***
- По словам Какузу, в Оцу вы засели ещё лет девять назад. Сложно, поди, при подобной деятельности так долго находиться на одном месте и никому не насолить. "За девять лет - никому? Невозможно, разумеется." - Какая-то важная шишка решила взять роль вашего покровителя? "Разве это требуется, долбоёб? Все имеющие вес имена... Мне известна вся их подноготная, слишком много палок в колёса я могу им понаставить, пока они тщётно пытаются выследить "Информатора из Оцу" - пытались уже, постоянно пытаются. Хагурума не встанет на чью-либо сторону. Я не встану." - Что вообще значит "Хагурума"? Странное название для шпионской организации. Я ощущаю, как мужчина время от времени лениво вертит головой, оглядывая обнятые снежной массой здания, а затем вновь возвращает взгляд к моей фигуре - и его, и ещё один я будто чувствую спиной. Ровное, будто источающее блеклое свечение полотно хрустит под тяжестью быстрых уже шагов, захватывая по колена ноги. Вокруг непривычно тихо, ни единой фигуры в поле зрения нет, но размытые слегка завывающим ветром цепочки следов делают ощущение пейзажа не столь безлюдным. - Да и кто бы мог подумать, что ей управляет какая-то мелкая девчонка. "Мелкая?" - Эй! Я вообще думаю, при необходимости долго путешествовать с нукенином, можно научиться воспринимать его как сидящую где-то в ветвях вопящую экзотическую птицу, которую ты не видишь и сделать с которой ничего не можешь, лишь стараешься реагировать на крики не иначе, как, например, на шуршание листвы. Впрочем, эти мысли ничуть не убавляют сейчас мне головной боли. - Оглохла что ли? Придерживая край капюшона, я чуть приподнимаю голову, чувствуя, как ещё один источник чакры позади тоже слегка задирает подбородок. Сквозь узкие прорези маски открываются глазам возвышающиеся рядом ярусы пагоды, чуть загнутые концами вверх крыши, подобные напряжённым крыльям, контраст выглядывающей из-под снега чешуи-черепицы. Ровный, по обыкновению грубый голос: - Заткнись, Хидан. - Тц! Да ты... Эй! В один прыжок оказываюсь на соседнем здании. Ноги едва не начинают ехать. Крыши... скользкие. "Масаказу..." Под слоящимися на левой руке бинтами "Глаз" открыт, сканируя местность, - возможность, которой я могу пользоваться суммарно не более пары часов в день. Наверху, я заметила уже давно, мужчина один. Ещё не появившись в помещении, я отчётливо ощущаю каждое движение его тела, голову, приподнятую наверх, руки, неторопливо укладывающие что-то на полки. Чувствуя, что нукенины проследовали за мной, я бесшумно опускаюсь на скат пагодной крыши, распахивая раму, позволяя снежным хлопьям окропить ровную гладь паркета, и ныряю внутрь вместе со сквозняком, преследуемая двумя тенями. Упорядочивая свитки в рядах стеллажей, первую секунду широкоплечий силуэт с каштановой копной иглами торчащих во все стороны волос на голове не сдвигается с места, будто не замечая нашего присутствия совсем. - Не часто же увидишь Вас зде... - На ближайшие полчаса свободен, - резко отрезаю я. Скидываю с головы капюшон, проходя глубже. Мужчина тут же разворачивается, направляясь к растёкшемуся по дивану плащу, бегло окидывая внимательным взглядом пару незнакомых фигур. И в небольших глазах этих, блекло-оливковых, болотных, как и надетый на нём жилет, и в суховатых, острых чертах лица ни капли той лёгкой расслабленной развязности, что прозвучала в словах. Еле заметно хмуря короткие брови, почти незримым движением шиноби проскальзывает мимо нас к окну и растворяется в ледяном воздухе, будто подхваченный ветром. Я поджимаю губы и тяну напряжённо пару секунд перед тем, как, смахнув с лица непослушные волны волос, подойти к стеллажам, применяя по ходу нужную технику - потоки чакры в моей правой руке переформировываются, активизируя ранее установленную печать и позволяя замёрзшим пальцам прикоснуться к нужному свитку, осторожно проникая сквозь барьер, так обыденно лежащий на полках подобно слою пыли в библиотеке. Это помещение, вообще-то, не для посторонних глаз, и Масаказу не принимает гостей обычно здесь, на этом этаже. Но что-то мне подсказывает, что мои спутники вряд ли стали бы ждать внизу. Концентрирую чакру в своём большом пальце, чтобы опустить на край бумаги - пробежавшись чернеющими пятнами вокруг бумажного цилиндра, узенькая полоска иероглифов быстро исчезает. Я чуть разворачиваю свиток, чтобы проверить, то ли это, что мне было нужно, хоть печать и ставила я сама. - До этого месяца - все списки здесь, - произношу я, разворачиваясь, чтобы подойти к нукенинам, темнеющим на фоне света из окна. Протягиваю Какузу нужные сведения, наблюдая за его взглядом - со свитка он тут же поднимается обратно к маске. Что не так? - "Всё" здесь? - особо доверия в его словах нет. - Прошло не так много времени, как ни крути, - говорю я, стараясь сделать тон голоса проще, но хмурюсь. Мужчина принимает небольшой свиток из моих рук, тут же разворачивая слои бумаги и пробегаясь по ним глазами, но ни пары минут, ни, что уж говорить, десятка сантиметров текста, которых хватило мне, не хватает ему, чтобы убедиться в точности понятого запроса. - Блядь, это надолго, - его напарник закатывает глаза, снимает с крепления на спине поблёскивающую боевую косу, чтобы поставить её возле дивана, потом, поёжившись, небрежно закрывает окно и плюхается на обитые тёмной кожей подушки. Закидывая за затылок