Коллекция птичьих глаз

Насколько я вообще вызываю опасение со всем своим видом больного на перевязи? Нижняя часть лица исполосована бинтами, открыты лишь губы, и чернеют по их краям пара печатей Гакуё. Я говорю тихо, чтобы сильно не напрягать мышцы, иначе их будто сводит. Всё это, кажется, слишком заметно внимательному глазу под маской, глазу, принадлежащему Бунтайчо, капитану одной из команд, ведущей охоту за беглыми преступниками (Какого, спрашивается, чёрта он так долго рассиживается в Кири?!). Во мне нет большого запаса чакры, - а это и вовсе, наверное, заметно любому. Это, наверное, заметно сразу. - От тебя, - просто бросаю я, - Манабу. Еле заметное движение, едва вздрогнувшие мышцы на руке тут же его выдают. Я вскидываю взгляд к потолку - почти неслышно постукивая, мелкая моль то и дело ударяется о лампочку. Хорошо - мысленно произношу я, делая глубокий вдох. Главное - всё сделать тихо. Внутренний щелчок - сконцентрированная в нужной форме чакра высвобождается, захлёстывая все каналы, мгновенно оплетает моё тело почти ощутимой плотной пеленой. Одним прыжком оказавшись у стены позади себя, мужчина начинает складывать печати. Миллисекунда - я делаю подсечку, уворачиваясь от кулака. Кунай пронзает горло падающего мужчины мгновенно и с громким хлопком, растворяя тело облачком дыма. Опьяняющим потоком энергия наполняет лёгкие, бьёт ключом из открытых врат. Я поворачиваю голову, упираясь цепким взглядом из-под прищуренных глаз в очертание маски. Он стоит там, между рядами стеллажей. И зрение застилает тьма. Он успел сделать всё. И создать теневого клона, и скрыться от удара с помощью подмены, и залезть мне в голову своим гендзюцу. - Каге Буншин? Знаете техники Конохагакуре, как интересно, - произношу я оценивающе. Голос звучит ровно. Звуковые волны тонут в застланном смолью бесконечном пространстве, не ударяясь о стелажи или стены, и даже тени эха не достигает меня. Я выпрямляюсь из полусогнутого положения и перехватываю поудобней кунай. - Такое гендзюцу я вижу впервые, - вслух признаюсь я. По идее, мои сенсорные способности тоже должны отказать? И они отказали бы, если бы не... За секунду до того, как на коже моей шеи угрожающе зависнет лезвие, за секунду до того, как он начнёт задавать интересующие его вопросы, моя зеркальная копия вдруг оказываются у мужчины за спиной. В момент его попытки блокировать удар клона, я резко поворачиваюсь. Смахиваю с запястья ткань рукава. Печать обнажается, чтобы совершенно беззвучно для меня высвободить небольшой свиток, хранящий чакру Забузы. В моменте на лету разворачиваемой бумаги, сквозь поставленную в свитке печать моя чакра просачивается к мужчине. Касается его лба. Увернуться тот не успевает, должно быть, лишь от неожиданности. Под действием гендзюцу я и клона не могла создать, по идее, да? Когда зрение возвращается, я вижу, как шиноби, схватившись за голову, вдруг падает на колени. Тяжело дышит. - Забуза предположил, что печать могли снять, пока ты находился в Киригакуре... и заставить отречься от былых взглядов по отношению к политике деревни, - сворачиваю свиток, чтобы запечатать его обратно. Нужно будет избавиться от него потом. Пока тот приходит в себя, отхожу в сторону и плюхаюсь на один из стульев, сцепляя пальцы в замок и складывая их на затылке. Всё моё тело ощущается как один плотный пульсирующий сгусток чакры, руки и ноги наполнены силой и лёгкостью, но я понимаю, что это не на долго. Стоило ли вообще открывать врата? Может быть, мужчину я переоценила? С другой стороны, всё нужно было сделать максимально тихо и быстро. - Ты заставляешь его беспокоиться, - бросаю я, с насмешливым интересом глядя на шиноби. Тот поворачивает голову и ещё несколько секунд буравит меня тяжёлым взглядом. Лишь поймав моё делано недоумённое "Что?", медленно поднимается. Движения у него неровные. - Что ему нужно? - спрашивает мужчина, и по тону голоса я понимаю: он всё вспомнил. - Чем обусловлено твоё длительное пребывание в селении? - я слегка хмурюсь, - В верхах могли что-то заподозрить о твоей связи с антиправительственными заговорами? - Не только моё пребывание, - грубо поправляет тот, - Большая часть АНБУ сейчас удерживается в Киригакуре но Сато из-за... внутренних проблем. - Внутренних проблем... Каких ещё внутренних проблем? - Я лишь выполняю приказы. Пока приказ был оставаться в селении на случай, если эти "внутренние проблемы" вылезут на поверхность, - я чуть наклоняю голову, вскидывая брови. Жду продолжения, - Конкретнее информации у меня для вас нет. - С трудом верится, - сомнительно кидаю я. Но