***
— И долго ты собирался… скрывать это? — тихо спросил Чонгук, пытаясь говорить как можно мягче. Тэхён и так весь ссутулился и натянул рукава по самые пальцы. Нервничает. — Я понимаю, конечно, я не эталон, но… блять, серьезно, ты не мог просто хотя бы сказать об этом? — А как ты себе это представляешь? — вдруг огрызнулся Тэхён, зло зыркнув из-под длинных темных ресниц. — «Привет, Чонгук, я твой истинный омега»? Так я должен был это сказать? Ты… Ха-ах… — сипло выдохнул он и снова опустил взгляд на сцепленные пальцы. — Как я мог сказать? Ты с Юнги и Намджуном не самые… как бы это сказать. Понимающие? Адекватные? — Ну спасибо… — Я боялся, — наконец признался омега. Чонгук продолжал смотреть на него, а Тэхён на свои руки, сжавшиеся теперь в кулаки. — Когда Пак Чимин уехал, на кого перекинулся Юнги? На меня, в первую очередь. Спасибо, что хоть обидную кличку не придумали. И вообще, знаешь? Знаешь, что? — Тэхён вскочил и схватил со скамейки свой рюкзак, рывком закинув его на плечо. — Попробуй как-нибудь пожрать листы из тетрадки. Не думаю, что тебе понравится. Он быстрым шагом понесся прочь, оставив Чонгука онемевшим от такого… таких… вот сукин сын! — Йя, Ким Тэхён! Чонгук нагнал его в считанные секунды, и когда омега уже сам собирался сорваться на бег, схватил его за локоть и рванул к себе. Тэхён пыхтел от злости, сжал губы, а глаза блестели от скопившихся слёз. Он избегал смотреть на альфу, упершись взглядом в его грудь. Чонгук взял его за подбородок и заставил посмотреть на себя. — Йя, Ким Тэхён, — нахмурился он и отодвинул воротник свитера, ткнув пальцем в огненную отметину на ключице. — Вот это — мой знак. Ты не можешь решать за нас обоих, быть нам вместе или нет. — Я не обязан соглашаться на всё, что мне даёт «природа», — закатив глаза, парировал Тэхён. — Она может и ошибаться. Я могу свести метку, и вообще… И сначала Тэхён ничего не понимает. Давление на губах, чужие трепещущие ресницы слишком близко, и от чужих пальцев в волосах вдруг становится щекотно. И только спустя несколько секунд осознаёт, что происходит! Он начинает вырываться, мычать, пытаясь оторваться, бьет альфу в грудь, но что слабые руки омеги против стальной хватки альфы?.. Он обмякает, а Чонгук так и удерживает его, всё ещё держит глаза закрытыми, а ту руку, что сжимала локоть, перемещает на талию омеги. Притягивает к себе плотнее и делает первое робкое движение губами, целует, хоть и напористо, но не грубо. Тэхён глаз не закрывает, пытаясь понять. Как себя, так и альфу, только что укравшего его первый поцелуй. Чонгук мягко двигает губами, почти заботливо, чуть хмурится опять, но не от злости, а как будто ему больно… Он открывает глаза и с надеждой смотрит на омегу. — Дай шанс, а? Не рви всё на корню, я не такой, как Юнги! Не сравнивай нас. Я другой совсем. Я исправлюсь, вот увидишь! Пожалуйста… Слова льются из него сами, Чонгук даже не успевает подумать над ними как следует. Просто говорит то, что на сердце и что может как-то помочь исправить ситуацию, изменить мнение омеги, передумать и попробовать. — Ты совсем ничего сейчас не чувствовал? — уже чуть более безнадежно спросил Чонгук после долгого укоряющего молчания омеги. — Не понравилось?.. — Не могу сказать, — решил наконец сменить гнев на милость Тэхён, — мне не с чем сравнить. Ты… первый. И Тэхён даже удивился, что столько эмоций за раз может смениться на одном лице — удивление, подозрение, неверие, смущение и даже… удовлетворение. И добрая, смущенная улыбка идет ему гораздо больше, чем запомнившийся до дрожи хищный оскал. — Значит, — пробормотал Гук, — никто до меня не пробовал твои губы? — Значит, так и есть, да, — вздохнув, согласился Тэхён. — Смеяться будешь? Конечно, я же на дне «пищевой цепи», кому нужен такой ботаник, очкарик-омега, который вообще не умеет… И в итоге второй поцелуй тоже крадет Чонгук, просто чтобы Тэхён прекратил говорить весь этот бред.***