руки, кладёт голову на невысокую спинку. Помещение осматривает без особого интереса. Кроме огибающих комнату рядов стеллажей, лестницы, ведущей вниз, небольшого дивана и единственного окна здесь ничего нет, деревянный интерьер уныл и прост. Я остаюсь на месте, терпеливо ожидая, пока мужчина хоть развернёт свиток до основания, если ему в голову взбредёт. Но оного в итоге не требуется. - Этого будет достаточно, - просто говорит он. - Как мы и договаривались?.. - предполагаю я, вопросительно чуть наклоняя голову. Надеюсь, он не слышит беспокойства в голосе. Нукенин размеренно, медленно и ровно сворачивает свиток обратно перед тем, как, распахнув полы плаща, поместить его во внешний съёмный карман и отцепить небольшую прямоугольную поясную сумку. Кнопка на ней с щелчком отстёгивается, обнажая взгляду ряд ровных, зеленоватых купюр. Слышу, как Хидан раздражённо цокает, когда внимательно и не торопясь грубые, смуглые пальцы казначея начинают перебирать деньги. - Нужно будет ещё кое-что, - произносит шиноби, протягивая мне ровную стопку купюр - всю, что отдельно лежала у него в подсумке, - Насколько мне известно, Информатор из Оцу и сам заинтересован в содержимом трупов, которые я поставляю на чёрный рынок. Наш общий знакомый из Кума но Куни сообщил, что не мало торговцев, вроде него, позволяют Хагурума фильтровать все найденные данные, выкупая нужное ещё до того, как те доходят до рынка. - К чему всё это? - Мне нужно, чтобы ваша организация воздержалась от использования этого источника информации для торговли. И уничтожала все полученные таким способом сведения. Да он вообще понимает, что это значит? От какого объёма данных мне нужно избавиться?! Да и с чего вдруг? Какие планы вообще у него на всё это? - "Уничтожала"?.. - медленно повторяю я, находясь в лёгком ступоре от подобного рода "просьбы". Уголки губ моих в возмущении вздрагивают, - Это значит, что вы их выкупаете? Вполне логичный вопрос. Но я и не жду положительного ответа на него. - Нет, - просто отвечает он, всё так же буравя меня взглядом, - Это значит "уничтожала". Без доплаты. Я могу выкупать всё это для себя, для своей осведомлённости, но мне ведь нужно не это - нужна уникальность данных, позиция Хагурума на информационном рынке. Если я соглашусь, а потом этот хрен узнает вдруг (так же, как узнал от Кёраку), что моя организация продолжает подобным образом сотрудничать с Пунктами Выдачи Вознаграждений... - А если я откажусь? - цежу я, стараясь сдерживать внутренний накал. Я и так предоставила им достаточно. - Несколько часов назад ты старательно показывала, какой осведомлённостью о нас обладаешь, и, вероятно, данные о том, какими способами мы разбираемся с проблемами, ты, куноичи, не обошла стороной, - он хмурится (Хотя возможно ли сделать ещё более суровыми эти широко раскрытые, словно пронзающие насквозь глаза?). Ровный, чуть шершавый, низкий голос, - К тому же... за голову Информатора из Оцу предлагают двадцать миллионов рё. Что? Я слышу смешок, слетевший с губ язычника. Мужчина смотрит на меня искоса, вскинув брови. В глазах цвета последней полоски съедаемого горизонтом солнца играет что-то нечеловеческое. Ты, Ран, знаешь все их слабости! Ты, Ран, знаешь, сколь уродливыми эти жалкие тела предстанут пред лицом Смерти. Я смотрю на две фигуры, на Какузу, возвышающегося передо мной, но вижу лишь громкое имя организации, то чудовищное Нечто из чужой памяти, вырисовывающееся сквозь кровавые пятна облаков, и эта извивающаяся дымка красных ниток на ткани ощущается столь же давящей, как радужка, подобная ряби на воде. Я знала заранее об этой встрече, знала заранее и о том, с какой любезностью и до смеха дрожащей покорностью соглашусь предоставить им нужную информацию, но ни малейшего представления о том, чем закончится эта встреча, я не имею, и... Сколько? Два года? В следующем воспоминании, где мелькает "Информатор из Оцу", немаловажной деталью бросаются в глаза облачённые чёрно-красным плащём плечи. А Гакуё? Самого важного для меня человека, который был участником событий моих видений всего пару раз за всю мою жизнь, я и вовсе не видела по отношению к дальнейшему будущему. Ни самого Гакуё, ни Хагурума. Впервые встретившись со столь могущественным противником, заранее зная о своей в будущем сломленной воле, что заставляет меня внутренне трястись осиновым листом от любого их неожиданного действия, чувствовать этот пробирающий позвоночник холодок? Установка "не вступать в конфликт"? "Я не могу избавиться от пары нукенинов потому что те не выполнили ещё роль, отведённую им в истории"? Я ведь именно так размышляла. Я часто думаю о том, что случится, надломи я линию свою судьбы несвойственным мне действием? Избавь мировую историю от одного из громких событий, от одного из искажающих стёклышек - что станет со всем тем "Будущим", которое я видела? Может ли это повлиять на факт наличия у меня видений вообще? Я не знаю. И именно из-за этой неосведомлённости я всегда старалась не рисковать. Но. Но если отсечь все эти мысли? Если отсечь установку "С ними нельзя вступать в конфликт", автоматически делающей меня беззащитной, безвольной марионеткой? Автоматически меня обезоруживающей. В конце-то концов... "А они имеют представление о том, что Какузу информацию решил запросить у Хагурума?" - Ну так что, куноичи? Чтобы стопроцентно