Хватит на двоих

— Клаус, ты за кого? На Лютере обязательно нужно написать предупреждение: немигающий и до дрожи в лодыжках серьёзный взгляд этого типа может стать причиной инфаркта или как минимум тревожного расстройства. Danger, biohazard, все дела. — Отвечает мой официальный представитель, – Клаус поспешил ткнуть пальцем в сторону Бена. — Стрелочник, – закатил глаза официальный представитель. — Я не слушал, – как можно тише прошипел Клаус. — У Бена тоже будет возможность высказаться. — Умножьте его ответ на два и вуаля! – Клаус понадеялся, что хотя бы со второй попытки получится выкрутиться. — С каких пор ваши голоса считаются вместе? – Лютер скептично приподнял брови – набрался от Эллисон, не иначе. — Лет с семи, – хмыкнул из угла Пятый. За всё собрание он даже не поднял глаз от блокнота, в котором делал только ему понятные записи и расчёты. В этом он пугающе напоминал отца. Хоть раз эта мысль приходила каждому из наблюдавших сосредоточенное погружение гениального разума в загадочный мир темпорально-пространственных вычислений. — Как будто мой голос вообще когда-нибудь считался, – и-вовсе-не-обиженно пробурчал Клаус, за что получил ещё одну ледяную порцию молчаливого осуждения от их лидера. — На два так на два. Бен? – Диего поступил мудрее и постарался разогнать сгущающиеся тучи. — Дашь мне секунд десять? – призрак вопросительно посмотрел на Клауса. — Я неважно себя чувствую. — И понял это именно сейчас? — И ты, Брут? Откуда этот скепсис? — Я сделаю тебе массаж головы. Как ты любишь, – неохотно процедил Бен. — Другое дело. — Вымогатель. Клаус просиял. Диего их торги забавляли. Несмотря на то, что реплик Бена он не слышал, представить общий смысл было несложно. "Десяточка" вела себя, как обычно, то есть как глубоко женатая парочка – прекрасно знающие друг друга люди с обоюдоострыми рычажками давления, несерьёзными перебранками и периодической игрой в поддавки. Подумать страшно: тринадцать лет быть вместе сутки напролёт, каждый день. Он бы точно свихнулся. Восхищение граничило с желанием признать их обоих садомазохистами. Через несколько секунд рядом с Клаусом появился искристый силуэт Бена. Неизменная кожанка и худи, безупречно уложенные волосы и заразительная улыбка. Бен помахал собравшимся. — Привет. — Привет, Бен, – синхронно отозвались все, кроме Пятого, лишь на секунду метнувшего в сторону брата взгляд и вместо слов дежурно кивнувшего. Прямо-таки клуб анонимных алкоголиков. Или переживших апокалипсис. — Я за вариант Диего. — Если Клаус тебя шантажирует, моргни – засмеялась Эллисон и добавила: – одним глазом, как только ты умеешь*. — Спасибо, сис, я тоже тебя люблю, – скривился Бен. – Нет, серьёзно. Сколько ни тренируй Ваню, если не контролировать возможные раздражители, её сила снова может выйти из-под контроля. И логичнее следить за Дженкинсом, чем строить на Луне отражатели. Извини, Лютер, – Бен развёл руками. — Десять секунд вышли, – сдавленно проговорил Клаус. Ладонь между лопатками Бена простреливало сотней мелких синих иголок. И ни разу не приятно, как бы Клаус ни любил лёгкую боль, частенько добавлявшую плюс сто к возбуждению. Шестой обеспокоенно посмотрел на бледнеющего брата. — Отпускай. — Какой ты наивный, Бен, – хмыкнул Пятый. – Твой благоверный просто эгоистично не хочет делиться с нами твоей компанией. — Мы сами как-нибудь разберемся, спасибо, – внезапно сухо отозвался Бен. — Да, бро, тебе за вредность нужно памятник ставить, – улыбнулся Диего, довольный подкинутыми в его копилку голосами. — Ставили уже, хватило. — Не за это же. Продолжать разговор Бен не счёл нужным и, поведя плечами, скинул руку Клауса со своей спины. За мгновение до того, как призрак снова растворился в воздухе, Диего заметил, что он перехватил и подбадривающе сжал устало опустившуюся ладонь Четвёртого. Клауса мутило. Тошнота и слабость моуд он. Головокружение накатывало всегда после материализации Бена – иногда больше, иногда меньше. Сегодня