Наше завтра

      Ваня коротко стучит в дверь и только потом прикладывает карту к замку: фактически Фаллен пленник, но вламываться в его пространство без предупреждения не хочется. Охра издевательски хмыкает, но ничего не говорит – бережет слова на потом, Рудбой это прекрасно знает. – Привет. Есть новости? – Привет. – Фаллен кивает, не отрывая взгляда от старенького монитора, потом сладко потягивается, до хруста, и только после этого смотрит на Ваню. – Откуда у меня, блядь, новости? Я тут сижу взаперти третий месяц, у меня нет нормального оборудования, нет нужных материалов. Людей с настоящими мозгами, а не с хумусом в башке, кстати, тут тоже …       Это часть ритуала, Рудбой привык. Фаллен ворчит, ругается, показательно злится, но каждый раз умудряется продвинуться еще чуть-чуть. Сейчас он снова ворчит, но достает датчики, запускает второй, более крупный монитор и заглядывает в записи. – Я поговорю с Мироном. – Это тоже часть ритуала. Как и разговор с Мироном кстати. Ваня правда с ним разговаривает, объясняет, ругается. Но на результат это никак не влияет. – И я тут кое-что принес. Вот.       Рудбой протягивает сверток и тут же отворачивается, чтобы не пялиться. Начинает стаскивать куртку, ремень и кобуру, снимает тяжелые кольца с пальцев – все, что может фонить. Ты жалок. Еще бы цветочков притащил.       Посылать Охру нахуй бессмысленно, но Ваня все равно это делает. Потому что по сути это единственное, что ему под силу: ни заткнуть, ни прогнать его Рудбой не может. Просить – бессмысленно. Игнорировать – нереально. – Охуеть. У девчонок что ли был? – Был. – Ваня снимает ботинки и невольно морщится: надо было не сразу к Фаллену пилить, а зайти ополоснуться, переодеться хотя бы. И похуй, что до подачи горячей воды еще несколько часов, ледяной душ тонкой струйкой все равно лучше, чем благоухание несвежими носками и потом из подмышек. – Лема сказала, что знает тебя неплохо, помогла с размером.       Еще она громко хохотала над просьбой Рудбоя, обидно подкалывала и снова задавала всякие неудобные вопросы, но об этом Ваня рассказывать не собирается.       Когда он заставляет себя обернуться, Фаллен уже натягивает кожанку, крутится перед толстым закаленным стеклом, занимающим почти целиком одну из стен. Ему идет, пиздец как идет. Рудбой рад, что взял куртку с капюшоном из меха, хотя Лема и отговаривала – непрактично, мол, Ванечка человек свободный, без дома, мех быстро в дороге засалится и скатается. Но за эти месяцы Фаллен отлично дал понять, что срать он хотел на практичность и законы логики, что у него на все всегда есть свой взгляд, а бестолковые прибамбасы, от которых проку ноль, его ни капельки не смущают. Будь то светлые замшевые брюки вместо прочных брезентовых штанов или подобранные заколками отросшие волосы вместо удобного ежика. Ваня однажды заикнулся, что женский клан не ходит в таком виде постоянно, что у них вся эта красота для торжественных событий и праздников всяких, а для повседневной носки есть более удобное обмундирование. Фаллен же справедливо отбрил, что он сейчас вообще взаперти сидит и никаких причин отказывать себе в милых приятностях не видит.       Мирон, конечно, эти Ванины «презенты» не одобряет, но смотрит на них сквозь пальцы – и спасибо ему за это. Впрочем, у Рудбоя с женщинами свои договоренности, и на делах Дома его личные сделки не сказываются никак. Да и не уверен Ваня, что прямой запрет Мирона его остановил бы: баловать Фаллена оказалось охуеть как приятно. Он искренне радуется красивым вещам, не отказывается от подарков, таскает, например, принесенный одним из первых теплый мягкий палантин с грубыми пуговицами, буквально не снимая. Кто-то другой на его месте давно бы уже задался вопросом, какого хуя правая рука Мирона балует пленника и таскает ему шмотки, которые совсем непросто достать. Любой другой бы. Но Фаллен – нет. Все внимание он принимает как должное, чуть снисходительно, но с явным удовольствием. Я сегодня уже говорил, что ты жалок?       Фаллен рассматривает себя в импровизированное зеркало, накидывает капюшон, снимает, опять надевает. А потом резко разворачивается к Рудбою и ослепительно улыбается. – Пиздаааатая. Красивая и непрактичная. Все как я люблю.       Они почти подружились за эти два месяца. Вынужденное общение, схожее чувство юмора и пересекающиеся во многом взгляды пусть не на мир в целом, но на какие-то житейские вопросы – все это не могло не сблизить хоть немного. Так что да, все как он любит. Ване не составляет труда выбирать именно то, что порадует.       