Winter

      — Из всех игрушек, которые принёс мне мой дорогой мальчик, ты, безусловно, самая интересная. Не обижайся, конечно, кровавая ведьма, но ты же понимаешь.       Ванда грациозно кивнула. Вампир, который был предметом пристального внимания, молчал, что, казалось, Хелу вполне устраивало. Её сапоги на высоких каблуках резко стучали по мраморному полу, когда она кружила вокруг него, осматривая так, как можно было бы осматривать особенно замечательную лошадь, размышляя, стоит ли она той вымогательской суммы, которую потребовал торговец лошадьми.       — Последний отпрыск Оракулов Сивиллы, — продолжила она. — Единственный мужчина, когда-либо обладавший Зрением. И мой глупый сводный брат выбрал тебя своей парой. Кто бы мог подумать, что у него вдруг разовьётся хороший вкус? Это точно не семейное.       — Госпожа, если позволите, — мягко вставил Локи, на что Хела одобрительно махнула рукой. — Я родился со Зрением, но у меня его больше нет. Я потерял его из-за вампирского проклятия много лет назад.       — Мы знаем об этом прискорбном обстоятельстве, — сказала она, томно опустившись в офисное кресло с кожаной подушкой, которое здесь, в башне Старка, служило ей троном. — Впрочем, не слишком беспокойся об этом. Исправить это не составит труда.       — Не… трудно исправить, госпожа? — чёрные как смоль глаза Локи метались между Хелой и Вандой, которая стояла за столом по левую руку от неё.       — Хм? О, да, скоро мы вернём тебе возможность видеть нити в ткани реальности, — небрежно ответила Хела, очевидно, не собираясь вдаваться в подробности. — Это хорошо, так как я не знаю, где найти другого провидца, а отправка моего дорогого племянника на поиски одного из них может занять… он может никогда не найти его, с его-то скоростью. Знаешь, он не так компетентен, как я надеялась. Большую часть времени он безжалостен и чрезвычайно эффективен, но иногда кажется, что он не может решить самые простые задачи. Все люди такие, вампир?       — Некоторые, госпожа. Но я сомневаюсь, что… непоследовательное поведение Убийцы богов связано именно с его человечностью.       Хела подняла брови.       — Правда? В чём же, по-твоему, причина?       — Я не уверен, госпожа, — ответил Локи, осторожно уклоняясь от прямого ответа, так как Клинтар, возможно, наблюдал сейчас через осколки, оставленные Стивом внутри него и Ванды. — Но я подозреваю, что с его точки зрения, ваше наказание для него больше награда.       — Интересно. Придется это проверить, — размышляла она, рассеянно постукивая ногтями по подлокотнику кресла. — О чём мы говорили? Ах, да. Я нуждаюсь в… не то чтобы в слуге… скорее, неоплачиваемом советнике, способном помочь мне. В этом царстве нелегко получить настоящую власть, что делает тебя, мой дорогой, абсолютной жемчужиной среди огромного количества шлака. Ты видел их всех там, внизу. Жалкие. Бесполезные. Бледные насмешки над демонами. Кровь настолько разбавлена, что они скорее люди. Но не ты. Твоя сила связана с судьбой и не запятнана кровным наследованием.       Локи молчал, надеясь, что она продолжит эту тему. Он никогда не слышал слова «роковой» в отношении Зрения и, конечно же, не имел ни малейшего представления о том, что был последним отпрыском чего-либо. Или даже что он — единственный мужчина, обладавший силой оракула.       — Я вижу, ты не знал о величине подарка, который оставила тебе твоя мать, — заметила Хела, проницательно глядя на него. — Позволь мне кратко просветить тебя, поскольку правила более или менее одинаковы в разных пантеонах.       В отличие от силы, которая появляется при скрещивании людей и сверхъестественных существ, дарованный богом дар может передаваться от одного поколения к другому, если дарующий поставил такое условие. Вот почему получеловеческое дитя бога может быть только полубогом, но оракул наследует Зрение своей матери в полной силе. Дар бога смертному никто не может отменить и забрать, кроме того, кто его даровал, и условия, налагаемые на такие дары, однажды установленные, не подлежат изменению даже тем, кто их даровал.       Унаследованное тобой пророческое Зрение, по закону не могло сосуществовать с демонической кровью и было потеряно, когда ты изменился. Любопытно, однако, что в твоём случае ты вообще унаследовал Зрение. Видишь ли, по тому же нерушимому закону Зрение должно было передаваться только от женщины-пророка к её женскому потомству. Вопрос в том, как этот закон был нарушен?       Сейчас и Хела, и Ванда пристально наблюдали за ним, но если Локи и чувствовал какое-то особое смущение, то оно не проявлялось внешними признаками. Его манеры спокойны, как гладкая отражающая поверхность пруда в безветренный день.       — Конечно, я не ожидала, что ты знаешь, как это произошло, — продолжила Хела. — Если ты не возражаешь — и даже если ты возражаешь, — моя кровавая ведьма устроит тебе небольшой осмотр. Похоже, у неё есть теория о том, как ты сумел обойти правила.       Пока она говорила, багровая аура Ванды начала рассеиваться от её тела, образуя закрученные усики, которые потянулись, чтобы коснуться Локи. Он почувствовал их мягкое давление на свою кожу, а затем странные, покалывающие ощущения во всём теле, когда её сила перемещалась между его клетками, от одной области к другой, исследуя и оценивая. После нескольких долгих минут, прошедших таким нервирующим образом, она убрала свою ауру.       — Понятно, — сказала она, а затем отвернулась и обратилась к Хеле так, словно у Локи не было личной заинтересованности в этом вопросе. — Всё так, как я и подозревала. Он хромосомная химера. Он не знал об этом, потому что родился и умер задолго до того, как человеческая наука могла обнаружить подобные вещи, а когда он стал вампиром, ему не нужны были человеческие врачи.       На безмятежном лице Локи отразилось лёгкое волнение. Что это значит? Логически он знал, что означает хромосомный химеризм — он не необразованный деревенщина, — но слышать, как этот термин применяется к тебе, было настолько странно, что на самом деле дезориентировало. Во рту пересохло, а сердцебиение участилось, поскольку адреналин и кортизол наполнили его организм. Его часть из тысяч послала ему импульс тепла, как бы сочувствуя его страданиям, и быстро вернула его гормональный уровень к его нормальному состоянию.       — Объясни мне это, кровавая ведьма, — сказала Хела, не сводя глаз со своего любимца-вампира. — Я мало знаю о генетической биологии человека.       — Короче говоря, он обладает полным набором как мужских, так и женских хромосом. На самой ранней стадии беременности его матери, слишком ранней даже для зарождения сиамских близнецов, два оплодотворённых эмбриона слились. Как можно заметить, мужская клеточная линия выражена физически, но генетически он эквивалентен неидентичным близнецам. Брату и сестре. Вот как он получил Зрение, закон был соблюдён.       — Ха! Как в романе. Думаю, это довольно необычно.       — Так и есть. Химеризм такого рода на самом деле встречается крайне редко.       — И ты уверена, что причина именно в этом?       — Иначе и быть не может. Это безошибочно записано в его генетическом коде.       Пока женщины обсуждали его, словно он какой-то любопытный экземпляр на зоологической выставке, Локи стоял неподвижно, как мраморная статуя, холодный и бледный, его чернильно-чёрные глаза задумчиво смотрели вдаль. То, что его гены гендерно двойственны, беспокоило его меньше, чем тот факт, что он мог прожить так долго, совершенно не осознавая такого важного аспекта себя. Он ни на мгновение не подозревал, что родился кем-то иным, кроме биологически стандартного мужчины-человека. У него никогда не было причин сомневаться в этом.       Он достаточно мужественен с точки зрения вторичных половых признаков. Стройный, но широк в груди и мускулист. Его голос низкий, и при росте в шесть футов один дюйм он выше среднестатистического человеческого мужчины. Его член не особенно внушителен, но он однозначно сформирован и пропорционален его телу. С другой стороны… за исключением небольшого участка на лобке, волосы никогда не росли ни на лице, ни на теле. Черты его лица изящны и аристократичны — можно сказать, даже склонны к женственности, — это мало что значило бы, однако, у мужчин-членов его семьи мужественность лица выражалась более сильно.       Были и нефизические факторы. Его сильное желание впитывать каждую крупицу знаний, которые давала ему мать, и его непреодолимое желание заниматься её ремеслом, которое сохранилось и после её смерти, несмотря на то, что его отец неодобрительно относился к этому как к женскому призванию. Полное отсутствие интереса к спортивным играм, кроме охоты, хотя ему всё равно никогда не разрешили бы участвовать в них из-за его здоровья. Его склонность к эмпатии и хитрости как дипломатической тактике, которые в те дни не воспринимались мужчинами благосклонно.       Он с лёгким весельем вспомнил постоянное разочарование своего отца тем, что отказывался обращать внимание на женский пол. По правде говоря, его не интересовали представители любого пола, но его отец никогда бы не признал существование гомосексуальности. Он на мгновение задумался, мог ли он называть себя гомосексуалистом, но сразу же отбросил мысли о таких пустяках.       В любом случае, он всегда предполагал, что его небольшие физические особенности были просто индикаторами молодости, кристаллизовавшимися, когда он умер, прежде чем его больное и немощное тело догнало других мужчин его возраста в половом развитии. Он полагал, что его постоянная неспособность примириться с образом жизни, созвучным ожиданиям других, была просто бунтарской чертой. Он даже не пошёл на компромисс ради своей пары, законы народа которой он не мог заставить себя соблюдать, и от которой он сбежал, когда эти законы ему навязали.       Это поразило его, как удар, что он никогда себя по-настоящему не знал. Он всегда считал себя прирождённым лжецом. Никогда он не чувствовал себя способным быть честным, в той внутренней обнажающей душу манере, каким он хотел быть. Что-то всегда держалось в тайне, что-то нераскрытое, какая-то… фальшь формы или врождённая склонность к обману, которая держала его в ловушку за завесой двуличия, хотя он признавался своей паре во всех деталях каждой тайны, которая у него когда-либо была.       Наконец-то он понял. Он не лжец. Не бесчестный по натуре. Он не знал о другой своей половине, и эта половина все эти десятилетия протестовала против её насильственного сокрытия. Голос в глубине его сознания, говорящий ему, что он не прав, что всё это притворство, но неспособный объяснить ему, почему. Непривычные слёзы навернулись на его чёрные глаза. Наконец-то он познал себя. Узнал теперь, спустя столько времени, что ничто в нём не было результатом болезни или задержки в развитии. И не от лени и слабости характера, как сказал бы его отец. Он всегда отличался от других мужчин. Отчуждался от них из-за неспособности придерживаться социально навязанных стандартов. Не потому, что ему не хватало чего-то, что было у них, а потому, что он был чем-то уникальным и полностью отделённым от них. Чем-то, чего они никогда не могли понять.       Это знание наполнило его таким глубоким облегчением, что поначалу показалось больно. Как будто давление больного зуба внезапно уменьшилось, когда его удалили, оставив на его месте кровоточащую рану. Но рану чистую. Рану, которая теперь может начать заживать. Неожиданный прилив личной гордости за свои традиционно не мужские качества захлестнула его, и, сам того не осознавая, он стал немного прямее и выше. То, что выделяло его среди других, было выражением его двойственной природы. Не изъянами, а совершенным воплощением его существа.       Хела наблюдала за ним в нехарактерном для неё молчании, как будто давая ему время обдумать услышанное. Она, казалось, почувствовала вывод, к которому он пришёл, и намёк на улыбку поддернул уголки ее алых губ.       — Тебе приятно узнать о себе такое. Это мудро. Иди сюда, мой дорогой. Дай мне взглянуть на тебя поближе.       С этими словами она подозвала его и указала, чтобы он опустился перед ней на колени. Локи сделал так, как ему сказали. Хела наклонилась над ним и взяла за подбородок рукой, чтобы заглянуть ему в глаза. Он сразу же осознал огромную силу, скрывающуюся за этим относительно лёгким прикосновением, и обнаружил, что чувствует себя так, словно его внимательно изучает ураган или какая-то другая столь же огромная сила природы.       — Так, так, так, — пробормотала она. — В тебе потрескивает совсем немного силы моего младшего брата. Мы ничего не можем с этим поделать. Это должно пройти само по себе.       Ему показалось, что он заметил что-то в её глазах, когда она сидела и смотрела на него. Почти незаметное смягчение её несокрушимой твердости. Возможно, небольшая склонность к теплу. А, может быть, это только его воображение.       — Ты взял имя моего отца, — сказал она, отпустив его подбородок и пригладив его чёрные волосы. — Я не верю, что ты знал, насколько правильным был твой выбор. Он был похож на тебя. Двойственная натура. Плохо понятый и подвергаемый гонениям как лживый и ненадёжный, потому что боги так же глупы и недалеки, как и смертные люди. Один очень хорошо знал, кем был Локи. Они были любовниками в течение долгих веков этой вселенной, прежде чем он ушёл и женился на надоедливой богине плодородия. Отношения их тогда не оборвались. Даже у женатых богов много любовников, и Фригга терпела их связь так же, как Один терпел её. Но когда мой отец родил меня, она пришла в ярость из-за того, что Один подарил ему ребенка раньше неё, и потребовала, чтобы нас изгнали из Асгарда.       Однако определять право наследования мог только Один, и он признал меня своей наследницей и первенцем. Фригга так и не простила Локи. И она возненавидела меня ещё больше. Видишь ли, у богинь плодородия есть странная привязанность к размножению и воспитанию детей, как священная обязанность всех носительниц матки. Они склонны рассматривать любую женщину, отвергающую эти неприятные материнские обязанности, как еретическую и намеренно разрушающую структуру общества. Но Один воспитал меня как сына. Принца. Я изучала оружие и приемы ведения войны, стратегию и политику, а не… Я не знаю, чему учат принцесс. Я предполагаю, что кормлению грудью младенцев и ткачеству. Как бы то ни было, Фриггу раздражало, что я веду себя как первенец, являясь женщиной. Она считала, что я должна выбрать что-то одно.       Когда она родила своего собственного сына, Локи начал опасаться за моё положение, так как по какой-то причине считается, что мужские гениталии дают право на власть выше порядка рождения, образования, таланта и склонностей. Когда ему стало ясно, что меня заменят, Локи составил свой план. Когда меня действительно заменили и сослали на должность хранителя мёртвых — Один назвал это повышением на руководящую должность в другой ветви мирового древа, но мы все знаем, что означает такое повышение, — мой отец раскрыл мне план.       Я была молода, опрометчива и зла на всех, поэтому согласилась. После того, как Локи организовал обстоятельства, приведшие к смерти Бальдра, я привязала его дух к своему царству и отказалась освободить его. А потом всё вышло довольно скверно. Мой отец был сослан в Йотунхейм, я была заключена в тюрьму в своём собственном королевстве, а маленькому златоволосому мальчику Фригги вручили ключи от королевства. Мне даже не дали шанса выступить в свою защиту. Но теперь смерть Одина освободила меня от его указов, и между мной и местом правителя Асгарда остался лишь Тор.       Конечно, сначала я отправилась домой. Заявила о своём намерении официально оспорить его право на престолонаследие. Группка очень неуклюжих, жеманных советников сообщила мне, что никто, чёрт возьми, не знает, где он находится. Я спросила, почему мне просто не занять трон, раз уж Тор превратился в бродягу, и тогда меня просветили о некоторых тонкостях нашего закона. В частности, о том факте, что из-за того, как Один установил преемственность, только смерть Тора — или его отречение — сделают меня законным правителем.       Я отправилась на его поиски и сейчас я здесь. На этом забавном маленьком каменном шарике в этой смехотворно далекой захолустной галактике. Отчасти я верю, что Один дал ему это место лишь затем, чтобы прокол Тора и смерть всех его людей не стали бы слишком большой проблемой с космической точки зрения. В любом случае, я намерена бросить вызов своему брату, позволить Убийце богов убить его, а затем уничтожить его маленький мир. Или оставить его как место для отдыха. Посмотрим, что я буду чувствовать, когда это произойдет. Возможно, я буду в настроении.       Локи положил голову ей на колено, восторженно слушая эту историю. Когда она закончила, он почти сожалел, что ей больше нечего сказать. Он поднял голову и посмотрел на неё.       — Я вижу так много Тора в твоих глазах, — сказала она со вздохом. — Но это к лучшему. Его сила, вероятно, пригодится, чтобы сохранить тебе жизнь, пока ты будешь приспосабливаться.       — Травма может убить его до того, как он начнет приспосабливаться, госпожа, — предупредила Ванда, хотя она, похоже, была не слишком встревожена такой перспективой.       Локи не рискнул предположить, о чем они говорят, но это определенно звучало так, как будто для него всё вот-вот примет дурной оборот. Он не попытался задать вопрос вслух, но вопросительно поднял свои чёрные брови.       — Не бойся, дитя, — сказала Хела, улыбаясь так нежно, как только могло улыбаться такое совершенно нечеловеческое лицо. — Я не собираюсь позволить тебе страдать. Я собираюсь погрузить тебя в приятный, глубокий сон. Когда ты проснёшься, ты будешь как новенький. С надоедливым демоном всё будет покончено, а твоё Зрение восстановится.       Он нахмурил брови в мгновенном замешательстве, прежде чем до него дошёл полный смысл того, что она предлагала. Затем его кровь застыла в жилах от ужаса. Несмотря на жалкое повиновение, которое клинтар вложил в его волю, в состоянии чрезвычайного отчаяния он даже сделал слабую попытку отстраниться.       — Подождите, — попытался умолять он напряжённым голосом. — Подождите, госпожа. Пожалуйста. Есть другой способ…       — Спи.       Тихо произнесённая команда заклубилась вокруг него, словно густой чёрный дым или тяжёлое одеяло. Он немедленно и полностью погрузился в темноту, такую глубокую, что поверил бы в свою смерть, если бы каким-то образом не оставался в сознании.

