ТАНЦЫ БЕЗ ПРАВИЛ

Артур с упоением переживал раскрытие собственной бисексуальности. До появления Данила он восхищался прекрасными телами парней исключительно как профессионал. Он умел выгодно преподнести на сцене движение, позу или жест танцора. Превосходно знал, как использовать природную сексуальность мужчины и создать прохладный эротический образ в рамках жесткой стилистики современной хореографии. Однако он никогда не вовлекался в работу с мужским телом чувственно. При постановке танцев с парнями его собственная эротичность нисколько не была задействована. Свой немалый сексуальный потенциал Артур целиком расходовал на женщин – точнее, на одну женщину, свою супругу. Долгое время брак Громовых во всех смыслах был идеальным. Им было более чем хорошо в постели, и Артур не видел смысла в поисках приключений на стороне. Знал, что одноразовые интрижки не принесут и сотой доли тех удовольствий, которыми щедро одаривала его Ирина. Возможно, он довольствовался лишь супружеским ложем еще и потому, что не мыслил своей жизни без самоудовлетворения. Разумеется, Артур не рассказывал Ирине об этом своем увлечении, но случалось, что почти сразу же после близости с ней он шел в ванную и, подмываясь, так возбуждался от прикосновений к себе, что кончал вторично. И это было не менее – а может, и более! – сладко, чем близость с женой. Мимолетные образы, которые роились у него перед глазами, придавали пикантность сеансам рукоблудия. Это не были какие-то однозначные порнографические картинки, сцены слияний, которые обычно представляет себе мастурбирующий. Перед мысленным взором Артура проносились некие тени, напоминавшие обнаженные человеческие фигуры – иногда мужские, но по большей части женские. Иногда он видел танцующих людей: они были обнажены или слегка прикрыты кусками ткани, причем во время танца ткань то и дело сбивалась и на миг приоткрывала их грудь или гениталии. В большинстве случаев Артуру этих видений было достаточно, чтобы довести себя до оргазма. После контактной импровизации с Данилом, в онанистические фантазии Громова стали настойчиво вторгаться куски того самого урока, преображенные присутствием в танцзале Ирины. Он представлял, как сам через одежду упирается пахом в зад парня, крепко обхватив за спиной его руки, а супруга бесстыдно мнет пальцами половые органы Данила и трется о них губами, при этом с похотливой улыбкой глядя на Артура. Или же воображал, что Данил стоит раком посреди их супружеской постели – без трусов, но в толстовке с капюшоном, который закрывает ему лицо. Ирина (неизменно стройная, как в свою лучшую предродовую пору) держит в руках огромный фаллоимитатор и с наслаждением трахает Данила в задницу, а иногда вынимает его и шлепает парня по ягодицам, отчего тот сладострастно изгибается и постанывает от удовольствия. Интересно, что в этих видениях Артур никогда не представлял, что сам трахает парня или же занимается с ним оральным сексом. Как и в реальности, в фантазиях ему доставляли удовольствие лишь нежные прикосновения к телу Данила, страстные объятия, да еще нравилось воображать, будто он раздевает его – очень медленно, с чередой случайных касаний и мимолетных поцелуев. Одним словом, Артур не кривил душой, уверяя Стецкого в том, что был и остается натуралом: мысль о сексе с Данилом «по полной программе» оставляла его глубоко равнодушным. Сейчас, когда Ирина по непонятным причинам злостно регламентировала акты супружеских слияний (разве что талоны на секс не выдавала), Артур обрушивал свою невостребованную чувственность и нежность на Стецкого. Иногда в перерывах между занятиями он увозил молодого друга к уединенному берегу реки и там, распластав его тело на песке, до одури зацеловывал. Он ложился на ученика сверху – губы в губы, грудь в грудь, пах в пах – и исступленно терся возбужденным членом о его