Красные рога

Мара уныло смотрит в черноту перед собой. Забавно: в прошлый раз она была здесь, в пещерах, вместе с шаманом. И попала в них из-за шамана же. Волчица жалобно, болезненно скребётся внутри, но Мара глушит в себе её подвывания: обернувшись, она будет слышать мысли сородичей, и они в ответ смогут слышать её. Да и давать зверю волю Мара не хочет. И так позволила лишнего. Мара почти ничего не видит в кромешной темноте, но ей чудится, что каменные стены пещеры сдвигаются, сжимаются, не давая возможности пошевелиться. Маре кажется, что она начинает задыхаться, и она украдкой ощупывает свою шею. Мара знает, что её даже никто не сторожит. Керга просто приказал скинуть её в яму и оставить там до утра. Даже не сказал ни слова, оставляя в леденящем неведении. Мара знает, что протяни она руку, и вот она — свобода. Но ещё впереди непреодолимой высоты каменная стена, впереди — дни страха за свою шкуру и вся жизнь, пронизанная боязнью и воспоминаниями о невыполненном долге. Слово «долг» царапает горло, застревает в мыслях. Мара прикусывает язык и закрывает ладонью рот, чтобы не закричать от отчаяния. Она не справилась, не смогла. Она подвела всех, подвела вожака и племя! Мара не знает, что дальше делать. Она не имеет представления, что решит сделать с ней Керга, ведь он… Содрогаясь, Мара вспоминает, как Керга яростно пнул шамана, когда тот попытался что-то сказать; как с глухим стуком голова чужака дёрнулась, ударяясь об землю, и он лишился сознания. Мара с безысходностью думает, что весь вчерашний день для неё — разочарование; весь вчерашний день — ошибка. Тишина давно уже звенит, когда Мара чутким ухом слышит чьи-то приближающиеся шаги. Мара подбирается и изо всех сил вжимается в страхе в угол, и каждый удар своего сердца она чувствует прижатой к груди ладонью. Её начинает колотить: Мара боится, боится того, что она не знает своего будущего. Не ведает, что произойдёт с ней завтра, послезавтра… Но мрак над головой внезапно рассеивается. Мара вскидывает голову: волки ведь не носят с собой огонь! Значит, это кто-то другой! — Шаман! — выдыхает Мара неверяще. Она с трепетом ловит на ладони дух-огонёк; тот мигает, довольный, ластится к пальцам. — Что ты?.. Шаман не даёт ей договорить: легко соскальзывает вниз, к ней, и у Мары перехватывает дыхание. У шамана на лице виден тонкий кровоподтёк, ниточкой тянущийся от виска к шее; один глаз подбит, словно кто-то с размаху ударил в него кулаком. Мара поджимает губы и мягко стирает с чужого лица кровь. — Ты сбежал, — усмехается она тихо и смущается, краснея, когда шаман перехватывает её ладонь и прижимает к своей щеке. — Даже не спросишь, как? — улыбается он. Мара качает головой. — Я устала удивляться, — она опускает взгляд и вдруг просит дрожащим голосом: — Уходи, шаман. Уходи отсюда, спасайся!.. — Пойдём со мной, — пылко перебивает её шаман, и Мара видит в его глазах странное отчаяние. — Прочь, как ты говоришь, Мара! Убежим… — Куда? — горько спрашивает та. — К Баюнам? Что я буду делать там, среди чужих? Шаман хмурится и на мгновение кажется сбитым с толку. Он затравленно кидает взгляд наверх, туда, откуда только что пришёл сам. Потом медленно отпускает Марину ладонь и складывает перед своим лицом руки, переплетая между собой пальцы. Мара непонимающе отстраняется от него, и вовремя: от ладоней шамана взлетает ввысь и уносится наружу темно-синий свет. — Дух боязни, — поясняет шаман и ёжится. — Он очень пугливый, и, если кто-то будет приближаться к пещерам, мы узнаем об этом в мгновение ока. — Зачем тебе это? — Мара тоже чувствует холод и поэтому обхватывает себя руками. — Я должен тебе кое-что объяснить, — торопливо произносит шаман и снимает с себя плащ. Мара принимает его с некоторой опаской. — Я не из