***
Локи блуждал по собственным палатам спустя долгие двести пятьдесят лет, изучая старую обстановку, что не менялась с момента его недолгого заточения в Асгардских тюрьмах; ностальгировал по старым, давно ушедшим временам, когда он мог днями не покидать свои покои, погрузившись в собственные исследования и изучения; бегло пробежался взглядом по строчкам старых фолиантов, хранившимся у него исключительно в единственном экземпляре; зажёг огонь в камине традиционным способом, не прибегая к любимой магии, вспоминая часы, проведённые за наблюдением любимой стихии. Немного помедлив, Локи опустился в своё старое любимое кресло за рабочим столом, неспешно изучая его поверхность: старые непрочитанные письма продолжали аккуратным столбиком возвышаться по правую руку, покрываясь толстым слоем пыли; старые отчёты, доклады, документы из Асгардской академии и банковские счета всегда находились по левую руку, разложенные аккуратными стопками. Всего всегда было по минимуму, аккуратно, чисто и убрано, чтобы ничто не мешало его работе. Было чертовски приятно вновь оказаться в родной обстановке, среди знакомых вещей, половина из которых были добыты немалой кровью, потраченными нервами и прежде всего — золотом. Палаты его хранили в себе множество старых реликвий и артефактов, о существовании которых не подозревал даже Всеотец. Не наложи мать защитную печать на его покои, то, кто знает, скольких из них он бы недосчитался? Это было бы огромной утратой для Локи: слишком сильно он дорожил своей собственностью, чтобы вот так легко с нею расстаться. — Ностальгируешь? — вдруг поинтересовался знакомый беспечный голос с ласковыми нотками ехидства. Локи лениво разлепил веки и с усмешкой взглянул на Сиф, тайком пробравшуюся в его палаты. Облокотившись о дверной косяк и сложив руки на груди, валькирия наблюдала за старым товарищем, беззаботно расположившимся за своим уютным рабочим местом. — И что царице Асгарда понадобилось от её скромного слуги? — язвительно обратился к ней Локи, нарочно отвечая вопросом на вопрос. Сиф раздражённо закатила глаза и, оттолкнувшись от дверного косяка, плавно направилась в его сторону, чтобы в скорости изящно расположиться в кресле напротив тяжёлого дубового стола. — Скромность никогда не была твоим благодетелем, — со смешком заметила царица. Локи видел, как карие глаза любопытно заскользили по его лицу, вглядываясь в почти забытые черты лица, а после целой минуты непривычно застенчивой нерешительности, поинтересовалась: с мягкостью в голосе и не слишком навязчиво, явно не ожидая откровенного разговора, но хотя бы надеясь хоть на какой-то честный ответ с его стороны: — Как ты, Локи? Тебя не было так долго… — О, ты скучала? Я польщён, — не удержался от колкости трикстер, ловя недовольный взгляд царицы. Бог обмана устало вздохнул — он не хотел так сразу грубить, просто слова в спешке сами слетели с языка. Локи всё ещё с трудом осознавал, что, наконец, оказался дома. — Прекрасно. Просто превосходно. Изгнание пошло мне на пользу. — Честно сказать, когда ты прислал письмо из Льесальфхейма, то мы даже не поверили. Тор так и вовсе чуть было не сорвался лично вытрясти из царя Вёлунда всю правду, — со смешком призналась Сиф, ненадолго погрузившись в воспоминания, а после погрустнела. — Один ничего о тебе не рассказывал… — Я попросил его оставить это в тайне, — но трикстер не желал обсуждать своё изгнание, а потому поспешил сменить тему, попутно распечатывая ножом старые пыльные письма. Ему было абсолютно на них наплевать, но руки требовали заняться хоть каким-то делом. — Как протекает царствование нашего нового царя? Есть ли что-то, что я должен знать или о чём волноваться? Сиф в ответ потупила на нём взгляд, и вся она как будто застыла, то ли обдумывая свой ответ, то ли размышляя о том, как бы лучше соврать. В любом случае, Локи не понравилась данное промедление. Плохой знак. — Даже не думай мне лгать, — серьёзно предупредил её бог обмана, гневно указав на неё ножом. — Я не собираюсь стоять в стороне и займу своё место подле Тора так, как того же желали отец и мать. А уж коли я намерен вновь начать разгребать ошибки нашего глубоко любимого царя, я должен быть в курсе всего происходящего. Сиф согласно кивнула и виновато сжала губы, спешно отведя взгляд в сторону. Царице было за что-то стыдно, но далеко не за свою попытку уйти от ответа. Локи видел это по её карим глазам, беспорядочно блуждающим по комнате. — Скажем, дела в Асгарде идут не самым лучшим образом. — Говори, — тихим вкрадчивым тоном потребовал Локи. — Тор совсем не интересуется политикой, — вздохнув и откинувшись на спинку кресла, честно призналась Сиф. Она была одновременно зла и разочарована. — Я не удивлён, что отцу так и не удалось привить Тору любовь к политике. — Все надеялись, что, как только не станет его отца, Тор займёт его место и будет руководить царством железной рукой и поймёт всю степень ответственности за свой народ, — тяжёлый вздох вырвался из её уст, подтверждая её полные тревоги слова. — Что он сделал? — Локи с огромным трудом удержал себя от того, чтобы не зашипеть, подобно змее, и вместо этого сжал под столом кулаки, догадываясь, что услышит в ответ. Сиф взглянула на него прямо, виновато и со скорбью опуская тонкие аккуратные бровки, между которыми пролегла маленькая складочка. — Он передал всю власть совету старейшин, — эти слова прозвучали с уст царицы для Локи словно приговор. Судорожно выдохнув и прикрыв глаза ладонью, Локи ещё долгие минуты обдумывал услышанное. — Локи… — необычно жалобно позвала его Сиф. — Ты нам действительно очень нужен.***
Тор проводил время с ещё совсем юным Магни, развлекая мальчишку весёлыми историями из прошлого, таким нехитрым способом ностальгируя, возвращая себя в былые времена своих героических подвигов, о которых слагают славные легенды, воспевают в песнях менестрели по сей день. Расположившись у камина, громовержец в своей привычной манере активно жестикулировал, сияя от счастья точно так же, как не менее восхищённый подвигами отца ещё совсем юный Магни, пока только мечтающий о собственных героических деяниях. Локи прокрался в гостевую хоть и тихо, но был в мгновение ока замечен юным царевичем, что в то же время стало для него большой неожиданностью. Не всякий взрослый был способен заметить крадущегося трикстера, а уж ребёнок — и подавно. — Дядя Локи!.., — воскликнул он, тотчас привлекая внимание к незваному гостю и своего отца. Мальчишка, вскочив с пола, быстро подбежал к нему, бесцеремонно интересуясь: — А это правда, что вы способны призывать огненный дождь? И правда, что в Свартальфхейме… — Всё абсолютно чистая правда!.., — Локи не особо горел желанием тратить время на не в меру любопытного мальчишку, когда его волновали проблемы куда похуже, чем преувеличенные байки его брата. В другое время и при куда более удачных обстоятельствах он, несомненно, ответил бы на пару вопросов, может, даже и сам бы поделился парочкой собственных историй, но сейчас для этого было не самое лучшее