ЛИС.PRO
Глава 65
Утро началось с осознания того факта, что Шарэль врал. Ну, может быть, не врал на все сто процентов, про начальство так не говорят, но он, определенно, сильно не договаривал! Редвел стоял, тоскливо привалившись к стене больничного крыла. Он сбежал. Сбежал недалеко и крайне неудачно – вот уже одна медсестра показывает на него пальцем двум другим медбратьям. Шарэль врал. Война не кончилась, и они не победили. Врали все: и Себастьян сам, собственной персоной, не герой великой войны, а лишь побитый калека. Все точно врали, когда на уроках параанатомии в университете рассказывали про великих людей, что улыбаясь и не особо переживая, продолжали существовать без рук, ног и других частей тела, магией наливая себе желтый чай и слушая пение соловья на пороге своего замка, не зная забот. Сначала приходит нестерпимая боль. Боль, которую ты еще не осознаешь, в процессе схватки, ты что-то теряешь, и все еще бежишь, уверенный, что все осталось при тебе. И только боль подлым клинком догоняет тебя и пронзает. Ты теряешь сознание от невозможности терпеть, от шокового удивления, от того, что организм отключается, пытаясь оградить слабый рассудок от еще больших травм. Боль бывает от разных вещей: в момент взрыва, когда огонь опаляет плоть до костей, в момент встречи с искрящимся железом противника, во время острых ножниц чужих заклинаний… боль разная, но результат всегда один – сначала долгая борьба за жизнь, такую призрачную и практически невозможную, а потом… снова боль. Боль израненного тела. Тела, которое решило жить и выжило. Боль тяжело затягивающихся ран во время каждого минимального движения, боль содранных с живого мяса повязок, горько сдобренных гноем, намертво приварившим бинты к омерзительно порванному телу. Боль осознания своих ран… самая больная боль. В это время не хочется жить. Это ли самое страшное? Это ли самая гнетущая пустота? У Редвела все было на месте. Все было хорошо. Но травма была самой тяжелой: его израненный резерв напоминал решето. Мастер-паук с полчаса молча рассматривал объем предстоящих работ под вопросительным взглядом всего персонала и Самого. Потом махнул дрожащей рукой и ушел. Ближе к ночи магистр вернулся, шатаясь и мало соображая. На все вопросы отвечал, что трезвым за такое взяться невозможно. Боль. Слишком страшно резать и сшивать по живому. Слишком страшно брать такую ответственность и собирать по кускам настолько разрозненным, что мало соображаешь, что именно нужно собрать. Трясущиеся руки больше не дрожали… Себастьян, привыкший к магии с рождения, был сам не свой. Внутри зудело, и была полная тишина. Тишина глухая и безнадежная. Тишина недоступности. Остаться леграном, напрочь лишенным магии… запросто. Редвела перевели. Вместо шумного и большого отделения для бессознательных, «тухлой реанимации», как обозвал Шарэль, его перевели в отделение «безнадежно выздоравливающих». Здесь все, до безобразия, отличалось! Цвет стен был темно-фиолетовым, считалось, что это повышает магическую концентрацию. На самом деле, в купе с черными потолками, напоминало поросшую плесенью пещеру у дракона под задницей. После белых стен и голубого неба в вечно распахнутых окнах, «безнадежное» отделение сводило с ума контрастом. Коридоры узкие, до свода – рукой дотянуться. Холодный каменный пол, расчерченный руническими знаками… казалось, что магию здесь не восстанавливают, а запирают в телесах безнадежно умирающих пациентов. Прочитав пару росчерков корявого пляшущего круга пентаграммы в собственной палате, Себастьян полностью подтвердил свои догадки. – А как же мои друзья, родные? Как же Шарэль? Как я, черт возьми, пойму, что магия вернулась, если здесь везде антимагическая защита?! – вскричал новоявленный пациент. Мед персонал не спешил реагировать. Медсестры, одетые под цвет потолка, больше похожие на черномонашек, смотрели сурово и сверху вниз, насколько это возможно при разнице в росте мужчины и женщины. Подошедший главврач отмечал у себя в карте белым мелом, который скрипел, царапал черную поверхность, крошился, но только не писал, как ему положено. – Когда произошла травма? – Два с половиной месяца назад. Э-э-э… нет. Уже три. – Три. Ясно. Вид травмирования бытовой. – Что значит бытовой?! Я бился с императрицей. – Отлично. Отклонения рассудка. Имеются. – Не рассудка. Вы сам в своем уме?! Моя фамилия Редвел. Особый отдел параполиции. – Себастьян хотел схватить врача за грудки, но его отшвырнуло в угол палаты. – Агрессивность отметили. Строгий режим и карцер. – Что значит карцер?! Меня должны проведать. – Себастьян, не желавший до этого причинить врачу никакого вреда, в этот момент готов был взвыть от желания и осознания невозможности сего действия на собственной шкуре. – Совершенно исключено. – Проговорил главный, уделяя больше внимания своему блокноту, и, продолжая черкать. – Но я из особого отдела. Позовите мое начальство… – чуть не завывая, взмолился пациент. – Может, произошла ошибка? Потому, что меня точно не должно быть здесь – мне нужно узнать, чем закончился налет на королевский дворец. – Никакой ошибки здесь нет, – спокойно поднял пустой серьезный взгляд главврач. – Вас никто не будет навещать. Про вас никто не вспомнит. Вы никому не нужны. Вы – легран, бесполезный и беспомощный элемент общества. Отработанный жмых. Стреляная гильза. Мусор. Кем вы были? Мне неизвестно. Для меня вы пациент 785. И, чтобы не возникало дальнейшего недопонимания, я поясню: вам нельзя вернуться домой. Кем бы вы ни были, дворником, что мог размешивать чай без помощи рук, или самой всемогущей императрицей, вы знаете о нас. И значит, вы опасны. Вас никто не выпустит отсюда. – Но у меня есть магия! – вскричал Редвел, шокированный масштабами творящейся несправедливости даже больше, нежели разозленный. – Я разнес окно в отделении дохлой реабилитации. Я разнес! Волной силы. Спросите Шарэля! Да просто спросите медсестер, что меня сюда привели! Да просто дайте мне окно в вашем черном глухом пентаграмномгадюшнике! – Зачем окно? – все так же спокойно и, не реагируя на высокий тон вышедшего из себя пациента, продолжил врач. – Вот вам глиняный стакан. Да. Можете посмотреть со всех сторон. Да. Внутри он тоже пустой. В нем стоит полевой цветок. Василек, вы не ошиблись. Доказано, что его запах благостно влияет на магические способности. Будьте здоровы. Да. Растите большим. Вам нужно всего лишь опрокинуть стакан. Любым способом. И вы свободны. Себастьян не поверил своей удаче! Значит, можно сразу уйти. Все легко и просто: уронить стакан. Да он у них в дребезги расшибется и осколки до земли долететь не сумеют – в пыть превратятся! Магистр посмотрел на стакан, но тот стоял, будто не замечая. Испарина на лбу была стерта рукавом. Черномонашка притащила больничную форму и положила на постель, оставшись стоять и ждать результатов тестирования со скучающим интересом. Себастьян протянул руку и привычным жестом напряг сначала кисть, а затем всю руку до кончиков пальцев. Руку затрясло. Стакан остался неприкосновенен. Чувствуя, что вот-вот пустит злую слезу, Редвел пару раз злобно шмыгнул носом. Затем рассмеялся: – Просто уронить стакан? Любым способом? Вы многого не учли! – и, подойдя к тумбочке, замахнулся на стоящий предмет…