Все совершают ошибки

Последующие репетиции на самом деле проходили гладко, насколько это возможно, когда двух человек тянет друг к другу физически до головокружения, мешая сосредоточиться, сбивая ритм, теряя такт. Мужчина срывал голос, не понимая, как можно забывать переставлять ноги, как вообще можно было путаться там, где все должно уже было на автомате получаться. - Я больше не могу, - тяжко вздыхал он, закрывая глаза ладонями. - Даже Чонмин смог наконец выучить шаги, и запомнил, где левая нога, а где правая. С вами что? Теперь обе левые? Тэхён с Чонгуком молча выслушивали стенания учителя, стоя на отдалении, и оборачиваясь на смешки ребят сзади, злобно припечатывая взглядами. - Ну, в чем дело? В сотый раз вопрос, на который они не могут дать ответа. Не может Тэхён признаться, что у него кровь кипит, стоит встать с Чонгуком в позицию, что сердце надрывно отзывается на чужой загнанный ритм. Что он чувствует дрожь Чонгука, когда берет его ладонь в свою, как мурашки бегут от сдавленного выдоха Гука, когда его прижимают за талию. И, конечно, Тэхён не сознается, что перед каждой репетицией стабильно онанирует в туалете на третьем этаже, который вечером всегда пустует. А еще утром, и перед сном - что он на ладони мозоль уже натер, мечтая о Чонгуке, и только о Чонгуке. Гук тоже смиренно опускает взгляд, чувствуя, как уши начинают пылать, под вопрошающими взглядами окружающих. Он жертвенно принимает муки, дополнительно пытая себя самобичеванием: его морально изводит эта непреодолимая тяга, воспоминания о чужих руках и губах, его убивает необходимость клеить прокладки, прикрывая анус, чтобы не мочить позорно штаны смазкой, которая обильно начинает течь, стоит Тэхёну дотронуться до него. Все еще хуже - дошло до того, что он меняет их по нескольку раз в день. В этом моральном аду радовало только то, что стояком ему не засветиться. Это был бы край - течь со всех дыр на урода, чуть не сломавшего ему жизнь. А было время, когда он мучился тем, что у него отсутствует семенной канал, как у некоторых йованаси, и что эрекции у него никогда не будет. Получив очередную встряску и словесный пинок, они закончили репетицию почти без ошибок. Гук мерно шагал к дому, игнорируя автобусные остановки. За ним, таким же размеренным шагом чуть на отдалении шел Тэхён. После первой стычки на эту тему, и посыла, Чонгук смирился с таким своеобразным преследованием - Тэхён на претензии аргументировано заявил, что живут они в одном квартале, а на автобусе не ездит, потому что погода хорошая (возражения Чонгука, что его желания проехаться на автобусе подозрительно совпадает с теми днями, когда это делает он - Тэхён проигнорировал, пожав плечами - "случайность", чем вывел Гука еще больше, но что-то изменить он все равно был не в силах), и велосипед ему, видите ли, надоел, и вообще, он хозяин своим ногам. Чонгук побушевал и смирился со сталкером, тенью ступающим за ним. На Тэхёна он натыкался везде: в продуктовом, в любимом кафе, в парке, но стоило попытаться приблизиться, чтобы наорать и потребовать оставить его в покое, как тот исчезал с поля зрения. Почти каждое утро из почтового ящика торчал букет цветов, чаще фиолетовых оттенков - любимый цвет Чонгука, и он понятия не имел, откуда Тэхён об этом узнал. А в том то, что это был Тэхён, Чонгук уверился, столкнувшись с ним, выходя из квартиры. Он выхватил букет и швырнул ему в лицо. Тэхён подобрал поломанные цветы, и на брань Чонгука тихо ответил, что не перестанет этого делать. "Потому что ты мне нравишься. Очень" Крики Гука, что он его терпеть не может и никогда не согласится встречаться с ним, были приняты спокойным "посмотрим". И так уже почти две недели каждое утро его ждут цветы, а посыльные проложили стабильный маршрут к его двери: пирожные, которые Гук