шиноби в ответ ничего не говорит. Подбородок его нахально приподнят, плечи напряжены. - Сними, - говорю, - маску. Шиноби слегка ведёт головой в сторону в нерешительном жесте, и я жду в ответ дерзкий вопрос о необходимости этого действия, но маску он всё же снимает. Ничего необычного в его лице нет. Высокий лоб, широкий подбородок, линии бровей словно чуть темнее коротких растрёпанных эбеновых волос, сомкнутые в ровную полоску узкие губы, на переносице и в уголках век особо выделяются сеточки морщин, - мужчине не меньше тридцати пяти уже. Выражение его бледно-оливковых глаз, лишённых живого блеска, такое, словно перед ним - и не живое существо вовсе. Что ты хотела увидеть в них, Ран? Он - не ты, его маска не лежит сейчас в его руке, а приросла к смуглому лицу Бунтайчо уже не один год как. Пока в затянувшейся паузе мой сухой взгляд зависает на лице шпиона, в голове вдруг всплывает вопрос. - А кто... отдаёт приказы? - Бунтайчо одного из отрядов Оинин Бутай - Ао. И Генджи-сама. - Ао... - тяну я задумчиво, совершенно не меняясь в лице и пытаясь вычленить из памяти это имя. И Генджи-сама? Это странно. Пока мысли заняты другим и копошатся, как оживлённая моль под потолком, я вскидываю внимательные взгляд к лампочке. К мужчине обращаюсь бодро, несмотря на весь свой отстранённый вид, - Что скажешь о "Трагедии на перевале Йосуга"? Он слегка медлит. Потом начинает тоном монотонным, словно вычитывает абзац из учебника. - Исходя из всех немногословных письменных источников, событие пятилетней давности, ставшее причиной разрыва дипломатических отношений между Киригакуре и Ивагакуре. Что именно вы хотите услышать?.. - Сейчас уже сложно точно установить, как начинался этот конфликт, ходил слух, что шиноби Кумогакуре пытались подставить Иву в воровстве информации у Кири и наоборот, и самим остаться якобы не при делах, но этого сделать им не удалось, - я переминаю слова на языке, - Итог: правящие верхушки Ивы и Кири решили объединить силы, шиноби Скрытых Облаков мертвы, а Скрытый Камень выступил в роли предателей, напав на ваших людей с целью захвата информации, и... в Киригакуре никто не вернулся живым, не так ли? - Это общедоступная информация, - кивает мужчина. - Да, в таком виде это известно всем, - соглашаюсь я, - Вот только один из шиноби, отправленных на эту миссию, совсем недавно найден мёртвым. Ноющая боль начинает медленно царапать рану на плече, просыпается отрезвляющим пульсирующим онемением в челюсти. В момент открытия врат тело ощущается настолько невесомым, ловким, наполенным мощью даже в кончиках пальцев, что физические ощущения как-то уходят на второй план. От этого слишком ощутим контраст с усталостью, невероятно быстро припечатывающей меня после. Я постепенно прихожу в своё нормальное состояние, такое же, как до появления в этом подвале, - первый признак того, что через несколько минут мышцы начнёт ломить. - И тебе известно было "это", - сквозь тянущийся, задумчивый голос начинают проступать металл, - Забуза уверен был в том, что ты знал. Не пытайся отнекиваться. - Я не отрицаю, - говорит мужчина. Выражение его каменной физиономии не меняется, - Два тела не нашли, и имело место быть предположение, что их захватили в плен. - Они не могли быть уничтожены бесследно вражеской техникой? - И такая догадка возникала, - сухо соглашается тот, - И третий вариант: сбежать у них тоже могла возникнуть возможность. Мы искали их почти два года, но так и не нашли. - Вот как, - бормочу я. Голова начинает гудеть. Еле заметно морщась, больше от недовольства, чем от неприятных ощущений, разминаю шею, - И от Ивы не получили никаких вестей? - мужчина молчит, и по лицу его понятно, что "нет", - Разве Мидзукаге в первую очередь должен был думать не о том, какой интерес представляет для чужой страны информация, что у этих шиноби могла находиться в головах? - Разумеется, - произносит он тоном, словно это и пятилетнему ребёнку понятно, - Оба являлись хорошо обученными дзёнинами, но существенным количеством информации о секретах деревни они не располагали. Даже допуская вариант, что их могли взять в плен, верхушка Киригакуре посчитала бессмысленным отправлять переговорщика на фоне... опыта "совместной" работы на перевале Йосуга. - И информация о найденном трупе в деревню всё ещё так и не просочилась?.. - отстранённо спрашиваю я, но вопрос скорее риторический, Манабу и не отвечает. Вскользь я интересуюсь, чуть сощурив один глаз, - Что же за сведения в "тот день" были украдены? - Этого мне не известно, - сразу отвечает тот, - Момочи Забуза-сан проделал такую работу