Баюнов. — Что?! Кто ты тогда? Мара вздрагивает всем телом. Шаман дёргается, собираясь дотронуться до неё, но Мара не даёт этого сделать. — Кто ты? — упрямо повторяет она. — У тебя вообще есть свой зверь? — Не бойся, пожалуйста, — просит шаман, смешно сдвигая брови от волнения. — Баюны держали меня в плену… Так же, как вы… — он всплёскивает руками. — Впрочем, не важно! Я хочу, чтобы ты сама всё увидела. — Как? — спрашивает Мара уже с лёгким любопытством. Догадка приходит сама. — С помощью духов?! — Да, — кивает воодушевлённо шаман. — Дух обмана умеет искажать то, что видят люди. Признаться, он и помог мне сбежать. Мара неловко улыбается и пристально смотрит в чужие глаза. Страх всё ещё продолжает сковывать её, но сердце отчего-то велит верить шаману. И она принимает решение. — Хорошо, — одними губами шепчет она и гулко сглатывает слюну. — Что для этого нужно? — Что-то, что принадлежит тебе, — кивает, поощряя её рвение, шаман. — Что-то, что обычно от тебя неотделимо. Волосы, например, — добавляет спешно он, чтобы Мара не надумала ничего лишнего. Мара проводит ладонью по волосам, пропускает толстую косу через пальцы. — Не очень много бери, — поджимает губы она и подрагивающими руками разбирает тугое плетение. Шаман кивает, и для него это действо кажется так же волнительно, как и для самой Мары. Он касается волос невесомо, словно боясь напугать Мару, но стоит ему достать из-за пояса короткий резец, Мара всё равно замирает. Резец отчего-то кажется знакомым, но он быстро исчезает из поля зрения. Шаман коротким движением мажет холодным лезвием где-то очень близко к Мариной шее, и она покрывается мурашками. Веет холодом. Шаман забирает небольшую прядь и оборачивает вокруг своего запястья; Маре странно видеть свои волосы будто не своими. В дрожащем свете духа-огонька пальцы шамана кажутся особенно длинными и хрупкими. — Лучше присядь, — хрипло предлагает он, и Мара следует совету. — Закрой глаза. Мара чувствует, как начинает дрожать. Ей не нравится так беспрекословно слушаться чужих слов, не нравится подчиняться. Но шаман ей отчего-то нравится. Мара закрывает глаза. Густо идёт снег. Мара поднимает голову: небо серое. Она делает несколько шагов. Впереди — бесконечное белое поле, по которому пойдёшь и тут же по пояс провалишься в обманчивую мягкость снежных хлопьев. Холодно. Маре думается, что она двигается по своей воле, но, когда её тело внезапно оборачивается, Мара скашивает глаза вниз и видит не своё тело. Она — шаман. Тело вдруг падает, и сознание затапливает страх. Вмешался кто-то сторонний, третий, и Мара вертит головой, выискивая обидчика. Грудь прошибает болезненным ударом, и Мару прибивает к земле до боли в лёгких. Она сухо закашливается, чуть приподнимаясь, и наконец находит противника. Это кто-то низкорослый. У человечка бледное лицо, на котором пятнами выделяются узкие бусины глаз; они кажутся совсем маленькими по сравнению с головой, обрамлённой пушистым мехом. Человечек стоит на свежем снегу, ничуть не проваливаясь, и держит в руках длинную, выше себя, палку. — Ты заигрался, — говорит он так громко, что у Мары — шамана — начинает звенеть в ушах. — Дошел до края! Голос шамана раздаётся из Мариного рта. — Кто ты? — хрипит он. — Кто… я? Человечек улыбается довольно. — Найди деву, что даст тебе семь прядей из косы, — вдруг произносит он. — Сплети из них тетиву, и стрела, пущенная с тетивы этой, укажет тебе путь к оленю о красных рогах. Только он и знает твое имя. Мара отшатывается и с болью чувствует переполняющее шамана отчаяние. Видение начинает кружиться в снежном вихре, но, когда снег рассеивается, она обнаруживает себя в другом месте. Мара видит родные сосны, тянущиеся ввысь. Вперемешку с ними стоят берёзы; в волчьих владениях Мара никогда не видела их