Пусанина: (не)истинная любовь

       На самом деле, это время можно было бы потратить с большей пользой — выловить Юнги, например, чтобы спросить о его состоянии, или банально поесть. Но Намджуну нужно тащить в свободный класс проектор из соседнего кабинета и подключать его к ноутбуку, принести несколько стульев оттуда же и стереть с доски каракули, оставленные остроумными идиотами, по мнению которых надпись «лекция для дырок» и рисунки членов на доске — это очень смешно. — Нужно еще три стула, не мог бы ты принести? — просит приглашенный лектор, доктор из какой-то клиники. Намджун кивает, со вздохом плетётся в соседний кабинет за стульями и возвращается обратно, сетуя мысленно на то, что он так некстати дежурный сегодня. — Вот сюда поставь, да, спасибо. Когда всё готово, и Намджун уже собирается покинуть кабинет, доктор вдруг с улыбкой спрашивает: — А ты не хочешь остаться? Послушать? Он смеется, видимо, заранее догадываясь, что Намджун откажется оставаться в кабинете с омегами и их омежьими темами. И, да, Намджун смущенно улыбается и отрицательно качает головой, бормоча под нос «нет уж, спасибо». Доктор (Ким, кажется) красиво и мягко улыбается и поправляет на плечах свой белый халат. Намджун бросает взгляд на бейджик. Да, Ким. — Что ж, тогда жду тебя через два часа, да? Ты же поможешь убрать всё на места, когда мы закончим? Это мог бы сделать кто-то другой, с горечью думает Намджун, потому что у него всего один урок дальше по расписанию, и можно было бы идти домой. Но дежурство обязывает. — Да, конечно помогу.               Возвращается он ровно через два урока. Толпа омег с параллельных классов, смущенных и возбужденно переговаривающихся о том, что было на лекции, быстро покидает кабинет, и Намджун принимается складывать всё на места. И всё это время доктор, сидя за столом и делая записи в журнале, постоянно следит за ним, провожает взглядом, пока Намджун уносит стулья и возится с проектором и ноутбуком. В конце концов, он слишком громко захлопывает журнал и принимается наконец собирать свои вещи, укладывая их в черный кожаный портфель и всё ещё бросая странные взгляды. Намджун тушуется от такого явного разглядывания и решается всё-таки спросить: — Что-то не так? — на что доктор в ответ вопросительно хмурится. — У меня что-то на лице? Доктор Ким тут же активно машет головой, краснея почти моментально, что резко контрастирует с белизной его халата. — Нет-нет, — тараторит он, взмахивая руками, — извини. Всё в порядке. Ну, с твоим лицом. Пялиться он всё же прекращает, но ответ Намджуна никак не удовлетворил. Закончив с оборудованием и лишними стульями, а также стерев с доски надписи после лекции и помыв полы, Намджун закидывает на плечо рюкзак и выходит из класса, пока доктор переодевается в смежном кабинете с надписью «лаборантская». Он торопливо сходит по лестнице вниз, думая о том, где же сейчас Юнги с Чонгуком, хотя, возможно, самый очевидный ответ — Юнги с Пусаниной, а Чонгук с тем пареньком, что носит большие свитера и очки. Его имя Намджун никак не может запомнить. Но не успевает он и с крыльца школы сойти, как его окликают. — Эй, подожди! — кто-то хватает его за локоть, и Намджун, резко повернувшись, чуть не теряет равновесие на лестнице, встречаясь взглядом с доктором Кимом, уже без халата и в розовом пальто, со своим портфелем в руках и чуть растрепанными темными волосами. — Да? — удивленно спрашивает Намджун. — Я что-то оставил в кабинете? — Нет! Просто… — Он тяжело дышит, выглядит запыхавшимся, как будто бежал по лестнице. — Нет, просто… Я… Я бы хотел… Странно, но его лицо вдруг так сильно краснеет, и он оттягивает воротник своей рубашки под распахнутым пальто, что снова заставляет Намджуна удивиться. — Доктор Ким, я не понимаю… — Подожди, во-первых, как тебя зовут? — Ким Намджун. — Ким Намджун, отлично. Я хотел сказать спасибо за помощь, — выпаливает наконец доктор Ким. По виску у него катится капелька пота, а скулы просто горят красным. Намджун смущенно поджимает губы, невольно зависнув на этой капельке, но всё же кивает в ответ с легким поклоном. — Рад был помочь. — Да, спасибо тебе. — Ага… Диалог выходит просто до ужаса странный и смущающий, и доктор продолжает