время. Он должен как следует наорать на собственного брата. В каком-то извращённом смысле Локи даже был в предвкушении. — Зря ты так, — со смешком прокомментировал Тор. — Он теперь точно от тебя не отвяжется. Но Локи в ответ на его слова только строго нахмурился, не скрывая своего недовольства. — Нам нужно поговорить, — опасно прошипел трикстер, огибая стороной растерявшегося мальчишку. — Уже? — не то с испугом, не то с личным негодованием воскликнул громовержец, удивлённо расширив глаза. Видимо, Тор не рассчитывал на столь скорую беседу на серьёзные темы с внезапно воскресшим братом, надеясь отложить оную на более поздний час, что было так в его духе. — Немедленно!.. Тор что-то недовольно пропыхтел в ответ и, тяжело вздохнув, согласно кивнул головой и обратился к сыну: — Магни, пойди, найди свою мать, нам нужно с дядей Локи побеседовать. Хорошо? Мальчишка явно остался разочарованным решением отца, по-видимому уже понапрасну понадеявшись, что ему удастся поучаствовать во взрослой беседе. Ответив согласным разочарованным мычанием и опущенной к полу головой, Магни безрадостно поплёлся к выходу. Лишь когда мальчишка полностью скрылся из виду, Локи обратил весь свой праведный гнев на бестолкового братца. — Тысячелетиями!.., — вдруг гневно взорвался бог обмана, сжав от гнева кулаки, чтобы с кончиков пальцев совершенно случайно не сорвалось заклинание. — Тысячелетиями наш отец правил Асгардом твёрдой рукой. Сам. Единолично. Без какой-либо посторонней помощи. Тысячелетиями Один Всеотец держал совет старейшин в ежовых рукавицах, даже не позволяя думать о том, что они могут что-то решать без его ведома! Он казнил десятки благородных выскочек, решивших, будто они могут диктовать царю условия. И ему было глубоко плевать, что при этом о нём подумают другие. Он был царём самого величественного из могущественных царств в Девятимирье. А что теперь? Стоило на трон сесть старшему наследнику, как все труды его деяний канули в мировую бездну всего за какие-то семьдесят пять лет! Да как ты посмел так поступить с нашим отцом? С его наследием? Клянусь предками, я знал, что тебе будет туго в управлении целым царством. Знал, что, скорее всего, ты найдёшь того, на кого можно будет спихивать свои обязанности. Но, Тор… совет старейшин? Эта бесполезная кучка жалких аристократов с иллюзорным чувством собственной важности? Объясни мне, почему ты никого не назначил себе в качестве регента? Не нашёл заместителя? Некоторые советники отца, которым он доверял, всё ещё живы и готовы послужить на благо царства, но им ты предпочёл совет!.. После своей тирады Локи тяжело дышал, потерянно и гневно уставившись на брата, испытывая слишком откровенное разочарование. Но Тор был необычайно спокоен, даже относительно слишком спокоен. Обычно он терпеть не мог, когда на него повышали голос, словно на какого-то мальчишку, и отвечал с той же агрессией и остервенением, срываясь на крик почти мгновенно. Тор словно со всем смирился или же со временем стал ко всему безразличен, что пугало не меньше его безответственности. Это было не в его духе. Поднявшись с пола и расслабленно упав на рядом стоящий диван, Тор беспечно закинул руки за голову, скрепляя пальцы на затылке в замок, и вытянул скрещённые ноги вперёд. Локи нарочно встал у него перед глазами, продолжая ждать ответа от нового царя Асгарда, что без зазрения совести продал его за бесценок кучке лицемерных асов. Но царь не спешил давать ответ, как и не был намерен даже нахмуриться на внезапно проявленную агрессию только-только возвратившегося брата. Такая реакция громовержца малость смутила разгневанного Локи, готового к любым яростным спорам и неминуемым последствиям. Вплоть до нового изгнания. Наконец, Тор закончил размышлять и, тяжко вздохнув, махнул рукой на рядом стоящее кресло, после чего недовольно буркнул: — Сядь, брат, а то мне не по себе, когда ты так на меня смотришь. Локи раздражённо фыркнул, но благоразумно послушался. — Ты ведь и сам прекрасно знаешь, что я никогда не был по-настоящему достоин того, чтобы править… — И тем не менее, ты — царь Асгарда. Единственный сын Одина Всеотца и его законный наследник, — и как бы сильно ему не было больно и противно это признавать, но Локи никогда не был и не будет сыном великого царя. А потому он сделал всё от него возможное, чтобы эта горечь не вырвалась наружу вместе с его словами. — Титул не сделает из меня достойного царя, — продолжал противиться бог грома, несогласно махая головой. Это упрямство брата только раздражало Локи, уронившего от бессилия лицо в ладони. — Твоя самокритика в данном случае неуместна, — язвительно фыркнул трикстер. — Ты — царь, и теперь твоя судьба принадлежит не тебе, а твоему народу. Поэтому, принимая какое-то глупое и необдуманное решение, вспомни о своих подданных, которым после предстоит пожимать плоды твоих деяний. Брови громовержца гневно сошлись на переносице, а лицо тут же приняло гневно-оскорбительные очертания. — Я принял это решение именно потому, что думал о своём народе!.. — произнёс он, повышая тон. Кулаки его сжались, но, раздражённо выдохнув, Тор ненадолго прикрыл глаза и более спокойно продолжил: — Отец никогда не любил, чтобы в его правление вмешивался совет. И как по мне — зря. Им можно доверять. Локи проницательно уставился на брата, щуря изумрудные глаза, тем самым демонстрируя свой откровенный скептицизм и несогласие. — Сколько раз ты участвовал на собрании совета? — спокойно поинтересовался трикстер. Тор заметно занервничал, сменив расслабленную позу на более напряжённую, подавшись вперёд и упёршись локтями в колени. Взор его был устремлён в пол, скрывая бегающие от волнения глаза. — На двух или трёх… — неловко признался громовержец и, как можно беспечней пожав плечами, поспешил оправдаться: — Я знаю, послушай. Я знаю, что царь должен принимать участие на совете хотя бы раз или два в месяц. Но у меня семья! Я стараюсь заботиться о своих детях, уделять им время, как этого не мог делать наш отец! А совет вполне годно справляется со своими обязанностями без моего постоянного вмешательства. Локи молчал. Долго молчал. Мрачно уставившись в одну точку, уже даже практически не слушая оправдания своего неотёсанного и глупого брата. Он не верил. Бог обмана отказывался верить в происходящее. В мыслях его звучала только одна фраза: «Семьдесят пять лет. Семьдесят пят лет Асгардом правит совет старейшин. Что может быть хуже этого?» — Ты — Всеотец, — неожиданно спокойно напомнил Локи, сжав уста в одну тонкую ниточку. — У тебя теперь гораздо больше детей с того самого дня, как ты воссел на трон нашего отца. Тор не ответил, хмуро уставившись в огонь, проведя ладонью по светлой бороде. — Не стоит преувеличивать, — первым нарушил напряжённую тишину бог грома. — Я доверяю решениям совета. Правда. Они знают своё дело и никогда не навредят Асгарду. — Мне ты тоже доверял. И куда тебя это привело? — глухо ответил Локи, поднимаясь с кресла и направившись в сторону стола с напитками. — Ты доверчивый, Тор, как наивная