состояние было настолько не огонь, что Клаус в какой-то момент чуть не отключился. Возможно, стоит поесть. Или поспать. Или бухнуть. Господи-ты-боже-хоть-капелюшечку-алкоголя – для тонуса, чтобы вынести эти тупые собрания, где Лютер очень по-взрослому бодается с Диего, Эллисон вежливо молчит, когда её мужчина порет чушь, а Пятый почти всё время черкает в блокноте и изредка козлит. Ваня поступала умнее прочих – просто не приходила на собрания. Рубились уже не первый раз. Диего хвастливо вбрасывал утёкшую из участка информацию, предлагая варианты от "убить Дженкинса" до "любить Дженкинса". Пятый копал в сторону науки, просчитывал обходные пути на случай появления Комиссии. Лютер буксовал в какой-то дичи, последней из которой были отражатели на Луне, призванные увести в космос поток Ваниной энергии, если она снова ею выстрелит. Никто не был уверен, как это случится в новой реальности, а потому цеплялись за известные варианты. Глупость, да и только. Реджинальд был вынужден сознаться, что и у него не было понимания, как собирается закончиться этот мир. С повзрослевшими отпрысками, снова воссоединившимися под эгидой спасения человечества, работать было намного приятнее. Двадцатипятилетние детки охотнее совершенствовали свои навыки и тешили уже не только своё самолюбие. По крайней мере, бо́льшую часть времени. Даже Номер Четыре, обманом сведённый с давним соратником Харгривза, Морталом, стал осознаннее подходить к своим силам. Правда, пока отказывался тренироваться на незнакомых мёртвых. Благо, они с Номером Шесть образовывали отличный тандем. — Давай сюда свою голову, – Бен положил руку Клаусу на макушку, – я же обещал. Тот вымученно улыбнулся. — Ну не при всех же, милый. У нашего собрания рейтинг даже не PG-13. — Не ёрничай. Диего навострил уши, хотя в этот момент уже был втянут в обсуждение задач Академии на ближайшую неделю. Следующим, что он увидел, был Клаус, укладывающийся на... наверное-колени-Бена. Но для всех остальных это выглядело как невъебенно сложная поза из йоги, когда голова зависает над диваном на расстоянии двадцати сантиметров. Судя по тому, что через минуту волосы Четвёртого зажили своей жизнью, их перебирали невидимые пальцы. — Ребят, уединитесь уже, – беззлобно бросил в сторону братьев Второй. Он искренне желал всем здорового и здоровенного личного пространства. В том числе себе. Потому что, чёрт возьми, не был уверен, что готов наблюдать за криповыми игрищами между невидимым Шестым и вполне видимым Четвёртым с крайне живой мимикой и опасно чувствительным телом. Эти двое ни разу не пересекали черту – во всяком случае, Диего не видел между ними ничего интимнее прикосновений, но их тоже хватало. И стать свидетелем того, как они преодолеют водораздел одного и другого типа отношений он не хотел. Насмотрелся на Лютера и Эллисон, миловавшихся и поддакивающих друг другу каждую вторую секунду. — Диего, детка, а ты отнесёшь меня в спальню? – зелёные глаза хитро смотрели из-под смеженных век. — Мечтай. Или научись летать. — Бойся своих желаний. А меня тогда отнесёт мой верный рыцарь. — Рыцарь тебя не поднимет, табурет пока – мой рекорд, – ухмыльнулся Шестой. — Он говорит, что будет счастлив подставить плечо, пока остальные глухи к мольбам страждущих. — Бен, зависимости – это страшно. И я сейчас не только о наркотиках Клауса. Подумай об этом, – хохотнул Диего. Бен мягко массировал виски с синеватыми венками под тонкой кожей, обводил широкие брови и пропускал между пальцев густые мягкие кудри. Они сильно отросли за месяц после Вьетнама, и Клаус шутил, что он – родственник Гарри Поттера. Четвёртый дышал неровно и неглубоко, лоб покрылся испариной, и пушистые подрагивающие ресницы выдавали нервозное состояние. — Опять накрыло? – тихо спросил Бен. — Сам удивляюсь. Сколько можно? — А что ты хотел после пятнадцати лет такого образа жизни? — Не сейчас, я тебя умоляю, – Клаус уткнулся лбом ему в колени. Бен попытался промять