Хватит на двоих

Клаус хищно улыбнулся. — Заметьте: не я это предложил. — Я уже жалею? – с вопросительной интонацией обратился Бен больше к себе, чем к Клаусу. Не-а, нихрена ты не жалеешь, Бенджамин Харгривз. И можно сколько угодно уклоняться от пикирующих на тебя самолётиков с надписью "очевидно", но тебе как минимум ужасно хочется попробовать, на что способна твоя прокачанная призрачная оболочка, а ещё ты с подросткового периода не мог пройти мимо этого обаятельного балбеса. Клаус тогда отвечал взаимностью, но был настолько сумасброден и несерьёзен, что долгое время Бен люто фейлил все попытки отличить клаусовские игры от намеренного флирта. Они были корешами, братишками, лучшими друзьями. И на всю голову влюблёнными подростками. А подростки блестяще делают две вещи: глупости и ошибки. Глупости безобидны, а ошибки выливаются в болезненные последствия. Или не выливаются ни во что, и это тоже чертовски болезненно. В случае с тандемом двух побитых потусторонними мирами воспитанников Академии глупостью было общаться такими хитровыебанными намёками, как они общались – хрен поймёшь, кто что имеет в виду; а ошибкой – так ни разу и не поговорить об этом. Ни разу до смерти Бена. Ни разу – даже с учётом череды ночей, после которых за завтраком Четвёртый сиял, как серебряное блюдо, старательно начищенное мамой до зеркального блеска, а Бен сидел со сложным выражением лица и в тарелку смотрел реже, чем на руки-Клауса-пальцы-Клауса-губы-Клауса-язык-Клауса-чёрт-бы-их-побрал. Не было ничего такого – молодо-зелено, едва ли третья база в их семнадцать. Подбирались долго. Никто не швырялся громкими признаниями и даже перед самим собой не признавался в том, что это что-то да значит. Клаус, конечно, иногда шутил про то, как они назовут своих бессмертных детей с руками-щупальцами – но это же Клаус. Основательного секса, как и отношений, так и не случилось. Каждый додумал, загнался и возвёл в десятую степень какие-то случайные обиды, непонимание и "наверное, показалось". И только когда было слишком поздно, они увидели себя со стороны. Самое простое всегда кажется невероятно сложным. Они протащили свои наблюдения и сожаления через все эти годы. Смерть – веский повод заняться переоценкой приоритетов. Причём смерть как близкого человека, так и своя собственная. Так что чёрта с два он жалел. Если высшие-низшие-потусторонние-инопланетные-какие-угодно силы дали ему шанс попробовать наверстать упущенное, глупо отказываться. Берите, пока дают. Клаус, вот, преуспел и в первом, и во втором. — Нет, не жалеешь, – озвучили его же мысли горячие губы Клауса. Через долю секунды Бен был уверен в их температуре. И ещё в том, что его собираются сожрать – напор не оставлял путей к отступлению. — Это ты четверть часа назад умирал от усталости, – хмыкнул Бен, попутно высвобождаясь из куртки. — Мы взаимно друг друга пробуждаем к жизни. Не прекрасно ли? – Клаус обезоруживающе улыбнулся и поспешно стянул через голову футболку. — По-моему, речь была только о подрочить. Хотя не то чтобы я возражал, – Бен одобрительно окинул взглядом тело Клауса. Гладкая грудь, фарфоровая кожа, намеченные кубики, чуть накаченные руки с изящными кистями и острыми косточками на запястьях. Вены на них вечно за чем-то прячутся: их плотно обхватывают браслеты, чётки, бирки, нитки – не дают дотронуться. И непозволительно прекрасные тазовые кости выглядывают из любых его блядских штанов с заниженной талией. Джентльменский набор. Бен изо всех сил старался не глазеть так жадно. — Это на случай, если войдём во вкус. — Придержи коней, я даже не знаю, насколько у меня всё работает. — Есть сомнения? – Клаус подцепил его ремень тонкими пальцами и ловко извлёк его за два движения. — У меня нет крови, нет мышц и нет гормонов. Достаточно ограничений? — Боже, ты такой зануда. Если уж на то пошло, у тебя нет ни головного, ни спинного мозга, и нервной системы нет. Но ты ходишь, язвишь и отвешиваешь мне пиздюлей. — А ты прав. — Так что хватит прибедняться. Сейчас и у тебя всё оживим. Где-то в Клаусе был зашит секс-движок, и он заводился с пол-оборота. Топливо из наркотиков ускоряло процесс, но и без них тяга