое: - За кого ты меня принимаешь? - Надеюсь, хватит ума не разбрасываться подобными советами хотя бы в его присутствии. Я тихо цокаю. Лёгким движением парень скрывает оружие в тканях подсумка, медленно поднимает факел, останавливается ко мне в пол-оборота, как бы ожидая, что я сделаю то же самое и последую за ним. Со вздохом убираю кунай и делаю шаг вперёд. Помещение, которое мне предлагают для ожидания - каменная коробка три на три метра с деревянным основанием кровати прямо напротив обитой металлом двери. Стою у порога, осматривая собственную тень. - Ожидали хоромы со всеми удобствами? - насмешливо спрашивает парень, похоже, заметив брезгливость на моём лице. Кладёт кисть на дверную ручку, и в той звонко брякает связка ключей. - Рассчитываю на то, что это не на долго, - без энтузиазма отвечаю я. Прохожу вперёд. Пыль поднимается с пола под моими ногами. С пару секунд парень не двигается. - Надеюсь, ты понимаешь, что бессмысленно пытаться забрать у меня свиток перед тем, как закроется эта дверь, - ледяным тоном уточняю я. Тот кидает даже около насмешливое "Конечно" перед тем, как лишить меня источника света. Ключ делает четыре скрежещущих поворота в замочной скважине, и источник чакры удаляется с места. Ещё бы "Конечно". Он ведь собирался это сделать. От стен веет холодом. Снимаю плащ, чтобы расстелить его на деревянном основании кровати. Разминаю руками уставшую шею. У меня вспотели ладони. "Глаз" смыкает истощённо веки: я не помню уже, сколько часов он беспрерывно сканировал местность. Но чакры поблизости нет. Ни единой печати или барьера вокруг помещения - тоже. И единственное, что меня сдерживает - обитая стальными листами дверь, которую можно вообще не брать в рассчёт. Единственная причина, по которой Кабуто не стал возиться со мной на месте, там, в Долине Завершения - просто-напросто отсутствие времени. И Змеиный Саннин наверняка это понимает. Я даже думаю, вряд ли он вообще собирается что-то у меня обменивать. Тц... Неуместно вдруг вспоминаю о Гакуё. Но это меня не успокаивает. Сижу так что-то около пяти часов, несколько раз даже позволив себе задремать, потом вдруг просыпаюсь с раздражённым к себе возмущением и желанием дать себе пару отрезвляющих пощёчин. Мышцы мои сковала усталость, язык уже более суток не ощущал вкуса пищи, а густой мрак вокруг обнимает иллюзией безмятежности и дремотой. Поэтому, когда полоска под дверью загорается жёлтым, я даже рада: появление Кабуто смывает с лица всю сонливость. Поворот ключа. Оттряхиваю плащ, накидываю его на плечи. Дверные петли тихо скрипят, и слепящий свет огня врывается в комнату. Щурюсь. Оправа очков поблёскивает в этом свете. - Орочимару-сама уже ожидает. Хочется бросить что-нибудь колкое на тему мальчишки, но я сдерживаюсь. В ответ просто коротко киваю. Выходим из помещения, сворачивая вовсе не в ту сторону, с которой пришли. На этот раз по пути он оказывается ещё менее болтлив, и мне только и остаётся, что слушать его шаги за своей спиной и пялиться на собственную тень, ползущую вглубь коридора. Мы входим в небольшую залу с потолками едва ли больше метров четырёх. Пересекаю порог, и в голове пробегает успокаивающая мысль, что в крайнем случае - я ведь успела установить печати перемещения снаружи, да и в конце концов, Эмма-о, есть же Эмма-о, который не даст мне умереть, если что-то пойдёт не так! А потом встречаюсь со взглядом, с которым хищник глядит на пока-ещё-живую-жертву. Радужка грязно-золотистая и нечеловеческая. Что-то скользкое оплетает позвоночник, сковывает мне веки, не позволяя зажмуриться или сморгнуть. Воздух - пятна бензина на воде, искажающие зрение, как холодная вязкая жидкость, затекающая мне в лёгкие, - я