избавиться от них, я могла бы выпустить всю накопленную чакру разом - это, вероятно, сотрёт весь городок. Но сколько времени потом у меня уйдёт, чтобы накопить количество, хоть сколько-нибудь пригодное для боя? Нет, я не могу себе такого позволить! Чакра за печатью Энма-о копится слишком долго, я лишусь основного своего козыря на месяцы. Какузу. Если я не сумею испепелить его первой же атакой, прямым попаданием (Что само по себе здесь, по отношению к нему - очень маловероятно), придётся отбиваться от всех техник его пяти воплощений по-отдельности. К моей херовой выносливости максимум, что я могу прибавить - двое открытых врат. Ха... Впрочем, вряд ли я не успею за суммарное время. Пока фоном звякнуло остриё косы о поверхность паркета, язычник, с неким трепетом обхватывая её рукоять, поднимается, чтобы подойти ближе. На губах - странная беспечная ухмылка. Свободная рука небрежно разминает шею. Этот. Он не отличается скоростью. Его можно даже оставить на последок. Я знаю обо всех его уловках. Третьи врата, последние, которые я могу открыть, дадут мне преимущество на несколько минут. Всё, что будет нужно - после боя с его напарником ухватить его кейракукей своей левой рукой. - Алё? - язычник пару раз щёлкает пальцами, вскидывая недовольно одну бровь, - Соображай уже, сучка. Чакра моя пульсировала, сосредоточенная перед атакой, отзываясь в учащённом сердцебиении, в разгорячённом в лёгких от волнения воздухе. Вцепившись в них взглядом сквозь узкие щёлочки холодной маски, я понимала, что они - никто по сравнению с Хагурума, и что стоят они здесь, пока ещё живые, из-за моего былого нежелания как-либо конфликтовать с теми, с кем, возможно, потом пришлось бы работать. Ставить мне подобные условия... Да за кого эти ублюдки принимают меня?! У меня есть почти стопроцентная уверенность, что я смогу победить их. ("Почти?"). И я даже пепла от них не оставлю. - Я... - язык не слушался. Когда я вдруг услышала то, что сказала, голос звучал чётко, был почти ровным, уверенным, без дрожи и резко выделяющегося волнения, - Сделаю то, что требуется. Веки мои застыли широко распахнутые, пальцы, я почувствовала только сейчас, впивались ногтями в ладони. - Отлично. Через секунду деревянная рама от резкого порыва ветра шумно врезалась в стену. Я стояла там, уставившись на пустую комнату, ощущая, как ледяной воздух перебирает полы плаща, и кожу мою под одеждой, неожиданно вызывая мурашки и липкое, холодное такое ощущение в районе позвоночника. Нет, это не было страхом. Я стояла там, чувствуя, как гневная дрожь начинает бить моё тело, не сразу выводя мышцы из онемения. Как всё это вообще произошло? Да и разве это - всё, ради чего они приходили? Это никак не могло быть страхом. Тело моё в тот момент просто не слушалось.***
"- И как это работает? - мужчина бросает короткий взгляд на мою левую руку, затем неотрывно вглядывается в зрачки - от его этого выражения глаз мне ещё в первую встречу было не по себе, пробирает мурашками. Спина его прислонена к древесному стволу, и солнце ложится прямым потоком на эту бледную кожу. Лицо его, я сейчас уже понимаю, спокойно, почти флегматично, но из-за выделяющихся надбровных дуг ощущается угрюмым - синева глаз всегда в тени. Как работает что? - сначала не доходит до меня. Он о том странном, сжигающем чакру тумане? Мужчина уже видел его один раз. Откуда мне знать, как работает "это"? Я неуверенно ёрзаю на месте, упираясь взглядом в греющийся над потрескивающим пламенем котелок с водой. Уже давно ждала подобного вопроса - мой спутник то и дело поглядывал на мою руку время от времени, (Почему он решился спросить только сейчас?), но, если честно, я и себе не могу дать внятный ответ. Я с такой рукой родилась и даже не представляла, что этот выпирающий под кожей камушек с ровной морщиной поверх, похожей на закрытые веки, вообще можно как-то использовать. До тех пор, пока не... - Я... просто разозлилась, - мямлю я. Голос скомканный и будто бы извиняющийся. А может, и не "будто бы", - Те два раза, когда "это" вылезало из моей руки, я не могла им управлять. - Нет, - мужчина качает головой, - Я не об этом. - А о чём? Щёлкает зажигалка. Светлые пряди падают на лицо шиноби, когда он чуть склоняет голову. Прикрывая ладонью крохотный огонёк, мужчина затягивается, а затем выдыхает белёсую дымку, что с лёгким ветерком достигает моего носа, заставляя неприязненно поморщиться. Мерзость. И зачем взрослые это делают? Эта вонь потом ещё и в одежду впитается. - Не похоже, что у тебя хороший слух, - вдруг выдаёт Гакуё. Насупившись, я обиженно надуваю губы. Всё нормально у меня со слухом. Чего это он? Дурак, - и что сильно развито обоняние. Ты лишена зрения на левый глаз, но иногда кажется, будто у тебя есть ещё один на затылке. - В смысле? - не понимаю я. - Ты... очень живо на всё реагируешь, - говорит мужчина. Но мне кажется, что он изначально хотел выразиться не так мягко. После полугода моего образа жизни я и сама вижу, что ничерта не выходит избавиться от привычки шарахаться от любых резких движений, - Даже если не видишь. Он вдруг поднимается с места, обходит костерок и присаживается передо мной на корточках, вытягивая в мою сторону раскрытую ладонь. Я хмурюсь и перевожу слегка недоверчивый взор с замершей руки на лицо шиноби. В ответ - спокойно выжидающий взгляд. Мужчина выдыхает табачный