Кукушонок

Он просыпается от того, что на кухне что-то падает. Резко открыв глаза, Андрей почти сразу принимает сидячее положение и трет переносицу. Какой-то шум с кухни повторяется, и Быков напрягается, после чего переводит взгляд на другую часть постели и непроизвольно ведет рукой по смятой простыни. Теплая. И отпечаток головы на соседней подушке. Андрей воспринимает всю ситуацию скептически, не верит до последнего, что правда сделал это. Правда впустил в дом, правда вытрахал всю душу и… Позволил остаться. Пальцы сжимают белый хлопковый материал наволочки, и он наклоняется, чтобы проверить свои догадки. Подушка пахнет им. Пододеяльник, простынь и даже он сам — все пахнет им. У Фила из динамика доносятся треки с утреннего радио, и он двигает в такт бедрами и подтанцовывает, разбивая скорлупу и вываливая на нагревшуюся сковороду яйца. — Ммм… разноцветная витаминка, — не зная слов, подпевает он. — Ммм… любить тебя сильно!.. действие… витамина! Он тянется к турке, стоящей на соседней конфорке, и помешивает кофе, довольно кивая, после чего поворачивается, собираясь выбросить скорлупу, но вздрагивает и роняет все на пол, потому что перед ним стоит у входа на кухню Андрей Евгеньевич, скрестив руки на груди и определенно давно за ним наблюдая. — Morning, Андрей Евгеньевич, — тут же заливается он краской и убавляет громкость радио. — То есть… Доброе утро! Надеюсь, я вас не разбудил? Быков молчит, брови мужчины сводятся на переносице, между ними пролегает глубокая морщина. — Простите, sorry! — выставив руки вперед, на всякий случай извиняется Фил, потому что вообще не знает, как себя вести и что делать. Мужчина смотрит на этого взъерошенного пацана — именно пацана, потому что по-другому его сейчас попросту не назовешь, — и думает о том, что он, блять, натворил. Ричардс сияет весь, довольный, заспанный, на голове черти что, футболка мятая, задралась сзади, оголяя затянутые в боксеры ягодицы, а шея… На шее нет живого места. И Быков проклинает себя за такую оплошность, потому что раньше всегда был аккуратен. — Я вам кофе сварил, — не выдержав молчания, продолжает Фил, — и вот в холодильнике яйца нашел… Что вы обычно на завтрак едите, Андрей Евгеньевич? В глазах парня столько всепоглощающего обожания и искренней любви, что у Быкова от всего этого предательски сосет под ложечкой. Не так все должно было произойти, не так мальчишка должен на него смотреть. — Я не завтракаю, — холодно отвечает он. — Вырубай плиту и собирайся, у тебя смена через час, — смотрит он на наручные часы, — а тебе еще на метро до больницы ехать. Фил рассеянно смотрит вслед уходящему мужчине и с трудом сглатывает, стоя на месте и не зная, куда себя девать. Ком в горле мешает хоть что-то на это ответить, поэтому он сначала просто тяжело дышит, глядя куда-то в одну точку перед собой, а затем молча выключает плиту с недоваренным кофе и недоготовленной глазуньей, отключает радио и выходит с кухни. Собирается он тоже молча, натягивает штаны и толстовку, не сводя взгляда с мужчины. Андрей Евгеньевич, в свою очередь, всякое его движение и вообще присутствие попросту игнорирует, одевается сам, убирает в тумбочку ленты и уходит в ванную. Спустя несколько секунд слышится шум воды. Фил трет лицо ладонями, сердце в груди очень громко стучит. Он запутался. — Shit, — тревожно шепчет парень, облизывая губы, и идет к двери, чтобы надеть обувь. Быков выходит из ванной пулей весь пунцовый и с тяжелым дыханием, быстро надевает обувь и выходит из квартиры, кивком показывая парню, чтобы тоже вываливался. — Шевелись, янки. Дважды повторять не приходится. В лифте они тоже едут молча. Тишина угнетает, давит на плечи, шумит в ушах и вызывает тошноту. Не так Фил планировал провести их первое утро, не так он планировал ехать на работу. Ричардс в который раз убеждается в некогда невзначай брошенных Глебом словах: «Быков не носит маски. Он их раздает другим». — С лестницы не навернись, — бросает Быков, не глядя на интерна, и выходит из подъезда. Ричардс стоит на месте, словно