чувствую это и боюсь сделать вздох. Кривой, плывущий силуэт в светлом хаори, кажется, стоит недвижимо? Пульс в висках. Моя тень от танцующего факела за спиной тянется-тянется-тянется куда-то вперёд. Что это?.. А если эти чёртовы Видения во время боя выдернут меня из этого времени и пространства, смогу ли я сосредоточиться, когда вернусь в своё тело? Как рисковано... Лучше сразу изничтожить тут всё к чертям. Даже пепла не оставить. Пальцы бьёт озноб. Единственная игла-зрачок впилась в меня, давя на разум странным дурманом и будто пытаясь расколоть черепную коробку на части. Ран?.. РАН! - Было очень интересно узнать, что у Информатора из Оцу есть влиятельные друзья в моей родной деревне. Что? Вдох-выдох. Бегло оглядываюсь. Каменисто-серые ровные стены и потолок. Небольшое помещение, по правую руку от меня тянущееся на полтора десятка метров к ярким концентрическим кругам мишеней и нескольким соломенным чучелам. Два выхода: один - прямо за спиной Змея, ко второму, с которого мы пришли, прирос ногами Кабуто. Странное беспокойство перестаёт бить в груди чечётку. Шевелю пальцами рук, выводя их из оцепенения и силясь понять, какого чёрта позволила своему воображению, страху перед боями, перед Видениями, перед Эмма-о, который может не активироваться (С чего это вдруг?) так просто взять верх над собой. (Страху?!) Это... гендзюцу? Будто глядя со стороны, запоздало понимаю: губы мои приоткрыты, лёгкие жадно поглощают кислород, веки широко распахнуты. И так же запоздало до меня доходит смысл произнесённой фразы. Хмурюсь, исподлобья глядя на мужчину. Но выражения его лица за бинтами не различить. - Откуда такие выводы? - выпаливаю я прежде, чем успеваю собрать мысли в порядок, и на собственный голос я готова чертыхнуться: в словах и растерянность, и замешательство звучат во всех красках. Саннин опасно сощуривает глаз. Я напрягаюсь. Действительно, откуда, чёрт возьми, он знает? В голове проскальзывает догадка. Сложно представить, что с ниндзя Звука или с преследованием пятёркой генинов я случайно пересеклась в пути. Так же сложно представить, что я случайно оказалась в Конохагакуре но Сато именно в тот момент, когда носитель Проклятых Глаз решил покинуть селение. Да и откуда Информатору из Оцу знать, что этот мальчишка, Саске, решит пойти именно к Орочимару? О том, что они пересекались, что Змеиный Саннин оставил мальчику подарок в виде Проклятой Печати, знали лишь единицы в деревне. Вопрос: как об этом узнала я? - Я не работаю на Коноху, - оскорблённо произношу я, поняв, к чему тот клонит. - Не нужно много ума, чтобы обойти охранную систему деревни, они никогда не выделяли для этих целей элитных шиноби, - пренебрежительно говорит нукенин. Слова кажутся как бы шипящими, этот эффект усиливается слоем бинтов на губах, сковывающих любые звуки, - Но долго находиться в селении незамеченным человеку, который никогда там не жил, разумеется, невозможно. - Вы так недооцениваете меня или всё ещё верите в силы своей родной деревни?.. - "после поражения" - чуть не срывается с языка, но я вовремя себя одёргиваю. - Просто рационально оцениваю их способности, - сухо отзывается Саннин, - И возможности всего лишь шпиона. Тут любопытнее... кто же из верхушки деревни так неосмотрительно разбрасывается доверием? Я подозрительно сощуриваю один глаз. Вряд ли он поверит всему, что я выдам на его вопросы. Но у него пока ещё есть интерес выслушивать, какую историю я ему наплету. Я медлю, думая, а не сказать ли правду. - Вашего бывшего сокомандника тоже заинтересовали действия Акацуки. - О недавнем появлении Учиха Итачи в деревне известно всем. - Нет, - слегка качаю головой, - Он что-то знал об Акацуки ещё до их