дым в сторону, вальяжно повесив кисть с тлеющей в паре пальцев сигаретой на колене. Слегка приподнимает брови. В нерешительности всё-таки вкладываю свою левую руку в его. Прохладная. - Ты ведь можешь его открыть? - спрашивает Гакуё. Потом - уже более настойчиво, - Знаю, что можешь. Я мнусь ещё какое-то время - эта вещь отчего-то кажется настолько интимной, что вызывает желание тут же разорвать контакт, отзываясь на щеках неловким румянцем. Меня словно попросили прямо сейчас раздеться перед мужиком, который на двенадцать лет меня старше. Сколько ему, получается? Двадцать два? Сосредотачиваюсь на "веках", и они расползаются в стороны, оголяя взору полусферический камушек - красноватый, как мои глаза, почти прозрачный, словно проваливающийся цветом в живую кровавую плоть. - И "как работает это"? - спрашивает Гакуё. В его внимательных, широко раскрытых глазах - какой-то нездоровый завороженный огонёк вперемешку с лёгкой настороженностью. - Не знаю, - честно отвечаю я, - Просто сосредотачиваюсь, и... Блин, я правда не знаю. Это сложно объяснить. - А ты постарайся. Но я молчу. - Что-нибудь чувствуешь? - интересуется мужчина, - Сейчас. Замечая мою растерянность, он добавляет: - Чакру животных тоже можно отследить. Попробуй отключить внимание от своего тела, представь, что сознание твоё, как попавшая в воду краска, рассеивается одновременно во все стороны. Выдохни, закрой глаза. Я смотрю на него чуть удивлённо, потом вытягиваю руку из его грубых пальцев, отодвигаюсь немного и пытаюсь сделать, как он сказал. Мужчина не сдвигается с места, пока длятся мои попытки прочувствовать Жизнь вокруг меня. - Как далеко? - спрашивает мужчина на выдохе. В нос снова бьёт запах табака. "Как далеко?" А я знаю? Тут вообще-то везде животные. Слишком абстрактный вопрос. - Не знаю, - я напряжённо мну губы, - Там, к востоку, и люди есть. Пауза в несколько секунд. - Много? - Ээ... Одиннадцать? - кривя брови, неуверенно говорю я. Поднимаю веки, встречаясь с задумчивым, оценивающим взглядом. Вся моя сосредоточенность с левой руки рассеивается, и "глаз" затягивается слоями кожи. Шиноби это замечает. - А так? - интересуется он. - Ну, пусть и не так чётко, твоё присутствие чувствую, - говорю я, чуть задумавшись, - Это как с велосипедом. Научился держать равновесие, а дальше уже получается само собой, и не разучишься обратно. - Хочешь сказать, ты поняла сам принцип, и размыто чувствуешь чакру даже без "этого", - констатирует Гакуё, затягиваясь последний раз и швыряет окурок в костёр. Подходит к дереву, чтобы вальяжно опуститься на прежнее место, на расстеленный плотный плащ. Глубокий вздох, - Что ж. Есть, над чем поработать. После этого мы сворачиваем на восток - Гакуё говорит, километра через четыре должен быть небольшой храм. В храме, как мы узнаём, и впрямь ведут жизнь одиннадцать монахов." Ещё далеко за пределами Оцу ты начинаешь чувствовать, как дыхание моря наполняет лёгкие. Что-то схожее есть в хвойных лесах на севере Страны Огня: многовековая величественная мощь поглощает тебя, не позволяя отвлечься от многообразия навязчивых запахов, ты переключаешься с внутренних мыслей, заворожённый силой Жизни вокруг. И море, которое вижу я очень часто, так же затягивает мой взор, когда я нахожу чакру Гакуё недалеко от порта, вовсе не там, где ожидаю обнаружить его сначала. Пока основной Дом Хагурума пустует, окружённый слоящимися друг на друге печатями, я пересекаю Оцу, чтобы аккуратно, будто бы даже опасливо опуститься на оконную раму, лениво разинувшую пасть прибрежному ветру. Блёклый желтоватый свет играет тенями на терракотовых поверхностях, высоком потолке, стенах, идеально-ровной глади тянущегося от самого пола панно с архаичными сюжетами, мельчайшей росписью, играет и на столе - таком же глубоком чёрном, в традиционной технике залитым лаком и покрытым благородным изяществом золоченого орнамента, подобном в безветрии поверхности воды. "А Гакуё не поскупился на гостиничный номер" - замечаю я отстранённо. Статная фигура его стоит, очерчиваемая тусклой полоской света от настольной лампы, облачённая традиционным одеянием, оканчиваясь деревянными гэта на голых ногах. Голова мужчины склонена. Он, вне всякого сомнения, заметил знакомый источник чакры ещё до моего появления здесь, но всё внимание его погружено в значение лежащих на столе и в руках его бумаг, и края его шёлкового хаори издают тихий, едва заметный за бьющими о пристань волнами, шелест, подобный шуршанию ветра в летних ветвях. Я делаю шаг в комнату, ощущая какое-то странное, завороженное волнение, и понимаю вдруг, что позволяю себе расслабленно всё это выдохнуть, лишь опустившись на деревянный пол. - У меня здесь была встреча, - опережая мой вопрос, кидает мужчина. Отрывает взгляд от бумаг, - Только что. - Вот как... - Не ожидал увидеть тебя так скоро, - отмечает он. Разворачивается, вальяжно запуская руки в рукава кимоно - улавливаю на внутренней стороне ткани несколько напитанных чакрой оружейных печатей, хотя на первый взгляд - ни катаны, ни подсумков, ни чего-либо ещё, что может насторожить, при мужчине нет. - Я и сама, - бросаю я. Весь вид Гакуё на редкость задумчив. Выуживаю из кармана небольшой свиток, протягиваю мужчине. Вскидывая брови, тот принимает его у меня из рук, - У меня было около суток на обратном пути, тут досье на каждого - всё, что