из-за инцидента, содержания главной детали которого не знал? Ни тени сомнения в его вопросе нет. Тон давящий. И всё мужчина понимает. - Ну, у Забузы, похоже, есть догадки о том, какого рода сведения были украдены, и поделиться этими догадками со мной он не посчитал нужным, - подтверждая его мысли, произношу я, и на лице моём отображается театральное огорчение. В этот момент я понимаю, что свободно двигаться мне уже сложно. Мышцы словно все залиты молочной кислотой, и каждое движение уходит давящим ощущением к внутренним органам, да и в целом чувствую я себя так, словно пробежала десятичасовой марафон. Пытаюсь особо не расслабляться, чтобы окончательно не расплыться по деревянному каркасу стула, и мужчина, уверена, всё это прекрасно замечает. Из-под полуопущенных век упираюсь в его глаза острым взглядом. - Мне нужна информация о них. Обоих - понятия не имею, которое тело нашёл наш острозубый друг. Стили, в которых они ведут бой, запас чакры, внешность, какие-то характерные черты, привычки. Всё, что сможешь на... Когда с резким лязгом из ножен высвобождается катана - у меня всего мгновение, чтобы уйти от атаки. Ошарашенная, я едва не падаю на спину вместе со стулом, уворачиваюсь от колющих ударов кривыми и неказистыми движениями, быстро, насколько могу, ухожу в сторону. А эмоции на лице мужчины мертвецки холодные, на жизненно-важные органы острие меча глядит цепко. - Какого хе... - рычу я, и одним метким ударом чужое колено выбивает из лёгких воздух. Этот ублюдок... Он с самого начала помогать мне не собирался, дождался лишь, пока вылезет побочный эффект открытия врат перед тем, как атаковать. Я останавливаю лезвие кунаем в дрожащей от сильного напора руке, и глаза шиноби оказываются непростительно близко, прямо напротив моих. - Не его, - цедит мужчина, - способами. Когда увожу атаку в сторону, я прекрасно вижу скрытое движение направленного в мою сторону клинка - подпрыгиваю и делаю разворот в воздухе, почти дотягиваясь обезоруженной, полностью обмотанной бинтами левой рукой головы мужчины. "Почти". Тот понимает, что я не дотянусь, и не уворачивается, координируя действия в следующий удар. Но расстояния восьми-десяти сантиметров мне хватает. Словно в застывшем мгновении я вижу, как белая сетчатая поверхность на обратной стороне ладони прожигается, и уродливое подобие багрового глаза - печать "Энма-о", как когда-то назвал её Гакуё, стремительно высвобождает накопленную за годы, плотную и разъедающую, природную чакру. Оплетает сначала голову мужчины, и закричать он не успевает. Рыхлый, неоднородный белёсый туман голодным пламенем охватывает тело так быстро, словно по его Кейракукей циркулируют литры керосина. Всего секунда - уворачиваясь от удара, я активирую Энма-о, и только что живой человек растворяется в воздухе, словно в кислоте. Уворачиваясь?.. Стоит ногам моим коснуться пола, испуганно и жадно я проглатываю воздух. Несколько запоздало приходит и понимание неудачного движения и прошибающая рёбра боль. На полу - жест стремительного взмаха бритвенно-острого клинка. Пятна, пятна, пятна. Уводящие в сторону брызги вкраплений от вспоротой под грудью кожи. Ран, успокойся. Я прижимаю рукой рану, и жжение ползёт в стороны подобно тёмному кровавому пятну. Мне нужно вернуться. Вернуться и обработать рану. Взгляд спотыкается о сломанный стул, потом панически перемещается на багровые пятна, пару кунаев у стены, сдвинутые столы. Я не могу оставить всё так. Плотно стискивая зубы, я передвигаю мебель на место, прячу оружие, обломки стула, неживого, не напитанного чакрой, сгорают в Энма-о медленно. Всё остальное запечатываю, стараясь не оставить даже запаха. А если меня отследят? Успокойся, успокойся, Ран! "Глаз" на руке открыт. Отслеживая каждый источник чакры на километры вокруг, он выуживает печать, ещё свежую и такую знакомую мне, и впивается в неё вниманием. Тяжело дыша, я сосредотачиваюсь на используемой технике, чтобы ощутить, как моё тело будто расщепляется в пространстве, и на размытую картинку стеллажей архивов накладывается мрак гостиничной ванной. Ран... успокойся. Под пальцами моими щёлкает выключатель. Плащ на мне порван. Кровь просачивается сквозь сетчатую майку и чёрную плотную накидку без рукавов, доходящую почти до колен. Более-менее незаметно зашить, похоже, удастся только плащ. Это всё придётся сделать до утра, и сил у меня нет абсолютно, но идти покупать новый вряд ли будет хорошей идеей, лучше к подобным вещам вообще сейчас внимание не привлекать. Когда я, чертыхаясь и корячась от дикого жжения, начинаю стягивать с себя одежду и