визита. И что вы числились в их рядах, ему известно тоже. Подбородок мужчины вздрагивает. Я непонимающе смотрю, как нукенин чуть склоняет лицо - так, что пепельные волосы закрывают единственный открытый глаз. Потом Саннин вдруг заходится в тихом, хриплом смехе. - Вот оно как... - не поднимая головы, хрипит он, - Эти сентиментальные глупцы из Конохи всегда слишком цеплялись за узы, даже если те уже давно порваны: высеченные на скале головы Хокаге, мемориальный камень со списком погибших на службе неизвестно за что. Никому из них не хочется думать, что жизнь их хрупка и бессмысленна. Как малые дети, не знающие, кто они такие и что им делать, желающие чувствовать себя частью какой-то общности со значительными ценностями и целями - просто из-за того, что не понимают даже, для чего использовать свою жизнь. Ха... Джирайя никогда не мог определиться, какой бы себя глупостью занять, всё цепляется за вещи, которые давно уже превратились в ничто, - мужчина поднимает на меня острый взгляд, но в глазу этом то ли презрение, то ли брезгливость такая, будто смотрит он на грязь. Пусть и вряд ли, конечно, адресованны эти эмоции мне, - Это - просто нелепо, если твои слова - правда, куноичи. - Если вы проникли в Коноху для встречи с ним, - доносится из-за спины. Чуть поворачиваю голову, чтобы заметить, как Кабуто поправляет очки на переносице, - то Саске здесь при чём? - Мальчишка-джинчурики оказался очень разговорчивым, - бросаю я первое, что приходит в голову. Кабуто на это как-то неопределённо хмыкает. - Какое удачное совпадение, - доносится голос настолько скрежещущий и холодный, что от него едва не звенит в ушах. Хочется неприязненно поморщиться. Смотря на Саннина, я хмурюсь: он мне не верит. А потом он вдруг выдаёт то, чего я совсем не ожидаю, - Дом Кинсёу, Сёстры Хакуро, все четыре Дома портовых городов "Соконаси Но", Рэкишига, Каигара. К чему это всё? Я понимаю, о чём речь: перечисление - подпольные аукционные дома, лояльные к Хагурума. Но меня больше напрягает не то, что он осведомлён о них, а то, с чего он говорит мне о них сейчас. - Ваша информация слегка... - "устарела" хочу сказать я, но слово так и застревает в горле. Устарела. Чёрт возьми. К этому списку уже два года как прибавилось ещё целых три громких имени, о которых невозможно забыть упомянуть. Два года, два года... - Как вы... - опешив, шепчу я. Подбородок Саннина странно двигается, будто тот хищно облизывает губы под бинтами. Когда ровно два года назад пропал один из моих подчинённых, связывающих Хагурума с этой стороной преступного мира, по связке-печати я очень быстро узнала, что он мёртв. На след шиноби, остановившему ему сердце, Гакуё не удалось выйти, но тогда я не придала этому особого значения. Но дело тут вовсе не в его смерти. - Было проблематично снять ограничение с его голосовых связок, - оборачиваюсь, чтобы отметить лёгкую улыбку на губах Кабуто - такую же простодушную, как и спокойный, бесхитростный голос, - Кто-то в вашей организации очень неплохо владеет техниками печатей, стоит признать. Я окидываю его уничтожающим взглядом, но выражение его лица не меняется. - Прекрасно, - саркастично бормочу я, чувствуя, как разум холодеет от злости. Слово срывается будто плевком, - Не удержались и решили попытаться запугать меня угрозами? Вполне вероятно, и расположение всех Домов Хагурума им также известно. Этот список - хорошая иллюстрация того, что мои защитные меры по сокрытию данных о Хагурума для Орочимару ни стоят ни единого рё. Пара хриплых смешков. - Ну-ну, надеюсь, Информатор из Оцу не примет убийство всего лишь одного подчинённого на свой счёт, - я тихо фыркаю, - Сколько готовы заплатить за данные о совершивших