гениталии, одновременно орудуя своим сильным языком во рту Данила. Порой Артур не без самоиронии замечал, что во время их взаимных ласк его язык превращается в член и полностью его заменяет. Громов имел в виду не только ротовой орган, который любил запихивать чуть ли не в глотку Данилу, но и язык как речь, как Слово. Своими бесстыдно-откровенными словами, произносимыми вязким, как смазка, голосом, Артур буквально «трахал» Данила. Отзываясь на восхитительно-грязные речи учителя, парень истекал, как сука. Клейкая жидкость делала мокрыми не только трусы Стецкого, но и предательски проступала темными пятнами на плотной ткани его джинсов. – Жесть! Как же я по улице пойду в таком виде? – шептал Данил во время одного из сеансов безумного петтинга на песке. – На меня будут пальцами показывать – мол, пацан в трусы обкончался. – Да, и у всех поголовно будет вставать при виде тебя, – откликался Артур, вылизывая парню сосок и похотливо блуждая пальцами у него между ног. – Ты будешь героем толпы, символом сексуальной свободы. На тебя будут молиться и дрочиться!.. – Офигеть, я щас и правда кончу от гордости за себя, – восклицал Данил, извиваясь под Артуром и вытанцовывая дикий джаз раскинутыми ногами. А через минуту: – Бля-я-я! Кончил! Опять без рук! Опять в трусы! Господи, Артур, ну что ты со мной творишь-то такое?! Стать героем толпы Стецкий все-таки не рискнул и при въезде в город попросил Артура обождать его возле небольшого универмага: он хотел немного привести себя в порядок в туалете. Четверть часа спустя Данил стремглав выбежал из магазина и, забравшись обратно в машину, велел Артуру поскорее трогать с места. – А что случилось-то? – поинтересовался Громов, когда они отъехали от универмага. – Что за таинственная спешка? Стецкий ухмыльнулся и вытащил из внутреннего кармана куртки запечатанный DVD-диск. На обложке красовался танцор в костюме корсара. – Держи, это тебе подарок, – гордо сказал Данил, кладя диск в бардачок. – Я украл для тебя Нуриева. – Спасибо, конечно, – медленно проговорил Громов, и Стецкий увидел, как заходили его желваки. – Но к чему такое сумасшествие? А если бы тебя спалили? – Не-а, – весело засмеялся Данил. – Я незаметно штрих-код отодрал и диск в карман сунул. Могли, конечно, в видеокамеру меня засечь, но я быстро смылся. – Стецкий, давай договоримся, что меня ты больше не будешь подставлять! – с непроницаемым лицом попросил Артур. – Не хватало мне еще обвинений в мелком воровстве. – Да ладно, не парься, – беспечно махнул рукой Данил. – Украл-то я – какие к тебе претензии? – Такие претензии, что воровать нехорошо. Тебе никогда этого не говорили? Мне придется тебя наказать, воришка. – Наказать, говоришь? – глядя на водителя исподлобья, проворчал Данил. – И каким же образом, можно узнать? – Сейчас приедем в Академию, и я в буквальном смысле надеру тебе задницу, – спокойным голосом пообещал Артур. – Спущу с тебя штаны и выпорю ремнем. – Вот это да! – восхищенно присвистнул Стецкий. – Меня еще никто ремнем не порол, до этого все х*ем обходились. Хочу, хочу ремня! – Господа, этот человек непробиваем! – обращаясь к невидимой публике, провозгласил вердикт Громов. Он старался оставаться серьезным, но глаза его уже смеялись. – Впрочем, если ты думаешь, что я шучу, то ошибаешься – я действительно устрою тебе порку. Так что можешь приготовиться. – А я уже готов! – объявил Стецкий. Он вытащил из бокового кармана куртки свои перепачканные спермой трусы и торжествующе потряс ими в воздухе. – Доступ к жопе практически свободен! Он небрежно повесил трусы на ключ зажигания. Артур искоса на них глянул, не выдержал и в голос расхохотался. – А что ты смеешься? – возмутился Данил. – Думаешь, приятно ходить, когда у тебя между ног такая херь? Я в туалете универмага возле умывальника снял джинсы и трусы и как раз обмывал головку члена, когда