сваливать всё в ванную, от вида громадных, чернеющих на тёмной ткани пятен, во мне вдруг просыпается паника. Я никогда не теряла сознание от кровопотери. Если я вырублюсь сейчас до утра, мне конец. Конец?.. На сколько душ хватит Энма-о? Сможет ли он поглотить целую деревню? Лет десять назад максимальный радиус действия не превышал пятую часть Киригакуре. Могла ли я за всё это время накопить большее, нежели у меня имелось тогда, количество чакры? Вряд ли. В ванной светло, и окон нет. Притаскиваю туда стул и поясную сумку, выкладываю на край раковины медикаменты. Надеваю очки. Обрабатываю руки спиртом, смачиваю марлю перекисью водорода и начинаю аккуратно очищать кожу вокруг раны. Мужчина промазал. Хорошенько так проехался по рёбрам, но удар не был настолько сильным, чтобы сломать кости. Чёртов Забуза! "Доверенное лицо..." Это доверенное лицо готово было проломить мне позвоночник, стоило мне только потерять бдительность. Я представляю, что будет, когда я вернусь в Оцу, и это приводит меня в бешенство. Не на формат задания, на которое Гакуё меня отправил, не на неосведомлённость Забузы и не на предателя-шпиона будет первым делом направлено его, Гакуё, неодобрение. А лишь на то, насколько я расслабилась, раз обманываюсь своим превосходством. И чёрт возьми, всё, что он мне выскажет, будет бить с предельной точностью. Я слишком много двигалась - кожа расползлась в стороны, оголяя обтянутые мышечными волокнами кости. От одного только их вида - мне уже не по себе. После промывки пореза в руку ложится игла, и я понимаю, что пальцы меня толком не слушаются. Разинув киноварную пасть, адская боль глядит на меня, не позволяя задеть её изгибом медицинской иглы. Я поднимаю голову и закрываю глаза, пытаясь отдышаться. Главное сейчас оставаться при здравом рассудке. Успокойся, успокойся, Ран, если рану не зашить, она будет кровоточить. Удивительно! Что мне стоит убить человека? Разве нахожу я в себе хоть какой-то отклик, когда люди захлёбываются криком, пожираемые Энма-о? Чувствовала ли я что-то хоть раз, когда информацию из людей приходилось доставать не самыми гуманными способами? Хоть, блядь, что-нибудь, видя полумёртвых людей без пальцев или с отсутствующими ногтями, выколотыми глазами, переломанными в половине тела костями, с содранными участками кожи? Но (Что за нелепость!) какой-то жалкий порез зашить не могу! Подгоняя себя злостью, я начинаю. Крепко зажимаю в зубах перчатку и быстро вонзаю иглу. Пульс стучит в ушах. Стежки неровные - рука у меня то и дело вздрагивает. Когда заживёт, выглядеть всё это будет ужасно. Смогу ли я завтра, ссылаясь на травму челюсти и раненую руку купить обезболивающее? Это ведь не должно вызвать подозрений? Боль вполне терпима, говорю я себе. Но я к ней не привыкла. Я промакиваю затянутую кожу от лишней влаги и накладываю послеоперационный пластырь. У меня жар, кожа вся взмокла. Руки в крови. Пытаюсь отмыть их и часть тела, потом берусь за одежду. Встаю перед ванной на колени и, стараясь особо не двигать корпусом, почти не пользуясь одной рукой, второй кое-как отстирываю вещи. Отжимаю, кажется, плохо. Они должны просохнуть до утра. Дрожащими пальцами нервно достаю сигарету и затягиваюсь. Неприятие всей этой ситуации разжигает во мне ярость, но руки мои связаны. Что я могу сделать? Я немало времени трачу на слухи вроде "Кайрайши", столь старательно мной раздуваемые. Плюнуть на всё это? Поставить под сомнение репутацию Гакуё в отношении его связей? Поднять своим побегом всех на уши в Киригакуре? Как глубоко они будут копать детали этой ситуации? - Дерьмо, - со злостью шиплю я, с силой сжимая челюсть - искрящейся, царапающей болью ощущения вгрызаются в кости, подобно голодному зверю. Осторожно ложусь на кровать, придерживая жгущую рану. Пытаюсь успокоиться. Не похоже, что крови я потеряла слишком много. Это хорошо. Капля проступившего на лбу пота стекает по виску. Раздражённая и раздосадованная своей немощностью, далеко не сразу я засыпаю. Люди видятся огромными. Ощущая себя крохотной, отвратительной, грязной крысой, я мечусь по улицам в поисках выхода, тени, водостока, узенькой щели между домами, где меня никто не найдёт, проскальзываю между прохожими стремительно - что может подгонять сильнее животного ужаса? Оборачиваюсь всего раз, встречаясь в толпе с разъярёнными, горящими глазами. Громкий рычащий выкрик: - Вот она! Хватайте эту суку! Мне кажется, что стоит им протянуть руку - они дотянутся до меня, словно между нами вовсе не десяток метров. Громадные, закрывающие меня тени ползут от возвышающихся над зданиями разгневанных