девица в свою первую ночь, — укоризненно констатировал Локи, наполняя себе кубок вином. — За то время твоего последнего посещения совета, наши мудрецы смогли бы спланировать сотни покушений на тебя и твою семью и столько же государственных переворотов. Если не дрессировать пса и не напоминать, кто его хозяин, рано или поздно он укусит кормящую руку. Немного постояв у пылающего камина, задумчиво потягивая напиток, Локи вернулся в кресло, глядя брату прямо в глаза, и с твёрдостью в голосе заявил: — Я возглавлю совет, как того и желали наши родители. — Я и не думал, что ты захочешь, — удивлённо, но радостно воссияв, отозвался громовержец. — Особенно после всего произошедшего в прошлом… — Не беспокойся, я оставил прошлое в прошлом, а сейчас меня волнует будущее моего дома, — серьёзно заявил Локи, глянув на брата из-под нахмуренных бровей. — К слову, кто сейчас занимает мою должность? Тор несколько замялся и со вздохом ответил: — Бальдр… Вино внезапно встало поперёк горла, и, зайдясь в кашле, Локи понадобилась не одна минута, чтобы переварить услышанное. «Хуже уже и быть не может…», — горько шепнул не в меру саркастичный голос в голове.***
Строчки из книги никак не желали приобретать смысл, беспокойно путаясь среди множества других мыслей, терзающих уже вот целую неделю с момента возвращения брата её отца. В голове Сигюн всё никак не желала укладываться мысль, что мужчина, однажды повстречавшийся ей в Альхейме, а по совместительству ставший первой любовью, окажется пусть не совсем родным, но всё же её дядей. В первый же день их встречи в тронном зале Сигюн прилагала все возможные усилия, чтобы не потерять сознание во время знакомства. Когда взгляды их неизбежно встретились, она была готова провалиться в Хельхейм, до последнего убеждая себя в том, что это жестокие игры её воображения. И как бы она не старалась, но не могла скрыть рвущегося наружу потрясения от встречи с бывшим давним любовником, тогда как сам ас оставался подозрительно непоколебим, спокоен и не выказывал абсолютно никакого удивления от столь нежданной встречи. Конечно, она прекрасно знала о его безупречных талантах скрывать свои истинные чувства от окружающих, но спустя какое-то время после первого потрясения, когда волнение немного улеглось и утихомирилось, а разум начинал хаотично анализировать происходящее, Сигюн поняла, что её вполне себе живой дядя попросту не был удивлён. И стояло разуму обо всё догадаться, как Сигюн, спустя пятьдесят лет, поняла причину внезапного побега бывшего возлюбленного. Вспомнился даже тот далёкий эпизод в беседке, когда их внезапно застукал наследник Альфхейма, желая немедленно о чём-то побеседовать. А ведь именно после этой встречи загадочный мужчина, назвавшийся Лофтом, так же внезапно исчез из её жизни, как в ней и появился. Заточив себя на несколько дней в собственных покоях, Сигюн с огромным трудом преодолела нахлынувшие на неё с головой депрессию и горечь, перемешавшиеся с обидой на Альвиса, Локи, себя и даже на всезнающих норн, решивших так ужасно над нею подшутить. Старая обида вновь ожила в её груди, обжигая до невыносимых спазмов и полного бессилия перед очередным ударом судьбы. И если бы не обеспокоившаяся о её самочувствии Труд, то она так бы и сидела в своих покоях, занимаясь самобичеванием и самоанализом. Выводя внезапно подавленную сестрицу на воздух, Труд, намеренно или нет, не умолкала ни на единую секунду, тем самым отвлекая сестру от дурных мыслей, а также мешая погрузиться в чтиво. — Бестолковые курицы, — презрительно фыркнула младшая царевна, методично размахивая веером у лица. Сигюн, наконец, оторвалась от бестолковых попыток разобрать строчки книги, подняла на сестру немного потерянный взгляд и вопросительно промычала в ответ. Труд раздражённо дёрнула головой в сторону таких беспечных и весело разгуливающих по парку благородных дам. Впрочем, это не прояснило ситуации, что в мгновение отразилось на лице дочери царя. — Глупые простушки в дорогих платьях с титулами их родителей, таких же глупых и недалёких, как и их дети, — пояснила асинья, утоляя жажду прохладным напитком из свежих фруктов. — Милые пташки снаружи — и грозные хищники внутри, готовые растерзать тебя в любую минуту, если почувствуют конкуренцию. Забавно… — Что именно? — интересуется Сигюн, скорей, с целью отвлечься от собственных мыслей, чем из любопытства. — Забавно то, на что эти пташки идут ради удачного замужества, — со смешком ответила царевна, презрительно сощурившись. — Кто бы говорил, сестрёнка, — со смешком фыркнула Сигюн, откладывая книгу в сторону. — Ещё совсем недавно, как мне помнится, ты строила глазки конунгу Харальду из западных земель Асгарда. Игнорируя присутствие его жены. Труд на это только закатила глаза и беспечно пожала плечами. — А что плохого в том, что я желаю обустроить свою жизнь, как можно комфортней? — поинтересовалась царевна, невинно захлопав длинными ресницами и вопросительно изогнув тонкие аккуратные бровки. — Это ты у нас, будучи в золотой клетке, свободна как пташка. А вот мне приходится думать о своём будущем, пока о нём не позаботились отец и мать. Сигюн хотелось напомнить сестрёнке, как эта «свободная пташка» целых десять лет упрашивала отца позволить ей обучаться магии в Льесальфхейме. Хотелось напомнить о том, как, будучи внебрачной дочерью царя, приходится каждый день сталкиваться с дворцовыми предрассудками, невежеством и презрением, терпеть высокомерие и пренебрежение. Хотелось сказать, напомнить ей об этой свободе, но Сигюн прикусила губу, пропуская мимо ушей слова сестры. — Тебя никто не собирается насильно выдавать замуж, — не согласилась Сигюн. На это Труд страдальчески застонала, слишком наигранно, чтобы это было правдой. — Ты — самая старшая из детей нашего отца и порой такая глупая, что мне хочется тебя стукнуть!.., — в сердцах возмутилась та, обессиленно откидываясь на спинку мягкого плетённого кресла. — У членов царской семьи есть обязательства! Рано или поздно каждому из нас придётся их выполнить: Моди — стать царём, Магни — занять своё место подле брата, а мне — удачно выйти замуж. И я хочу сама выбрать себе достойного кандидата прежде, чем это начнут делать наши родители. Сигюн безразлично пожала плечами. Отчасти ей было всё равно, ведь она — внебрачная дочь отца и прав у неё куда меньше, как и обязательств перед своим царством. — Царь Вёлунд в поисках жены для своего сына. Как и царь Фроди из Ванахейма, — небрежно бросила она в ответ, наблюдая, как внезапно перекосилось от неудовольствия прекрасное личико сестры. — Я хочу удачно выйти замуж и жить беззаботной жизнью подальше от дворцовых интрижек, а не становиться царицей и делать вид, будто мне интересно решать государственные проблемы чужого мне царства. — Кто в здравом уме откажется стать царицей? — искренне изумилась Сигюн. — Сотни девиц борются за внимание царских отпрысков!.. — А ты взгляни на мою матушку и скажи честно: разве она безгранично счастлива быть царицей? Сигюн замялась, неуверенно пожёвывая нижнюю