пристально смотреть на него, а еще явно хочет что-то сказать, но никак не решается. Намджун уже собирается открыть рот, чтобы пожелать хорошего дня и отправиться наконец-таки домой, но доктор его опережает: — Я бы хотел, хм… угостить тебя обедом? Если ты не против? Он улыбается просто ослепляюще и совсем не к месту, и Намджун делает вид, что не заметил, как его голос дрожал. Всё это вызывает волну неприятных мурашек по спине: эта напряженная неловкость, то, что доктор старательно пытается задержать его, дрожь в его голосе, взмокший лоб. Совершенно не вовремя у Намджуна урчит живот. — А почему вы… — Ты же ждал окончания нашей лекции целый час! — доктор поспешно перебивает. — Мне на глаза попалось расписание старших классов, и я заметил, что у всех сегодня занятия закончились довольно рано, а значит, ты почти что час ждал, чтобы убрать всю аппаратуру и прибраться в кабинете, и я думаю, что было бы правильно угостить тебя хорошим обедом после этого. Разве нет? Пойдем, я знаю одно хорошее место недалеко отсюда!.. Намджун чувствует, что есть что-то еще. Причина, по которой доктор так настаивает на этом обеде. Тем более, что дождаться конца лекции его вынудила не доброта душевная, а обязанности дежурного. Тем не менее, он решает не расспрашивать и позволяет доктору отвести его пообедать. В знак благодарности. Ага.               Если предложение доктора и было неловким, то сам обед оказался просто полным сумбуром: начиная с того, что они долго не могли найти место и пришлось ждать, пока освободится столик, и до того, что доктор Ким забыл спросить, что он будет есть, и чтобы не пропустить очередь просто взял кучу еды, которую, очевидно, они даже вдвоем бы не осилили. Он постоянно болтал, глупо шутил за едой, громко и странно-скрипуче смеялся со своих же шуток, и Намджун искренне желал, чтобы это всё поскорее закончилось. Намджун уже собирался сослаться на какие-нибудь «срочные» дела и уйти, когда доктор Ким пролил себе на брюки суп и ему пришлось идти застирывать пятно в уборную. В этот момент Намджун действительно (и, возможно, впервые за час) выдохнул с облегчением. Как будто комок напряжения в воздухе с уходом доктора наконец-то растаял. Доктор Ким вернулся в совершенно другом настроении. Он в который раз извинился за неловкость, хмурясь на мокрое пятно на своих брюках, а потом затих. То есть, буквально: он поник, перестал тараторить и смущенно смеяться, постоянно прикрывая ладонью рот, и теперь задумчиво складывал салфетку туда-сюда пополам. Желание поскорее сбежать от этой неловкости уже затапливало Намджуна с головой, а неприятное чувство беспокойства устроило водоворот где-то в животе, даже аппетит пропал. — Знаешь, я хотел спросить, Намджун… Слова доктора Кима наконец-то разрезали это затишье между ними, и Намджун даже встрепенулся, обратив взгляд в теперь уже грустные и какие-то болезненные глаза напротив. У доктора Кима действительно красивые глаза, красивый взгляд. У омег обычно есть эта особенная мягкость во взгляде… Намджун успел обратить внимание на него еще в школе, такие люди, как доктор Ким, сразу привлекают внимание к себе: для омеги он по-настоящему красивый, с нежными чертами лица и звонким веселым голосом. Его глаза имеют такой черный цвет, что Намджун без труда мог видеть в них свое отражение, когда стоял достаточно близко. А его губы, большие и полные и яркие, особенно притягивали взгляд. Несмотря на высокий рост и стройность фигуры с довольно широкими плечами, он всё равно выглядел по-своему хрупким и ранимым. Каждый раз, когда его голос дрожал от волнения, у Намджуна возникало желание сжать его руку, чтобы успокоить и попросить не волноваться так сильно невесть из-за чего. Он красивый. Если бы они были одного возраста, Намджун бы точно попытал счастья с таким омегой, пусть это и не совсем принято в Корее, в отличие от других, более свободомыслящих стран. Возможно, это было бы временно, пока их не разделила бы истинность. Их «долго и счастливо» было бы, наверное, не так уж и долго, но определенно счастливо, Намджун бы постарался для этого. Доктор Ким долго кусал губу и отводил взгляд. Но после второго тяжелого вздоха он опустил глаза, нахмурившись, и вдруг принялся собираться, пробормотав:  — Нет. Это так глупо, нет, извини. Нам, кажется, пора бы уже, да? Резкая смена настроения немного выбила из колеи, но Намджун, честно, даже рад был поскорее закончить с этим неловким обедом.               