удалось вспомнить. Лениво перевожу пустой, бездумный взгляд куда-то в сторону. Мысли у меня в расфокусе. И собираются с трудом. - Передай в остальные Пять Домов Хагурума, чтобы этих людей перенаправляли к тебе, если вдруг заявятся. В бой ни при каких обстоятельствах не вступать, исход подобных действий заведомо ясен. Любая информация из основного хранилища им открыта, включая всё, что не продаётся. Бесплатно это им не обойдётся, разумеется, но не выставляй оскорбительно-высокий ценник, - я устало выдыхаю, вплетая пальцы в спутавшиеся волны волос, - Хотя с этим и сам разберёшься, наверное. Гакуё бегло пробегается взглядом по записям и просто кивает мне. - Они и не собирались вербовать меня... - рассеянно бормочу я, не сдвигаясь с места. - Я буду здесь ещё какое-то время, - бросает шиноби, будто спрашивая о моих дальнейших действиях. Что-то в его голосе и во всей развернувшейся ситуации царапает память, вороша старые мысли. Чёрт... Я ведь и правда думала, что обрываю связь с Хагурума на довольно длительный срок. Замечая мою прострацию, напарник чуть склоняет голову, изображая картонную учтивость на лице, - Перевязать рану? "- Эй, Гакуё-сан..." Я могу и сама. Но киваю ему. Потом говорю, что после дороги сначала не помешало бы сходить в душ. А ностальгия накатывает с новой силой. "- Может быть, - я проглатываю слова, пытаясь отдышаться. В ушах у меня звенит, а прохладный ночной воздух раздирает горло. Поднимаю руку прямо перед собой, словно пытаясь дотянуться до усевшихся на небесном полотне светлячков и вглядываюсь в чёрный в полутьме камешек на кисти, своеобразную печать, удерживающую в теле природную чакру. Гакуё сказал, нужно дать ей название, и этот белёсый туман заклеймил "Энма-о", но открывающиеся вместе с кожей на руке сенсорные способности он как называл, так и продолжает называть моим вновь обретённым глазом, - Может быть, я не просто так родилась с ней? Вокруг шумно стрекочут цикады, и их симфонию в безветренном лесу нарушает лишь мерный тихий лязг холодного оружия в грубых мужских руках. - Необъяснимая сила, данная тебе Божественной волей. Предназначение. Ты об этом мне хочешь сказать? - спрашивает мужчина на это бесцветным голосом. Я согласно мычу в ответ, на что слышу шумный вздох, - Пытаешься найти перед собой оправдание за то, что сделала? Чувствую укол обиды и наполняющую лёгкие злость. Я хмурюсь, но Гакуё, наверное, даже не видит этого. - Не пытаюсь, - бормочу я. Мне вообще всё равно - они это заслужили. - Люди верят в собственное предназначение, Ран, - вдруг говорит мужчина. Голос его спокойный, плывущий, мерный, - Это помогает им чувствовать себя более весомо в окружающем мире, более значительными, чем есть на самом деле. Такое отношение характерно не для какой-то конкретной прослойки общества, Ран, а всех разом: от рядового шиноби до правителя. Одним ощущение исключительности даёт возможность выжить, другим – творить что вздумается, не опасаясь последствий. Люди настолько погружены в значительность своей жизни, что, только уже уходя, понимают - никому и ничему они не были нужны. Ушли как пришли. От лёгкого движения трава щекочет щеки. Мышцы дрожат, еле поддерживая спину, болят и ужасно ноют - я чуть приподнимаюсь на локтях, чтобы посмотреть в лицо мужчины, но оно скрыто в тени живого зонта, склонившего низко ветви. Лишь поблёскивают в его руках затачиваемые кунаи, разнося по округе шершавый скрежещущий звон, и то и дело убегают в сторону белёсые струйки сигаретного дыма. - Не обманывайся на этот счёт, Ран, - говорит он. Пытаюсь вглядеться в лицо, но черт разобрать не могу, - Прекращай уже разлёживаться, у тебя ещё четыре подхода. Я обречённо плюхаюсь обратно на траву." Спина под струящейся, гладкой тканью будто выточена из мрамора, твёрдые мышцы играют, как целостное полотно, от лёгких совсем движений. Мужчина продолжает перебирать бумаги, когда я запускаю руки под небрежно накинутое хаори, поднимаюсь выше, обхватывая крепкий торс, и упираюсь лбом ему в спину. Кожа моя влажная. Ветерок сквозит из распахнутого окна. Холодно. Стекающие по лицу дорожки мокрой чёлки оставляют тёмные пятна влаги на расшитых традиционных одеждах, слоящихся поверх столь знакомой мне грубой, изрубцованной кожи. - Я в Оцу всего на пару часов, - говорю я устало. Из одежды на мне ничего нет, лишь короткое махровое полотенце обвивает тело. Бинты я поменяла уже и сама. Вокруг раны на руке кожа покрыта щекочущим зудом, шелушится. Заживает, - Я потеряла много времени, не могу оставаться здесь на долго. Вряд ли Забуза оставил какие-либо зацепки к двум искомым фигурам, когда обнаружил труп, но сам факт того, что в Кири я запрашивала информацию о них, мог зародить подозрения. Будут проблемы, если поднимется шумиха до того, как я найду их. - Ты опоздала уже, Ран, - отмечает мужчина, когда я спокойно начинаю перебирать пальцами гладкие складки ткани, - Сутки прошли, как твой заказчик убит. - Вот как... - просто говорю я. Неторопливо тяну за узел, и, соскользнув, пояс-оби падает на пол, возле моих ног, - Я в любом случае не могу оставить без внимания найденную зацепку. - И что такое важное ты хочешь там найти? - я пожимаю плечами, не в силах дать однозначный ответ. У меня есть догадка, но об основной цели этого задания я и впрямь не имею чёткого представления, - Я передал информацию верхушкам