Чимин понимает, что сделал глупость, позволив альфе остаться у себя. По-хорошему выгнать бы его вон и спокойно продолжить жить, зная, что он сделал всё, что мог, чтобы Юнги не сдох. Пусть на этом всё и закончилось бы. — Спасибо, — ещё раз благодарит Юнги, зайдя на кухню. В старой мешковатой одежде омеги альфа выглядит даже комично. Чимин прыскает в кулак и достает из морозилки пачку замороженных брокколи, заматывает в полотенце и кидает Мину. — Приложи к лицу. — Ага, спасибо ещё раз. — Что-то ты слишком добрый, — с подозрением косится Чимин. — Всё «спасибо» да «пожалуйста». — Я много думал в последние дни… — издалека заходит Юнги. — Ага, думать полезно, и иногда не только членом. — Да прекрати блять, дай мне сказать! — взрывается Юнги, но тут же одергивает себя. — Прости, ладно? Дай мне сказать просто, не перебивай. Как ни странно, но Чимин решает дать ему выговориться. От него не убудет, да и интересно, в конце концов, что там себе надумал Мин Юнги. Но что бы он ни сказал, Чимин решил отказаться в любом случае. Заранее. Ему ничего не нужно от Мина. Он садится за стол и приглашающим жестом указывает на стул напротив. — Я весь внимание. — Так вот, — нервно вздыхает Юнги, присаживаясь и сложив руки перед собой. В глаза смотреть не решается, так что магнитики на холодильнике за спиной у Чимина как раз кстати. — Если ты заметил, я, ну… не доставал тебя какое-то время. — Ага. — Блять, Пусанина! — Всё, молчу. Продолжай. — Ну так вот, — Юнги облизывает губы от волнения. На самом деле, сколько бы ни храбрился, но говорить о том, что на душе, очень трудно. Раны на лице начинают ныть, так что Юнги снова прикладывает к ним холод и продолжает. — Я тебя хочу. — Это не новость, — хмыкает Пак. — Ты меня специально выводишь? — Просто смешно… — То есть, моё признание это смешно? — Ты смешной. «Я тебя хочу», и это всё, до чего ты додумался? — Не могу я оставить тебя в покое, понимаешь?! Не могу! Я привязался, и пока ты был в Америке, я кукушкой поехал так, что даже Джун меня узнавать перестал! Да, я на тебе помешался, я тебя хочу, а сейчас от твоего запаха, от твоего тела, от голоса я схожу нахрен с ума. Я курить начал, пару раз напивался, чтобы заснуть наконец-то и чтоб тебя во сне не видеть. Да, вот именно, ты мне снился! Знаешь, в каких позах? Я вот помню каждую, и в каждой тебя представляю, и я тебя хочу даже сейчас, хотя у меня каждая сучья косточка болит! Юнги остановился на пару секунд, чтоб перевести дух, и Чимин не решился его прервать, смиренно дожидаясь конца этой речи. По крайней мере, омега не выглядел напуганным и не кривил лицо в отвращении, значит, пока что всё хорошо. Юнги вздохнул и продолжил уже спокойнее. — Ты сравнил меня со своим истинным. Сказал, что я и в подметки ему не гожусь. Хорошо, но где он? Почему ты не с ним? Он бросил тебя? Тогда как он может быть лучше меня, а? Неужели ты настолько сильно ненавидишь меня?.. Первые секунды Чимин даже не знает, что ответить. Если Юнги и правда такой, каким открылся сейчас, то Чимин думает над тем, чтобы всё-таки выставить его за дверь от греха подальше. — Ненавижу, — соглашается Чимин. — Пойми… заставлять быть с тобой просто потому, что тебе так хочется, это не нормально. Заставлять общаться, сидеть за одним столом, не говорить с другими альфами и спать насильно — это ненормально. Мне страшно быть с тобой. И я боюсь отказать, потому что в принципе не знаю, чего ждать от тебя. Понимаешь? Встань на моё место и подумай, каково это. Может тогда ты поймешь, что у нас не может быть… ничего, наверное. Чимин решается. Боль, копившаяся весь год, но сглаживаемая и упорно подавляемая, должна наконец найти выход, и настает этот момент. Он поднимает левую руку и стягивает рукав джемпера вниз, обнажая испещренную поперечными шрамами кожу. Один, два, три… семь. Юнги хмурится и весь замирает, пялясь опухшими от синяков глазами на его руку. — Вот из-за этого я уехал, — тихо говорит Чимин, проводя подушечками пальцев по выпирающим шрамам. — А знаешь, откуда это появилось? Альфа коротко мотает головой. Его