великанов. Мясной топор в руке одного из них наточен до блеска и заставляет меня захлёбываться ужасом. Эхом проносится снова: Хватайте её! Стоит ли пара варёных картофелин моих рук? Что вообще лучше - умереть с голоду или от потери крови с раздробленными в запястьях костями? Когда я забегаю в тёмный, пропахший тухлятиной переулок, взгляд упирается в стену. Панически глотаю сырой воздух. Спрятаться негде. Всё. Тупик. Добегаю до стены и оборачиваюсь. Свет очерчивает широкоплечий силуэт в сером балахоне. Он идёт вперёд. Я смотрю на него снизу вверх, словно смешавшись с грязью под ногами. Я смотрю на него и понимаю, что мне всё равно. Нет того всеобъемлющего страха и того отчаяния нет, опустошённые и тихие, молящие слова срываются с пересохших губ: - Убейте... меня уже пожа...луйста. Тело моё прибито к земле, и любое движение даётся с трудом. Понимая, что не чувствую ни ног, ни рук, я гляжу на них и вижу лишь туго обтянутые кожей кости. Я чувствую себя неживой. Силуэт приближается, накрывая меня тенью, садится на корточки, не брезгуя упереться о влажную землю одним коленом. Ничего не говорит. Снимает скрывающий глаза капюшон, и от вида белизны волос, приобретающих различимые очертания разрезов глаз, линий бровей, лба, переносицы, меня как обливает ледяной водой. Скрывающая пол-лица чёрная маска вскоре оказывается в грубой мужской руке, оголяя взору повязку с кровоточащей полосой, идущей от края губ в сторону, по щеке. Глядя на него широко распахнутыми глазами, ошеломлённо, одними губами беззвучно я вывожу: - Гакуё. Я плачу? Внутренне захлёбываясь слезами, я не уверена, что хоть одна капля скатывается по моей щеке. Глядя на багровую повязку на его лице, я судорожно повторяю: - Я же... говорила тебе. Я говорила, а ты не поверил. Почему... не поверил? Почему ты не поверил? Выражение сизых глаз его спокойное. Нечитаемое. Он возвращает маску обратно, накидывает капюшон, и лицо его размывается. Наклоняется. Одной рукой берёт мои ноги, вторая чуть дёргается, зависнув возле левой части лица - мужчина касается века, и я не сразу это замечаю. Кожа зажила и не болит, только глаз не видит. Я даже уже не помню, что за мелочь оказалась причиной того удара, и какая возможность поесть стоила мне глаза. Слышится тяжёлый вздох. - Идём, - говорит Гакуё еле различимо, наверное, почти не раскрывая рта. Я зажмуриваюсь, не желая чувствовать прикосновения на своём веке. И в этот момент, всю измазанную грязью, мужчина меня поднимает. Руки у него сильные. Чувствую себя в безопасности. Чувствую себя спокойно. Тело ощущается до странности легко. Открываю глаза. Кажется, я уже была здесь раньше? Пространство вокруг наполнено летней зеленью. Мечник очнулся. Лицо у него бледное, взгляд затуманен и весь вид мужчины в первую очередь выдаёт замешательство. Он с прикрытым интересом разглядывает наложенные на свои раны тугие повязки, а затем - меня. Спрашивает, кто я такая. Я представляюсь. Предлагаю ему рыбу, ещё горячую, нанизанную на длинную ветку. Тот косится с недоверием, но всё же еду принимает. - Я, - говорю, - тебя знаю! Играя в гляделки с только очнувшимся мужчиной, сходу выпаливаю ему всё и о том, что мне известно будущее, и о том, что мы встанем во главе организации, специализирующейся на добыче информации, и работать он на меня будет и что если он сейчас не послушает меня и уйдёт, то шиноби, от которых он пытался сбежать, ночью найдут его и оставят шрам: - Здесь, - говорю я и провожу пальцами от уголка губ до середины левой щеки. Гакуё, конечно же, не верит. Несколько часов убеждений только давят ему на виски. - Ты не можешь меня здесь оставить, - в отчаянном возмущении восклицаю я, наблюдая, как тот собирается уходить. Я нашла его там, на пути из Ямбару-Куина, раненого и без сознания, и неужели никакой благодарности в нём сейчас нет? Но мужчина испаряется в воздухе. Я пытаюсь его догнать, но попытки тщётны. Словно полгода перематывают за несколько секунд - я наблюдаю быстро сменяющиеся отчётливые картинки: как я пытаюсь его найти, как остаюсь ждать Гакуё на том же месте - день, два, неделю, как добираюсь до ближайшего городка и устраиваюсь подрабатывать там за гроши и довольно быстро скатываюсь до мелкой уличной воришки. Наблюдаю, как меня ловят в какой-то момент в попытке отучить брать то, что мне не принадлежит. Наблюдаю, как Гакуё меня находит - больную, избитую, исхудавшую и обессиленную. Снимает передо мной маску. Кто ж знал, что до встречи с людьми, с которыми он тогда конфликтовал, должно было пройти полгода? - спрашиваю я себя. У меня нет сил идти. Мужчина