Иногда Рудбою искренне интересно, понимает ли Фаллен, знает ли, как сильно он нравится не последнему человеку одного из самых могущественных Домов? Знает ли, как Рудбою сложно сохранять дистанцию и не пользоваться своим положением? Видит ли жадные взгляды, слышит ли сбившееся дыхание, когда ловко цепляет датчики на чужие бритые виски? Ты идиот. Жалкий идиот.       В теперешнем мире, где между мужчинами и женщинами пролегает огромная пропасть, а связи допускаются только по контракту, для заведения потомства и сохранения человечества, вот такая дружба и общие интересы почти всегда заканчиваются в одной койке. Фаллена никто бы и не осудил: Рудбой – объективно – неплохая партия для крепких отношений, с отличными связями, вполне привлекательный, и похуй на то, что кто-то там у него в башке болтает. Да и жизнь сейчас такая, что каждый выкручивается как может, а в плену тем более. Ну покрутил бы носом неделю-другую, ну принял бы пару подарков, так, для виду, а потом... Чего тянуть? Чего ждать? Неужели… у Фаллена к нему совсем ничего? – Ему выгодно. Жопу не подставляет, а живет по-имперски. Он просто умный. В отличие от некоторых. – Заткнись. – А еще бездомный. Вдруг у него зараза какая, все, хер не стоит, трах вообще не интересует. – Заткнись. – И знаешь. Он похож на одного из тех ебанутых, которые пытаются не спать с мужиками. – Заткнись. – Думаешь, они с Гнойным просто так у женщин зимуют? – Заткнись. – Почему тебя пускают, понятно. Мирон – выгодный союзник. А этих оборванцев? Не задумывался?       Задумывался, конечно. И не понимает. Некоторые бездомные, в основном те, кто собрался вокруг Гнойного, и правда вхожи к женщинам, зимуют у них. Но, насколько Ваня знает, детей от них никто не рожает. Понятно почему. От здорового проверенного мужика из Дома будет хорошее потомство по контракту, чистое и сильное, а вот какую заразу могут на себе носить свободные кочевники, одному космосу ведомо. Хотя слухи все равно ходят, что кто-то из верхушки, не Женечка, конечно, кто-то пониже рангом, держит себе чуть ли не гарем для утех, но Рудбой с трудом в это верит. Натерпелись они тогда, после первого взрыва, от всякого зверья, намучились от мудаков так, что их на физическом уровне теперь от мужиков воротит.       Все же хорошо, что Мирон смог, в отличие от многих, засунуть свое эго поглубже, смирился достаточно быстро с тем, что с женщинами придется считаться, что без них попросту не выжить, пошел к ним с миром и повинной. С предложением дружбы и обещанием преданности. Зачистку смиренно стерпел и принял жесточайшие поначалу условия мирного соседства. Даааа, это сейчас Мирон с Женей дружат и друг к другу пару раз в месяц выбираются в гости, а тогда страшно было. Люто. Нет опасней и беспощадней врага, чем загнанные в угол, доведенные до края женщины. Только дебилы сейчас этого не понимают. – Эй, ты уже напизделся сам с собой? – Фаллен возникает у Вани прямо перед лицом, недовольно поджимая губы. Куртку уже снял, и Рудбою от этого немного грустно. – Можем начинать? – Да. Да, можем.       В лаборатории, которую выделили под “камеру” для Фаллена, теплей, чем в большинстве помещений Убежища, но Ване все равно неуютно в тонкой майке. Он привычно вытягивается на кушетке, заставляет себя расслабиться и не постанывать от удовольствия, когда Фаллен усаживается рядом, прижимаясь к его бедру своим.       Охра что-то недовольно шипит, потом рассуждает о всяких голодранцах и отщепенцах, словно сам он глава Дома как минимум, а то и вообще потомок давно исчезнувшего королевского рода. Его ненависть к Фаллену понятна: глобальная цель всего этого их «исследования» – от Охры избавиться. – Твой дружок заходил сегодня. – Да? – Это странно. Мирон Фаллена жалует не больше, чем Охра, старается вообще с ним лишний раз не пересекаться. – Зачем?       Фаллен ловко закрепляет на Ване датчики – на висках, груди, зачем-то еще лепит два на шее, по бокам. Металл неприятно холодит, и хочется укрыться чем-то теплым. Каждый раз хочется, если честно. Но Рудбой об этом никогда не говорит, терпит. – А я ебу? – Монитор мерцает лампочками, старенький принтер начинает мерно гудеть, медленно выдавая распечатку. А Фаллен вдруг встает, пропадает из Ваниного поля зрения и возвращается с пледом. Небольшим совсем, таким, что на ноги ниже колена Рудбою не хватает, но все равно становится теплее. – Мы долго сегодня будем, надо кое-что проверить.       