губу, силясь найти достойный и убедительный ответ, но Труд не стала дожидаться, будучи уверенной в своей правоте. Быстро меняя тему беседы, сестрица вслух продолжила размышлять о своём будущем: — Я могла бы выйти за какого-то статного многоуважаемого аса с громким именем и титулом за спиной, а также огромным наследством. Может, я даже подарю ему наследника и буду изображать счастливую жену, — мечтательно протянула сестра, прижимая сложенный веер к миниатюрным губкам. — А потом, при первом же удачном случае, избавлюсь от муженька: подсыпать там яду в вино или же во время охоты подослать убийцу, а всем сказать, что он свернул голову, свалившись с коня, — Сигюн молча слушала и ужасалась мыслям сестры, продолжающей беспечно обдумывать убийство мужчины, которому может не посчастливиться стать её мужем. — Я, честно говоря, пока ещё не решила, как именно это произойдёт. Посмотрю по ситуации и собственному настроению. А потом обязательно заведу себе любовника, может, даже нескольких. Услышь её сейчас, в эти самые минуты мечтаний своей дочери, Сиф, несомненно, потеряла бы дар речи. Ведь милая, отзывчивая и просто восхитительная Труд всегда была в глазах родителей невинной и славной асиньей. Хоть порой она умудрялась удивлять отца и мать своими слишком откровенными речами и глубокомысленными измышлениями не хуже, чем это делает сейчас при свидетельстве старшей сестры. Труд в принципе всегда отличалась честным, прямым и справедливым характером, чем так напоминала Сигюн почившего дедушку. В отличие от братьев и сестёр, Сигюн лично знала своего деда, который всегда был к ней добр и нежен. Но также она знавала его иную ипостась, более тёмную и жёсткую; знала его как сурового, беспринципного и справедливого царя. Впрочем, младшая дочь бога грома в точности, как и её великий дед, казалась суровой лишь снаружи, но внутри она была полна нежности, понимающей и сопереживающей. Молодая царевна имела тот же твёрдый характер, что и её дед, взгляд, допытливый ум, и обладала царской хитростью и коварством. Единственное, что Труд унаследовала от своей матери — это её красоту. — Ты можешь завести себе любовника хоть прямо сейчас, — со вдохом предложила Сигюн, кивая в сторону весело хохочущих девиц в соседней беседке. — Думаешь, хоть одна из них намерена сохранить свою невинность до брачного ложа? Отнюдь. Каждая из этих девиц будет до последнего клясться, что была невинна и честна перед своим избранником. А мужчины слишком доверчивы, чтобы не поверить их слезам и умоляющим глазам. — А я разве безродная девка, чтобы ложиться под симпатичных стражников? — недовольно вспыхнула сестрица без тени смущения. Напротив, её всегда забавляли беседы подобного рода. — Я не это хотела сказать… — попыталась исправиться асинья, но сестра её поспешила опередить. — Я прекрасно знаю, что ты хотела сказать!.. — фыркнула Труд, нервно размахивая своим веером. — Вот только моя невинность — это товар, который я намерена продать по самой высокой цене. — Как знаешь, сестрёнка, — равнодушно пожала плечами Сигюн, вновь беря в руки книгу, тем самым ясно намекая на нежелание продолжать эту беседу. Да только сама Труд всё никак не желала замолкать. — А наш внезапно оживший дядя весьма хорош собой. Хоть в этом ты со мною согласна? Сигюн так и застыла взглядом на толстой обложке книги, чувствуя, как собственное сердце начинает заходиться в бешеном ритме от одного только упоминания о боге обмана. Невпопад открыв книгу, Сигюн постаралась скрыть своё внезапное помешательство за задумчиво-безразличным выражением лица. — Возможно, — сухо согласилась асинья, нервно сжимая уста. — Только не говори, что ты разглядываешь его кандидатуру в качестве мужа? Уверена, богом обмана и коварства его прозвали не за идеальные волосы. На лице Труд расцвела довольная предвкушающая усмешка, а глаза зажглись нездоровым огнём. — Вот папочка обрадуется такому союзу, — искренне рассмеялась царевна, прикрывая уста ладошкой. — Но нет, сестрёнка, я не планирую соблазнять нашего дядю, который, к слову, даже не приходится нам родственником. Сигюн довольно хмыкнула и одновременно с горьким осознанием понимала, что рада словам сестры. — К слову… — тем временем продолжала Труд, вкушая сочные плоды винограда: — Помяни трикстера… Сигюн чуть было не побледнела, когда, быстро проследив за заинтригованным взглядом сестры, заметила изящно и важно приближающуюся фигуру упомянутого бога обмана. Не имея никакой возможности к отступлению, чтобы прозорливая сестра ничего не заподозрила, Сигюн испуганно прикрыла лицо книгой. Труд же обаятельно и мило улыбнулась, встречая своего дядю необычайно тепло и приветливо так, словно они были знакомы уже не первую сотню лет. Настоящие любящие родственники. — Прекрасные леди, рад вас видеть, — очаровательно и льстиво отозвался бархатный баритон. — Дорогой дядя!.., — радостно возликовала царевна, изображая лукавое смущение его словами. — Мы не менее счастливы видеть вас в саду Иддун в столь прекрасный солнечный день. Локи тихо рассмеялся, довольно щуря глаза. — Ох, Труд, не стоит этих формальностей, зовите меня по имени, — мягко взяв девичью ладошку в свою, трикстер заключил на ней мимолётный поцелуй и хитро протянул: — Мы ведь какие-никакие родственники, верно? Труд кротко хохотнула и игриво окинула того взглядом с ног до головы. — Вам так к лицу асгардская мода, Локи, — искренне похвалила царевна, изящным движением руки расправив свой веер. — А вы в который раз меня при всех смущаете, — слукавил трикстер, отчего Сигюн непроизвольно закатила глаза. — Не люблю лукавить при виде прекрасного, — хитро призналась царевна, кокетливо сверкнув глазами. «Два лжеца и льстеца», — мысленно фыркнула Сигюн, яростно прожигая взглядом многострадальную книгу Альфхейской поэзии. — Прошу меня простить, прекрасная Труд, но не могла бы ты ненадолго оставить меня со своей сестрой? — ласково и как можно более учтивей попросил Локи. Труд мягко улыбнулась и грациозно поднялась с кресла. — Конечно, меня всё равно хотела видеть матушка, — и, изящно поклонившись, на прощание поделилась своим фирменным советом. — Только будьте крайне аккуратны, сегодня Сигюн малость не в настроении: жалит, будто неудовлетворённая самка гарпии. Локи благодарно улыбнулся и некоторое время стоя наблюдал за неторопливо удаляющейся фигурой царевны, пока та не скрылась за широким арочным проёмом дворца. Сигюн продолжала бездумно разглядывать страницы книги, вслушиваясь в бешеный ритм своего беспокойного сердца, готового вот-вот рухнуть от волнения в пятки. Встреча с ним была неизбежна, но Сигюн ясно понимала, что пока не готова вновь всматриваться в до боли знакомую зелень глаз, слушая манящий голос обманщика. От этого на душе вновь начинали болеть старые шрамы, мучившие её так невыносимо долго, что те снова начинали гноить, душить агонией, жестоко терзая разум, будто дикое животное нагнавшее свою добычу. Сигюн безмерно тосковала по прикосновениям знакомых рук, манящему баритону, мягким губам, что одновременно