кадык дергается, когда он нервно сглатывает, и его рука чуть тянется, чтобы коснуться, но он не дает этому случиться. — Ножницы. То, что произошло тогда в столовой, помнишь? Это было… — сдержаться не получается, и Чимин быстро смахивает выступившие слёзы воспоминаний. — Я правда хотел умереть. Ты раздел меня, прилюдно унизил, глумился. Я боюсь представить, сколько народу успело это заснять на телефон. Ты представляешь, что я испытал вообще, или нет? Я действительно собирался покончить с собой и почти сделал это. Если бы мама не пришла раньше, я бы… Он натянул рукав обратно, скрывая самую большую глупость своей жизни от чужих и собственных глаз, и продолжил. — Она спасла меня. А психолог посоветовал сменить обстановку, и меня отправили к отцу. Там я встретил Хосока, моего истинного. Благодаря ему я такой, как сейчас, я стал лучше, увереннее в себе, красивее, да. Но эти шрамы — они навсегда. Они как напоминание о том, к чему больше никогда лучше не возвращаться и чего нужно избегать. Как можно меньше возвращаться в прошлое. А избегать — тебя. Всё это время Чимин смотрел куда-то в пустоту, хоть Юнги и пытался заглянуть ему в глаза. Но сейчас, когда он вдруг поднимает взгляд покрасневших, влажных глаз, полных сдерживаемой боли и ненависти, у него мурашки по спине и хочется отвернуться. Нельзя. — Я терплю это всё только потому, что боюсь сделать хуже. Что ты сделаешь ещё больнее. Но в последнее время мне не страшно уже. Давай, дома никого нет, кроме нас, делай со мной всё что угодно, окей? Я устал… Чимин поднимается и плетется в свою комнату, ложится плашмя на кровать, этот разговор отнял у него слишком много сил. Слёзы катятся теплыми дорожками и противно затекают в уши, Чимин раздраженно смахивает их. Считает до десяти, чтобы успокоиться. Помогает не очень. В конце концов он встряхивается, наскоро делает домашнее задание и готовится ко сну. Юнги всё время сидит на кухне, и что он там делает, Чимина не волнует совсем. Он пообещал альфе оставить у себя до утра и отрекаться не будет. Да и страх весь испарился, стало и правда как-то всё равно, что ещё с ним сделает Юнги. Всё самое страшное, наверное, осталось в прошлом. Он переодевается в спальную футболку и шорты, забирается под одеяло и выключает лампу рядом с кроватью. Если Мину охота спать на кухне, пускай. Такое ощущение, что его вообще тут нет. Аж жутко. Но когда Чимин почти засыпает, он слышит скрип открывающейся двери и приоткрывает глаза — Юнги, ковыляя на одну ногу, заходит в комнату, прикрывает за собой и пару секунд смотрит на него. — Что? — Ничего. Можно мне… здесь? Чимин только мотает головой от негодования и отворачивается к окну. Пусть ложится где хочет, плевать уже. Он ждал, что сейчас прогнется матрас, альфа заберется под одеяло, начнет опять лезть, Чимин заранее морщится от одних только мыслей об этом. Чимин ждал чего угодно. Но Юнги только берет с края кровати покрывало, которым Чимин застеливает постель, и, обернувшись им, ложится на полу рядом, на пушистый ковер. Через несколько минут уже слышно его тихое сопение. Чимин двигается поближе к краю и наблюдает за альфой в тусклом свете комнаты. В голове проносятся мириады мыслей, пока он разглядывает, думает, пытается понять. До тех пор, пока этот поток не прерывается тихим шмыганьем носа, а взгляд Чимина не привлекают бледные ступни с поджатыми от холода пальцами, выглядывающими из-под покрывала. Примерно полчаса Чимин честно пытается уснуть и не думать об этом, отвернувшись наконец к окну. Пытается. Тщетно в итоге, потому что… — Чертов Мин Юнги, чтоб тебя!.. — тихо ворчит он, и спустя полминуты кидает в альфу подушку и толстое одеяло, найденное в шкафу маминой комнаты. Юнги, бормоча очередное тихое «спасибо» и подмяв под себя подушку, закутывается в одеяло и снова засыпает. А наутро Чимин находит уже аккуратно сложенную импровизированную постель и на подушке — клочок бумаги с коряво выведеннымПрости
от которого предательские слёзы наворачиваются.