ему шею и почувствовал, как напряжены мышцы. Клаусу явно было больно. — У тебя получится. Ты же понимаешь, что большинство ощущений – только в твоей голове? — Именно. В моей голове – мой мозг. И он сейчас сигнализирует всем системам организма: всё идёт по пизде. — Мальчики, – обратилась к ним Эллисон, всем видом подчёркивая: это-моя-самая-милая-манера-но-на-самом-деле-в-гробу-я-вас-видала, – давайте вы правда пойдёте наверх? Тем более, если Клаусу плохо. — Пошли, они без нас разберутся, – Бен напоследок задержал руку на прохладной щеке Клауса. Тот неохотно встал с дивана и, покачиваясь, направился к лестнице. Диего готов был поклясться, что на мгновение воздух приобрёл плотность и он увидел рядом Бена, пусть и прозрачного, придерживающего Клауса за плечи и ободряюще что-то ему шепчущего. Второй диву давался, наблюдая за этой парочкой. В одной руке Бена был пряник, которого так не хватало Клаусу, и в ответ на опеку и поддержку тот отвечал доброжелательностью и заботой. Теперь-то Диего понимал, для кого были все эти чашки кофе, о ком – "Мы проголодались, Диего, гони быстрее", эти выдвинутые стулья и место рядом с Клаусом на заднем сидении. Похоже, Бен был для него не только постоянным спутником и зачастую единственным собеседником, но и самым близким человеком, без которого Клаус уже не мыслил себя. Бен вёл Клауса за собой до смерти, несмотря на свой номер и отказ быть героем, и после. Но он же его и останавливал, осекал и наказывал. Кнут Бена был неосязаемым, как и он сам: молчание, осуждение, несогласие. Для болтливого и готового продать душу за толику внимания Клауса страшнее пытки было не найти. Поначалу самый открытый из всех детей, Клаус в итоге сам замкнулся. Диего помнил: если лет в двенадцать Четвёртый пробовал дружить то с одним, то с другим членом Академии, уже к шестнадцати он рассказывал о своих проблемах только Бену. И только Бену было дело до его переживаний. А сам Шестой был иллюстрацией поговорки про тихий омут. Рассудительный и сдержанный внешне, иногда он пугал своей прямолинейностью, резкой переменой настроения и осуждением чьих-либо поступков. На дне его зрачков недолго плескалась неуверенность в себе – она быстро сменилась затаённой злобой и готовностью дать отпор любому, кто посягнёт на его или Клауса свободу. Рассудительный вид, кроткость и убийственная сдержанность имели обратную сторону: его эмоции вырывались наружу вместе с его монстрами, перемалывали всех в фарш и размазывали по стенам. Перед самой смертью Бена Диего все чаще замечал, что тот куда охотнее, чем раньше, выпускал этих гадов и убивал врагов. Открытый, весёлый и отбитый на всю голову Клаус привлекал тихого, правильного, но противоречивого Бена – и наоборот. Они оба учились слушать и слышать друг друга, делить боль и радость, пока остальные носились с миссии на миссию и были заняты геройствованиями. По итогу все семеро остались у разбитого корыта сломанной психики и всей жизни. Собирать теперь её по кускам было непросто. Но эти двое были и оставались друг для друга – голосом разума и проходкой в полный эмоций мир, отрезвляющей пощёчиной и искренней поддержкой. Номером Четыре и Шесть, в сумме дававшими Десять. — Диего, ты выпал вслед за нашим торчком? – Пятый раздражённо постукивал карандашом по блокноту. — Он уже три недели чист, – зачем-то выдал Диего и вернулся к перебранкам за детали плана. *** Дойдя до комнаты, Клаус рухнул на кровать. Посмотрел несчастным взглядом на призрака. Все брошенные питомцы мира и главный герой "Искусственного Разума" должны самоустраниться со стыда, проиграв такому таланту. — Можно напиться, Бенито? Ну пожалуйста. — Ты же знаешь, что нет. Всё наработанное сойдёт на нет. Придётся начинать с нуля. — Я немножечко. Мне тут же полегчает, – в ход пошли самые жалостливые интонации. Было время, когда Бен на них даже покупался. — Мы потеряем контакт. — Мы же теряем контакт ночью, когда я сплю, и ничего. Шестой несколько