нападение на Конохагакуре но Сато? Заманчивые, наверное, цифры. - Ценности информации о Хагурума они не превысят, - понимая, к чему тот клонит, холодно отзываюсь я. Тот глядит на меня, не моргая, то ли высокомерно лишь, то ли оценивающе - в полутьме этот нечеловеческий взгляд вообще сложно разобрать. Руки Саннина сложены на груди, в рукавах, будто мужчина обхватывает ладонями локти, и кистей за тканью не видно. За всё это время он так и не сдвинулся с места, словно единственная подвижная часть тела - обвитая бинтами голова. - В итоге что насчёт сделки? Мне нужно от вас кое-что... - осторожно начинаю я, пытаясь усмирить злость в лёгких и выровнять дыхание. Глубокий вздох. Воздух здесь странный: будто находишься на дне пересохшего солнцем колодца, ещё помнящего запах тины. - Не слишком ли неуважительно требовать платы за вещь, не дав сначала даже убедиться в её существовании? - сказано резко, почти оскорблённо. - Кабуто уже наверняка сообщил вам, что именно я хочу у вас обменять, - возражаю я. Но Саннин медленным, почти вальяжным движением освобождает рукав, чтобы требовательно протянуть в мою сторону руку. Я гляжу на застывшую в кисть, исчерченную полосами бинтов: она не дрожит, чакра в ней течёт спокойно. Похоже, новый сосуд после своеобразного "перерождения" уже вполне способен функционировать стабильно. На острый взгляд тянет рефлекторно дёрнуться к печати на руке, таящей многие месяцы моих поисков. Поджимаю губы. - Только после того, как в моих руках окажется кольцо. - Кольцо? - доносится из-за спины. В голосе Кабуто - тень непонимания и удивления. Ну! "Глаз" на руке открыт. Напряжённо я вцепляюсь вниманием в оба кейракукей: за спиной и в десятке метров впереди, чтобы чуть что, заметить малейшее их движение. Произношу отчётливо и твёрдо: - Мне нужно кольцо организации Акацуки. Вряд ли на его месте я бы знала, что на такое ответить. Сколько нелепости в одной фразе! Рассмеётся? Сразу попытается прикончить меня? Претендент на свободное место в организации, которую он готов замуровать в преисподней со всеми их идеями и целями. В затянувшейся паузе даже шум пламени за спиной ощущается не факелом, а пожаром. Без него эта тишина казалась бы оглушительной. Пальцы мои напряжены, готовые дёрнуться к холодному оружию, тень от них танцует впереди в живом огненном свете. - Они приходили ко мне не так давно, выдвинув довольно жёсткие требования по информации, которую я должна им предоставлять и которую не должна определённым лицам, - аккуратно начинаю я, не в силах выносить это молчание. Пульс бьёт по вискам, - Политика Хагурума не подразумевает взаимодействия с заказчиками в таком формате, - цежу я, - Мы всегда ограничивали возможность возникновения любых сделок с проблемными клиентами. Избавиться от нежелательного сотрудничества, нежелательного клиента всегда было проще и соответствовало установленным нами правилам, но они, они!.. - Ищете себе ходы отступления? - раздаётся за спиной. Кабуто с насмешливым видом поправляет на переносице очки. Я в раздражении кривлю линию губ. Сказанное и впрямь его забавляет. - Хагурума известно о них слишком много. В какой-то момент Акацуки могут посчитать существование моей организации угрозой. Нет, угрозой Хагурума станет восприниматься непременно, это лишь вопрос времени, - я напряжённо поджимаю губы. Змеиное око в оправе из чёрных ресниц немигающе буравит моё лицо, - Но даже зная всё, что знаю я сейчас, я не смогу избавиться от них. Да я, чёрт возьми, даже шаг против них сделать не могу! И у меня нет никакого желания самолично соваться к ним организацию с целью шпионажа, но я не вижу больше вариантов, как выдвинуть этим ублюдкам доказательства своей