Красные рога

Мара в истерике сворачивается в маленький скулящий клубок. «Я не тот, кого ты знала», — сказал шаман. Она заламывает руки, вертит в пальцах оставленную как прощальный подарок побрякушку. Мару трясёт так, что она не может ни вздохнуть, ни откашляться от подступающих к горлу слёз. «То была лишь прошлая часть меня», — сказал шаман. Голубовато-серый камень в цвет его глаз словно смотрит на Мару. Камешек гладкий и легко помещается в кулаке — его будет очень легко потерять. «Ты не знаешь меня настоящего, да и я почти не знаю тебя», — сказал шаман. Мара подносит камень к лицу, будто пытаясь выспросить у него ответы на самые сокровенные вопросы. Кусок булыжника предсказуемо молчит. «Мне целый век, Мара, — сказал он, будто бы это что-то да значило. — Сотня зим. А тебе лишь восемнадцать». Мара отбрасывает камень в сторону и судорожно пробует посчитать на пальцах, сколько это — сотня. Она сбивается на тридцати. «Волхвы вернули меня в моё прошлое, лишив памяти, — сказал шаман, не видя Мариного отчаяния, — чтобы я вспомнил, что такое чувства обычных людей». Мара усмехается, с силой проводя ладонями по лицу, и подхватывает с земли небрежно брошенный рядом резец. «Я вспомнил, — сказал шаман. — И точно знаю, что всё, что было между нами — ошибка». — Ничего ты не знаешь, — озлобленно шепчет Мара, сжимает резец крепче и кромсает — словно возвращая себя, как шамана, в прошлое — волосы. Словно наказывая за излишнее доверие, за глупость и надежды. Мара не помнит, как проваливается в темноту, но точно знает: она или потеряла сознание, или просто уснула от переизбытка слёз. Просыпается она уже в изученной вдоль и поперек хижине Ведьмы; трёт глаза, не открывая их, а лишь принюхиваясь, и вслушивается в окружающие звуки. Снаружи раздаются приглушённые голоса, и Мара невольно вздрагивает, когда различает в говорящих Ведьму и Кергу. — Мы учуяли на границе запах шамана, — почти шипит Керга. Мара порывается подняться с места, но её тут же обхватывают сзади чьи-то руки, зажимая рот. Прежде чем она успевает начать вырываться, её разворачивают, и Мара натыкается на озабоченное лицо Хело. Он выразительно распахивает глаза и медленно ослабляет хватку. Мара кивает в знак того, что будет молчать, и прислушивается вновь. — Я был там лично, — рычит Керга, и Мара ёжится от ярости в его голосе. — Эта девка, — он запинается, — встречалась со своим шаманом! «Не мой это шаман», думает Мара и пропускает часть разговора. — Ни он, ни она тебе не ровня, молодой вожак, — вдруг скрипуче выдает Ведьма. — Я знаю, — фыркает Керга, но Ведьма его перебивает. — Он стал куда сильнее, раз не попался вам, — тянет она насмешливо. — А Маре предстоит ещё многому научиться. Все мы совершаем ошибки, молодой вожак, вот и Мара оступилась. Даже ты, Керга, можешь ошибаться. Хело хватает Мару за плечо, и они переглядываются. Как бы Керга не разозлился сильнее! — Она под моей защитой, молодой вожак, — тяжело говорит Ведьма. — Я скоро умру, а вам потребуется новая ведьма. Я выбрала Мару в ученицы, и вам придется уважать мой выбор. Керга, кажется, сплёвывает и уходит; Ведьма незамедлительно появляется на пороге хижины, и под её разгневанным взглядом Мара тушуется. Что-то сдавливает грудную клетку, и она натужно кашляет, чувствуя, что ей становится плохо. Ведьма бранится себе под нос и принимается с особым рвением греметь чашками. Хело ободряюще гладит Мару по спине, и она силой заставляет себя не отстраниться. — Пей, горе ты моё, — вздыхает Ведьма, передавая ей чудесно пахнущую настойку, в которой Мара безошибочно узнает успокаивающий отвар. — Ты же