берёт меня на руки и уносит. Я зажмуриваюсь. Открываю глаза. Кажется, я уже была здесь раньше? А пространство вокруг наполнено летней зеленью. - Стой! - умоляю я его, захлёбываясь слезами, - Не иди туда! Прошу взять меня с собой. Но Гакуё и след простывает. Какое дело ему до десятилетней девчонки с разыгравшимся воображением, захотевшей побыть в роли спасителя? Я остаюсь там же, но Гакуё не дожидаюсь. Ухожу в город. Истощающееся тело наполняется страхом, и я чувствую, как умираю. Вижу, как появляется Гакуё с кровоточащим на щеке порезом. Он берёт меня на руки. Закрываю глаза. Кажется, я уже была здесь раньше? А пространство вокруг наполнено летней зеленью... В отчаянии я кричу. Но мужчина уходит. Когда распахиваю глаза - в горле застыл беззвучный крик, и воздуха не хватает. От неудачно повёрнутого корпуса тела я корчусь в приступе боли. Возле раны расплывается дикое жжение. Лицо всё влажное. До боли прикусывая губу, аккуратно переворачиваюсь на спину. Пытаюсь отдышаться и избавиться от слишком уж красочной каши в голове. Это просто сон. Воспоминание, размытое и полупустое, искорёженное спящим разумом и десятью годами. Чёрт возьми, и правда, аж десять лет уже прошло... За окном уже достаточно светло, чтобы сказать, что время - не меньше девяти. Но я не слышала, чтобы кто-то приходил за мной. Надеюсь, старик ещё спит, и моего неважного самочувствия не заметят. Закрывающий рёбра пластырь весь пропитан кровью. Осторожно придерживая бок ладонью, прохожу в ванную, к батарее, на которой меня ждёт ещё слегка влажная одежда. Плотную накидку на запахе с высоким, свободным воротом-стойкой, доходящую почти до колен, и сетчатую майку заштопываю на скорую руку, с плащём приходится повозиться подольше, но в итоге шва почти не видно. От окровавленных повязок и всех старых бинтов избавляюсь. Рука более-менее в порядке, заживление проходит без проблем, Хаку хорошо постарался. Да и когда отмываю вчерашнюю рану, понимаю, что кровь остановилась. Лишь мертвецкая бледность на лице меня выдаёт. Я сканирую окружающую местность и ведущего за мной слежку шиноби не нахожу, на его месте уже иной источник чакры. Должно быть, сменил его ночью. Мой заказчик в комнате. Не двигается. Потоки энергии в теле текут мерно, медленно. Старик спит. Вцепляюсь вниманием в их чакру и распечатываю свиток, чтобы составить для Гакуё подробный отчёт. Он сказал, что будет проверять их каждые два часа, и в идеале через два часа нужно его уничтожить. Мне удаётся достать обезболивающее без проблем - к счастью, ни у кого нет ни желания осматривать повреждённую челюсть, ни прописывать нужные лекарства для лечения. Я объясняю, в чём дело, и, как только упоминаю, что нужно лишь временно притупить отвратительные ощущения, медик отмахивается от меня таблетками в облегчении о того, что я не займу много его времени. По пути достаю ещё кое-что. Маска. Матовая, белая, с тремя короткими параллельными прорезями для глаз и рта, - точная копия той, что у меня была прежде. Проще маски, наверное, и найти нельзя, я вижу их почти в каждой оружейной лавке ниндзя. Когда старик просыпается, уже далеко за полдень, я жду его внизу, у входа в гостиницу. Он буравит меня мутным, заволоченным похмельем взглядом с минуту, затем деловито хмыкает и с важным видом отправляется прогуливаться по улице. Шиноби-телохранитель плетётся за ним хвостом. Я, чуть дальше, тоже. Никакой смысловой нагрузки у всех его передвижений за последующие шесть часов нет: горячие источники, ресторан, "осмотр достопримечательностей поселения", снова ресторан, от баров старик в этот раз воздерживается. Лишь к вечеру нас встречает посыльный. Только для вида за пару секунд до этой встречи я оказываюсь возле заказчика, преграждая спиной путь. - Мидзукаге-сама, - сначала - шершавый женский голос, а вслед за ним на расстоянии пятёрки метров от меня бурый сгусток чакры проявляется в воздухе. Сгусток чакры - развивающийся плащ с белым пятном кошачьей маски, - Просил меня проводить Вас к нему. Я чуть поворачиваю голову в сторону старика, покорно ожидая его приказа. Тот кивает, и мне остаётся лишь занять своё прежнее место позади, вне поля его видимости. Всё это время обезболивающее не сильно мне помогает, но есть понимание того, что тело не обессилено настолько, чтобы замедленность реакций могли в критической ситуации угрожать моей жизни, и далеко не настолько, чтобы упасть в обморок. Это помогает мыслить трезво. Единственная проблема - молча и незаметно перетерпеть боль, но и к ней я начинаю привыкать. Когда мы доходим до резиденции Ягуры, я