Хватит на двоих

— Осторожнее! Бен запоздало убрал щупальце, когда от вазы, подозрительно похожей на творение эпохи Эдо, осталась лишь глиняная крошка на полу. Он досадливо поморщился: — Извините, мне очень жаль. Мортал схватился за сердце и чудом удержался от крепкого словца. С трудом выдавил крайне кислую, дрогнувшую в осуждении улыбку: — Ничего страшного, молодой человек, всякое бывает. Клаус, до этого со скучающим видом возлежавший на диване, оживился: — Может быть, я ещё умею воссоздавать сломанные предметы? Воскрешать их, так сказать, хотя бы в потустороннем мире. — Разве что в мечтах, – пробормотал раздосадованный старик. – И что мне с того мира? — Так умею или нет? – Вытянул шею Клаус, прислушиваясь. — Проверьте, – процедил старичок. Четвёртый картинно задвигал растопыренными пальцами в воздухе. Осколки продолжали лежать. Нахмуренные брови, сведённые к переносице, тоже не помогли. Образчик японской культуры решил остаться безвозвратно утраченным. Если с тобой так бесцеремонно поступают, то стоит ли удивляться, что желания идти навстречу обидчикам нет как нет? Клаус выпучил глаза, напрягаясь изо всех сил. Как-то под кислотой он был уверен, что стал невъебенно крутой ракетой-носителем, стартующей прямиком в стратосферу или чьё-то сердечко. Сейчас состояние было похожим. — Не обделайся, – безэмоционально пожелал Бен. Он из другого угла комнаты наблюдал за потугами братца, скрестив руки. — Спасибо, сладкий, ты моя опора и поддержка, – процедил Клаус, не ослабляя хватку. Было бы весьма нелишним собрать эту чёртову вазу обратно. Надо же ей было подвернуться под щупальце. И при жизни-то не сказать, чтобы он мог ювелирно ими орудовать, – на то они и не его, а жутких монстров из другого измерения, которых он мог направлять и сдерживать. Хотя последнее по итогу вышло, мягко скажем, херово. Поймать грабителей, скрутив их поперек тел и раздавив на две неравные половины, – да. Зацепиться на грузовик, поднять крупный предмет, умудряясь его не разломать в щепы, – тоже сгодится. Но чистить зубы или не расплескать сироп от кашля в мельхиоровой ложечке из особенного ящичка массивного кухонного буфета Грейс, – увы, нет. Что уж говорить про эти умения сейчас, спустя тринадцать лет и одну смерть. Как оказалось, своенравным монстрам было всё равно, жив носитель или нет. Для них, существ из другого пространства, а может, и времени, что одна реальность – та, в которой находились живое тело с порталом, что другая – куда оно переместилось, преобразовавшись после смерти, оставались абстрактным запредельем вне тела Бена. Они не вникали в нюансы и не особо ощущали разницу: куда выпустят, там и будут творить свои непотребства. Если бы кто-нибудь спросил их мнения, они рассказали бы, что немало удивились, когда на долгое время знакомый им зов прекратился. Не стало плоти, через которую они прорывались на свободу. Она не пульсировала больше в такт с биением одного хрупкого сердца-песчинки, нервные импульсы не создавали напряжения мышц, а воля носителя портала не заставляла их подчиняться. Всё это произошло для них внезапно, после того, как однажды их призвали, но не смогли – или не захотели – контролировать. И как же радостно – если называть радостью возбуждение перед убийством и мощный прилив сил – было вновь оказаться по ту сторону. — Клаус, хватит. – Бен положил руку на дрожащее в напряжении плечо. Под ладонью приятно ощущались 99 по Фаренгейту. А потом наклонился к уху, запутанному в кудрявых вихрах, и прошептал, чтобы подразнить и приободрить: – Оставь силы на ночь. Хлопок, хруст – и новенькая вазочка уже парила в воздухе. Чтобы осознать произошедшее, меньше всего времени потребовалось Морталу. Реакции позавидовал бы молодой. Секунду спустя он уже обнимался с глиняным предметом своего обожания, чтобы не дай бог тот не рухнул и не разлетелся вдребезги второй раз за пять минут. Оглаживая покрытые блестящей глазурью бока, он промурчал: — Очень неплохо, дорогие мои. И крррайне занимательно. Клаус ошалело хлопал глазами и улыбался. — Кажется, у меня получилось? — Не кажется. – Бен похлопал его по спине. — Почему я в детстве так не мог? – Сияющий Четвёртый был очевидно доволен собой, но его снедало любопытство. Мортал убрал драгоценную вазу, буквально вернувшуюся с того света, и скосил глаза на юношу: — А вы пытались? — Спиться он пытался с ранних лет. — Шшшш! – агрессивно зашипел на брата победитель раунда с вазой. – Тебе просто завидно, что ты их пока плохо контролируешь, а