Они собрались и вместе вышли на свежий воздух после пахнущего жареной едой кафе. Медленным шагом дошли до нужной остановки, где собирались распрощаться. Намджун собирался заняться поисками своих пропавших и утонувших в своих отношениях друзей, а доктору Киму нужно на автобус. Постояв еще несколько секунд в тишине, он наконец повернулся, и снова его губы растянулись в ослепляющей, но уже холодно-вежливой улыбке. — Спасибо ещё раз, что подождал и помог с оборудованием. — Рад был помочь, доктор Ким. — Сокджин, — вдруг добавил тот, — Ким Сокджин, меня так зовут. Я омежий доктор. — Ким Намджун, эм… ученик старших классов. Доктор Ким хмыкнул, Намджун тоже, и запоздалое шутливое знакомство вдруг в один момент разрядило обстановку. — Спасибо за обед, — Намджун легко поклонился, а доктор только отмахнулся, отводя взгляд на табло с расписанием. — Это тебе спасибо… — пробормотал он, но это было так тихо, что Намджун даже не уверен, что услышал правильно. Автобус пришел ровно по расписанию. Кивком попрощавшись, доктор Ким Сокджин двинулся в сторону открывшейся двери. — До свидания, доктор Ким! — попрощался Намджун, вежливо поклонившись. — До свидания… — почти неслышно выдохнул Ким Сокджин. И Намджун снова не уверен, что ему не померещилась грусть в его словах.

***

— Альфы и омеги, как единственные, у кого есть возможность воспроизводить здоровое потомство альф, должны стараться образовать истинные пары. Знаете ли, в этом существует определенная магия, когда истинный альфа встречает омегу, и вместе они… Это было года два назад, может, полтора. Очередной совершенно скучный урок биологии. Юнги отчаянно зевал, слушая эти бредни об истинности. Магия, ха! В таком случае, он давно должен был найти свою истинную пару. И Чонгук тоже. О Намджуне речи нет, он бета, вот уж кому жить просто — выбирай, кого душа пожелает. О себе Юнги давно знал, что истинной пары для него, скорее всего, не существует.

***

Юнги надеется, что Чимин сейчас просто уснет и забудет свой глупый вопрос. Очень надеется, потому что отвечать на такие вопросы он бы не хотел вообще никогда в жизни. Но Чимин, казалось, только насторожился из-за его молчания и оттого его сонливость как рукой сняло. — Почему ты не пахнешь, а? — спрашивает он снова, встрепенувшись и чуть приподнявшись на локтях, явно не желая оставлять вопрос висеть в воздухе. — Я не обращал на это внимания раньше, но… От тебя не пахнет альфой, ты же как… ты как будто бета? Но ты же альфа, ты точно альфа! Я не… не понимаю. Чимин затих, в замешательстве нахмурив брови. Ответить на его вопрос просто, но Юнги сглатывает вязкую слюну и отмалчивается. Понятно, что, рано или поздно, это бы стало слишком очевидным и пришлось бы объясняться, но Юнги надеялся, что это случится всё-таки поздно, а не рано! Не тогда, когда он был готов к этому меньше всего. Как-то сами руки тянутся к лицу, хочется закрыть глаза и притвориться, что он глухой. Что не слышал этот тупой вопрос. — Юнги?.. Чимин не отстанет. Не отстанет ведь? А отмалчиваться — это вызвать ненужные подозрения. Может, просто послать его и уйти прямо сейчас? В конце-то концов, Чимину не привыкать к грубости с его стороны. Но… блять, так не хочется обижать его сейчас, только не после того, что было у них несколько минут назад. Не после того, как он баюкал его на своих руках и укладывал спать, укрывая одеялом, чтоб его… — Это долго объяснять, может, потом как-нибудь, а?.. — Лично я никуда не тороплюсь. — Я не хочу… — А я хочу. Чимин смотрит в упор и давит взглядом. По коже ползут мурашки от предчувствия, что ответив на вопрос, случится что-то страшное. Как будто это страшный секрет, раскрыв который его жизнь больше не будет прежней. Об этом только Намджун с Чонгуком знают и никто больше. Юнги вздыхает шумно, бормоча тихое «блять…» себе под нос, и наконец смотрит прямо ему в глаза, чтобы сказать: — Я хочу покурить. Чимин недоуменно моргает, но затем достает из тумбочки рядом с кроватью пачку сигарет. Юнги