ненавидела этого обладателя изумрудного взгляда. И мало того, что само его присутствие ей было невыносимо, так, словно желая заставить её страдать ещё сильнее, Локи аккуратно садится рядом с ней на одну плетёную кушетку. Всё внутри неё сжимается от напряжения, отчего хотелось резко встать и убежать в неизвестном направлении, запереться в своих покоях и больше никогда их не покидать. — Сигюн, — нежно позвал её Локи, отчего тело непроизвольно отозвалось почти забытой истомой. — Ты читаешь книгу верх тормашками. Бархатно шепнул голос у самого уха, из-за чего она даже не сразу разобрала их смысл. Когда же она поняла, о чём говорил ас, кровь тотчас прильнула к щекам, но, не желая выдавать своего смущения и неловкость, Сигюн строго хлопнула книгой и раздражённо откинула её в сторону на пустой круглый столик. Всё это время она ощущала на себе долгий изучающий взгляд изумрудных глаз, которые она продолжала игнорировать из-за страха перед их обладателем. Сигюн старалась сконцентрировать внимание на высоком кусте роз, сердито скрестив руки на груди. Разум кричал о том, чтобы она как можно скорей ушла, чтобы не слушать его жалкие оправдания, но ноги отказывались шевелиться, будучи намертво прикованными к полу. — Сигюн, я… — Чего вы от меня хотите, дядя? — сама того от себя не ожидая, резко и ядовито оборвала его Сигюн, потеряв над собою от бурлящей на душе обиды контроль. Она была так на него зла, что с трудом себя контролировала, но Локи был терпелив и аккуратен. Он не ощущал никакого дискомфорта или даже угрызения совести, чего Сигюн искренне не понимала. Не понимала, как после всего, что между ними произошло, он может оставаться таким… равнодушным?.. Или ей это только кажется?.. — Ты ведь знал, да? — вновь гневно выплюнула она, даже не думая позволить богу обмана заговорить. — Альвис тебе всё рассказал? Локи молчал, долго и напряжённо, тем самым ответив на её гневный вопрос. Кажется, он уже и сам не был рад своему появлению, но деваться уже было некуда. — Как ты мог со мною так поступить?! Просто уйти и даже не попытаться что-то объяснить!.., — дыхание её давно сбилось, грозя вот-вот сорваться до жалостливого скулёжа. Сигюн боролась с подступающей влагой на глазах и опасно приближающейся паникой. — И ты пришёл сюда, полагая, что я так просто смогу тебя простить? — Я не жду, что ты меня простишь, — честно сознался Локи, придвигаясь к ней чуть ближе. — Ведь я сделал так, как считал правильным. — Проще говоря, ты посчитал, что эта правда окажется для меня страшным ударом, словно я какая-то слабая, малахольная и изнеженная девица, падающая в обморок при любом удобном случае, — фыркнула в ответ Сигюн, раздражённо всплеснув руками и хлопнув себя по коленкам. — Нет, — твёрдо не согласился трикстер. Сигюн по-прежнему игнорировала его взгляд, но была уверена по тону его голоса, что он был вполне серьёзен. — Это бы попросту нас никуда не завело. Сигюн озадаченно нахмурилась и таки нашла в себе силы взглянуть в когда-то любимые глаза, которыми была готова любоваться от заката до рассвета, и тут же была поймана в изумрудный капкан. За прошедшие пятьдесят лет Локи так и не изменился, и та боль, что навсегда застыла в его глазах, так никуда и не делась. Пожалуй, именно это в своё время привлекло её внимание, а не просьба обучиться магии. Да, Сигюн прекрасно отдаёт себе отчёт в том, что это далеко не она была соблазнена прекрасным, загадочным и одновременно таким соблазнительным мужчиной. Пожалуй, именно Локи был пойман в её ловко расставленные сети, а потому нельзя было его обвинить в ни в чём, кроме трусости перед правдой и жалкой попыткой побега. После некоторого напряжённого молчания бог обмана крепко сжал веки, выпуская её из плена своих глаз, и тяжело, действительно тяжело, выдохнул. Локи хотел было коснуться её руки, но Сигюн пресекла любую его попытку, резко отдёрнув на себя руки. Она видела, как в этот момент обессиленно сжались его пальцы, видела застывшее в глазах разочарование, но в остальном его лицо было непроницаемым. — Наш маленький обман и без того зашёл слишком далеко, ты это понимаешь? — внезапно серьёзно отчеканил баритон. — Мы бы при любых обстоятельствах узнали правду и, как знать, каковы бы были последствия. Пусть я и всего лишь приёмный сын Одина, но для твоего отца я остаюсь родным братом. Он попросту не поймёт и никогда не одобрил бы эти отношения. Она саркастично хмыкнула, кривя губы в горькой усмешке. — Проще говоря: ты сбежал, потому что испугался брата. Локи нахмурился, но быстро взяв себя в руки, измученно и устало склонил голову на бок, вновь инстинктивно потянувшись за девичьей ладонью. Но Сигюн отреагировала резко и бескомпромиссно, быстро поднявшись с кушетки, одаривая бога обмана истинно ненавистным взглядом, которым она ещё никогда на него не смотрела. — Не смей ко мне прикасаться!.., — яростно прошипела асинья, чем обескуражила Локи, уставившегося на неё снизу-вверх удивлёнными глазами. — И постарайся больше ко мне не подходить. Я не хочу тебя видеть! А теперь, дорогой дядя, хорошего вам дня. И, резко развернувшись на каблуках, Сигюн, не раздумывая бросилась прочь, оставляя аса наедине с собой. Когда-то она страстно желала этого разговора, мечтала и размышляя над тем, что выяснит, почему он так с нею поступил, почему так внезапно ушёл, даже не соизволив оставить хоть какую-то записку. Но с тех пор прошло слишком много времени, и Сигюн уже было наплевать. В глубине души, в каком-то смысле, она даже сумела его простить за этот жестокий поступок, но теперь, когда он вернулся, когда правда всплыла, она уже не уверена, что готова вновь его простить.***
Огромные, непередаваемо огромные цифры проносились у него перед глазами так, как во время путешествий по Биврёсту. Цифры, которые он никогда бы не подумал, что увидит воочию. Цифры, которые были баснословными долгами. Цифры долгов, которые должны им не другие миры, а Асгард должен другим мирам!.. Расчётная книга привела Локи в неописуемый ужас. И если первые несколько страниц он ещё со страдальческим, перекошенным, будто у раннего зверя, лицом стоически выдерживал эту пытку, то после того, как цифры перевалили за десятизначные суммы и более, бог обмана, возможно, впервые за долгое время применил весь свой богатый лексикон не самых лицеприятных слов. Но больше всего его ввергало в ужас даже не сами цифры, а то, что он уже несколько часов не может отследить, куда именно шли все эти ужасающие траты. Опальный царевич был готов отдать отцу должное уже только за то, что Один всегда вёл детальные записи о том, куда шло казённое имущество, сколько и с какими целями, а также всегда хранил по несколько копий подписанных его рукой документов с предписанными датами на выделение денег из казны. Удобно обустроившись в отцовском кабинете, Локи носился от одного доверху заваленного стеллажа с папками, письмами и документами к другому, в попытке отыскать хотя бы нужные предписания по последним нескольким суммам этого года. Расчётная книга уже многие