впечатляла. Как никогда не заканчивающийся пубертат. Находка для сексоголиков. Бен заново открыл способность дышать – если за дыхание считаются рваные вдохи-выдохи то сквозь зубы, то полным ртом, словно всплываешь из глубины и не можешь надышаться. Лопатки острые – под ладонями, кудри дурные, путающиеся – повсюду, только что лезли в глаза, и вот уже где-то на уровне солнечного сплетения. Дают понять: хорошо ли всё работает – надо ещё проверить, но точно работает. — Странно так: словно я спал с тобой тысячу раз. Но ведь нет же. — Я же говорю: ты любишь посмотреть, – Клаус оторвался от его живота и весело подмигнул: – Но это всё теория, нужно нарабатывать практику. В глазах плясали черти, раскрасневшиеся щёки говорили о том, что сейчас их владелец материализовал бы хоть армию нежити. Сил хватит на всех. — Давай признаем: я сейчас немногим чувствительнее Долорес. — На вкус ты куда приятнее пластика. — И на том спасибо. — И ещё я бы воззвал к моральным принципам и духовным скрепам. — Поздновато, дорогой. Бен не знал: шкалят его датчики или кожа Клауса настолько горячая? Его плавило под настойчивыми ласковыми ладонями, а под его пальцами кожа Клауса искрила и обжигала. Неспешные движения сменялись резкими марш-бросками, выбивавшими из лёгких воздух, а из головы – хилые намёки на здравый смысл. — Засчитаем за отвлекающий манёвр, чтобы тебя не ломало? — Тебе нужны оправдания? — Я стараюсь быть последовательным. — Бен, твою мать, – Клаус крутанулся и оказался под ним, вынуждая сесть себе на бёдра, – будь хоть раз душкой. — Где ты берёшь эти дикие расцветки стрингов? Крадёшь в стрип-клубах? – ухмылка вышла смазанная, голова кружилась от пьянящих ощущений. — Не нравится – снимай, – Клаус вскинулся на мгновение, стараясь за шею притянуть Бена к себе, прижимаясь всем телом, стояком упираясь в живот; добавил, подумав: – А нравится – тоже снимай. Бену было жарко, несмотря на стянутую и грудой сваленную на полу одежду – с призрачными шмотками вообще так можно? Бену было душно, хотя едва ли он дышал. Бену было до спазмов в животе интересно, тягостно, сладко и мучительно. И каждое из этих ощущений хотелось рассмотреть под разными углами, распробовать, запомнить на следующие много лет, законсервировать – вдруг снова исчезнут?.. Когда Клаус в очередной раз потянулся навстречу, Шестой с коротким не то рыком, не то ругательством навалился сверху, накрыв ладонью член Клауса. Несколько резких движений – и Клаус впился ногтями ему в предплечье, извиваясь и толкаясь в своём ритме. Что он там любит? Бен легонько укусил его за шею и был встречен довольным мычанием. Укусил сильнее – и почувствовал на языке солёный привкус. Запахи – да, уже вдыхал. Но вкус на языке – что-то новенькое. — Я не удивлюсь, если ты сейчас меня вообще воскресишь, – шепнул Бен Клаусу на ухо и оттянул мочку зубами как можно болезненнее. Четвёртый забился, подставляя длинную шею, кадык, плечо, всего себя – не жалей. Укусы сменились влажными поцелуями. Несуществующие рецепторы призрака ликовали. Вполне существующие рецепторы и нервные окончания Клауса ликовали не меньше. После того, как из привычных источников дофамина и серотонина осталась только еда, мозг искренне радовался возможности ухватить их откуда-то ещё. — Я хренову тучу лет не держал в руке вставший член, и – сюрприз – он даже не мой. — Не говори, что не думал об этом. — Просто слишком неожиданно. — Ой, конечно, слишком, – фыркнул Клаус. Каждое слово давалось с трудом, он кусал губы и жмурился до белых пятен перед глазами. Бен пах озоном и самыми лучшими воспоминаниями. Четвёртый когда-то задыхался в нём живом и задыхался в нём сейчас. Падал куда-то и не хотел всплывать, не хотел отходить, как от самого лучшего прихода. Его кожа была такой же, как он помнил с семнадцати лет: до абсурда мягкая на плечах и спине, словно это он, а не Клаус, утаскивал (занимал!) у Эллисон баночки с кремами; грубоватая – на груди и животе, где прятались постоянно незаживающие рубцы; и умопомрачительно нежная на ладонях, за которые хотелось хвататься круглые сутки, оборвать все руки, ни за что не отпуская, зацеловывать до обоюдного головокружения. Все