***

      Капли пота стекали по его лбу и капали с подбородка. Он выгнул спину, держась за плечи своего возлюбленного, покачивая бедрами, напрягаясь, чтобы добиться большей глубины и трения. Он почти готов. Его скручивает, как на острие бритвы, между удовольствием и болью. Он так измучен едва сдерживаемым освобождением, что едва не плачет.       — Пожалуйста, — почти простонал он. — Я так… я так близко. Уинтер, пожалуйста.       — Что ж, я послушаю вас, лорд Джеймс, — промурлыкал вампир. — Несколько дней назад ты был девственником, а сейчас умоляешь, как шлюха.       — Называй меня… ах!.. как тебе хочется, только трахни меня.       — На этот раз я собираюсь укусить тебя, — вампир позволил своим холодным губам коснуться его уха. — Ты готов?       — Да, да, — пробормотал Джеймс. — Укуси меня, п… пожалуйста.       Уинтер обхватил его рукой за талию и крепче прижал к груди. Взяв в пригоршню его длинные волосы у основания черепа, он наклонил голову набок и зафиксировал его неподвижно, а затем вонзил раскалённые добела иглы своих острых, как бритва, клыков в его мягкую человеческую плоть.       Джеймс содрогнулся, извиваясь всем телом. Сильное, болезненное удовольствие от укуса вампира и ритмичные удары его твёрдого члена внутри него слились и усиливали друг друга, пока он едва не потерял сознание. Клыки Уинтера сжались сильнее, чтобы сделать ещё один глоток крови, и заставили Джеймса сорваться в пропасть. Губы приоткрылись в беззвучном крике, когда его видение исчезло, как звезда, взорвавшаяся в одном из его ужасающих видений. Его кульминационное высвобождение горячими всплесками забрызгало их животы, в то время как Уинтер трахал его сквозь спазмы. С последним, глубоким толчком Джеймс почувствовал, как член Уинтера содрогнулся, наполняя его внутренности той жидкостью, которой эякулировали вампиры. Он должен не забыть спросить об этом. Он издал резкое шипение, когда клыки на его шее высвободились, словно выдернули крошечные кинжалы.       — Вы выглядите немного бледным, лорд Болингброк, — рассмеялся Уинтер, опустив его на спину. — Как будто вампир только что выпил вашу кровь и трахнул вас до полусмерти.       — Я знаю, что укус — это то, как ты питаешься своей добычей. Почему же это так приятно? — пробормотал Джеймс, осторожно коснувшись нежного места на шее. — Я не испытывал ничего, что могло бы сравниться с этим.       Уинтер наклонился и прижался поцелуем к его губам.       — Ты ещё почти ничего не испытал, мой мальчик.       — Я знаю. Но благодаря тебе я это сделаю. — Он поднял руки, чтобы зарыться пальцами в непослушную копну тяжёлых шелковистых волос вампира. — Ты такой красивый. Я стану таким же?       — Ты и сейчас прекрасен, так что да. Ты будешь собой, но намного бледнее и твёрже, а твоя кожа и волосы станут более гладкими и светоотражающими, как у меня. Сколько бы ты ни существовал, твоё тело не постареет ни на день после твоего обращения. О, и твои глаза будут загораться сами по себе, когда тебя будет одолевать жажда, но большинство смертных, которые подойдут достаточно близко, не заметят этого из-за твоего влияния.       Джеймс положил руку на обнажённую грудь Уинтера, задумчиво нахмурившись.       — Почему бьётся твоё сердце? Ты мёртв. Для чего тебе нужно сердцебиение?       — Могу рассказать только то, что знаю сам. Старый герцог сказал мне, что кровь демона управляет нашими сердцами. Заставляет их биться, прокачиваясь через них, а не наоборот. На мой взгляд в этом есть смысл. Если демон убивает меня, чтобы поселиться в моём теле, должен ведь он как-то поддерживать его в работоспособном состоянии.       — Ты ещё и дышишь. Мёртвые создания не дышат.       — Нам и не нужно, мы делаем это просто по привычке и поэтому можем поговорить. Когда мы спим, мы вообще не дышим. Ты сегодня чересчур любопытный, дорогой. Только не говори мне, что ты передумал после всех неприятностей, в которые попал.       — Нет, ни в малейшей степени. Но мне интересно, кем я собираюсь стать.       — Кстати говоря, ты не задумывался о своём имени? — спросил Уинтер, вытянувшись и сложив руки за головой. — Ты можешь использовать человеческое в приличном обществе, но не следует говорить об этом другим сверхъестественным.       — Я думал об этом. На самом деле я уже принял решение.       — Да? Ну что ж, тогда покончим с этим.       — Меня будут звать Локи. В честь скандинавского бога хитрости и коварства.       — Локи был тем парнем, который мог менять форму и создавать иллюзии? Я полагаю, это уместно, ты же колдун и всё такое.       — Я не колдун, Уинтер, я практикую… О, ты шутишь. Хорошо. Ты не такой забавный, каким себя считаешь.       — Я думаю, что я очень забавный. И я не виноват, что ты шуток не понимаешь.       — Сейчас точно не понимаю. Я так голоден, что ни о чём больше не могу думать.       — Я знаю, что это неудобно, но подожди до завтрашнего вечера. Тогда ты сможешь выпить всё, что захочешь.       Он не помнил своей смерти. Он помнил укус, боль, внезапную панику, когда его тело осознало, что умирает, и рефлекторно боролось с вампиром. Беспричинный ужас, когда его обескровленный мозг убедил себя, что чудовище передумало и просто убьет его. Затем его рот наполнила горькая ароматная кровь. В горле и животе жгло холодным огнём, пока его не поглотила тьма.       Следующее воспоминание перенесло его в старое, заброшенное подземелье фамильного замка, в железную клетку, вроде тех, в которых путешествующие русские артисты держат своих медведей по ночам. Его чувства настолько обострились, что он мог слышать дыхание и крошечное сердцебиение крыс, снующих в подземелье внизу. Он хотел пить. Сильно, ненасытно хотелось пить. У него не было рациональных мыслей по этому поводу, только инстинкт и чувство. Тепло, кровь, два человеческих сердцебиения. Другой вампир наблюдал за ним своими сверкающими зелёными глазами. Хищник среди крупного рогатого скота.       — Ваш хозяин немного не в себе, — тихо сказал он двум слугам, которых завывания их хозяина привели в старую темницу. — Я запер его для его собственной и вашей безопасности.       Слуги издали какое-то мычание в знак протеста.       — Как хотите, — сказал Уинтер, пренебрежительно пожав плечами. — Хотя, если вы спросите меня, вам будет лучше, если вы не подхватите то, чем он заболел.       — Помогите мне, — жалобно простонал Джеймс, когда мужчины собрались уходить. — Дэвид, Том, не бросайте меня. Пожалуйста, он сумасшедший. Он хочет позволить мне умереть в этой клетке.       Слуги заметно колебались, переводя взгляд со своего бледного, растрёпанного хозяина на его красивого, ухоженного друга, который никоим образом не напоминал сумасшедшего. Сам того не желая и даже не зная, как он это делает, Джеймс своей волей заставил одного из них, младшего, подойти ближе.       — Дэвид, — сказал он, протянув руку между прутьями решетки. — Я знал, что ты хороший мальчик. Ты ведь поможешь мне, правда?       Дэвид направился к клетке медленной, спотыкающейся походкой, не обращая внимания на Тома, который просил его немедленно отойти:       — Ты что, ослеп, это может быть тиф.       В тот момент, когда он оказался достаточно близко, Джеймс схватил его и прижал к решетке. Том испуганно вскрикнул, когда молодой хозяин разорвал Дэвиду горло. Однако, прежде чем он решил, сражаться ему или бежать, Уинтер завладел его сознанием, и он покорно отправился вслед за своим юным товарищем в пасть льва.       Джеймс отбросил Дэвида и только принялся за Тома, когда ужасно невезучая молодая служанка по имени Лизетт сбежала вниз по лестнице, без сомнения, разыскивая Дэвида. Увидев окровавленного возлюбленного, лежащего на земле, она бросилась к нему, выкрикивая его имя. Уинтер вскинул руку и схватил девушку, остановив её так резко, что её рука вывернулась в суставе и почти вывихнулась. Она вскрикнула от боли, и её ноги подогнулись, но он поймал её и крепко прижал к себе. Дрожа с головы до ног, она посмотрела на него, затем её красивые черты исказились от ужаса.       Она тщетно пыталась вырваться, плача и крича:       — Le diable, le diable! Lâche moi! * Отпусти меня!       — Очень жаль, дорогая, — сказал он со своим низким, успокаивающим ирландским акцентом. — Ты мне, пожалуй, нравишься. И я займусь тобой сам, ради всего святого. Твой хозяин в данный момент не более чем животное, и он, скорее всего, разорвёт тебя на части.       — Пожалуйста… пожалуйста, не делайте мне больно, — всхлипнула она. — Пожалуйста.       — Никогда, дорогая, — пробормотал он, и от него пошли подавляющие импульсы.       Внезапно она перестала сопротивляться и сделала глубокий, прерывистый вдох. Он вытер её слезы и пригладил волосы. После чего поцеловал девушку в лоб, потом в губы. Она тихо застонала, приоткрыв губы, чтобы позволить его языку скользнуть по её, пока ей не стало тепло и не перехватило дыхание, а сердце не заколотилось от желания, а не от страха. Когда его клыки пронзили её яремную вену, она задохнулась и крепче прижалась к нему. Это было так же нежно и тихо, как объятия любовника. Через мгновение или два её маленькое тело содрогнулось в предсмертном спазме, а затем она замерла. Её руки соскользнули с его шеи и безвольно повисли по бокам, когда он осторожно опустил её на одну из каменных скамеек, расположенных вдоль стены.       Демон принял человеческую кровь, и Джеймс лежал без сознания на полу клетки. Когда он проснётся в следующий раз, он будет самим собой, не считая вампирского проклятия, которое сейчас проникало глубоко в его плоть и кости, трансформируя каждую клетку, распространяясь по всему его телу. Уинтер похоронит мертвецов — больше из личного уважения, поскольку, похоже, никому нет дела до того, что делают со слугами здесь, в королевской Англии, — затем он отнесёт Джеймса в главный дом, чтобы дождаться его первого пробуждения в новой бессмертной жизни.

***

      Почти в тот же самый момент, когда, как ему показалось, он потерял сознание, Локи снова проснулся. Неужели Хела передумала и… где она? И где он сам, черт возьми? Он сел и огляделся по сторонам. Он лежал на одном из кожаных диванов в каком-то офисе в башне Старка. Не в том, в котором он был, когда Хела говорила с ним. Далее он ясно осознал, что он голый, а потом — что он один. Совершенно один. Воля тысяч исчезла, оставив его разум свободным от их гнетущего присутствия.        Также он свободен от их постоянного, раздражающего любопытства. Он никогда не общался с существом, так похожим на множество детей, взволнованных и чрезмерно возбуждённых каждой мелочью, которую они видят и слышат, и требующих ответов и объяснений, которые слишком сложны, чтобы… Но что это? В нижней части живота возникло тупое, ноющее ощущение. Это было чрезвычайно неприятно. Он уже собрался сбросить чёрное одеяло, которым его кто-то укрыл, и попытаться оценить, какую травму он получил, когда услышал приближающееся мягкое шлёпанье босых ног.       — Ты проснулся, — сказала Ванда, поглядев на него своими жуткими чёрными глазами. — Как ты себя чувствуешь?       — Я не… знаю, — хрипло ответил Локи, потому что только сейчас понял, что у него пересохло в горле, а лёгкие горели, как после долгого кашля. — Я, конечно, не в лучшей форме. Мне больно говорить. И дышать. И у меня почему-то болит живот.       — Похоже, ты настоящий букет болезней, — лукаво ответила Ванда. — Дай мне посмотреть. Я скажу, если есть причины для беспокойства.       Он сидел, неловко ёрзая, пока она… делала то, что делала, когда проецировала свою красную ауру на людей. Это было похоже на покалывание, которое появлялось, когда отсидишь ногу.       — Что ж, ты не болен, — сказала она, наконец убирая свои психические щупальца. — Твои лёгкие и горло чувствительны, потому что они ещё не привыкли дышать и говорить. А живот у тебя болит, потому что твой мочевой пузырь полон. С тобой всё в порядке.       — Я не собираюсь пренебрегать твоими диагностическими способностями, Ванда, — как можно вежливее ответил Локи. — Но мой мочевой пузырь не может быть полным. Я вампир. Мне не приходилось мочиться уже сто…       Она терпеливо ждала, в то время как краска сошла с его лица, сделав его почти таким же белым, каким он был, когда был мёртв. Его дыхание стало быстрым и поверхностным от зарождающейся паники, и он начал дрожать всем телом. Шок потенциально мог убить его, но это было маловероятно, учитывая, что вся сила бога-волка всё ещё текла по его венам. Однако он мог навредить себе, и она была здесь для того, чтобы предотвратить подобные неприятности.       — Что… что она сделала со мной, — спросил он дрожащим голосом, впившись ногтями в кожу на груди. — Я не могу… всё пропало. Всё прошло. Жажда… холод… моё сердце ожило. Оно снова бьётся в моей груди.       — Все твои внутренние органы работают нормально, — Ванда села рядом с ним и взяла его за руки, чтобы он не цеплялся за себя. — Локи, посмотри на меня. Ты больше не вампир. Твоё сердце бьётся, потому что ты жив. Я знаю, что это довольно сложно, но я позабочусь, чтобы с тобой всё было в порядке.       — Как… как такое может быть? Это невозможно. Я умер. Моё тело умерло. Обратной трансформации не бывает. Это должно быть что-то другое. Какая-то иллюзия. Какой-то обман.       — Ты отрицаешь это, — решительно сказала она. — Пока ты работаешь над этим, тебе, вероятно, следует воспользоваться уборной. В моей есть душ, но если ты хочешь принять ванну, мне придётся тебе помочь. Госпожа была совершенно непреклонна в том, чтобы ты остался невредимым, исключая даже синяки.       — У тебя есть ванная комната с душем? — спросил он, чувствуя себя сбитым с толку и невыразимо глупым. — Здесь?       — Да. Вот почему Стив выбрал для меня этот офис. Очевидно то, что ты один из многих, не мешает тебе время от времени справлять нужду. Хотя из-за этого естественные потребности организма возникают гораздо реже.       Почему-то это заставило его разрыдаться.       — Я не хочу, чтобы мне нужно было ходить в туалет. Я не хочу, чтобы у меня были естественные потребности. Я хочу снова стать демоном. Она не имела права забирать его. Почему… почему она так со мной поступила?       — Ну-ну, не плачь, — мягко сказала Ванда, опустившись на колени, чтобы заглянуть ему в лицо. — Иначе твоё лицо опухнет и покраснеет. Верно. Выше голову. Мы с хозяйкой сняли проклятие, чтобы вернуть тебе Зрение. Она удалила твою связь с Клинтар, потому что не хочет, чтобы кто-то был посвящён в твои видения раньше неё. Как облегчить тебе эту задачу? Может быть, чаю?       — Зеркало, — произнёс он, подавив последний всхлип. — В ванной комнате должно быть зеркало. Отведи меня туда, я хочу увидеть себя.       Ванда встала и взяла его за руку, чтобы поддержать, когда он встал на ноги, но этот жест оказался ненужным. Всё его тело болело, но он чувствовал себя на удивление сильным. На мгновение его смутило, что он намного выше её. Её присутствие, кажется, по важности превосходило его. Завернувшись в одеяло, он последовал за ней в большую, хорошо оборудованную ванную комнату, где опёрся на раковину, чтобы посмотреть в зеркало.       Ему потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, что человеческие глаза обычно не излучают свой собственный свет, и что серебряное свечение в его радужках связано с тем, что кровь Тора всё ещё находится в его организме. В остальном же у него сразу сложилось впечатление, что он выглядел не так уж и по-другому. Затем он увидел это. Вены пульсировали горячей красной кровью. Капилляры вызывали небольшой румянец на лице и груди, как будто проявилось тепло, исходящее от его кожи.       Кроме того, он выглядит моложе. Гораздо моложе, чем ожидал. Его лицо осталось прежним, но вампирская твёрдость исчезла. Как будто кровь, заливающая его кожу, смягчила черты его лица, превратив его в свежее, румяное лицо двадцатидвухлетнего парня. Это сразу же вызвало у него желание снова заплакать, и ему пришлось сдерживать слёзы. Он задался вопросом, исчезнет ли эта человеческая трудность с регулированием эмоций или он навсегда останется с этим хаосом случайных химических реакций.       Затем его словно молнией поразило осознание, что у него больше нет вечности. Это тело состарится, как опавший лист, и в мгновение ока он умрёт. Недолговечное человеческое дитя, совершенно неподходящее в качестве пары бога. Его живот скрутило от горя, и его руки снова задрожали. Ему захотелось упасть на пол, но мраморная плитка была такой холодной. Кроме того, боль в животе теперь резко напомнила ему, что у него есть человеческая проблема, требующая немедленного внимания.       Он с опаской оглядел туалет. Он предположил, что ему придется самому разобраться, как им пользоваться. Он не мог спросить у этой женщины совета, как правильно выводить мочу через член. Если только у неё тоже нет такого. Хотя он в этом сомневался. Уинтер, несомненно, упомянул бы об этом, когда кратко рассказывал об их сексуальной встрече несколько десятилетий назад.       Уинтер. Его сердце, явно неспособное справиться с любыми эмоциональными колебаниями, какими бы банальными они ни были, забилось при мысли о своём отце и бывшем возлюбленном. Он отправил Уинтера прямо в объятия Стива. Он с абсолютной верой полагал, что, каким бы Убийцей богов он ни был, Стив не способен причинить вред своей паре, но эта мысль всё равно наполнила его трепетом.       — Тебе нужна помощь с туалетом? — спросила Ванда, заметив его нерешительность.       — Нет, конечно, нет, — ответил он, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно. — Я всего лишь столетие или около того не мочился. Разве это трудно?       — Хорошо. Я подожду снаружи.       По правде говоря, его нисколько не беспокоило, что она увидит, как он мочится. Однако он предпочел бы, чтобы она не видела, насколько плохо он это делает, поэтому он оценил её скромность. Собравшись с духом, он шагнул навстречу своему фарфоровому противнику. В конце концов, это стало гораздо меньшей катастрофой, чем он ожидал. Самое неприятное — это сильное чувство освобождения, от которого у него защипало глаза и они заслезились. И по-видимому, его член теперь был чрезвычайно чувствителен к прикосновениям и слишком охотно на них реагировал.       Душ был швейцарского производства, с открытыми стеклянными стенами, так что не было никакой надежды скрыть таким образом своё неловкое состояние от Ванды. И она действительно сказала, что ему нужно будет помочь в душе, если он этого захочет, так что, похоже, он оказался между Сциллой и Харибдой. Он снова завернулся в одеяло, надеясь, что если она постоит в сторонке минуту или две, его член решит вести себя как джентльмен.       — Как всё прошло? — спросила она, вернувшись в ванную. — Надеюсь, никаких серьёзных проблем.       Значит, не повезло. Чёрт бы всё это побрал.       — Довольно неловко, так как мне ещё предстоит привыкнуть к этому, но никаких проблем.       Она открыла шкафчик и протянула ему белое махровое полотенце.       — Держи. А вот и мочалка. Мыло и средства по уходу за волосами принадлежат мне, так что не стесняйся ими пользоваться. И вода сначала идёт холодная, но она очень быстро нагревается, так что будь осторожен, чтобы не обжечься.       — Я думал, что ты должна присматривать за мной, — сказал он, внезапно необъяснимо испугавшись, что она уйдет и оставит его одного.       — Я должна следить за тем, чтобы ты не причинил себе вреда. Я здесь не для того, чтобы пускать тебе воду и купать. Ты уже большой мальчик. Уверена, что ты и сам справишься.       Он почувствовал, как жар прилил к его щекам, когда он протянул ей одеяло и быстро отвернулся, чтобы пойти в душ. Душ, который, без сомнения, являлся самым чувственно ошеломляющим и восхитительно приятным опытом, который он когда-либо испытывал. Купания в душе не существовало до его смерти, и поэтому раньше он воспринимал это только с помощью своих вампирских чувств. Они и близко не отдавали ему должное. Сильный жар воды на коже, воды безжалостно бьющей по голове и спине, впитывающейся в мышечную ткань и успокаивающей боль… Это ни с чем не сравнить. Даже ароматы различных купальных зелий Ванды возбуждали и очаровывали его.       Он всегда предполагал, что вампиризм усиливает чувства по всем направлениям, но быстро понял, что это не так. Ему казалось, что чувства хищника — ночное зрение, обоняние, слух, обнаружение тепла — резко обострились, в то время как другие, такие как чувствительность к температуре и общим прикосновениям (болезненные или приятные), значительно притупились. Он задался вопросом, был ли вкус притупленным или усиленным чувством для вампиров, когда произошло что-то странное. Его зрение внезапно резко изменилось, а затем в глазах почернело. Когда зрение вернулось, он лежал на кожаном диване и смотрел в потолок. Ванда склонилась над ним, зовя его по имени.       — Что случилось? — сонно спросил он. — Как я снова сюда попал?       — Ты потерял сознание, как я и предполагала, — ответил она. — Я поймала тебя и отнесла обратно на диван. Как ты себя чувствуешь?       — Голова кружится. И холодно. И у меня болит живот. Какой странный опыт — потерять сознание без всякой причины. Почему ты подозревала, что это произойдёт?       — Потому что ты ничего не ел и ничего не пил с тех пор, как ожил. А до этого за более чем столетие не было ничего, кроме крови. Скорее всего, ты страдаешь от недоедания и, безусловно, обезвоживания. Сядь прямо.       — Это очевидная неправда, — ответил он, сев так, как ему было велено. — Я выпил океаны чая, кофе и алкоголя.       Она мягко улыбнулась, что совсем не сочеталось с её чернильно-чёрными глазами.       — Ты очень милый мальчик.       С Локи никогда так не разговаривали, даже когда он был мальчиком. Он удивлённо моргнул, на что Ванда рассмеялась, забрала у него полотенце и начала вытирать его волосы насухо.       — Выражение твоего лица теперь очень легко прочесть, и всё, что ты говоришь, кажется таким невинным и милым. Раньше ты казался мне холодным и хитрым, как змея. Теперь ты почти как голубь.       — Ванда, могу я спросить тебя кое о чём?       — Можешь. Я отвечу, если смогу.       — Моя генетическая… особенность. Что это значит?       — Что ты имеешь в виду? Я не понимаю.       — Я имею в виду, я ведь мужчина? Я знаю, что выгляжу как один из них, но… если я близнецы противоположного пола, то кем это делает меня? Как я могу быть сразу двумя людьми?       — На самом деле ты не два разных человека. Мне жаль, что я сформулировала это таким запутанным образом. Когда я сказала, что ты близнецы, я имела в виду только то, что у тебя два полных набора ДНК. Один для мужской версии и один для женской версии.       — Полагаю, я не совсем понимаю, как это работает. Они перемешаны? Равномерно распределены? Может быть некоторые части меня более женские, а другие более мужские?       — Не поверишь, но, скорее всего, последнее. При этом типе химеризма кластеры одного набора ДНК обычно обнаруживаются в одних местах, а другого набора — в других. Однако распределение кажется случайным, поэтому трудно предсказать, какие части будут какими.       — Есть ли у меня… женские внутренние половые органы?       — Я ничего не обнаружила. Я могу ошибаться, но это маловероятно. Яичники и матку нетрудно идентифицировать. Относительно того, являешься ли ты мужчиной или нет… Решать тебе. Хромосомы — это не то, что делает нас мужчинами, женщинами или кем-то еще.       — Но если говорить о Зрении Сивиллы, определяющими являются именно они. — Он сделал паузу и задумчиво нахмурился, что заставило Ванду снова улыбнуться. — Я не жил как женщина, и я, конечно, не чувствую себя вправе идентифицировать себя как женщину. Я думаю о себе как о мужчине. Мне нравится быть мужчиной. Тем не менее, я нахожу, что горжусь тем, что я наполовину женщина, а не стыжусь этого, как можно было бы ожидать от мужчины. Это странно?       — Для меня не странно, но я понимаю, что ты имеешь в виду. В моей юности, и тем более в твоей, любой намёк на что-либо, что противоречило строгим традиционным представлениям о женском и мужском, должен был быть осуждён и отвергнут. Этот мир… к сожалению, не намного менее жесток в своих идеях, чем был тогда. А сейчас идём. Если мы тебя в ближайшее время не накормим, ты заболеешь и, возможно, снова потеряешь сознание.       — Небольшая проблема. Без моего Клинтара я не смогу создать себе одежду.       — Мистер Старк прислал тебе кое-что на выбор. Все вещи прекрасно сшиты.       — У Старка всегда был безупречный вкус. Очень хорошо, я оденусь. Должен признаться, мне любопытно узнать, какова еда на вкус в наши дни.