я тебя обскакал. Бен закатил глаза. Ну да, ну да. — Пытались или нет, – продолжил старичок, успевший привыкнуть к перебранкам этих двоих, – вы выросли, Клаус. И с вами выросла и изменилась сила. Я рад, что сегодня всё закончилось благополучно. "Для меня", – добавил он про себя. Бен куда лучше Клауса считывал то, что подразумевали люди. Несмотря на внешнюю сдержанность, его эмоциональный интеллект был развит острее, чем у охочей до внимания дивы. — Пора и честь знать. – Он ткнул Клауса в плечо и, развернувшись к Морталу, повторил: – Ещё раз извините за неуклюжесть. Такими темпами я скоро догоню Лютера. — Это его Реджинальд превратил в гибрида гориллы и человека? – шкодливая улыбка спряталась в седых усах. — Он так его... спасал, – заметил Бен, сам не понимая, почему захотелось оправдать действия отца. Он сделал ещё один шаг к двери, не оставляя попыток покинуть тренировочный полигон от греха подальше. Клаус ухватился за руку брата и потянул на себя, не давая далеко уйти, – ему было интересно послушать мнение Мортала. — Были и другие варианты, знаете ли, – хмыкнул собеседник. – Он выбрал тот, что полегче. — Полегче? Уж явно не бедняге Лютеру. Он нехило так поднабрал в массе после этой волшебной трансформации. – Клаус хохотнул. – Но папочку же никогда не касается, что чувствуют его подопытные зверьки. На слове "чувствуют" он ласково провел большим пальцем по нежной коже на запястье Бена. К неудовольствию Клауса, тот высвободил руку – сколько можно? Было очевидно, что Четвёртый намеренно старается найти все возможные поводы его коснуться. "Затрогать до смерти", сказал бы он раньше лет эдак на тринадцать. А теперь – затрогать до дыр в пространстве. — Кстати о том, что и кто кого касается. – Клаус снова протянул Бену руку, но, не получив отклика, задержал на нём долгий оскорблённый взгляд. – Я думал, ты будешь радоваться любому прикосновению. А такое ощущение, что они больше радуют меня. Что, никакого тактильного голода, никаких скучашек по горяченькой яичнице с беконом? Тебя вообще что-нибудь колышет? В его голосе было столько обиды и непонимания с нотками зарождающейся истерики, что Бен побоялся, как бы костёр не разгорелся. Ваня уже и так отлично проиллюстрировала, до чего доводит подавление эмоций в семействе Харгривзов. — Не начинай. Просто не хочу, устал, понимаешь? Слишком много всего после кучи лет в вакууме. — Вот видите. – Выразительные глаза едва ли не наполнились слезами. Оскар или, на худой конец, Золотой глобус, срочно! – А вот в детстве он был тем ещё наркошей до мороженого. Главная мотивация для успешного завершения миссий! Что с моим Бенерино, док? — О, нет. У нас снова сеанс семейной психотерапии? – закатил глаза Бен и взмолился: – Клаус, давай оставим на сегодня этого доброго человека и пойдём домой. Мортал, напротив, оживился. Когда чему-то можно было научить неразумных и усладить слушателей мастерскими объяснениями, он чувствовал себя на вершине. Определённо, он мог бы потягаться с Клаусом в погоне за вниманием. — Нет никакого противоречия, – растягивая слова, старик закивал своим мыслям. – Чем реже даёшь что-то мозгу, тем меньше зависимость. Скажем, сладкое или фаст-фуд. Мозг привыкает к дозам дофамина, связывает их с источником и попадает в зависимость. Клаус скользнул скучающим взглядом по рогатой шевелюре поучителя – он и сам мог читать лекции о зависимостях. Он зашептал на ухо брату, пока Мортал упивался собой и не обращал на них внимания: — Думаю уйти в преподы. Профессор Харгривз, можно ещё дописать "PhD", никто не станет проверять. Какое-то время. А этого вполне достаточно, чтобы склеить несколько студентиков и студенточек. — А потом и ласты. – Бен пихнул его локтём. – Ты сам его попросил объяснить. Наслаждайся. — Но у вашего брата больше нет химии мозга, потому что, с вашего позволения, нет и самого мозга. – Развёл руками Мортал. – Его зависимости могут носить исключительно психологический характер. — Ничего страшного! Психология – мой конёк. — А самомнение – твой горбунок. Нам пора. В следующее мгновение Клаус почувствовал, как за руку его тянет не Бен, а противное, слизкое щупальце. — Святые сардельки! Фу, Бен! — Да-да, а ещё "апорт" и "взять". Всего доброго! Дверь громко захлопнулась, когда Четвёртого насильно вытащили из помещения. — Нельзя же так! Ты мог снова что-нибудь сломать. – Клаус скатился по ступеням и теперь отряхивался, с трудом переводя дыхание. – Меня, например. — Ты упрямый баран. Я говорю, пойдём, а