всецелой лояльности и обезопасить Хагурума! - Считаете, вопросов не возникнет, как кольцо Орочимару-сама оказалось у вас? - Обернуть всё в красивую историю - дело десятое, - пренебрежительно кидаю я в ответ на скептичную фразу. Низкий шершавый голос заставляет вновь обернуться к его обладателю. - И какую же цель ставит перед собой Хагурума сейчас? Я тяну паузу, вертя слова на языке. Сердце моё оглушительно бьётся о решётку рёбер, в горле пересохло, как после долгого бега. Но мне хочется думать, что моё паршивое физическое состояние вызвано не волнением, а истощённым, изнурённым организмом, обделённым водой, пищей и сном. Несмотря на это, фраза, которую я выдаю, звучит настолько чётко, будто это и вправду моя главная цель. - Я собираюсь уничтожить Акацуки. Но определённой реакции на это быстро я не получаю, будто Саннин выискивает в моём лице нечто, что поможет ему понять, сколько правды в моих словах. Я прикладываю пальцы к губам, норовящим вытянуться в ломаную нервную ухмылку, а то и вовсе зайтись смехом вне воли хозяина. Всё это походит на просто дешёвый фарс. Но до меня доносится лишь короткий властный приказ: - Кабуто. Принеси его. Что? - Но, Орочимару-сама!.. - Вздумал мне перечить? Короткая заминка. Кабуто делает пару шагов в сторону, замирает, и я слышу, как с глухим треском медленно занимается огнём просмоленная пакля на настенном факеле. Потом парень уходит. Пламя, отзываясь на звук его шагов, странно шипит испуганным загнанным зверем. Колыхание его неровно, как на диком сквозняке, и от этого опасный блеск в золотистом глазу ощущается ещё суровее. Я в который раз в ноющем капризе успеваю мысленно потянуться к маске, чтобы спрятать в неё лицо. Сгущающийся воздух давит на плечи. - И что же говорят обо мне в Хагурума? Я слегка хмурюсь. И что он имел в виду? Прикусываю нижнюю губу, аккуратно подбирая слова. - Это просьба выложить всю информацию, что моим шпионам удалось о вас достать? Или вы так интересуетесь популярностью своей персоны? До меня доносится пара тихих смешков. Плечи мужчины от этого вздрагивают. - Вашим шпионам следовало бы вести себя осторожнее, - упрекает он. Я недовольно цокаю, не сдержавшись то ли от поучающего тона, то ли от издёвки в голосе. Мои шпионы в этой ситуации и так ведут себя осторожно: после нападения на Коноху Хагурума старалась никак не касаться щумихи, поднятой вокруг Змеиного Саннина, - Нашлись энтузиасты, решившие открыть на меня охоту, и вам наверняка поступали запросы на помощь в моих поисках. Ха... Этот старик Третий создал им такую смехотворную иллюзию превосходства, что эти глупцы совсем забыли своё место: на деле же - просто стая перепуганных мышей. Мир так податлив и подвержен хаосу... - Вы своими действиями всех поставили на уши, - безучастно киваю я, - Но Хагурума хватает ума во всём этом не участвовать. - Хагурума и так становится всё более заметной, вот и старается, чуть что, не показываться, - бьёт он в самую точку, - К тому же... очень скоро вы скатитесь со своего пьедестала так же быстро, как поднялись. Я напрягаюсь. - Это угроза? Нукенин тянет паузу, будто оттачивая на языке ядовитую фразу. Веки его сощурены, руки расслаблено сложены на груди, очертание бледной юката недвижимо застыло, подобно статуе. Странное движение под бинтами на губах превращает на несколько секунд ровное очертание мужского лица в бесформенную маску. Кажется, мужчина облизывает губы. - Такие организации не живут слишком долго, - выдаёт он наконец на удивление спокойную фразу. Похоже, играться с моими нервами его забавляет. - И много вы знаете "таких организаций"? - резко отвечаю я. Брови Змеиного Саннина вздрагивают, будто ему не понравился тон моего