секунд взвешивал, стоит ли делиться с Клаусом своими наблюдениями. Всё, сказанное вами, может быть использовано против вас. — Не всегда. Иногда я все ещё могу к тебе прикасаться. Видимо, зависит от фазы сна. — Ого, ты трогаешь меня по ночам? – Клаус оживился, поиграл бровями. – Так вот почему мне снятся такие жаркие эротические сны. Ну вот. Он знал, на что шёл. Шестой улыбнулся одними глазами и прилёг рядом, без лишних церемоний бедром подвинув Клауса к стенке. Тот радостно устроился у Бена на груди. Обнимашки – всегда хорошо. Обнимашки с любимым братцем, которого так весело драконить и провоцировать – бесценно. — Меня иногда кроет дежавю, – Клаус переплёл их пальцы. — По поводу? — Словно нам снова по пятнадцать, и мы тайком пробираемся друг к другу в комнату. — Было хорошо. — Я тебе был ужасно благодарен. — Был? — И есть. Бен вздохнул и запустил свободную пятерню в шевелюру брата. Никогда не мог сдержаться – ни когда они были подростками, ни сейчас. За последний месяц это и вовсе стало для них обоих лучшим антистрессом. Клауса кроет флешбэками с участием оторванных конечностей, оглушительных взрывов и крови на руках? Есть Бен, который всегда готов обнять и погладить по голове. Призраки противно скребут по барабанным перепонкам, зовут, стонут и не дают спать? Хотя бы один из них готов посидеть рядом и посреди ночи отвлечь игрой в морской бой или скраббл ("Клаус, нет такого слова – 'обхерительность'"). И обязательно при этом задумчиво трепать тебя по голове. Изменения в настроении Клауса напоминают кардиограмму больного с тахикардией со стажем. Бен не хочет признавать, но боится, что тот сорвётся. Не для того он поддерживал его столько лет. Да, в итоге Клауса с его того света вернул не он, а Дэйв, но удерживать теперь на этом – работа брата. Клаус хнычет и тянется к отцовскому бару. На помощь приходят теперь-всегда-тёплые-как-тогда ладони Бена, гладящие его лицо, и пальцы, путающиеся в кудрях. "Ты справишься", "Тебе это не надо", "Всё хорошо". — Мы и тогда любили лежать в обнимку, – заметил Бен. — Но-но. В пятнадцать – не так близко. Если бы в то время ты так же горячо дышал мне в ухо, я бы уже обкончался. — Ты и без этого умудрялся. — Я тебе рассказывал? — Ты в ванную бегал по два раза за ночь. Хотя, наверное, ещё и рассказывал. У тебя всегда было недержание речи, – Бен легонько чмокнул Клауса в макушку. Сегодня он рад был поддержать жажду прикосновений Клауса. Пусть отвлекается, пока его мозг в панике ищет замену источникам веществ, до этого так долго курсировавших по его венам. — Теперь оставаться с тобой рядом по ночам – совсем не как раньше. — Ну мы же взрослые мальчики, – Клаус ткнулся ему носом под подбородком. Кожа нежная, ни намёка на щетину. —Удобно умирать молодым и гладко выбритым. — Попробуй на досуге. — Я уже опоздал. — За все эти годы я, знаешь, привык смотреть, как ты спишь, – Бен понимал, что звучит глупо, и был уверен, что Клаус уже готовит шуточку про вуайеризм. – Но уже давно не испытывал никакого... диссонанса. — Не зави-идовал, имеешь в виду? – хитро протянул Четвёртый. — Не завидовал, – неохотно признал Бен. — А теперь? — А теперь я в какой-то мере... такой, как ты. Как все. Реальный. — Живой, – подсказал Клаус совсем рядом с ухом. От его дыхания было щекотно и немножко волнительно. Будь он семнадцатилеткой из плоти и крови, он давно бы уже растаял лужицей, перестал дышать и ловил сердце на уровне кадыка. А стояк предательски выдавал бы состояние. Как и делал каждую ночь с Клаусом в их пубертат. Клаус тогда смеялся и пронзал насмешливым взглядом: "Ну да, ну да, ты ни разу на меня не запал, это просто гормоны". — Ты же любишь смотреть, – шёпот разбежался мурашками от мочки к шее, нырнул за шиворот, заставил закрыть глаза и действительно почувствовать себя живым. Давно забытые ощущения. Сначала эта "Нутелла", теперь жаркие объятия. Тактильный мир заново впускал Бена в свои лабиринты, оплетал своими лозами, готовил