вкопанный, потому что лицезреет собственными глазами то, что представлял раньше только в самых откровенных фантазиях. Быков вытаскивает из-под сидения байка шлем и седлает железного коня. Мужчина возится с ремнями на шлеме и в какой-то момент стреляет взглядом из-под опущенной головы на стоящего парня. — Чего встал, остолоп? Ричардс будто резко в себя приходит и сжимает руками ремень своей спортивной сумки. — Я… I… — зажмуривается он. — Простите, я уже ухожу, я… Все происходит за одну секунду, не больше, и Фил поражается своим способностям, потому что Быков кидает ему в руки шлем, и тот ловит его с такой ловкостью, что от неожиданности где-то в области затылка бегут мурашки, а все тело обдает огненной волной. Андрей Евгеньевич с первого раза заводит свой байк. Рев мотора заполняет весь мирно спящий двор, где-то недалеко от шума взмывают с березы несколько воронов. — Мне долго ждать?! — перекрикивает он шум, опустив руки на руль. Фил подрывается на месте, надевает на себя шлем, испытав целый букет неловкости, садится на байк за мужчиной и трижды думает прежде, чем позволяет себе обнять его за талию, потому что в противном случае он попросту вылетит на ходу, как пробка. Быков трогается резко. Так резко, что из-под шин вырывается дым, а на асфальте остается черная полоса. Фил прижимается к нему так сильно, что вся ситуация буквально в шаге от того, чтобы Быков получил на ребрах трещины, и не видит, как Андрей ухмыляется, прибавляя газу. Слава богу, что не видит. Ричардс не открывает глаз до тех пор, пока байк не останавливается окончательно, и Быков не ставит ногу на асфальт. Филу кажется, что ехали они целую ебаную вечность. Ричардс расцепляет затекшие пальцы и не с первого раза встает на ноги. Шлем расстегнуть у него не получается, руки окоченели, не слушаются. — Дай сюда, ошибка мироздания. Быков глушит двигатель и встает с байка, ему требуется всего две секунды, чтобы расстегнуть шлем и снять его с головы парня. Фил смотрит на него так, что Быкову хочется от этого взгляда спрятаться. Парнишка пялит на него, как на Принца-спасителя, как на героя его романа, как на блядского Бога. Так и хочется заорать ему в лицо: «Не смотри, сгоришь! Ослепнешь!», да только ничего не изменится, потому что Фил готов ради него и ослепнуть, и сгореть. Даже в эту самую секунду. Особенно в эту самую секунду, потому что он тянется к его губам. — Дойдешь до больницы сам, пять минут ходьбы, — отворачиваясь, бросает ему Быков и снова садится на железного коня. — O-okay. Хорошо, fine, — тараторит он, переминаясь с ноги на ногу. Быков поворачивает в зажигании ключи, и на весь двор рычит мотор. Мужчина кладет руки на руль и кусает нижнюю губу. Фил все еще стоит рядом и не шевелится. — Ричардс, — поворачивает он к нему голову. Парень вопросительно вскидывает брови, делая два небольших шага вперед, и со стороны это выглядит так, словно ручную собачонку подозвали к себе, и та ползет на зов, сверкая глазами-бусинками и бешено виляя хвостом от любви к своему хозяину. — Ты, надеюсь, ничего себе не напридумывал? — спрашивает он. У Фила в горле першить начинает. — Простите? — чуть кашляет. — Прощаю, — резко отвечает он. — Будь хорошим мальчиком и забудь обо всем этом. Ричардс сухо сглатывает и сильнее сжимает похолодевшими пальцами ремень сумки. — Это ничего не значит, понял меня? — Фил через силу кивает, кусая внутреннюю сторону щеки. — Закатай губу обратно и иди работай. Парень снова кивает и начинает идти по тротуару вперед, ног своих он попросту не чувствует. Они ватные. Стука собственного сердца он не ощущает, он вообще ничего не чувствует. — Фил, — проезжает вперед Быков, нагоняя парня, и тот поворачивает голову. В душе парня из последних сил ползет по костям надежда, улыбаясь сквозь слезы. — Расскажешь кому — убью, — смотрит на него Андрей. — И тебя, и свидетелей. Байк растворяется в тумане раннего утра, в выхлопных газах железного коня, обессиленно опустив голову на костлявую руку, задыхается и умирает последняя надежда Фила.