голоса. Но он решает никак его не комментировать. До меня вдруг доносится несколько негромких смешков, коротких и хриплых, словно мужчина вот-вот зайдётся кашлем. Вряд ли к тому, что нукенин выдаёт мне на вопрос, стоит относиться серьёзно, но от услышанных слов мне всё равно не по себе: - Бессчётное множество. Вскоре возвращается Кабуто, в этот раз почти без единого шороха: просто появляется посреди помещения, слегка взволновав бездвижный, мёртвый воздух. Ступни парня опускаются на выщербленные каменные плиты в паре метров от Змеиного Саннина. Я внимательно смотрю на зажатую в кулак кисть, и в эту секунду бежавший за парнем ветерок, всколыхнув рыжее пламя, доносит до меня грубый запах гари. - Итак... - произносит нукенин, ожидая обещанного действия, но вместо него руку протягивает Кабуто. Потом парень приподнимает вторую кисть на уровне своего лица, обнажая кольцо. Серебристая шинка кажется жёлтой в переливающемся свете. Я настороженно гляжу на него, на Кабуто, затем на его хозяина и учителя, затем снова на него. Предчувствие натягивает мне нервы. Разве может всё быть так гладко? Хороший вопрос: можно ли считать большой удачей то, что кольцо организации Акацуки оказалось именно здесь или же оно - одна из вещей, сопровождающих Змеиного Саннина при смене убежищ? Медленно я засучиваю широкий рукав из плотной, грубой ткани и сосредотачиваю в нужной форме чакру. С хлопком печать на запястье рассеивается. В руки опускается свиток, тяжёлый и толстый. Напряжённо смотрю на парня. Тяну паузу. Киваю. Тот поправляет очки на переносице и делает шаг вперёд. Эта сцена показалась бы забавной при взгляде со стороны, но мной ощущается раздражающей. Парень подходит, требовательно протягивая пустую ладонь. Я же в ответ вскидываю брови, поудобнее перехватываю громоздкий свиток, чтобы уместить его в одной руке, и протягиваю перед собой пустую. Это рождает лёгкую улыбку на губах Кабуто: будто бы мне будет дозволено так просто покинуть это место, как только кольцо коснётся моих пальцев. К чему вся эта сцена? Показательно медленно парень опускает в мою ладонь холодную металлическую вещицу движением настолько простым и вальяжным, что оно резко контрастирует со всем моим видом. Руки у меня напряжены, зубы плотно сжаты, выделяя скулы. Перекатываю в пальцах кольцо, разглядывая иероглиф, который может означать "Пустота" или "Небо", и ощущая при этом, как металл источает какую-то странную энергию, будто и впрямь является передатчиком чакры. Бросаю на парня, а затем и на Змея короткий настороженный взгляд почти исподлобья, внутренне находясь в неком замешательстве от этой сомнительной иллюзии благосклонности. Выпускаю свиток из железной хватки, позволяя Кабуто развернуть полотно. Бегло он пробегается по тексту взглядом и разворачивается, чтобы кивнуть Змеиному Саннину. - Что же, приятно сотрудничать с вами, - слышу я хриплое. За секунду до - я уже знаю, что произойдёт. Не из-за высокомерно-издевательской ухмылки, растянувшей губы этого четырёхглазого чёрта. Не из-за взгляда голодной хищной твари, заглядывающей в меня из чернильной иглы-зрачка. Не из-за потоков чакры, что вдруг стали приобретать в теле Змея устойчивую, различимую форму. Наверное, это и называют чутьём. Технику перемещения мне нужно было использовать уже в этот самый момент. Но тело моё оцепенело, бесчувственное и неживое. Оглушающий хлопок. Громадная тварь, оплетая пространство передо мной блестящей бурой чешуёй, замерла на мгновение, хищно впиваясь в меня вглядом. Я не знаю, как это произошло: я в миг представила, как растянется змеиный рот, заглатывающий приправленное ядом тело целиком, и жизнь моя обрубится, словно топором мясника. Стремительный