годы велась весьма неточно, и было крайне сложно разобраться хотя бы в мелких суммах, скорее всего, выделенных и потраченных на нужды царской семьи. Но даже их было слишком много, а потому вызывали крайне неутешительные подозрения у бога обмана. Единственное, что Локи успел заметить, что первые несколько лет после воцарения его брата расчётная книга велась ещё более-менее правильно, имея все даты, номера, указывающие на нужные документы в отцовском архиве. Но так было только первые пять лет. Из чего Локи сделал неутешительный для него вывод, что примерно тогда же уважаемый совет Старейшин обнаглел достаточно, чтобы ощутить прелестный вкус власти, начав нагло обворовывать царскую казну. Порядком подустав от огромного количества пугающих цифр, Локи со вздохом вымученно поднялся со стола и, захватив с собой кубок с вином, встал у широко распахнутых окон, стараясь отвлечься на что-то менее неприятное, чем никем неконтролируемая коррупция в собственном царстве, в котором всегда подобные злодеяния карались смертной казнью, и никак иначе. Один Всеотец всегда был жесток к преступникам, за что его боялись и уважали, но теперь, когда его не стало, а трон занял малодушный наследник, опасаться стало нечего. И единственный, кто был в состоянии это предотвратить, был признанный мёртвым во всех мирах бог обмана. Горечь подступила к горлу, и Локи поспешил заполнить её вкусом ягодного вина из далёкого Ванахейма, осушив кубок до самого дна. Это был его далеко не первый кубок на сегодня и даже далеко не последний. Этот день, полный неприятными сюрпризами, Локи был намерен провести в кабинете отца, разгребая тонны документов аж до следующего утра. И вино, как никто лучше, ему в этом поможет. В свои права, как главы совета старейшин, Локи вступит только через две недели, как раз во время очередного собрания. А потому богу обмана хотелось к тому моменту иметь хотя бы приблизительное представление о делах в родном царстве, чтобы иметь возможность ставить «уважаемым» членам совета неудобные вопросы, ответы на которые они, несомненно, будут давать весьма абстрактно и с неуверенностью в дрожащем голосе. Локи уже был в настоящем предвкушении, нетерпеливо дожидаясь заветного дня «Х», когда он увидит ошарашенные лица членов совета, а в особенности его временного главы. Бальдр Светоносный будет вне себя от ярости, когда узнает о его возвращении не только от слухов, но увидит воочию, как он — Локи бог обмана и коварства, сын Одина Всеотца, повелитель магии и иллюзий, отбирает у этого выскочки его драгоценное место в совете, которое всегда по праву рождения и по велению отца принадлежало только ему. Бальдр Светоносный, насколько знал Локи, не был рождён во влиятельной семье, не имел громких титулов, а был всего лишь не в меру амбициозным выскочкой, жадно жаждущим славы, богатства и величия. Они познакомились так давно, что Локи уже с трудом вспоминал их первую встречу. Бальдр ещё юнцом подался в армию Асгарда, и примерно тогда же Один отправил и двух своих сыновей учиться и набираться опыта. По воле Норн два молодых аса попали в один отряд, долгое время друг друга попросту не замечая, покуда один не пожелал большего. Желая быстрее заслужить уважение высшего командования за отличительные достижения и исполнительность, чтобы подняться по карьерной лестнице, Бальдр увидел для себя в младшем сыне царя серьёзную угрозу. Уже в те годы Локи отличался особой сообразительностью и выдающимися навыками, а потому в армии ему цены не было, и все задания он выполнял превосходно. Пока сам Локи гнался за тем, чтобы вырваться из тени своего всеми любимого брата и доказать отцу свою любовь и преданность, трикстер не заметил опасности в лице безродного выскочки. За что после и поплатился, навсегда запомнив нанесённую ему когда-то обиду. А Локи долго помнил обиды. Очень долго. Настолько, что он столетиями ставил Бальдру палки в колёса, тем самым делая всё от него возможное, чтобы этот ас никогда в своей жизни не поднял выше ему положенного. Но, как оказалось, двести пятьдесят лет его изгнания было достаточно, чтобы за это время получить расположение Всеотца и заодно желанный титул и богатства с роскошным поместьем в придачу, а после, всего за какие-то пятьдесят лет, проложить себе дорожку в совет. Поигрывая в пальцах пустым золотым кубком, Локи со злостью и раздражением вспоминал старого врага. Мысли его были оборваны внезапным стуком в запертые двери кабинета, пробудившие трикстера ото сна. Позволив незнакомцу войти, сам Локи продолжил стоять у окна, бесцветно разглядывая ярко-рыжий закат. Когда дверь тихо распахнулась, изумрудные глаза разглядели в отражении стёкол старшего наследника, которого Локи ошибочно спутал с Тором. Царевич Моди до того был похож на своего отца, что бог обмана при каждой их встречи не сразу того узнавал. — Я не побеспокоил вас, дядя? — учтиво поинтересовался юноша, оставшись стоять в дверях. — Конечно, нет, Моди. Входи, не стой в дверях!.. — Локи обернулся к нему лицом, радостно сверкая глазами. Неловко переступив через порог рабочего кабинета, Моди заинтересованно огляделся по сторонам, видимо, впервые оказавшись там, где когда-то его дед проводил большую часть своего времени. Мальчишка неспешно прошёл вперёд и, заняв кресло напротив рабочего стола, выглядел несколько зажатым и взволнованным, с огромным трудом концентрируя своё внимание на боге обмана, то и дело отводя взгляд в сторону, то вновь его возвращая. Моди с каждым днём казался всё более точной копией своего отца, что одновременно радовало и пугало. Мальчишке суждено занять трон отца, и если он окажется таким же недалёким политиком, как и его отец, то Локи придётся и в самом деле начать подумывать об узурпировании власти, чтобы хоть как-то сохранить то, что тысячелетиями строилось великими царями прошлого в самом могущественном из царств в Девятимирье. Взгляд васильковых глаз случайно зацепился за толстую, древнюю расчётную книгу, что ведут с незапамятных времён, как вдруг губы его изогнулись в едкой усмешке. — Уже ознакомились?.. — поинтересовался Моди, кивнув в сторону книги, на что Локи согласно кивнул. — Отец возложил все свои обязанности на совет, утратив к правлению царством всякий интерес. Локи заметно оживился, вглядываясь в лицо мальчишки более внимательней, тогда как внутри впервые за долгое время было посеяно зерно давно забытой надежды. Дотянувшись до второго кубка, бог обмана наполнил оба, протягивая второй племяннику. — А как насчёт тебя? — интересуется ас, медленно потягивая напиток. — Ты питаешь интерес к политике?.. Моди задумчиво поглядел в свой кубок, отстранённо изучая карминовый оттенок напитка. Минутой спустя он ответил, голос его был слегка приглушенным, с лёгкой хрипотцой, что так нравится большинству дам: — Мне не довелось застать своего деда. Зато отец много рассказывал о величественных подвигах нашей семьи, на которых я буквально вырос, — он внезапно замолк и осушил свой кубок в один глоток. Продолжил куда более серьёзно, глядя прямо