не умрешь? — отдышавшись, спрашивает вдруг Мара и тут же исправляется, понимая, как по-детски звучит её вопрос. — То есть, ты же не умрешь так скоро? Ты сказала Керге!.. Ведьма посмеивается, и несколько морщинок на её лице разглаживаются. — Не в ближайший десяток зим! — говорит она и становится серьёзнее, переводит тему. — Ну, рассказывай, чего наплел тебе этот дурень. Мара утыкается лицом в чашку. Понимает, что Ведьма говорит о шамане, но просто жить с мыслью, что Ведьма знает об их странной связи, и говорить о нём — вещи разные. Тем более — в присутствии Хело. — Этого не стесняйся, — машет Ведьма рукой, замечая брошенный Марой взгляд. Хело моргает, и лишь тогда до него доходит. — Ты правда виделась с шаманом?! — возмущённо восклицает он, и Ведьма недовольно шикает. — Да, — нерешительно вздыхает Мара. — Только не было у нас никакого разговора. Он один и говорил. Пришёл, сказал, что всё было ошибкой, — она болезненно кривится, — и ушёл. Дал ещё камень, мол, зови, ежели совсем худо будет, и ушел. Ведьма треплет её по голове, и Мара кисло улыбается. — Камень береги, — наставляет Ведьма. — Неужто больше ничего не сказал? — Сказал — сотня зим ему, — бурчит Мара неохотно. — И что тот шаман, что был здесь, это был не он. Что волхвы память у него забрали, чтобы он человеческие чувства вспомнил… да видно, не помогло! Она выпаливает всё на одном дыхании и закрывает лицо руками, стараясь не заплакать. Но воцаряющееся в палатке молчание смущает её, поэтому Мара поднимает голову и поражается выражению лица Ведьмы — та сидит бледнее полотна. — Вот всё и встаёт на свои места, — тихо произносит она таким голосом, что по Мариной спине бегут мурашки. — Что именно? — хмурясь, спрашивает Хело — ему, как и Маре, непонятно ничего. — Всё, — шепчет Ведьма хрипло. — Шаманы живут по пять сотен зим, так что ясно, отчего у этого ещё ветер в голове гуляет — не всё ещё видел, не всё знает. Даже я старше него, а ведьмы живут лишь по две сотни. Но не это главное. Ведьма принимается ходить по хижине, то и дело теребя пальцами висящие тут и там пучки трав. — Главное — волхвы, — наконец выдает она. — Ещё моя предшественница, Лакерь, так говорила о волхвах: «Они невероятно мудры, но жестокость их столь же велика, сколь мудрость». Волхвы… Следят за порядком среди тех, кто отличается от простых людей. За теми, у кого есть зверь. За шаманами. За нами, ведьмами. За всеми, кто хоть как-то чувствует духов. Говорят, сильнее волхвов лишь сами Небеса. Мара ахает; Хело вторит ей, пусть он и почти теряется в сути разговора. — Я видела волхвов дважды, — продолжает Ведьма, всё ещё бледная. — В первый раз я собирала в горах травы. Молодая ещё была, да, видать, забрела туда, где они обитают. Туго было б мне, если бы не сразу их признала, да свезло. Только один волхв посмотрел на меня и сказал убираться. Мол, сбежал от них юный шаман — от рук отбился. Ну я и ушла оттуда подобру-поздорову. — Значит, — подает голос Хело, — и этот, наш шаман от рук отбился? — Видать, — соглашается Ведьма и даже усмехается. — А во второй раз волхв был лишь один, шёл недалеко отсюда, у подножья гор, но шёл в окружении дюжины шаманов-юнцов. Твой там, наверное, тоже был, раз рожа его мне знакомой показалась. Мара фыркает против воли. — Больше ты его не видела? — спрашивает на всякий случай. — Нет, — качает головой Ведьма, но что-то в её взгляде мелькает такое, что кажется Маре неправдивым. Приходится отвлечься другим вопросом. — Ты сказала, что я не ровня Керге, — осторожно говорит Мара, и Ведьма кивает. — Что это значит? — Это значит, что тебе нужно стать сильнее.