ты по второму кругу запускаешь разговор ни о чём. — Нет тела – нет голоса. — Ночью ты по-другому к этому относился. — Погоди-ка. – Клауса посетило озарение. – О зависимостях: на секс это тоже распространяется? — Ты это должен знать, как никто. — О чём ты, дитя моё? Ни разу не практиковал воздержания дольше пары недель. — Не понимаю: у тебя во Вьетнаме было много времени, чтобы трахаться, что ли? – Шестой покосился на него с сомнением. — Не так много, как хотелось бы. И всё же раза два в неделю получалось. Призрак выглядел удивлённым. — Даже в таких условиях, серьёзно? — Что? Очень сложно слезть сразу со всего в один момент, знаешь ли! Должно оставаться что-то константное, – Клаус нервно засмеялся. — Может, попытаемся тебе заработать хотя бы эту зависимость? Пусть она только и психологическая. – Он привлёк Бена к себе за талию. — Ну уж нет. Всё, что мы заработаем – это твой сексоголизм. – Бен закатил глаза и постарался отстраниться без применения грубой щупальцевой силы. – И держи себя в руках. — Я хочу, чтобы это ты _меня_ держал в руках, а я подержу тебя. — Клаус, руки! — Но мне нужно хоть что-нибудь! Курить нельзя, пить нельзя, закидываться нельзя. Мой мозг закисает без привычного букета нейромедиаторов. — Удивительно, как ты других букетов не заработал. — Вредный. — Бегай по утрам. Займись спортом. — Намного приятнее было бы заниматься тобой. Ответом ему был ледяной взгляд, полный осуждения. — Я перегнул? Бениссимо, ты же знаешь: иногда меня уносит. – Он улыбнулся будто виновато, но Бен знал: ничуть он не жалеет об этой перепалке и своей настырности. И всё же мольба в ясных глазах растопила несуществующее призрачное сердечко. — Ты плут и нахал, что с тебя взять. Клаус вдруг поморщился и коротко дотронулся до лба. — Голова болит? — Нет, – откликнулся слишком быстро, не задумываясь. — Врёшь. — Не знаю. — В смысле? — Бывает, так болит, что уже не знаешь. Как фон. – Он отмахнулся, и Бену стоило больших усилий не залипнуть на изящной острой косточке на запястье, изломанного в этом небрежном жесте. Рассмотреть, что ли, предложение этого привлекательного балбеса о наработке зависимости? И тут его взгляд поднялся выше. — Погоди-ка. – Он потянулся к рукаву Клауса, обнажая сгиб локтя. Тот отдёрнул руку. — Что это? — Ничего. — Клаус, – напряжённо, борясь с желанием осудить, не убедившись до конца. — Это просто синяк, ты не поверишь. – Четвёртый стиснул зубы. — А почему тогда прячешь, если это просто синяк? — Не хочу лишних подозрений. — Их ты и получил. — Бен, я не ширяюсь больше! И хотел бы, да кое-кто не даст. — Ты же знаешь, что это во благо. — Чьё? – Зло сверкнули зелёные глаза. Бен невпопад подумал, что уже с неделю, а то и больше, не видел, чтобы брат их подводил. А ведь красящий глаза Клаус – это отдельный вид искусства. Блядства, на самом деле, но блядства как искусства. Для многих детей одно из самых ярких воспоминаний – как мама красилась перед зеркалом. Для Бена это таинство было связано с Клаусом. Он, затаив дыхание, тягучими минутами смотрел за тем, как брат выводит стрелки или подкрашивает губы. Болел за каждое движение, чтобы рука Четвёртого не дрогнула и линия вышла идеальной, как задумывалась. Ведь хоть что-то же в их жизни должно быть идеальным. Иногда Клаус красился намеренно неаккуратно, и в этой небрежности был свой шарм, флёр праздной жизни и уверенности в своей привлекательности. — Общее благо. – Бен уговорил себя не отвлекаться. Слишком серьёзный разговор. — Я тебя умоляю. Не приписывай кому-то свои эгоистичные желания. Тебе понравилось чувствовать что-то, а мой спектр ощущений урезали в несколько раз. — Ну да, тебе же так много давали все те ценные трипы в обоссанных притонах и коитусы на обблёванных диванах. — Да уж побольше, чем ты узнал за свою скучную жизнь. — Ты не прав и знаешь это, – сухо произнёс Бен, сжав кулаки. — Оставь меня одного, – скрипнул зубами Четвёртый. – Иначе я за себя не отвечаю. — Ты уже за себя не отвечаешь. И именно поэтому тебе нужно держаться подальше от наркотиков. — Знаешь, ты подозрительно стал напоминать себя в семнадцать. И я, кажется, вспомнил, почему так и не решился с тобой сбежать. Не хотел ограничений. Сначала папочка, потом ты. — Тогда как удобно, что я умер. — И правда, – Клаус огрызнулся, хотя внутри уже несколько фраз назад завыла сирена "заткнись-еблан-что-ты-делаешь". Бен не сказал больше ни слова, резко развернулся и исчез в потоке прохожих, спешащих с работы в разных направлениях.