***

      — Итак, это и есть Зимний солдат, — произнесла Хела, восхищаясь своим последним приобретённым вампиром. — Говорят, что ты сделал больше для поддержания равновесия в этом мире, чем любое другое дитя тьмы когда-либо.       Баки скорчил гримасу.       — Что? Кто так говорит?       — О, это всего лишь слухи. Ты же знаешь, как люди любят поговорить. Но в твоём случае я склонна верить слухам. Я немного знаю твою историю. То, что один вампир смог сотворить так много добра, но также столько неисчислимого зла, по меньшей мере странно. Как будто ты был двумя разными людьми.       — Это именно так, — категорично ответил Баки. — Гидра уничтожила мой мозг и заставила меня убивать людей. Их тысячи. Когда я не был под их контролем, я вообще не убивал людей. Но я не понимаю, как это связано с балансом в мире или чем-то ещё. То, что я не убиваю свою еду, даже отдаленно не компенсирует десятилетия, которые я провёл, убивая невинных. Не говоря уже о тех столетиях, когда я убивал людей ради еды, прежде чем прекратить.       — Да, но ты не видишь всю картину целиком. Дело не в том, что ты позволяешь своей пище жить, а в том, как ты позволяешь ей жить.       — Ты объяснишь или хочешь, чтобы я угадывал?       В этот момент его окутал тёплый металлический запах человеческой крови. Он услышал шаги и сердцебиение. Мужская обувь. Лёгкая, уверенная походка. Джентльмен, если бы таковой нашёлся в этом мире, эти…       Баки стоял как вкопанный и смотрел.       — Локи. Какого хрена.       — Уинтер, я тоже рад тебя видеть, — сказал Локи с вежливым поклоном.       — Ты… ты грёбаный человек.       Локи криво улыбнулся.       — Действительно. Спасибо, что обратил на это моё внимание.       — Как? — потребовал Баки, сглотнув из-за внезапной хрипоты в голосе. — Как это возможно?       — Я не могу точно сказать. Я не…       Слова Локи оборвались резким вздохом, когда Баки притянул его ближе, чтобы заглянуть ему в лицо. Его сердце бешено заколотилось, а человеческое тело задрожало в твёрдых, как камень, руках вампира. Он стар, могуч и прекрасен, как прекрасна заснеженная вершина горы. Великолепный, смертоносный и вечный. Локи чувствовал исходящую от него силу, как жар от огня.       Он вздрогнул, когда Уинтер прижался ледяными губами к его уязвимой шее, и внезапно снова оказался в саду отеля. Человеческий мальчик, осмелившийся сделать дикое и отчаянное предложение монстру. Он чувствовал, как Уинтер глубоко дышит, всё ещё крепко удерживая его в своих неумолимых объятиях. Мало-помалу он подчинился. Позволил себе сдаться в объятия смерти. Как он любил этого монстра. Любил его красоту и грацию, а также его жестокость. Его бесчеловечность.       — Вампир, — сказала Хела так, как можно было бы обратиться к официанту, чьего внимания ты желаешь. — Если тебя не затруднит, пожалуйста, не убивай моего оракула. Он последний в своём роде, и было бы довольно жаль потерять его.       Баки отпустил Локи и отступил на шаг, словно опьянённый. Его зелёные глаза были отстранены и прикрыты тяжёлыми веками, а полные губы покраснели от крови. Стив обнял его за плечи, чтобы поддержать, если он упадет, что в данный момент казалось вполне возможным. Однако прикосновение, кажется, разрушило чары, и он пришёл в себя.       — Прости. Я не собирался тебя кусать, я просто не чувствовал твоего человеческого запаха с тех пор, как… Ну, ты точно знаешь, сколько.       — Верно, — сказал Локи странно взволнованным тоном. — Это было… очень давно.       Он поправил пиджак и галстук и быстро подошёл к Хеле, как цыпленок, прячущийся в тени материнского крыла. Стив с любопытством наклонил голову, как будто заметил что-то, чего он не ожидал, но ничего не сказал.       — А теперь, мой дорогой оракул, — сказала Хела Локи, — посмотри на Зимнего солдата. Скажи мне, что ты видишь.       — Тьму. И свет, — незамедлительно ответил Локи, в медленном литургическом ритме. — Огромную паутину. Нити тонкие, как паучий шёлк. Великое множество смертных душ. Десятки тысяч сейчас живут, тронутые светом, из-за этого дитя тьмы.       — Почему это произошло? — спросила Хела, как бы размышляя вслух. — Что такого мог сделать вампир, чтобы повлиять на такое количество людей?       — Слова, сказанные в душу. Он стоит на перекрестке и преграждает путь. Многие пути, которые когда-то были прямыми, сейчас изгибаются.       — О Боже, ты говоришь о той глупости, которую я делаю? — фыркнул Баки, почти вне себя от раздражения. — Это трюк для вечеринок. Не может быть, чтобы мои слова перед укусом повлияли на такое количество людей.       — Твоя сила больше, чем ты думаешь, дитя тьмы, — безмятежно ответил Локи. — С каждым путём, который ты меняешь, с каждой нитью, которую ты связываешь, она увеличивается. Теперь нет никого из твоего рода, более могущественного, чем ты.       — Это… не может быть правдой, — Баки посмотрел на Стива. — Неужели это правда?       Стив пожал плечами.       — Не думаю, что оракул может лгать, Бак. Вероятно, это правда.       — А что произойдёт, когда вы уничтожите мир? Эй, оракул, если я связан со всеми этими людьми, что случится со мной, когда Хела и Убийца богов уничтожат этот мир?       — Они не уничтожат этот мир.       — Что? — сказал Баки.       — Что? — сказал Стив одновременно с ним.       — Ха! Теперь каждый из вас, тупых волков, должен мне двадцать баксов, — сказал Клинт волкам, которые валялись на полу у окна.       — Что ж, думаю, мы знаем, в каком я буду настроении, — беззаботно заметила Хела. — Немного разочарована предсказанием, но это помогает планировать заранее. Спасибо, любовь моя, ты можешь идти. Но всё же держись поближе. Возможно, ты мне снова понадобишься.       Локи низко поклонился, затем развернулся на каблуках и ушёл, даже не взглянув в сторону Баки. Стив повернулся, чтобы посмотреть ему вслед, нахмурив брови, но Хела внезапно появилась у него за спиной и схватила его за ошейник, резко откинув голову назад.       — Все на выход! — скомандовала она. — Мне нужно обсудить семейные дела с моим дорогим племянником и его приятелем-вампиром.