***

В очередной раз оказываясь на земле после встречи с кулаком Хело, Мара задумывается: почему она вообще этим занимается?! Откуда-то сверху раздаётся раздражённый вопль, и Мара упрямо складывает руки на груди, отказываясь подниматься. Хело подходит к ней и безболезненно пинает пяткой в бок. — Лежачего не бьют! — возмущается Мара, на что Хело фыркает. — Лежачий сам хотел стать сильнее! — дразнится он. Мара закатывает глаз, но Хело остаётся прав. Ведьма предлагает решить проблему слабости Мары в корне, поэтому в последнее время она не только усиленно учится ведьминским штукам, но и занимается собственным телом. Как бы ни сильна была Мара волком, человеком она мало чего стоит, и это осознание больно бьёт по её самолюбию. Поэтому Мара соглашается, когда Хело предлагает ей раз в два дня уходить из селения и драться друг с другом на кулаках. Спустя какое-то время она не раз жалеет о поспешном решении — ещё ничего и никогда не давалось Маре с таким трудом. — Ты вообще обещал сходить со мной за гореглазками! — напоминает Мара, когда Хело пинает её снова. — Уговор был таков, что ты должна сперва повалить меня на землю! — пакостно улыбается Хело. Мара показательно глубоко вздыхает, в этот момент напрягая нужные мышцы. В глазах Хело мелькает понимание, но слишком поздно — Мара перекатывается, утягивая его за собой, сбивает с ног и с особым наслаждением утыкает Хело лицом в землю, обездвиживая. — Уговорила, — хрипит тот, отплёвываясь от земли, и Мара довольно встаёт. Гореглазки, маленькие цветки с красной сердцевиной, растут лишь недалеко от границы с Баюнами, поэтому Мара точно не горит желанием идти туда в одиночку. Но близится осень, пора болезней, а Ведьма уже не может сама ходить столь далеко, так что Мара должна собрать эти редкие цветы. Ей так и остаётся попросить Хело составить ей компанию. В лес и правда приходит осень. Тонкими, пока незаметными штрихами она окрашивает траву в блёкло-желтый, рвёт с редких берёз и дубов листья и бросает их в общий вихрь разноцветных красок. Даже небо затягивается кучевыми серыми облаками; Мара не удивится, если скоро пойдут дожди. Они с Хело бегут по лесу, и Мара с удовольствием дышит полной грудью — здесь, вдалеке от племени, она чувствует себя свободнее. Бежать скучновато и долго, но волчья выносливость позволяет им это делать. Можно было бы и обернуться, но бег укрепляет ноги, а в волке неудобно нести мешочки для цветов, одежду — тем более. Мара неподдельно радуется, когда видит впереди крохотные красные точки. Они с Хело разделяются — Мара остаётся собирать цветы, а Хело, чтобы не терять время, решает обойти границу. Мара усаживается на корточки и морщится — серединки приходится вырывать ногтями, а это неудобно и медленно. Пока гореглазки одна за другой отправляются в сшитый для них льняной мешочек, Мара невольно задумывается — отчего они так называются? Оттого, что они красны, как горящий в костре дрова, или оттого, что они цвета крови — неизменной спутницы горя?.. От размышлений её отвлекает отдалённый скрип. Сперва Мара не придаёт ему значения, думает, что это валится дерево, но что-то её настораживает. Звук совсем не природный. Волчье чутьё срабатывает само собой: Мара пригибается к земле, забирает неполный мешочек с гореглазками и медленно пятится со своего места. Скрип приближается, но Маре хочется выяснить, от чего он исходит; она находит кучу палых листьев, скидывает в них одежду и обращается. Волчица ведёт себя на удивление настороженно, и Маре это отнюдь не нравится. Она затаивается в зарослях кустарника между двух сосен и терпеливо ждёт. Оно наконец появляется. Впереди шагают, упрямясь, несколько животных; чем-то они похожи на безрогих оленей. Толстыми верёвками они привязаны к вещи, которую Мара и не может описать. Лишь шерсть дыбится на загривке: странная штука огромная, деревянная, накрыта безразмерным куском ткани и перетянута верёвками, но потоньше. Скрипит именно она. Но вокруг неё снуют, крича, люди, и они пугают Мару больше всего. Их десятки: юноши и взрослые, с длинными бородами и без них, но все — мужчины, и все, как один, одетые в похожие тёмно-серые одежды. Они все одеты так, что открытыми остаются лишь ладони и головы; Мара с дрожью понимает, что это они — те самые глупые люди из детских сказок. Эти люди не кажутся глупыми. Они бьют животных тонкими хлесткими прутами, а на их поясах — длинные, не сравнимые с племенными, резцы с переливающимся в скудных солнечных лучах лезвиями. От этих людей веет опасностью. Мара еле высиживает то время, за которое люди скрываются между стоящих на горизонте сосен. Она судорожно оглядывается в поисках Хело, и тот вскоре выныривает из-за соседнего пригорка. Он