остаюсь ждать внизу, пока тот ведёт длительные беседы. Зачем вообще старик здесь и на сколько, я не знаю (да и если бы знала, повлиять бы на это никак не смогла), но если задержимся в Киригакуре но Сато надолго, могут возникнуть проблемы. Сколько пройдёт времени перед тем, как пропажу Манабу заметят? А может, уже заметили? Сколько ещё, кроме нас, посторонних сейчас находится в пределах деревни? То и дело пробегаюсь в памяти по прошедшей встрече с недо-шпионом Забузы и убеждаю себя, что никаких следов не оставила, и вдруг цепляюсь в памяти за имя. "Ао". Так он сказал? "Бунтайчо одного из Оинин Бутай - Ао. И Генджи-сама". Старейшина Генджи в представлении не нуждается, но вот об Ао я знаю лишь мельком из моих видений. Это, в общем-то неудивительно, раз человек входит в состав Ансацу Сенджицу Токушу Бутай. Владелец краденого бьякугана, правая рука куноичи, что вскоре займёт пост Мизукаге. Может ли быть, что?.. С лёгким шёрохом массивные двери отворяются. - Ты, - небрежно окликает меня старик, - Выступаем завтра в полдень. Я просто молча киваю. Оставшееся время уходящего дня я погружена в напряжение глубоких размышлений. Каким боком мои действия могут повернуться ко мне через несколько часов? Эй, Ран, стоит ли пытаться? Когда второй раз удаётся незаметно выкроить время от моей миссии "телохранителя из Кайрайши" - уже недалеко до рассвета, за поднимающейся туманной дымкой различимо, как сизые краски ближе к востоку начали расступаться на чернильном полотне. Тот, кого я ищу, не спит. Заподозрил ли он что-то заранее или старческое дряхлое тело отказывается подчиняться спокойству сна, я не знаю. Полукругом огибающие комнату окна распахнуты навстречу влажному воздуху. Бесшумно приземлившись на раму, я сдвигаю на бок маску и ожидаемо обнаруживаю ссутулившуюся фигуру в нескольких метрах от меня, обращённую взглядом в цилиндрические пейзажи Киригакуре. Я недвижимо слежу за тенью от длинного балахона, что чуть сдвигается - безбровый старик поворачивает в мою сторону голову и так же молча наблюдает с полминуты за мной из под тяжёлых, исполосованных морщинами век. В тишине разносится его сиплый голос: - Такие печати не используют в нашей деревне. Моя рука непроизвольно дёргается к двум иероглифам по уголкам губ, ограничивающим мою речь по отношению к заказчику, потом я вспоминаю и о иллюзии печати подчинения на шее. Невесомо пробегаюсь по ним пальцами, осторожно опускаясь на деревянный пол. - Меня отправили к Вам послом. На несколько секунд зависаю в почтительном поклоне, но до моего слуха так и не доносится разрешения подняться. Старик вообще ничего не говорит. Выпрямляюсь. Лицо старейшины обращено в мою сторону. Так и не дождавшись какого-либо вопроса, я решаю не тянуть кота за хвост. - Я... не буду начинать с долгих вступлений, - говорю я, пытаясь держать речь ровной, а голос твёрдым. Но я всё ещё до конца не уверена, что прийти сюда было хорошей идеей, - Момочи Забуза-сан сказал, что эта информация доступна очень ограниченному кругу лиц, поэтому приказал обратиться напрямую к Вам. - Помнится, этот человек не видел себя частью Селения Скрытого Тумана. - Он не видел себя частью Селения Кровавого Тумана, - осторожно возражаю я, слегка хмурясь, - Системы под началом Ягуры. И это разные вещи, разве не так? - Деревня выбирала себе сильного лидера, с которым, несокрушимая, она долго ещё будет держаться в истории, - громкость его хриплого голоса повышается, и старик заходится в сухом кашле. Закрывает рот рукавом длинного балахона, потом поворачивает голову в сторону окна - к величавым пейзажам его селения, говорит уже тише, - Мир между Пятью Великими Странами и так еле держится. Момочи Забуза, поклявшись молча защищать покой жителей страны из тени, вместе со всеми его единомышленниками пытался пошатнуть этот мир. - Он не о Пяти Великих Странах думал, вы знаете, а о Кири, - я несдержанно повышаю тон, но тут же беру себя в руки. Спор начинает казаться мне сейчас изначально бессмысленным, - Вы знаете и о том, что с таким "правителем" у деревни нет будущего. Мечнику известно, что Ягурой управляют, и он не один месяц уже пытается найти кукловода, и... ему нужна помощь. Но ответом мне служит молчание. Узких глаз его, проглядывающих сквозь обвисшие морщинистые веки, не разглядеть в темноте с такого расстояния. Я совсем не знаю его - насколько закостенели его взгляды к такому возрасту? Редко встретишь людей, что на восьмом-девятом десятке лет всё ещё готовы поддаваться влиянию стремительно меняющегося мира. И лица их, когда я их вижу, подобны лицу старейшины Генджи - изрешечённые усталостью, сморщенные от многолетней бессонницы, которая не позволяет им уже мыслить трезво и давно зовёт на покой. Я слегка прищуриваю один глаз в каком-то разочаровывающем глубоком сомнении. - Забуза-сан зацепился за какую-то информацию касаемо кукловода Ягуры. Всё понимание ситуации у меня довольно... ограниченное так как я - просто посол, которого избавят от воспоминаний о миссии после её выполнения. Но даже я понимаю, что эту информацию вы не можете доверить кому попало, и слишком ограничено у вас число людей, которых можно подключить к поиску, - произношу я тоном размеренным и бархатным, словно в тяжёлой задумчивости. Глядя на недвижимого, не издающего ни звука, старика, застывшего бескровной каменной статуей, я веду плечами и перевожу взгляд вглубь деревни. За домами светает. Хочется сморщить недовольно лицо от дикого жжения в области ребёр и завалиться спать где-нибудь в Оцу, зная, что недалеко находится Гакуё. Откидывая ностальгические мысли, неожиданно передаю старику слова мечника из Кири, хоть и звучит это, возможно, показушно-искренне, - Забуза-сан, вообще, очень долго возмущался об отношении верхов деревни к людям. "Всё это сборище лицемеров, которым глубоко плевать на свою деревню". Много говорил и о том, что людей, с готовностью защищающих саму её душу, в итоге заклеймят "нукенинами". И... - Мне не кажется, - вдруг произносит он, - что его взгляду открыто хоть что-то святое, чтобы браться говорить о душе. - Я бы воздержалась передавать вообще всё, сказанное Забузой, в тех же выражениях и в том же тоне. - Он думает, что кто-то в деревне посчитает уместным в такой опасной для положения Кири ситуации обращаться к нукенину за помощью? Не думает. Конечно, он так не думает. И даже осведомлённость старейшины Генджи об управляющем Ягурой человеке, основанной на словах Манабу, была лишь догадкой. Нелепость всей этой коробящей обстановки начинает давить ещё сильнее. - Зато у него, одного из немногих, есть силы и возможности помочь родной деревне, - говорю я чуть более резко и настойчиво, чем позволяет моё положение. Он молчит ещё какое-то время - в этот раз довольно долго. Я думаю выдать ему что-то вроде "Я не знаю, есть ли у Забузы шпионы в деревне" и начать речь о значении его приказа направиться сразу к старейшине Генджи. "Он, должно быть, хотел бы сообщить, что вам есть, на кого положиться за пределами селения". Всё это кажется у меня в мыслях настолько глупым, что, к счастью, ни одно слово так и не срывается с моих губ. - Что требуется? Звучит ли действительно вопрос так тихо, или же я просто настолько в замешательстве от удивления, что переспрашиваю. - Какая именно помощь ему требуется? - Двое шиноби... информация о двоих шиноби, погибших в инциденте на перевале Йосуга пять лет назад, - быстро кидаю я, стараясь скрыть, что вопрос меня слегка обескуражил, - Подробностей я не знаю. Старик разворачивается, чтобы направиться к столу. Неровные, дрожащие движения его хрупкого тела отдаются в ушах медленным шарканьем его ног. Я уже думаю было подойти, чтобы помочь, но одёргиваю себя - что будет более бестактным: стоять в стороне, наблюдая обессилевшие старческие попытки преодолеть несколько метров, либо предложить Старейшине Киригакуре но Сато опереться о руку дешёвого подпольного наёмщика? Старик Генджи подходит к столу и выдвигает один из ящиков, худыми, слабыми пальцами достаёт один из свитков и разворачивает его на столе. На бумаге чернеет плотный текст. Я вижу, как старик выводит чернильной ручкой что-то в конце, подносит рисовое полотно ближе к лицу и дует несколько секунд на влажные иероглифы, но вряд ли столь слабые лёгкие хоть как-то здесь помогают. Поворачивается в мою сторону, протягивая небольшой свёрнутый свиток, и я спешу принять его из дрожащих рук. - В западной части деревни найдёшь неприметное, длинное двухэтажное здание с массивными колоннами на входе, что охраняется двумя статуями каменных львов. Спросишь человека по имени Абэ Хиро. Передашь свиток, и он найдёт информацию, которую ты попросишь, - сипло произносит он. Ощущая щекочущее волнение, я низко кланяюсь старейшине, стараясь не подавать вида, как живо от быстрого движения начинает резать рёбра. Через пару секунд уже оказываюсь на освещённой первыми лучами света деревянной раме. Настороженность царапает разум. В знак благодарности я киваю, изобразив почтение на лице и резко выбрасываю из ступней чакру. Если старик действительно во всё это поверил, было бы просто прекрасно! Но, пока ещё находясь в деревне, этой мыслью я стараюсь не обманываться.