призраки были ледяными. Налетел случайно, прошёл насквозь – как из гидранта окатило. А его вечный спутник даже в этом вытрёпывался – словно тёплый ветер обдувал. Сейчас же вовсе испепелял жаром, кутал в горячий кокон, обжигал каждым касанием. Клаус скучал по нему такому. Первые годы после смерти Бена ещё помнил отдельные их фишечки, которые попробовали-то едва ли пару раз, домысливал, дорисовывал в голове у себя его прикосновения, пока тихо постанывал, передёргивая в ванне. Потом выбило из памяти, затерялось за чередой незапоминающихся, безликих партнёров и замечательных забывательных таблеточек. А зачем, если больше – никогда? С мёртвыми не спят. Ан-нет, ошибочка вышла. — Куда т... – Бен осёкся, прохлопав тот момент, когда длинные пальцы подло подобрались и коснулись его паха. Раз, два, пять. — Мы тебя потеряли? – вот уже зелёные глаза, почти полностью состоящие из зрачков, с ехидством взглянули снизу вверх. Инициативу подло вырвали из его рук, во всех смыслах. Клаус перехватил оба их члена вместе, заёрзал, устраиваясь удобнее, дождался, когда оглушённый Шестой снова опустит свою руку рядом с его и присоединится к ускоряющимся движениям. За обескураженность в его карих глазах Клаус готов был оттянуть разрядку. У Бена было несколько взглядов в арсенале. Типичный взгляд его Бена, так хорошо знакомый Клаусу-ходячему-разочарованию в последние годы – укоряющий, пронзающий осколками, но со спасительной теплинкой, которая вытаскивала с тех ещё днищ ("Ты мудак, Клаус, но ты сможешь, если захочешь"). Другой тип, которым Бен одаривал всех ещё при жизни – цепкий, с хитрецой, говорящий: "Никаких шансов, ты уже проиграл". Чаще всего – немного насмешливый, хоть и не такой надменный, как у Пятого. В бою – нацеленный, собранный, вторящий готовому к атакам, боли, исполнению приказов. И только для Клауса-что-ж-с-тобой-делать-таким-балбесом у Бена были в запасе взгляды участливые, сочувствующие, обеспокоенные. Насколько сдержанным на эмоции было его лицо, настолько живыми были эти чёртовы корейские глаза. Ну и да – Клаус быстренько заработал себе фетиш на азиатский разрез. Ещё бы, столько приятных ассоциаций. Первоисточник его предпочтений, не отрываясь, смотрел прямо на него. Так близко, когда вокруг ничего уже не видишь, будто у людей тоже есть слепая зона. Периодами срываясь на короткие поцелуи, хотя скорее нежные прикусывания губ и языка. Грудная клетка Клауса ходила ходуном, рёбра раздумывали: треснуть под напором рвущегося сквозь них сердца или продержаться ещё немного? Немного оказалось вполне достаточно. Первым сдался Клаус. Он несколько раз вскинул бёдра навстречу их ладоням и кончил, сдавленно застонав в губы Бена. Через пару секунд тот лбом уткнулся Клаусу в висок и, содрогнувшись несколько раз, как от разряда током, замер. Какое-то время лежали, как оглушённые. Лениво переплетали пальцы и изучали друг друга взглядами – не таясь, не выбирая, не отводя. Четвёртый сощурился: — Так было или нет? — Было, конечно, – заново вспоминая, как можно ещё использовать рот, если не целоваться каждую секунду, отозвался Бен. — Знаешь рекламу, где тётка говорит чуваку: "Где ты был?" А он такой: "Бегал". А она: "А почему футболка сухая?" Так вот у меня к тебе тот же вопрос. Бен моргнул пару раз, осмысливая сказанное, и засмеялся. — Оставь эту загадку моей неживой физиологии в покое. Меня всё вполне устраивает. Меньше салфеток буду переводить. — Вроде, не дефицит, – пожал плечами Клаус, перевернулся на живот и потянулся. – А мои силы как-нибудь, ммм, отсвечивают? – он зажал между пальцев кудряшку и принялся бездумно тыкать ею Бена в щёку. — Индикатор не горит, если ты об этом, – тот отмахнулся от него, как от надоедливой мошки. – Но ты немного фонишь. — Это как? — Не знаю, как описать. Словно тихонько вибрируешь всем телом. — Я большой красивый вибратор? – разулыбался Четвёртый. — Ты большой красивый пошляк и идиот, – Бен щёлкнул его по носу. – Ещё вот на что похоже: как когда в электрочайнике нарушена изоляция. Прикладываешь руку и чувствуешь, как бежит ток. — Пощипывает? — И это тоже. — Вроде понял. — Возьми с полки пирожок. — Лучше возьму с полки тебя.