новые ловушки и удивлял медленно просыпающимися реакциями. Поначалу после смерти Бен то и дело возбуждался, когда становился невольным свидетелем случайных и не очень перепихонов с участием братца, не желавшего отказывать себе ни в удовольствиях, ни в возможности заработать. А потом поутихло, стёрлось, забылось. Нет нервной системы – нет проблем. Нет ничего, кроме отголосков реакций и тебя самого. — У меня не всегда был выбор. — Брось, – Клаус почувствовал неловкость Шестого и не смог не воспользоваться положением, – выбор есть почти всегда. Признай, что тебе нравится подглядывать. — Было бы за чем. Клаус любил секс. Разный, изощрённый, увлекательный. Он наслаждался им, как блюдами высокой кухни, никогда не считав его актом доверия и любви. Это было хобби, способ достать деньги, развлечься, пристроить своё сгорающее в кислотной пляске тело, лучшее лекарство от бессонницы. Всё, что угодно. И чем больше игрушек, поз и приёмов шло в ход, тем лучше. Самым примитивным был быстрый секс в туалетах или в подворотнях за клубами, но это – только за дозу или наличку. В особо тяжёлых случаях – чтобы напомнить себе, что он не стоит ничего и даже меньше, когда крыло какой-нибудь рефлексивной хуйнёй. И только Дэйв напомнил Клаусу, что секс – это ещё и способ сказать о любви и страсти особенному человеку. И не обязательно с виброкольцами, бандажем и – Клаус, не поверишь, – даже без удушения. И Бен смотрел. Не всегда. Только теперь уже непонятно – то ли не всегда смотрел, то ли не всегда не смотрел. Чаще всего – потому что искал Клауса в каком-нибудь притоне и натыкался на него в неожиданных позах и местах. Реже – потому что хотел добиться от него признания своих ошибок, осуждая и разочарованно смотря на него потом весь день. Иногда – и признать это было сложнее всего – потому что мечтал оказаться на месте его ёбарей или сучёнышей. Поначалу заливаясь краской, а потом уже просто изучая. И когда их взгляды встречались, Бен не без удовольствия замечал, что зрачки и так обдолбанного Клауса вовсе становились микрокосмосом, а кончал он быстрее и дольше. — Ты меня с ума сводишь, – Четвёртый заёрзал рядом, прижимаясь всем телом. — Не впервой от тебя слышать. Только раньше ты говорил это, когда уставал от моих сове... — Мозгоёбств. — Фу, как некрасиво. — М-м, нравоучений? – Клаус приподнялся на локте и заглянул в глаза призраку. — Уже лучше. Свет с улицы обрамил усталое лицо Четвёртого. Зелёные выразительные глаза с искорками давно не были такими ясными и вместе с тем настолько печальными. Он продолжал шутить и кривляться – камон, ребята, это же Клаус, самый ушибленный из Харгривзов, – но держался с трудом. Когда-то он и без веществ был мальчиком-энерджайзером. Очевидно, что теперь заряда без дополнительных стимулов хватало ненадолго – разучился, жизнь потрепала. Но он был всё таким же чувствительным, остро переживающим и оттого уязвимым, что поразило однажды Бена в их тринадцать. И всё таким же красивым, сколько бы им ни было, что поражало не меньше. — Мне так скучно теперь, даже в клуб не сходить, – Клаус надул губы. — Сами клубы никто не запрещает, – пожал плечами Шестой. — И что мне там делать? Ни напиться, ни накидаться, ни потрахаться. — В чём проблема с последним? – Бен ухмыльнулся. – Ты стал слишком хорош для этого контингента? — Я и был, если уж на то пошло, – Четвёртый тряхнул своими кудрями. – На трезвую голову такие развлечения вообще не то. Вот и остаётся плакать и дрочить. — Могу помочь со вторым пунктом, а там, глядишь, и первый испарится. Повисло молчание. Бен не понял, что на него нашло, но когда уносит – уносит к хренам. По животу прошла волнующая судорога, сжались несуществующие мышцы – как когда торчишь на самой вершине русских горок и точно знаешь, что сейчас со всей дури полетишь вниз. Клаус хищно улыбнулся. — Заметьте: не я это предложил. — Я уже жалею? – с вопросительной интонацией обратился Бен больше к себе, чем к Клаусу.