столько. Лишь на южных окраинах. Значит, шаман там, где юг. «Там, где Баюны», — понимает Мара. Она прислушивается к чужим ощущениям. Шаман дышит тяжело и прерывисто. Опуская взгляд, Мара не ожидает увидеть под ногами труп оленя. «Олень о красных рогах», — вспоминает она слова человечка в мехе. Но у этого оленя рога не красные. Шаман вдруг судорожно вздыхает и разворачивается. Перед ним стоят несколько человек, в которых Мара без труда узнает ненавистных Баюнов. Ей до зуда хочется оскалиться, напасть первой, но шаман лишь отступает в испуге назад, и видение размывается дождевыми каплями. Мару снова выкидывает в незнакомом месте, и тут же её оглушает безумный рёв многочисленной толпы. Она вскакивает вместе с телом шамана на ноги, и ей кажется, что её немного мутит. Взволнованно озираясь, Мара застывает. Она в жизни не видела ничего подобного. Под ногами рассыпан речной песок, перемешанный с мелким камнем. Вокруг огромным кольцом высится каменная чаша, и по внутренним её скатам сидят и стоят пёстрыми гомонящими пятнами люди. Мара чувствует себя настолько неуютно, что тело сковывает льдом, и она пятится, оглядываясь. Взгляд натыкается на кого-то смутно знакомого, и, стоит ей всмотреться, как она узнает в бледном мускулистом мужчине с оголённым торсом вожака Баюнов. Тот видит её — шамана — взгляд. — Бейся и принеси победу, — насмехается он, и шаман считывает его слова по губам. Разворачиваясь, он получает тяжелый удар под дых. Перед Марой стоит нехорошо скалящийся верзила с чёрными рисунками на теле, и Мара подавляет в себе желание оскалиться в ответ. Шаман дёргается, не собираясь вступать в поединок, но новый удар заставляет его передумать. Мара не успевает следить за этой грязной, сумбурной дракой. Шаман то и дело складывает ладони друг с другом, призывая духов, но эти, в отличие от уже знакомых Маре, бесцветны и бестелесны. Зато действуют страшнее любого ножа, и на теле верзилы один за другим расцветают глубокие порезы. Мара пропускает момент, когда он падает замертво. Толпа орёт так, что закладывает уши, и видение проваливается в темноту. Мара коротко взвизгивает и возвращается в настоящее, в пещеры. Мысли путаются, она не знает, с чего начать, и шаман участливо опускает ладонь ей на плечо. — Что это было? — тяжело хватая ртом воздух, спрашивает она. — Последним? Все эти люди? Лицо шамана омрачается. Он рассеянно опускает ладонь на Марину голову и принимается поглаживать её волосы. Мара не скидывает чужую руку. — Это место они называют ареной, — вздыхает он. — Там богатые люди заставляют бедных людей убивать друг друга. — Богатые? Бедные? — переспрашивает Мара. — У богатых много всего, — поясняет шаман. — Денег, зерна, сукна. Других людей. — Одни люди принадлежат другим? — снова удивляется Мара. — Но что понадобилось там Баюнам? Шаман качает головой. — Я убивал бедных людей, а богатые люди платили Баюнам за это всякими вещами — едой, побрякушками, пьянящими отварами. Разным… добром. Маре становится не по себе, и она вскакивает на ноги, оказываясь с шаманом наравне; стискивает ладони в кулаки. — А первое? — чуть тише спрашивает она. — Тот человечек сказал про оленей, про волосы… Поэтому ты пришел сюда? Поэтому попросил волосы? Шаман кивает виновато. — Я срезал волосы у спящей девочки из Баюнов, — признается он нехотя. — И попытался исполнить слова этого… человека. Даже нашёл оленя, — он горько усмехается. — Но волосы нужны были от той, кто отдаст их добровольно. — И я отдала, — мягко улыбается Мара. — Спасибо, — искренне благодарит шаман. Он порывается сказать что-то ещё, но вдруг вздрагивает крупно, всем телом, и меняется в лице. — Сюда идут, — сообщает он, разом бледнея. Его взгляд мечется по стенам, и дух-огонёк, чувствуя изменения в настроении