Пяти Домов Хагурума и всем, кто подчиняется мне напрямую. Их уже ищут. Гакуё укладывает бумаги в стопку перед тем, как приподнять и с глухим звуком аккуратно выровнять их по столу. - Хорошо. И как он умер? - мысль появляется в затуманенном разуме воскользь, мельком, так же быстро развеиваясь. Что может важнее быть сейчас этого голоса, проникающего в самые глубины моей сути, струящихся по спине белоснежных волос, запаха, этого навязчивого хвойно-химозного запаха, который из ткани на этом столь знакомом теле, наверное, не выветрится, не выстирается никогда? Я зарываюсь носом в слоящееся на спине изящество шёлка, охваченная каким-то дурманящим трепетом. Зыбкость моментов близости между нами и впрямь кружит голову. Ощущения эти в своей эфемерности подобны падающему цветку сакуры, подобны мгновению перед смертью - не удержать себя в этом ощущении дольше (Гакуё, должно быть, повторяясь, напомнит мне, что мы же, как ни посмотри, убийцы, торгующие нелегальными данными. Зачем таким людям столь слепые и беззаботные чувства?) и не унести это ощущение с собой сквозь минующий день (А этого не позволю себе я, понимая, что без Гакуё любовь к нему иссушит меня. Притупляя. Размывая. Раз за разом находя для себя в ком-то другом глоток свежего воздуха). Я слышу, как щёлкает зажигалка, и подбородок, очертания собранных волос на секунду вспыхивают в оранжеватом свечении, пока я распахиваю ткани кимоно, шёлкового хаори, поглаживая бёдра мужчины, торс, пробегаюсь игриво по полоске волос, ведущих вниз от пупка, обхватываю разгорячённую плоть ладонью. - Замёрзла?.. - сигаретный дым бежит в сторону под натиском морского дыхания. Встрепенувшись, обеспокоенно смаргиваю. Пальцы у меня, кажется, и врямь ледяные. Запоздало тянет за это извиниться. - Не закрывай окно, - прошу я. Не прекращая поглаживаний, пытаюсь свободной рукой чуть приспустить ткань с его плеч, встаю на носочки, чтобы дотянуться до оголённой шеи, но мне не дают этого сделать - мужчина разворачивается, опираясь грубой ладонью о стол позади себя, и затягивается, чтобы выдохнуть в сторону медленно и шумно, почти не раскрывая рта. Глаза его туманны, как белёсая дымка, взвивающаяся к потолку. Пульс стучит в висках. Его обжигающая кожа, рельефные плечи, с которых стекает ткань, грудь, мышцы торса, через прикосновения ладони вызывающие мурашки по телу... Я выхватываю из его пальцев сигарету, чтобы затянуться самой, и стоит лишь мне выдохнуть, как мужчина грубо хватает меня за затылок, притягивая к себе, и жадно впивается в мои губы. Язык его скользит по чувствительным точкам в уголках моих губ, натягивая ощущения внизу живота и от жара в промежье я выгибаюсь, стараясь прижаться к мужчине ближе. Запускаю руку за его спину, вцепляюсь в неровную, исполосованную шрамами кожу и проглатываю глухой стон, когда Гакуё до боли прикусывает мою нижнюю губу. Усилием воли взгляд мой фокусируется, сквозь полуприкрытые веки я встречаюь с поблёскивающими в тусклом свете сизыми радужками. Похоть. Глаза голодного зверя, следящего внимательно, широко распахнув веки. Пальцы мечника вплетаются в мои волосы, до боли сжимая их. Я роняю протяжный стон, когда мужчина отстраняется. Дыхание его опаляет кожу. А через секунду вновь чувствую его мягкие губы на своих. Поцелуи. Требовательные, настойчивые. Язык мужчины, с привкусом горьковатого табака, проникает в мой рот, пробегаясь по нёбу и сплетаясь с моим. Я подаюсь вперёд, панически пытаясь нащупать за спиной мужчины край стола, чтобы ненароком не задеть ткань огарком оброненной сигареты. Тот ловит мою руку - просто грубо вцепляется в запястье перед тем, как разорвать поцелуй. Я жадно дышу, наблюдая, как Гакуё отворачивает лицо чуть в сторону, поднимает и разворачивает мою кисть, выхватывая губами сигарету из моих подрагивающих пальцев. Ахаю - за волосы меня тянут вниз, и движение это настолько неожиданное и резкое, что я почти падаю на колени. Мужчина не смотрит в этот момент на меня, взгляд его обращён куда-то в сторону, за краснеющий в пальцах свёрток табака, черты лица чуть размыты пеленой дымки, а уродливый шрам-полуулыбка с такого ракурса почти не различим. Мечник напрягает хватку на моём затылке - секундная заминка ему не нравится. Я провожу своей ладонью по губам, языку, стараясь оставить на коже больше слюны, и мягко опускаю руку на напрягшийся орган, поглаживая зону возле головки, и примыкаю губами к внутренней стороне бедра, опаляя кожу разгорячённым, прерывистым дыханием. Во мне всё горит. В возбуждении, в нетерпении внутренняя дрожь пробирает тело, завязываясь внизу живота ноющим комом. Я веду влажные поцелуи к мошонке, захватываю губами кожу, начинаю быстрее двигать рукой, слегка посасывая яичко, и до слуха моего доносится шумный выдох над головой. Второй кистью попеременно поглаживаю торс, бедро, вцепляюсь в кожу ягодицы, оставляя быстрые, настойчивые поцелуи у основания члена и поглаживая напряжённым языком выступающую линию на его нижней части. Пробегаюсь губами к уздечке, лаская её языком, делаю пару простых движений взад-вперёд, чтобы лучше увлажнить возбуждённый, покрытый вздувшимися венами орган, и тут же, попутно расслабляя горло, заглатываю его до основания. Рука мужчины на моём затылке вздрагивает перед тем, как слегка ослабить хватку. Я слегка отодвигаюсь, чтобы высвободить из горла его