частенько покупает, пицца, любимые оладьи из кукурузной муки, хот-доги, за которые он душу продать готов, как же он их любит. Если первые два дня все отправлялось в мусорное ведро, то далее доставленное благополучно съедалось под мысли, что еда не виновата. Львиная доля решения не выбрасывать ее, конечно, была продиктована тем, что мама почти перестал готовить еще до их переезда, а в новой фазе обострения психотравмы и не мог, пребывая в апатичном, отрешенном состоянии. Жуя очередной кусок пиццы с четырьмя сортами сыра, Гук старался не думать о Тэхёне, благодаря которому ему не придется торчать у плиты, пытаясь сварганить что-то из воздуха, и пресловутой мыши. Да, он сам все время заказывал еду на дом, снова спасибо горе-отцу, который пополнял счет, но все же... забота, это приятно, даже от негодяя Тэхёна, хотя думать об этом он, конечно же, не собирается. *** До выпускного оставались считанные дни, а Гук до сих пор не выбрал костюм. Он до паники ненавидел эти чопорные бутики, да и вообще, поиск одежды, примерки будили в нем животный ужас. Снующие следом консультанты с приклеенными улыбочками, навязчивое "чем вам помочь?" - кошмар, вызывающий ступор и блеяние "спасибо, я просто смотрю". И как же он был счастлив узнать, что к ним погостить (проведать брата, который вызывал у семьи опасения) едет дядя Минсок. Гук запрыгнул на него, как только открыл дверь, оглушая радостным криком. - Ох, кабанчик, ты мне позвоночник сломаешь, - смеясь, бухтел дядя, тем не менее, не спуская Гука с рук до самой гостиной. - Ты, кажется, подрос. Как дела? Где мама? - Мужчина сел на стул и оглядел комнату. Гук тут же помрачнел: - Он почти не выходит из комнаты. Это пугает. - Ясно. - Грустно кивнул дядя. - Ну, радует, что хотя бы тебя он больше не пытается запереть. Это прогресс, и не малый. Гук кивнул: - Он пытался, но теперь это невозможно. Да и испуг, что я снова могу сбежать, работает на меня. Минсок подпер подбородок ладонью, смотря на племянника: - Как ты справляешься? - Нормально. Скоро выпускной, и я так рад, что круги ада шопингом мне не придется проходить одному. - Как я мог пропустить такое событие - выпускной моего любимого Чонгуки, - протянул он с нежностью, потрепав его по голове. Гук ответил улыбкой, обнажив резцы. Спустя час, проведав брата, мужчина угрюмо стоял на балконе, выкуривая уже вторую сигарету подряд. Гук молча смотрел на то, как на красивом мужественном лице отражались тяжелые думы. - Я не знаю, как ему помочь, - глухо заговорил тот, поворачиваясь к Чонгуку. - Как ты все это выдерживаешь? Я... я не думал, что все настолько плохо. Гуки, - выдохнул он, притягивая его к себе, - мне так жаль, что мы бросили тебя. Бросили одного. Прости. Нужно было настоять еще тогда, забрать тебя. - Я не мог его бросить. Он бы не выжил один. Его нельзя в клинику, дядя Минсок, все было хорошо. Правда. Я не понимаю, что вдруг опять переклинило в нем. Но я не позволю отправить его к психам. Ему просто нужно выполнять предписания врача и все будет хорошо. - Гуки, мне так жаль, что ты проходишь через это. Так жаль. - Все хорошо. Все будет хорошо. После перекуса разговор от болезненных тем плавно перешел в русло ни о чем и обо всем, дядя задумчиво смотря на Гука, все же спросил: - Ты проверялся? Гук повел плечами: - Нет. А зачем, мне же уже все сказали. Приступов боли не было ни разу с тех пор; у меня никого нет, так что... все в порядке. - Он, правда тебя не узнал? Гук снова передернул плечами. - То, что ты мне рассказывал, о его признании, о цветах... Он так и ходит за тобой? Племянник кивнул, недовольно кривя губы: - Жаль, что засудить не могу за преследование. - Он дернул шторку и вышел снова на балкон, без надежды, что может так совпасть, но... - Иди сюда. Мужчина вышел на балкон и посмотрел