в глаза Локи и недовольно хмурясь: — Я люблю своего отца. Он — великий воин, но… — Никудышный царь, — сладко хмыкнув, закончил вместо него трикстер. — Как ни прискорбно это признавать, но так и есть… — Надо полагать, ты жаждешь заняться политикой, но твой отец тебе настрого запретил. — Даже слушать меня отказывается!.. — искренне возмутился ас, возмущённо всплеснув руками. — Он тратит баснословные суммы на многочисленные пиры, турниры и всяческие развлечения! И, клянусь предками, будь его воля, то он, не раздумывая, утопил бы Асгард в эле. Пока тем временем самая великая и могущественная армия — увядает на глазах, прозябает от безделья в казармах, почти забыв о вкусе настоящих битв. — Постой!.. — ошеломлённо перебил его Локи, выставив ладонь. — С этого момента поподробней. Хочешь сказать, наша армия больше не приносит нам дохода?.. Титул Всеотца и хранителя девяти миров всегда передавался от одного царя Асгарда к другому, потому как, будучи верховным миром на ветви мирового древа, асы обязывались беречь мир и покой в других царствах. Но, как и любую армию, её нужно содержать, а так как асгардская была самой численной и элитной в мирах, то соседние союзные царства хорошо платили за проявленную помощь. Нанимая асов для защиты и разрешения их проблем и конфликтов, соседние царства одновременно защищали свои земли и при этом уберегали собственную армию и народ. А Асгард, в свою очередь, всегда имел постоянную прибыль, пополняя собственную казну, поддерживал свой статус первенства на ветви Иггдрасиля и всегда располагал опытными, сильными и храбрыми бойцами, прошедшими через множество битв и сражений. — Другие миры отказались от услуг Асгарда, и эйнхерии теперь сидят без дела, а новички просиживают штаны вместо того, чтобы набираться опыта в сражениях, — возмущённо ответил ему не менее обеспокоенный всем Моди. Локи обессиленно откинулся на спинку кресла, прикрывая встревоженное новостями лицо от глаз племянника. Это было настоящей катастрофой. И бог обмана не переставал ужасаться всё новым, более ужасным новостям. — Катастрофа, — полушёпотом прохрипел трикстер. — А совет тем временем бездействует, убеждая моего отца в том, что ситуация под контролем, — молодой наследник гневно зарычал и что есть силы сжал свои кулаки. — Будь моя воля, я бы каждому кости пересчитал!.. — Твоё рвение меня восхищает, Моди, — искренне восхитился Локи, даже сумев улыбнуться. — Но я не могу пока позволить тебе появляться на собраниях совета. Васильковые глаза разочарованно сузились, а губы с обидой поджались, выдавая всю досаду юного наследника, и Локи поспешил его заверить: — Не пойми меня превратно, — осторожно обратился он к обиженному племяннику. — Но для начала я должен сам разведать обстановку. Я обязан понять, с чем буду иметь дело. Глаза напротив воодушевлённо сверкнули, наполнившись надеждой. От переполняемой радости Моди подался вперёд и быстро затараторил: — Разведка — это хорошо!.. — радостно заключил он. — Но как я могу послужить Асгарду?.. Локи серьёзно призадумался, прижав указательный палец к тонким устам. — Боюсь, ты мало что можешь, кроме… — нарочно выдержав театральную паузу, триксер лукаво-неуверенно посмотрел прямо в лицо племянника, разжигая его внутренний интерес. — Ты можешь слушать… Моди непонимающе нахмурился, а после вернулся в кресло, неуверенно-медленно протянув: — Предлагаете собирать слухи? Стать доносчиком? — Нет, предлагаю слушать и учиться политике, коли ты проявил к ней животрепещущий интерес, — хмыкнул Локи, хитро ухмыльнувшись. — Видишь ли, Моди. В силу твоей юности другие асы не видят в тебе какой-либо угрозы. Тогда как в силу моей репутации знать не станет так просто делиться со мною своими грязными секретиками. Я ведь бог лжи и коварства, а кто станет доверят асу с такой репутацией?.. — Хорошо, — быстро согласился племянник, чем несказанно порадовал трикстера. — Я стану вашими ушами и глазами, только если вы сдержите своё обещание. В этот момент Локи понял, что для Асгарда, возможно, далеко не всё потеряно, и наследие Одина Всеотца ещё успеет себя оправдать. Ну, а что до самого бога обмана, то мысли об узурпировании власти вновь потеряли для него какой-либо смысл. Неотрывно глядя в эти весёлые и горящие живым интересом васильковые глаза, Локи понял, что желает стать наставником для молодого и неопытного поколения. Возможно, он, наконец, спустя долгие двести пятьдесят лет осознал, в чём состоит его призвание.***
До совета старейшин оставалось всего несколько жалких дней, а Локи не прекращал наводить справки, проводить личные маленькие расследования, слушать, изучать и сверять. Дни и ночи он проводил в кабинете отца, разгребая старые заброшенные архивы, подсчитывая долги Асгарда, которые вконец выбили его из колеи. Траты были поистине колоссальные, и куда шли эти неизвестные суммы, Локи только предстояло выяснить, потому-то он с превеликим нетерпением дожидался заветного дня. Но и сложившаяся ситуация в армии всё никак не давала покоя богу обмана, пробудив в нём любопытство. Как оказалось, государственная казна уже довольно продолжительное время не выделяет достаточных средств на поддержание армии, что стало отправной точкой для её обнищания и полной потери того единственного, чем она так славилась — единством и хорошо подготовленными воинами. Эйнхерии отбрасывали жалкую тень своего прежнего величия, напоминая, скорей, жалких озлобленных наёмников с сомнительной репутацией. Асгардская армия осталась элитной лишь на словах, потому как уже очень давно ни знатные семьи, ни даже простой народ не желали вступать в её ряды. И каждый день Локи задавался одним единственным вопросом: «Почему этого не заметил Тор?» Чем был так занят царь, который когда-то и жизни своей представить не мог без походов и битв, раз так загубил собственную армию». Это просто никак не укладывалось в голове, а вопросы оставались без ответов. Бог обмана был так увлечён и обеспокоен мыслями, что и не заметил, как на пути к царской библиотеке оказался во внутреннем дворе среди пустых лавочек и шумных деревьев. Локи так бы и не отвлёкся от собственных рассуждений и мыслей, если бы совершенно случайно не расслышал до боли знакомый ему девичий смех. Резко затормозив и повернувшись в сторону, откуда доносился звонкий голосок, Локи одновременно искренне радуется и в то же время откровенно вспыхивает от сводящей зубы злости. Сердце забилось в невысказанной тоске, которую он был вынужден прятать каждый раз, стоило им случайно встретиться в коридоре или же во время семейного ужина, тайно наблюдая за отстранённо-холодным лицом, ловко игнорирующим его присутствие и неслучайные взгляды. Весёлые васильковые глаза более не смотрели на него с тем восхищением как прежде и были абсолютно холодны, словно снежная вьюга в Йотунхейме. И Локи искренне не понимал, что доставляло ему больше боли: безразличие девчонки или же задетое самолюбие трикстера. Но теперь, глядя со стороны на то, как его Сигюн весело и беззаботно предаётся веселью с