Ваня пытается не подавать виду, как приятна такая забота, только улыбается благодарно и старается лишний раз не шевелиться – датчики, суки, пиздец какие чувствительные. Достать другие все еще не вышло, хотя они сейчас в красном списке приоритетов, весь Дом ищет. Фаллен как-то говорил, что в их нычках с Гнойным и не такое оборудование есть, но как его найти, конечно, не поделился. – Так что Мирон хотел? Я не заходил к нему сегодня. – Он так много и так заумно пиздит все время, что я не понял. – Фаллен поправляет на Рудбое плед, удобно устраивается рядом, поджимает одну ногу под себя и всматривается в монитор. Здорово, что кушетка широкая, но недостаточно, чтобы совсем друг друга не касаться.– Ты, кстати, в курсе, что они со Славкой мутят?       Охра оглушительно ржет, а Ваня резко дергается, так, что монитор отзывается противным громким писком. Он очень пытается никак не реагировать, но услышанное его… несколько шокирует. А Фаллен, как ни странно, не ругается, а только быстро что-то записывает, кивает сам себе. – Что за… Нет, не мутят. Ты что-то путаешь. – Можешь сейчас поговорить со своим соседом?       Соседом Фаллен называет Охру, да. Тот все так же ржет, искренне веселится, кажется, даже похрюкивает от удовольствия. – Эй. – Забавно, да? – Что забавно? – Что твоя зазноба – это всего лишь приманка. Мирон хочет заманить своего парня в гости. – Гнойный не его парень. – Откуда ты знаешь, Ваааанечка? – А ты? Забыл, ты просто голос в моей башке. Ты в принципе нихуя не знаешь. – Это ты так думаешь. – Охра снова смеется, но уже не весело, а как-то зло, и затыкается.       Принтер печатает с какой-то бешеной скоростью и с надрывным треском, широкая лента бумаги уже свешивается на пол, не помещаясь на столе. Фаллен широко улыбается, поглядывает то на монитор, то на Ваню. Рудбой передает ему разговор почти дословно, только про зазнобу умалчивает. – Думаю, версию с тем, что ты просто ебанулся и двинулся умом, можно исключить. Это не психиатрия. – Была такая версия? – Ваня спрашивает из вежливости. Он давно уже как-то смирился, что природу Охры до конца никогда не выяснит. – Основная рабочая. Вероятность восемь к десяти. Но, смотри-ка, отметаем. – Это хорошо? – Это… интересно.       Фаллен пускается в путанные объяснения, рассказывает, почему можно отметать поехавшую крышу, но Рудбой мало что понимает. Ему просто хочется слушать. Окунаться в резковатый насмешливый голос, растворяться во внимании, таком привычном и таком недостаточном. Треск принтера убаюкивает, а Ваня вдруг вспоминает, что на ногах он с прошлого вечера, что после вылазки сразу сюда пришел. Веки становятся тяжелыми, неподъемными. – Это ведь шутка? Про Гнойного и Мирона? – Спи, Вань. Потом поговорим. Хватит дрыхнуть. Все интересное проспишь. – …мне сделаешь? Ухо отрежешь и отправишь Славе? – Как ты заебал меня, Фаллен. Все вы меня заебали. – Голос Мирона звучит не раздраженно, устало. – Ну так отпусти? Я сделал все, что смог. – Ты это говорил уже трижды. И с того момента продвинулся так далеко, как мы за полтора года не смогли. – Потому что у вас тут одни дебилы.       Рудбой двигается нарочито неловко, чтобы датчики отозвались. Тело затекло от неудобной позы – он привык спать на животе или на боку хотя бы – но общее состояние на удивление сносное, почти бодрое. Первым в поле зрения появляется Мирон. Разглядывает Ваню пару секунд, сдержанно улыбается и похлопывает по руке. – Можешь нормально лечь и поспать еще, показания на сегодня я снял. – Фаллен почти сразу же оттесняет Мирона в сторону, делает пометки в планшете, а потом аккуратно отсоединяет датчики. Рудбой пытается поймать его взгляд, но тот упорно смотрит куда угодно, но не на него. – Нет, Вань, давай потом отдохнешь. Сейчас ты мне нужен.       Фаллен пытается возражать, но Рудбой с тяжким вздохом встает, хотя предложение остаться тут очень заманчивое. Не для сна. Просто побыть рядом. Но ссориться с Мироном тоже не хочется, судя по голосу, ему лишние головняки совсем не нужны сейчас. – Вот же клоуны. Как они могут тебе нравиться. Люди – это отвратительно. – Ты – это отвратительно. – Ха-ха. – Ты можешь нам помочь. Подскажи, куда копать, и мы тебя избавим от нашего отвратительного присутствия. – И пропустить все веселье? Нет уж.       