удивленно пялится на нее, потому что, ну… он не то чтобы просил у Чимина сигареты, а просто спросил разрешения, можно ли курить в его комнате. — Ты куришь? — Всё из-за тебя, ты меня до этого довёл, — чуть горько усмехается он, протягивая пачку и доставая из той же тумбочки зажигалку. — Обычно я на балкон выхожу, но сейчас можно, наверное, и здесь. Всё равно дома только мы. Юнги еще пару раз моргнул, глядя на пачку в его руке, но всё же вытянул сигарету и закурил от протянутого огонька зажигалки. Глубокий вдох — и знакомый запах никотина уже так по-родному маскирует отсутствие его запаха, что Юнги снова начинает надеяться, что вопрос забудется сам собой. Но Чимин был бы не Чимин… — Ну, так, что с тобой не так? — спрашивает он, также закурив. Юнги приходится собраться, сделать несколько глубоких вдохов отдающего вишней дыма, чтобы немного расслабиться, после чего становится легче произнести свой страшный секрет. — Помнишь, как на биологии рассказывали про образование разных видов пар? Чимин удивляется такому началу откровений, но кивает, молчанием подбадривая говорить дальше. — Ну, истинные альфы и омеги рождают только альф, беты — бет, и так далее. Помнишь же? И Чимин снова кивает. — Так вот… Как говорил тот старый хрен на биологии, есть еще аномалии. Они рождаются у бет, если в роду одного из родителей или у обоих были омеги. Обычно альфы хотят народить своих альфьих детишек, так что одиночек среди альф почти не бывает, как и среди омег. Но, всё-таки, исключения же случаются. Что я хочу сказать, я… Ну, аномалия. Пока реакции от Чимина нет, Юнги продолжает. Хотя следить за тем, как он почти на автомате вдыхает и выдыхает дым и просто неотрывно смотрит на него, немного жутковато. — Я альфа-аномалия, понимаешь? Такого почти не бывает, насколько я знаю. Мои родители беты, но я родился альфой, вот так. Я аномалия. Поэтому я не пахну как альфа. А ты? — решает спросить он. — Почему ты раньше не пах, а сейчас пахнешь? Это из-за истинного, да? Это сработает, если я найду свою пару? Я стану полноценным альфой? Между ними пролетает струйка сизого дыма, Чимин продолжает курить, пялясь на него, и Юнги точно может сказать, что он злится. Чимин точно злится. Вопрос — на что. — Вообще-то, — хмыкает Юнги, — самое хреновое, это когда доебываются другие альфы. Это так хреново, знаешь? Когда они начинают расспрашивать и… — Знаю. — Чимин выглядит таким отрешенным. Смотрит на постель и вздыхает. — Я хорошо знаю, как доебываются альфы. Ты же это и делал. Со мной. Чимин смотрит в пустоту. Смотрит пристально, застыв как статуя. А потом с его глаз срывается капля. Одна за другой, одна за другой… Падают на одеяло, тут же впитываясь в ткань. Юнги наблюдает за этим несколько секунд, а потом тянется к Чимину, чтобы взять его за руку, но тот отдергивается, как ошпаренный, и шипит: — Не трогай меня… От такого тона захотелось тут же съежиться и спросить, что не так. Чимин продолжал курить, а Юнги — смотреть на него, пока от сигареты не остался один только фильтр. Чимин затушил ее в стакане с водой на тумбочке и продолжил тихо ронять слезы, даже не всхлипывая. — Знаешь… — спустя несколько минут прошептал он, — а ведь я же аномалия. Прямо как ты. Вот круто, да? Юнги растерянно кивнул, на что Чимин сдавленно хмыкнул. — Я всё думал, как ты можешь быть альфой? Такой худой, невысокий. И твоё лицо… Оно не такое… не такое, какое у альф, знаешь? Конечно, знаешь. Ты отличаешься от альф, а я отличался от омег. Прикольно. Внутри медленно начинает закипать раздражение. Юнги не любит говорить о своей внешности. — А ещё смешно знаешь, что? Знаешь? Что я теперь всё-таки настоящий омега, не аномальный. У меня всё в порядке. А ты до сих пор такой, каким был. И, скорее всего, таким и останешься. Интересно, а до секса со мной ты хоть с кем-то спал? Хоть кого-то из омег ты привлек, как альфа? Кто-то стал бы спать с тощим карликом, который даже не пахнет альфой? Вот, что мне интересно. — Охренеть, Пусанина… И это всё, на что хватает Юнги. Пока сигарета медленно тлела, пока он слушал эту тихую, разгромляющую в пух и прах тираду, в голове образовывался белый шум. Нет, этот бред он слушать не хочет. Не хочет слышать и верить в эти слова. Одно