шамана, принимается гореть короткими всполохами. — Я пойду с тобой! — жмурясь и не давая себе передумать, выпаливает Мара. Шаман радостно, пусть и спешно, кивает. — Иди сюда, я тебя подсажу, — зовет он, и Мара послушно выскальзывает наверх, следом подтягивая шамана за руку. Огонёк юркает ей в волосы, когда они выбираются из пещер. — Куда мы пойдем? — обеспокоенно спрашивает Мара. — На север? — растерянно пожимает плечами шаман и чешет затылок. — Я не знаю этих мест. — Тогда на запад, там н-наши, — Мара запинается, — владения заканчиваются быстрее. Шаман даже не раздумывает. — Веди! Мара глубоко втягивает в грудь хвойный воздух и, чуть колеблясь, берёт шамана за руку. Ей бы обернуться: почувствовать под лапами родной сырой мох, размять сильные мышцы, быстрее умчаться туда, где их никто не найдёт. Мара слишком любит свою волчицу и её свободу. Но оборачиваться нельзя — сородичи без труда узнают её намерения. Поэтому придётся идти пешком. Мара ловко плутает между деревьями, путает следы, надеясь хоть немного замедлить погоню. Ей становится неумолимо страшно, но рука шамана в её руке отчего-то дарит тепло. Мара то и дело оглядывается на шамана, и тот каждый раз ей кивает. Он сосредоточен и чуть угрюм, но от каждого его взгляда тепло разливается не только в Мариной руке, но и в её сердце. Сосны постепенно начинают редеть и разбавляться лиственными деревьями, когда Мара встаёт как вкопанная. — Что-то не так, — признаётся она и напряжённо вглядывается в лес. Шаман расцепляет их руки, и с его ладоней тут же срывается дух. — Они будут здесь совсем скоро, — обречённо шепчет он. Мара в отчаянии сжимает зубы. — Иди без меня, — принимает она кажущееся единственным решение. Шаман недоумённо вскидывает голову. — Я говорю, иди! Шаман ничего не отвечает. Мара поднимает на него взгляд и почти теряет решимость, видя в глазах шамана гнев и непонимание. — Они разорвут тебя, как только прибудут, — с болью объясняет она. — Но меня не убьют. В племени так не поступают. Если выгонят, то я сама найду тебя, клянусь! О том, что произойдет, если её оставят, она думать не хочет. Шаман набирает воздух в лёгкие, но Мара несильно бьёт его в грудь. — Иди, — твёрдо повторяет она, и шаман склоняет голову, признавая её правоту. — Если что, я найду тебя сам! — пылко клянется он, и Мара, не выдерживая, изо всех сил прижимается к нему; сильные руки обхватывают её за спиной. — Я обещаю, Мара, слышишь меня? Я обещаю. — Слышу, — нерадостно смеётся Мара и отстраняется. — Иди. Шаман долго смотрит на неё, и вдруг оставляет на её губах лёгкий поцелуй. Мара взвизгивает и краснеет. — Я вернусь, — шепчет он и, оглядываясь в последний раз, устремляется в лес. Мара провожает его задумчиво и закрывает глаз. Через мгновение, кажущееся ей вечностью, на поляну вылетают разъяренные волки. Керга оборачивается первым, грубо хватает Мару за волосы и, брызжа слюной, что-то яростно выговаривает ей. Мара всё так же не открывает глаза и словно отстраняется от всего: в душе почему-то царит ломкое спокойствие. Керга распаляется ещё больше, видя, что его слова не действуют должным образом, и силой опускает Мару на колени. Палки и листья тут же больно впиваются в кожу, и Мара кривится. Напрягаясь, она злобно глядит на вожака снизу вверх. — Будь по-твоему, — щурится Керга и выдёргивает у кого-то, пришедшего в людском обличье, острый резец. Мара вздрагивает всем телом, но молодой вожак лишь оттягивает её волосы и резким движением режет густую копну почти под самый корень. Мару обдаёт холодом; чувства словно возвращаются. Краем глаза она видит растерянных Сима и Войку; она слабо улыбается им, но на чужих лицах видит лишь проступающее отвращение. Мара отворачивается и закрывается ладонями. По щекам катятся обжигающие слёзы.