тем, кого Локи ненавидел всем своим естеством, всё внутри него сжималось от негодования и пылало от ярости. «Бальдр Светоносный», — гневно прохрипел внутренний голос так, словно сплюнул нечто мерзкое и отвратное. Пара медленно двигалась по узкой тропинке в сторону восточной башни, беспечно не замечая наблюдающего за ними бога обмана. Сигюн, как и всегда, была прекрасна в платье любимого персикового цвета, бережно прижимая к своей груди несколько небольших научных томиков, взятых ею из библиотеки. Тем временем, Бальдр тенью следовал за царевной, нагло, фривольно и в то же время невесомо касаясь ладонью открытой спины девушки. Локи мог поклясться, что узнал бы бога света даже будучи слепым и глухим, ибо имел он довольно специфическую магическую ауру, способную взбесить его одним только своим присутствием. Бальдр был идеален. Слишком идеален. Буквально во всём: от неописуемой типичной асовской внешности до обманчиво-доброжелательного нрава, в котором было коварства не меньше, чем в самом Локи. Этот ас всегда любил красоваться и самоутверждаться за счёт более слабых и немощных, изображая из себя спасителя для бедных, нуждающихся, опороченных и всеми покинутых. Двуличие бога света попросту не знало границ, благодаря чему он так успешно добрался до членства в совете, а после и вовсе его возглавив. Но, видимо, этому мерзавцу было мало совета, и теперь он зарился на более лакомый кусочек — родство с царской семьёй. Застыв, будто очередная садовая статуя, просто напросто не в силах продолжить путь, Локи тихо наблюдал за тем, как чужие руки всё же решаются будто бы совершенно случайно коснуться спины и нежно очертить костяшками пальцев линию позвоночника девушки. И лишь когда Сигюн останавливается у арки, мягко улыбаясь, и благодарно кивает своему попутчику, Бальдр осмеливается оставить лёгкий прощальный поцелуй на девичьей ладошке. В тот миг было сложно сказать, обрадовал ли Сигюн подобный смелый поступок бога света или же, наоборот, смутил и насторожил. Но после этого девушка явно пожелала, как можно скорее скрыться в неизвестном направлении, потому что, в последний раз одарив аса слегка напряжённой улыбкой, она быстро направилась обратно во дворец. Бальдр же продолжал некоторое время стоять на месте, молча наблюдая за удаляющейся фигурой девушки, пока та не скрылась за первым же поворотом. Развернувшись к нему лицом, бог света так и застыл на ровном месте, случайно поймав взгляд изумрудного пламени. Они наблюдали друг за другом на расстоянии. Долго. Пытливо. Возрождая в своих сердцах давнюю незабытую вражду. А чтобы та ярко запылала в неукротимом пламени, требовалось подкинуть первое поленье, разжигая этим пламя войны. И в этот опасный сладостный миг, будоражащий кровь в жилах, они двинулись друг другу навстречу, как два противоборствующих царства с обоюдным требованием немедленной капитуляции. Иначе пощады не будет… Шаги их стихли у фонтана, расположенного строго по центру внутреннего дворика библиотеки. Высокомерный изумруд встретился с таким же высокомерным небесным взглядом, даже не думая о том, чтобы спрятать обоюдное презрение за масками доброжелательности и лукавой радости от столь неприятной для них встречи. Ненависть была до того взаимно ненавистной, что незримое колебание магии, витавшей в раскалённом и напряжённом воздухе, мог ощутить даже годовалый ребёнок. Локи не спешил прерывать их мнимо-вежливое молчание, тогда как Бальдр всё же совладал с собой и как можно правдоподобней дружелюбно улыбнулся, сверкая идеальными рядами белоснежных зубов. — Так значит, слухи правдивы… — заключил ас, скорей, соглашаясь со своими мыслями, нежели обращаясь непосредственно к самому богу обмана. — Признаться, это стало настоящей неожиданностью для всего Асгарда. Младший царевич Локи, преступник и неудавшийся завоеватель, — на последних словах его мерзкие, по девичьи пухлые уста исказились в ехидной усмешке, — а до определённого дня и вовсе считавшийся погибшим, внезапно возвращается из того света. Неужто общество славной Хель так ужасно? Или, быть может, это матери мёртвых не хватило было сил вас стерпеть?.. — Скорей, это я не нашёл её общество достаточно увлекательным, — широко улыбаясь, пошутил Локи. Бальдр тихо рассмеялся. — Так развлекли бы себя и попробовали бы узурпировать власть, — задумчиво предложил бог света, возведя взор к ясному небу. — Хотя, учитывая ваш предыдущий опыт… Локи же не поддался на лёгкую провокацию, не позволив ублюдку даже помыслить, что ему удалось его задеть за живое. Впрочем, Локи никогда особо-то об этом не сожалел, ведь он всё ещё считал, что поступал тогда правильно. — В следующий раз обдумаю такой вариант, — вновь пошутил Локи, широко улыбаясь, беспечно и немного мечтательно добавив: — Уж при моём царствовании Нагальфар будет достроен в считанные дни. Пухлые уста аса недовольно поджались, а аккуратные брови опустились, придавая слишком прекрасному лицу бога света несвойственную для его светлой внешности хмурость. Вновь на какое-то время воцарилось молчание, которое вновь же нарушил его старый враг, сухим обыденным тоном поинтересовавшись, как если бы спрашивал о сегодняшней погоде. — Чем планируете заняться? Интерес бога света был вполне понятен для Локи, ведь он слишком долго мешал ему строить карьерную лестницу. Возвращение бога обмана заставит Бальдра побеспокоиться за его нынешнее положение. И именно этим Локи и займётся, как только войдёт в зал совета утром понедельника, о чём богу света пока не следует знать, а потому Локи изобразил лёгкое сомнение на лице, пряча слишком очевидную ехидную усмешку за нервно сжатыми устами. — Подумываю взять пример со своего брата… — медленно ответил трикстер, изображая лукаво-искреннее сомнение во взгляде изумрудных глаз, после чего равнодушно пожал плечами. — Возможно, это пойдёт мне на пользу. Небесный взгляд напротив хитро воссиял, довольно, почти самоуверенно сощурившись. Бог света хмыкнул: — Как знать, быть может, в скором будущем мы с вами даже породнимся, — будто с вызовом бросил он ему в лицо эти колкие слова. Локи сразу понял, о ком конкретно зашла речь. Злость вскипела в нём в мгновения ока, но он был вынужден в очередной раз примерить новую маску лжеца, скрывая свои истинные чувства от старого врага. — Вижу… — медленно прохрипел Локи, пряча опасные нотки в голосе, — одного совета вам мало. Бальдр самодовольно ухмыльнулся. — Я — весьма амбициозный ас. — Увы, амбиции порой бывают губительными, — сухо ответил Локи. — Не мне ли знать?.. — Но вы ведь всё ещё на плаву, а значит, и у меня есть шанс, — беспечно понадеялся бог света, гордо расправив плечи и выпятив подбородок. Он был слишком самоуверен, что каждый раз так бесило бога обмана. — Которого я вам не предоставлю. И, в последний раз улыбнувшись, как можно более язвительно и самодовольно, Локи гордо развернулся на каблуках, неспешно направившись к библиотеке с почти забытым привкусом победы на губах. Эта битва обещает быть по-настоящему жестокой и самой кровавой в истории Асгарда.