Мирон стоит и терпеливо ждет у дверей, пока Ваня одевается. И игнорирует все красноречивые раздраженные взгляды Фаллена, которые тот упорно кидает. В итоге Рудбой все же не сдерживается, заверяет друга, что зайдет к нему минут через десять, как только тут все закончит.       Фаллен шумно выдыхает, когда они остаются вдвоем, и Ване это немножечко приятно. Он пытается сформулировать вопрос, чтобы Фаллену с него не удалось съехать и чтобы не вышло слишком прямолинейно, но в итоге ничего толком не придумывает. Спрашивает напрямик: – С чего ты взял, что у Гнойного с Мироном что-то было? – Не было. Есть. – Хорошо. – Рудбой начинает заводиться. Он не выспавшийся, он голодный. Он заебанный делами Дома, интригами, борьбой за выживание и несмолкающими комментариями в своей голове. – С чего ты взял, что между Гнойным с Мироном что-то происходит? Такая формулировка более корректна?       Фаллен устало растирает лицо руками, показательно долго сматывает провода, отключает мониторы. Потом смотрит на Ваню, покусывая нижнюю губу, и Рудбою стоит огромных усилий не отступить сейчас, чтобы не усугублять. – Я давно знал, что у Славки кто-то есть. Кто-то, кто не интрижка, а… – Фаллен делает забавные пасы руками, которые совсем не помогают Ване понять, что он имеет в виду, – с историей, богатым бэкграундом. Что вся эта борьба и просветительская деятельность больше личное, чем идейное.       Рудбой открывает рот, чтобы возразить. Потом закрывает. Снова открывает. – Не понимаю. Они же толком не знакомы. – Знакомы. – Фаллен заметно нервничает и Ваня его, пожалуй, понимает. То, о чем они сейчас говорят, в нынешней реальности можно считать изменой. – Давно знакомы. А та история, с тобой и этим твоим голосом… Они тогда заново сошлись, я думаю. Не помню точно – торчал тогда жестко – но Слава помогал тебя вытаскивать. Я почти уверен. Жалко, сейчас попкорна не достать.       От усталости и желания вздремнуть не остается ни следа. Рудбой пытается найти дыры в версии Фаллена, но не может. Кто Мирону тогда слил информацию, благодаря которой Ваню и удалось найти, они, естественно не обсуждали. Не та тема. Да и в целом, что обсуждать? Выбрался и выбрался, жив, здоров, почти в здравом рассудке и даже без кошмаров по ночам – вообще чудо, не иначе. Но, ясен хер, что без нужных кодов-паролей, без подробных схем и советов того, кто знал все изнутри, не обошлось. Блядь. Гнойный ведь работал на Корпорацию, это нихуя не секрет. И не просто работал, был их надеждой, опорой, светом в окошке и чем-то там еще. И не в бесполезном этико-нравственном отделе, как Фаллен, а в самом сердце разработок.       Рудбой тяжело опускается на ближайший свободный стул. На левой штанине чуть выше колена торчит ниточка, и он наматывает ее на палец, тянет, пытаясь оторвать. Фаллен оказывается рядом, накрывает его руку своей, заставляет расслабиться. – Дырка будет, не надо.       Ване так хочется чего-то простого и человеческого, поцелуя, траха или драки хотя бы. И Фаллен так близко и он настолько в его, Рудбоя, власти, что можно получить все сразу. Или по очереди, плевать. Соблазн слишком велик. До чужих губ какие-то сантиметры. До того, чтобы вплести пальцы в чужие волосы и намотать их на кулак, – тоже. Давай, чего ты мнешься. Возьми свое по праву сильного.       Наваждение пропадает. Ваня не знает, почему Охра не дает ему сейчас сделать глупость и все испортить, но шлет мысленное “спасибо”. – Это все? – Он разрешает себе самую малость: коротко пожимает пальцы Фаллена. – Это только догадка. Фантазия. Предположение. Может, даже шутка. У меня хуевое чувство юмора, ты же знаешь.       Рудбой понимает, что это значит. Не идти с этим никуда, не пытаться докопаться до правды, не расспрашивать Мирона. – Так и подумал. – Ваня нехотя освобождает руку, встает. Он не хочет прощаться, но и повода оставаться дольше нет. Выдавливает из себя улыбку, кивает на прощание, но Фаллен вдруг удерживает его за локоть. – Еще кое-что. – Да? – Не думаю, что Мирон хочет избавить тебя от Охры. Думаю, он хочет его как-то использовать. – Еще одна догадка и фантазия? – Именно.       Рудбой понятия не имеет почему, но верит. В чужие догадки, фантазии, шутки. Не должен бы: сколько он Фаллена знает, а сколько Мирона – не сравнить. Охра вдруг одобрительно хмыкает, кажется, даже насвистывает какую-то веселенькую песенку, слова которой подозрительно напоминают “думай, Ванечка, думай”.