туда, куда показывал Чонгук. Внизу, на качелях сидел парнишка примерно того же возраста, что и Гук, задрав блондинистую голову на них. - Ясно. И часто он под твоим балконом дежурит? - Не знаю, может каждый день. Я не проверяю, и не слежу, но... Задрал, у него реально крыша съехала. Он в упор меня год не видел, а теперь продыхнуть не дает, - с психом пробубнил Гук, а следом коварно улыбнулся, оборачиваясь к дяде. - Что? - вскинув брови, спросил тот. Но Гук, не ответив, схватил его ладонями за голову, и прижался губами к его губам, и довольно заглянул в удивленные глаза, и, подмигнув, прильнул к его груди. Мужчина улыбнулся, обнимая племянника в ответ: - И зачем ты это сделал, озорник? Гук фыркнул в ответ, сильнее прижимаясь. - Эффект достигнут - он ушел. Парень тут же отлип и посмотрел вниз. Тэхёна действительно не было, а сидушка качели продолжала раскачиваться на цепях. - Он психанул. Я даже отсюда это увидел. Пнул ост качели и убежал. Гуки, может стоит с ним поговорить? Он же нравится тебе. Гук кинул напряженный взгляд, сжимая перила, и зашел внутрь. - Не собираюсь я с ним говорить, после того, как он забыл меня, как нечто ненужное, как очередную подстилку! После всего, через что я прошел из-за него. - Он кричал, пытаясь, кажется, убедить самого себя, что таким отношением наказывает Тэхёна, хотя себя наказывал не меньше. - Послушай, все мы совершаем ошибки. В этой жизни столько несправедливости творится. Гуки, он совершил гнусный проступок, и, возможно, если ты ему расскажешь, он осознает и раскается. - О чем ты говоришь? Как ты можешь? Не должен я подонку рассказывать, что он бездушная тварь. - А ты уверен, что он бездушная тварь? Цветы, еда, он сидит под твоим балконом... - И что? Я ему отказал, вот он и вбил в свою пустую голову, что должен меня поиметь во что бы то ни стало. - Гук говорил почти спокойно, но во взгляде отражалось разочарование и грусть. - Не пытайся меня убедить, что раздвинув перед ним ноги, он не исчезнет поутру. Все мужики одинаковые - ублюдки, которым кроме собственного удовольствия ничего больше не надо. - Гуки, перестань, прошу. Не верю, что ты правда так думаешь. А я? Разве я такой? - с сочувствием произнес дядя, пытаясь снова прижать Гука, но тот увернулся: - Прости. Я устал. У меня подготовка. Надеюсь, ты сможешь вытащить маму на ужин. Сходите куда-нибудь, ему полезно будет пройтись. - Он поднял на дядю влажные глаза, посмотрел долгим взглядом и ушел к себе. *** - Кто это был? - Тэхён с силой дернул его на себя. - Что это был за мужик, с которым вы вчера зажимались? - В голосе металл, а во взгляде огонь пылает. Гук скинул его руки: - Кто ты такой, чтобы лезть в мою личную жизнь? - с ухмылкой спросил он, с удовольствием наблюдая за тем, как с лица Тэхёна краска сходит и спесь затухает, осыпаясь пылью. - Я за тебя переживаю, - сдавлено проговорил Тэхён, приходя в себя после аффекта. Гук рассмеялся ему в лицо: - Ты. Переживаешь. За меня? Надо же, как жизнь поворачивается. - Он продолжал смеяться, запрокидывая голову. - Ох, до слез. Спасибо, кажется, я уже несколько лет так не смеялся. Гук ушел, а Тэхён подавлено смотрел под ноги - его словно пригвоздили насмехающимся тоном, уничижительным взглядом. За спиной слышалось перешептывание, смешки - Тэхён был уверен, они все смеялись над ним, считая ничтожеством. Скатился со шпиля в иерархии вниз, волочась за парнем, который ноги об него вытирает. "Ну и пусть! Пусть думают, что хотят", - повторял он себе, пугая яростным взглядом, обернувшись лицом к наблюдающим за недавней сценой ученикам. - Рассосались все, быстро! - рявкнул он, и подростки начали расходиться, но медленно, не забывая кинуть в ответ взгляды, наполненные пренебрежением, которые открыто демонстрировали, что весь его авторитет спущен в унитаз.