член, повторяю движение несколько раз и слышу, как мужчина охает. Его кисть чуть соскальзывает с затылка - я чувствую, как он начинает слегка поглаживать мою щёку, скулу большим пальцем. Пульс отбивает бешеный ритм. Я переключаюсь на головку, скользя быстрыми движениями по ней губами, задевая уздечку напряжённым кончиком языка. Потом в круговом движении поворачивая вбок голову, беру глубже. Резко дёргая за волосы, меня отстраняют. С диким рыком мужчина вцепляется в мои бёдра, поднимая на руки - на резком вдохе оплетаю шею мужчины и обхватываю крепкий торс ногами. Разум мой затуманен похотью. Тянусь к ушной раковине, пробегаясь по ней языком, к мочке уха влажными губами. На подбородке и щеке у меня лежат паутинки слюны оттого, как невовремя меня одёрнули. Обхватываю губами мочку и слышу в ответ нетерпеливое шипение - мужчина высвобождает одну свою руку, и в следующую секунду я чувствую горячее прикосновение у промежности. И тут же проникновение. Я не сдерживаю протяжного стона. По коже мурашками пробегает сладкая истома. Нетерпеливо чуть приподнимая меня за ягодицы, мужчина входит резкими, глубокими толчками. - Гакуё... - шепчу я. Голос звучит прерывисто. Хрипловато. Мужчина разворачивается, чтобы опустить меня на ледяную поверхность стола, в нетерпеливом раздражении пальцы его вцепляются в зацепленный край задранного полотенца, отбрасывая его в сторону. Его плоть всё ещё во мне, и от неравномерных, случайных движений импульсы ноющего желания растекаются по телу. Я тянусь к губам, но рука Гакуё опускает меня настойчиво на спину, так и оставаясь лежать на животе, поглаживает кожу сначала ласково, пока мужчина начинает медленно двигаться во мне. Он закидывает на плечо мою ногу, проходит по её нежной поверхности языком, целует. Потом руки его перемещаются на талию, вцепляются в выступающие бедренные кости, с каждым толчком всё сильнее вжимая в себя. Я приоткрываю рот в беззвучном стоне, прерывисто дыша, опьянённая движением горячей плоти внутри меня, и только потом замечаю, что взгляд его, дикий, голодный, похотливый, устремлён на моё лицо - следит внимательно за моими подрагивающими веками, за тем, как я покусываю свои раскрасневшиеся губы, протяжно мыча, за шумными вздохами. Разве чувствую я себя хоть перед кем-то, кроме него, полностью обнажённой, будто до мяса, будто до костей, без въевшихся в беззащитное лицо слоёв масок? Мужчина чуть наклоняется, задевая щекочущими прядями растрепавшихся белоснежных волос мой живот, ведёт ладонью по коже, опускает её на вздымающуюся грудь. Я выгибаюсь в спине, очередной стон срывается с губ, когда Гакуё, зажав сосок между обжигающими кожу пальцами, начинает сминать её, переходит плавным, невесомым прикосновением к плечу, очерчивает ключицу, шею, скулу. Руки художника, пронизанные изяществом движений, покрытые сеточкой тёмной неотмывшейся краски, руки шиноби, шершавые, с въевшимися жёсткими мазолями от рукояти меча, исчерченные белёсыми полосками чуть выступающих рубцов. Боже... Гакуё, как много бы я отдала, чтобы видеть всегда их рядом, видеть рядом и лицо это, устремляющее взор в полуабстрактные миры на полотнах холстов, затуманенное в воодушевлённой задумчивости. Без Хагурума, без шиноби, без всей этой головной боли и ночных кошмаров, преследующих меня и наяву. Без понимания того, что и я, и Хагурума - одно из средств достижения его целей. Но это... лишь минутка слабости, забвения среди хаоса реальной жизни, где прикосновения Гакуё, охваченные страстью - не более, чем просто секс. Мечник запускает пару пальцев в мой рот. Пробегаюсь возбуждённо по ним языком, ощущая влажное прикосновение на своей груди - опаляя кожу прерывистым дыханием, мужчина оставляет пару поцелуев, захватывает губами сосок, начиная посасывать его. Я вплетаю руки в его мягкие и тонкие, почти прозрачные волосы, стягиваю с них резинку, и те стекают на меня белоснежным потоком. Обхватываю бёдра мужчины ногами. Продолжая двигаться во мне, он вылавливает мой искажённый наслаждением и возбуждением, полубессознательный взгляд, опускает мокрые пальцы к промежью, начинает поглаживать клитор, заставляя внутри всё сжаться ещё сильнее - я не сдерживаю громкого блаженного стона. Вылавливает мою руку, слегка влажную от пота, сплетается с ней пальцами. А потом дёргает на себя. Резко. От быстрого поднятия корпуса моё тело прошибает режущей болью, я вся вздрагиваю, вцепляясь ногтями в кожу возле шва, напряжённо упираюсь рукой мужчине в плечо, и раздражённое шипение повисает на моём языке. Сутулюсь и опускаю голову, пытаясь успокоить боль. От возбуждения не остаётся и следа. - Прости, - коротко роняет мужчина, целуя мою макушку. Извиняющегося тона в голосе нет - сказано лишь для галочки, - Слегка не рассчитал. - Всё нормально, - просто говорю я. Всё и правда было нормально. Это ведь с моей инициативы началось, как ни крути. Я набираю полные лёгкие водуха, стараясь восстановить сбившееся дыхание. Всё ещё находясь во мне, Гакуё делает короткое движение взад-вперёд, но я устало верчу головой из стороны в сторону. Мужчина берёт меня на руки, прижимая к своему покрытому испариной телу. Ощущаю его сбившиеся сердцебиение и слышу шумное, учащённое дыхание возле уха. Напарник кладёт меня на кровать и только потом выходит из меня. Рядом со мной не остаётся. Не расстилая постели, я ещё несколько