тоже взбудоражен, и в его глазах Мара видит отголоски своего страха. Она возвращается в человека. — Нужно рассказать Керге, — взволнованно облизывая губы, говорит Мара. — И оставь ваши споры на потом, Хело! Это важно для племени. Хело показушно фыркает. — Вяжи одежду на меня, — предлагает он. Мара кивает, и Хело со вздохом снимает с себя рубаху и штаны. Он оборачивается в мгновение ока; Мара перевязывает одежду на шее Хело, ворчливо тявкающего себе под нос, и обращается волком сама. Земля стремительно уходит из-под лап. Мара нервничает: чужаки не бывают к добру. Она крепче сжимает в зубах мешок с гореглазками и сосредотачивается на пути. Волком время пролетает незаметно, и Мара одумывается лишь тогда, когда вдалеке видятся хижины, а Хело преграждает ей дорогу. — Слушай, — говорит он нерешительно уже в человечьем обличье. — Я могу пойти к Керге сам, а ты пока как раз отнесёшь Ведьме травы… Он замолкает, натыкаясь на Марин взгляд. — Ещё чего, — хмурится она, забирая у Хело своё льняное платье. — Ты наделаешь глупостей. Тот кривится, но не спорит. Мара думает, что ей нужно будет следить за тем, чтобы Хело не наговорил Керге всякого. Молодой вожак отыскивается быстро — сидит, переговариваясь с Войкой, около костра между волчьих хижин. Мара знает и чувствует, что на неё все смотрят — с Кергой она почти не говорила в открытую вот уже полторы зимы. По её спине ползут мурашки, но Мара лишь гордо подымает подбородок. Керга поднимается на ноги, когда они подходят ближе. — Какими судьбами? — насмешливо тянет он, но всё же остается серьёзным. Хело за спиной Мары тихо цыкает, что не укрывается от обоих. — Мы были на границе с Баюнами, — низким шепотом сообщает Мара — ей не хочется, чтобы кто-то из племени знал о разговоре. Да и по вдруг изменившемуся лицу Керги она понимает, что поступила правильно. — Там чужаки, Керга! Много. Два десятка человек, не меньше! Молодой вожак нехорошо щурится. Бросает пару неразборчивых слов Войке, которая тут же куда-то убегает, и приглашает Мару и Хело к себе в хижину. — Не здесь, — говорит коротко. В хижине Керги темно и как-то необжито. Мара никогда не была в этом месте, поэтому ей очень неуютно. К тому же, начинает медленно покалывать шрам, а это, как Мара уже знает, к беде. Керга молчит, и тишина наваливается на них троих вязким одеялом. Он старается не смотреть ни на Мару, ни на Хело, и это, кажется, льстит Хело. И льстит слишком неправильно — Маре не нравится то выражение лица, которое появляется у друга. Наконец в хижину вваливается Реол — он старше Мары на шесть зим, крепок и хорош собой, но Мара сторонится его. Керга почему-то доверяет ему, как самому себе, и от этого Мара чувствует себя ещё скованнее. — Рассказывай, — требует Керга. Мара выкладывает всё, что видела — и о животных, и о мужчинах, и об их блестящих резцах. Хело иногда подтверждающе кивает, когда молодой вожак переводит на него взгляд. С каждым сказанным словом Керга хмурится всё больше, и в какое-то мгновение на его лице мелькает растерянность. Правда, он тут же берёт себя в руки. Когда Мара заканчивает рассказ, она думает, что этого достаточно и Керга может их отпустить, но он жестом усаживает их обратно. — Завтра поведёшь нас туда, где вы их видели, — тяжело говорит Керга Хело, переглядываясь с Реолом. — Это четвёртый раз, когда они появляются в этих местах. Мы припугнём их, чтобы больше к нам не совались. Пока Хело осознаёт сказанное, Мара уже предчувствует грядущую бурю. Но Керга отвлекает её серьёзным: — Передай Ведьме, что могут быть раненые. Нам нужны её целебные мази… — Раненые? — перебивает его Хело, и Мара оглядывается на друга, толкает его локтём в бок. — Мы будем биться? С теми, о ком ничего не знаем?! Керга хмурится. — Мы их припугнем, — раздельно произносит он, — но могут быть последствия. Хело вспыхивает, вскакивает на ноги. Мара дёргает его за полы рубахи, кричит: — Не смей! Но Хело не слышит её. Каким бы хорошим другом он не был, — вдруг осознаёт Мара, — в первую очередь он остаётся тем, кто хочет перевернуть сложившиеся в племени порядки. И если бы он просто хотел занять место нынешнего молодого вожака, Мара бы без сомнения выбрала сторону племени, сторону Керги. Но Хело хочет стать вожаком отнюдь не для себя. А для того, чтобы все в племени стали равны. — Поборись со мной снова, — с неистовым блеском в глазах выплёвывает он. — Клянусь, в этот раз я разорву тебе глотку! Поэтому Мара, быть может, трусливо, но выбирает третью — ничью — сторону. Керга обнажает клыки: он вполне может отклонить вызов Хело, ведь он вожак уже больше зимы, но слова Хело слишком похожи на угрозу убить. А этого молодой вожак ему простить не может. — Или это сделаю первым я!