дело — думать так самому, и другое — слышать это от омеги, с которым переспал. Который, вроде как, хотел его. Странно, что внутри растет такое чувство, как будто его использовали. А может, и не как будто. Может, и правда Чимин использовал его. Тощий карлик. Который даже не пахнет альфой. Каким был, таким и останется. Это, черт побери, обидно. Обидно так, что в груди колет. — Да пошел ты, Пусанина. Юнги зажимает сигарету в зубах, подбирает свою одежду с пола и поспешно одевается. Мысли о том, чтобы провести в романтике еще два-три дня, испаряются из головы, оставляя эту противную пустоту после себя и заполняя ее злостью. На себя, на Пусанину, на родителей, на тех омег, которые могли о нем думать, как о карлике-недоальфе. Пиздец, какой же бред. Юнги выходит из комнаты и обувается. И когда он уже хватается за ручку входной двери, из комнаты слышится громкий всхлип и истошный крик: — Я ведь тоже аномалия, и ты знал это!!! Юнги зажмуривается и сжимает ручку двери сильнее. Костяшки пальцев белеют от напряжения. — Ты, гнида, столько времени издевался надо мной из-за того, что я аномальный, а теперь берешь и признаешься, что ты такой же, как я?! Поэтому надо было меня унижать? Ты, блять, самоутверждался за мой счет?!       ''А ты правда омега? Почему у тебя нет запаха, а? Это из-за болезни? Ты какой-то урод, что ли? Недоразвитый? ''       ''Гук, давай проверим, он настоящий омега или нет? Стягивай с него штаны, проведем врачебный осмотр…'' Юнги вспоминает эти слова, а в голове яркими кадрами сцена в столовой, как будто это было вчера. Как будто пухлый плачущий Пусанина только вчера прикрывал свои сокровенные места такими же пухлыми ручонками и кричал, прося прекратить и оставить его в покое. — Ты унизил меня перед всеми, и только для того, чтобы казаться круче? Это реально помогало?! Выслушивать это у Юнги больше нет сил. Он резко дергает ручку, выходит и громко хлопает дверью.               Холодный воздух отрезвляет достаточно, чтобы перестать сжимать до боли кулаки и стискивать зубы. Как же хочется… Как хочется сказать ему, как самому было тяжело. Как в детском саду все заочно принимали его за омегу, а иногда и за девчонку. Как сравнивали с мамой, говорили, как он похож на нее. Родители считали его омегой-аномалией, а когда в шесть лет у всех детей стали проявляться первые отличия альф от омег и от бет, и когда наконец стало ясно, что Юнги на самом деле — альфа-аномалия… Он развивался иначе, чем остальные альфы. Он и сейчас отличается от всех альф, и это до сих пор выводит его из себя. Как хочется сказать об этом Чимину. И как глупо при этом будет выглядеть сам Юнги.

***

Чимин задыхается от воспоминаний, от позора и унижения, которое испытывал в те годы, когда его отличие от остальных омег стало настолько очевидным. Знание того, что Юнги и сам был таким же, сам был другим, делало мысли об этом полными ненависти, злости, и Чимин чувствовал себя ещё отвратительнее от этого. В груди разливалось пугающее чувство жара, и, в то же время, — пустоты. Он подпустил к себе того, кто превращал его жизнь в ад каждый день, он поверил странному чутью, которое якобы подсказывало, что Юнги может стать заменой Хосоку. Он поверил словам доктора Кима о том, что природа, гребаная природа якобы предусмотрела для него второй шанс на нормальную жизнь! И всё это — по отношению к тому, кто заставил его пройти через такие вещи, как публичное раздевание, издевки, попытка свести счеты со ставшей такой невыносимой жизнью. Чимин подавил в себе всхлип. Обнял себя руками, свернувшись в комочек, и, зарывшись в волосы пальцами и больно сжимая их, чтобы отрезветь от затопляющего гнева, сквозь зубы бормотал: — Ненавижу. Ненавижу… Всё закончилось так странно, так… внезапно. В груди чувство такое неприятное, горькое, жгучее. Хотелось и кричать, и плакать, и просто замереть, позволяя угнетающим мыслям рыть могилу для его чувств. Никакого больше доверия. Никаких грёбаных отношений. Что бы ни говорил там доктор Ким про ''второй шанс'', это бред. Нет второго шанса. И без альфы он прекрасно справится в своей жизни. Прекрасно справится… Отвратительные чувства. Ненависть и разочарование — просто отвратительно-отрезвляющие чувства.