бросок, опасно блеснувшие глаза. Резкий вдох. Плотный туман, Энма-о, и змей, объявшийся этим голодным белёсым пламенем так быстро, что жизнь в нём угасает меньше, чем за секунду. Дикое шипение повисает в воздухе эхом, пульсируя в бесконечных коридорах убежища. Словно только вынырнув из-под толщи воды, я жадно глотаю воздух. Неужели я снова попалась в гендзюцу?! Три секунды, и от Кучиёсе не остаётся и пепла. Мне чертовски не по себе. Рациональные мысли напрочь смыло, и всё моё отношение к моему пребыванию здесь и ко всей развернувшейся ситуации можно описать очень коротко: блевать тянет. От напряжения мне чуть ли не трясёт руки. Поднимаю ледяной взгляд, глядя в другой конец комнаты исподлобья. Эти двое успели вовремя увернуться, всё-таки у меня не было цели лишать их жизни. В руке Кабуто поблёскивает кунай, на его роже - тревога и замешательство. Саннин стоит ровно, даже не в боевой стойке, словно ему вовсе не составит труда, чуть что, отмахнуться от всех моих техник, даже Энма-о. Страха в его глазу я не замечаю, он лишь внимательно наблюдает за мной. Внимательно и с интересом. Это приводит меня в бешенство. Я скалю зубы и цежу: - Вы не сможете меня убить, - не получив быстрой реакции на фразу, со злостью шиплю, бросив в Змея угрожающий, острый взгляд, - Мы всё ещё, я надеюсь, по одну сторону баррикад. И мне бы очень не хотелось завязывать с вами совершенно бессмысленную войну! Оставаться здесь далее нет ни желания, ни смысла. К удивлению этого ублюдка в очках, складываю печати и концентрирую чакру в нужной форме. Картинка передо мной растворяется. Моргнув, понимаю, что не вижу ничерта, вокруг всё кажется белым, а глаза режет. Лишь через пару секунд, прищурившись, оглядываю лес. Глубокий вздох. Торопливо нацепляю на лицо маску, застёгивая её на затылке. Пальцы мои раздражающе путаются, словно после долгих часов тренировок. Буду надеяться, что он прислушается к моим словам. Думаю об этом, оглядываясь назад, и перехожу на бег. Свет и чистый, свежий воздух действуют отрезвляюще, мгновенно смывая весь туман с рассудка. Лишь после почти часа дороги, не обнаруживая хвоста, я позволяю себе остановиться. Прислоняюсь напряжённой ладонью к дереву, сгибаясь над землёй. Не оставляет ощущение, что желудок вот-вот вывернет наизнанку. Внутренняя лихорадочная дрожь всё ещё держится где-то под слоем мяса и костей. Кожа покрыта испариной, пряди волос на шее склеились, да и воняет от меня, наверное, как от чернорабочего. Прислоняюсь к шершавому стволу спиной, а потом и вовсе сползаю по нему на покрытые грязью, замшелые корни. Какой бы повод ни возник, иметь дела с этим Змеем я больше не стану. Или избавлюсь от него к чёрту. Нащупываю в кармане вещицу, из-за которой поставила на кон жизнь, и начинаю жадно глотать воздух, словно только вспомнив, как дышать. Горло першит. Обессиленно откидываю голову назад, к влажной коре, чтобы устремить взор вверх. Блеск дневного света переливается где-то за изнанками листьев. Беру тёплый металл пальцами и завороженно вытягиваю вперёд руку, ловя петлёй массивного кольца луч, проскользнувший сквозь ветви тончайшей иглой. В этот момент я понимаю, что именно зажато в моих пальцах. Губы трогает горькая усмешка. И вот так я сижу, как маленький ребёнок, бликами металла пытаясь поймать солнце, и радуюсь, когда то, слепя, попадает в глаз. Вторая рука, ощущая массивный блокнот под слоем ткани, сжимает край сумки. Ностальгические мысли одурманивают рассудок. А в голове на долю секунды вдруг мелькает утопическое, благоговейное, а вместе с тем и нездоровое ощущение (Которое, конечно же, я тут же отгоню): "Первый мой шаг к миру, в которым может существовать Харуки, был сделан."