минут лежу так, на бархатистом покрывале, вцепившись напряжёнными пальцами в саднящий шов под грудью, пульсирующий секундными вспышками жжения, и наблюдая, как мужчина в блеклом желтоватом свете складывает ранее идеально выглаженные одежды, вешая их на спинку стула. С громким выдохом присаживаюсь, чтобы привести голову в порядок - волнистые волосы пушатся, выбиваясь из пучка. - Забуза... - говорю я задумчиво, когда смуглое лицо вдруг всплывает в памяти. Погружаюсь во всё это мыслями только сейчас, и новость вдруг начинает давить на меня, - Откуда поступила информация? Я закалываю волосы в пучок, оставляя несколько непослушных прядей обрамлять лицо. Осторожно поднимаюсь с кровати, чтобы выудить помятую коробочку с сигаретами из кармана лежащих в ванной штанов. Паркет леденит ноги. - Один из моих шпионов, работающих на Гато, присутствовал там лично... - Гато? - удивлённо перебиваю его я. На моей памяти, Хагурума известно четыре человека с этим именем, но наиболее значимый из них... - Судоходный магнат Гато? Из Нами но Куни? Забуза работал на него? - Он не так давно взял эту миссию, насколько мне известно, - мужчина подходит ближе, протягивает мне вспыхнувший на зажигалке огонёк, когда я достаю губами сигарету из упаковки. В горле у меня всё пересохло, и от раздражающего слизистую дыма я еле сдерживаюсь, чтобы не закашляться. Чёрт... Нужно уже когда-нибудь бросить их. Гакуё подходит к кровати, чтобы расслабленно опуститься на подушки, покручивая сигарету в пальцах, - В детальном письменном рапорте на главной базе всё есть. - Хорошо, - бросаю я. Я и впрямь не рассчитывала, что он умрёт так быстро - бессознательно надеешься, что раз имеются эти полгода, всё произойдёт всё-таки позже?.. Что меня гложет? Я и не собиралась спасать его, с чего вдруг? То, что не попрощалась? Хотя зачем всё это? Какие глупости... Опираюсь спиной о массивный край стола, прикусывая нервно губу. Потом затягиваюсь, вплетая в привычном жесте руку в собранные уже волосы. - Как, должно быть, волнительно... - Что? - не понимаю я. - Часто последнее время так делаешь, - говорит он, чуть хмурясь одной бровью, - Нервничаешь. Будто я не заметила эту привычку в себе!.. - Да-да, - отмахиваюсь я и с недовольством улавливаю, насколько вымученно и сдавленно слова вываливаются изо рта. Зажимаю сигарету в губах перед тем, как наклониться за валяющейся на полу маской. Стряхиваю с неё невидимые пылинки. Не помню, в какой момент уронила её со стола. - Ты стала очень эмоциональной, - замечает мужчина. Фраза звучит как упрёк, - Его смерть и правда так расстраивает тебя?.. Неопределённо поведя плечами, я задумываюсь на несколько долгих секунд, не совсем понимая, к чему задан вопрос. Гакуё прекрасно меня знает - лучше, чем кто-либо, и наверняка понимает, в чём тут дело. Я собираюсь ответить, что меня бы это расстроило, если бы я не знала заранее о его смерти, но слова так и застревают в горле, - наверняка мужчина тотчас заметил бы в них фальш. - Он знал меня... в какой-то мере, - уклончиво отвечаю я. Я поворачиваюсь к мечнику, чтобы с удивлением поймать лёгкую улыбку, мелькнувшую на его лице, - а Гакуё вообще редко улыбался. В снисходительно-насмешливой манере уголки губ приподняты вместе со вскинутыми бровями и выглядят совершенно непривычно. Колкая фраза - в самую точку: - Имени-то твоего даже никто не знает. Да, кроме Гакуё. И в этих словах - всё моё к нему доверие. Вся его надо мной власть. Было бы намного проще, если бы все наши отношения с Гакуё ограничивались общими целями, к которым мы идём путём нашей Организации. Да чёрт возьми, было бы даже намного проще, если бы моя к нему любовь, как чувство безвозмездное, тёплое, заряжающее положительной энергией, не шла в комплекте с ревностью, тоской, списком ожиданий от этого мужчины, на которые я в общем-то не имею права, и всем прочим прилагающимся. Но сколько бы я ни пыталась отсечь все лишние чувства к нему, я каждый раз ловлю себя на мысли, что вижу его "самым родным", "самым понимающим" человеком, которым я хочу обладать и которым обладать никогда не буду. Чувствует ли он что-то хоть немного большее, когда спит со мной, нежели в моменты со всеми остальными своими женщинами? - Заткнись, - отрезаю я тихо. Закидываю сигарету в полупустой стакан с водой, и та, шипя, тухнет. Он больше ничего не говорит. Я вообще думаю, он изначально понимал, чем эта фраза разозлит меня. Я - близкий для него человек, он откровенен со мной, он беспокоится и заботится обо мне, насколько вообще умеет, но как женщину он меня не любит. И не выразить словами, насколько сильно меня коробит моя от него эмоциональная зависимость. Забрав из ванной вещи, присаживаюсь на край кровати и начинаю натягивать их на потное тело в резко появившемся давящем желании покинуть эту комнату. - Оставлю Хагурума пока на тебя. А что касается шиноби с "перевала Йосуга"... выкинь всё это из головы, я займусь им сама, - я замолкаю, ожидая из-за спины хоть какого-то комментария, но его не следует, - Меня не будет какое-то время, год, несколько месяцев, не могу точно сказать. Гакуё меня не останавливает, когда я ухожу. У него привычка - не прощаться, но я всё равно ожидаю услышать хоть пару слов. Щелкает зажигалка, и в тишине заметно, как втягивается в лёгкие дым сквозь слои табака. В невероятно дурном расположении духа я ухожу.