туда зашел пацанчик. Я по выражению его лица понял, что он близок к сердечному приступу, хотя, блин, так и не догнал – что он такого исключительного увидел? Ни разу не видел, как мужики хуй моют, что ли? Ну, я еще повернулся к нему и помахал писькой. Дескать, «хеллоу, бой». Его как ветром сдуло из туалета, наверное, он даже забыл, что хотел отлить. Слабонервный, короче, оказался. – Даня, ну ты сегодня жжешь! – сквозь раскаты смеха проговорил Громов. – Я, наверное, целый год так не смеялся. Не к добру это, как говорила моя бабка. Как бы потом плакать не пришлось… Когда они наконец добрались до танцевальной школы и заперлись в кабинете у Артура, хозяин хладнокровно приступил к экзекуции. Он велел Данилу снять куртку и встать на четвереньки перед диваном. Стецкий охотно подчинился. Он смиренно встал по-собачьи и, положив голову на диван, прижал щеку к сидению. Его компактный зад покорно выдавался вперед. – Сейчас я тебе покажу, как воровать вещи из магазинов, – размеренным голосом пригрозил Громов. Данил искоса поглядывал, как он без суеты расстегнул пряжку у себя на ремне и вытащил его из джинсов. Артур подошел к Стецкому и встал позади него на колени. Он положил обе ладони на ягодицы парня и несколько раз сжал их массирующими движениями. Руки Артура обогнули бедра Данила, пальцы уверенно расстегнули пуговицу на джинсах парня, а затем молнию. Громов взялся за края Даниловых штанов и потянул их вниз. Впервые перед ним при свете дня предстала обнаженная попка Данила. Во всей своей юной и упругой красе. С алым шрамом, пересекающим наискось правую ягодицу. От неожиданности Артур отпрянул. – Твою мать! – растерянно выругался он. – Ты сегодня выдаешь прикол за приколом! Что это?! Только не говори, что у тебя отсюда аппендицит вырезали! – Ну, разумеется, нет, – ухмыльнулся Стецкий. – Аппендицит у меня, как и полагается, вырезали из уха. А эту метку мне на вечную память о себе оставил мой последний московский любовник. Росчерк прощальной записки, так сказать. Я из-за него, в принципе, из столицы-то уехал, от греха подальше. – Вот это да, – пробормотал Громов, задумчиво проведя пальцами по выпуклой красной линии, ритмически пересеченной швами. – Что же ты такого ему сделал, что он тебя так изуродовал? – А ничего, – пожал плечами Стецкий. – Он оказался сумасшедшим. В смысле, он на самом деле был психически ненормальный. Со стажем лечения в дурдоме. Я об этом, конечно, ничего не знал сначала, потом выяснилось. Когда у нас уже вовсю были романтические отношения. – Значит, он просто так взял нож и ни с того ни с сего всадил его тебе в задницу? – воскликнул Артур, которого вид шрама странным образом завораживал. Он осторожно провел по нему языком и оставил влажный след от одного края алой линии до другого. Данил шумно вздохнул и еще больше выдвинул ягодицы – поближе к губам Артура. – На мой взгляд, именно ни с того ни с сего, – сказал Данил, отвечая сладострастными движениями бедер в ответ на нежные прикосновения друга. – Я остался у него на ночь, а утром, когда убегал на учебу, оказалось, что у него высокая температура, и он попросил меня сбегать за минеральной водой. У меня было важное занятие, на которое я не хотел опаздывать, и я ему посоветовав выпить чай с лимоном и медом. А он впал в какое-то безумие, вскочил голый с постели, схватил нож и полоснул мне им по ягодице. В общем, я в тот день пережил немало чудесных минут, включая те, когда меня зашивали в травмпункте. Еще пришлось полицейским объяснительную писать о том, откуда у меня ножевое ранение. Наплел им, что я факир и дома готовил номер с ножами, ну, дескать, осечка вышла, промазал и упал попой на лезвие. Короче, выгораживал своего психа, как мог. А он потом заявил, что мне так и надо и впредь буду знать, как с друзьями следует поступать. Это было последней точкой нашей любовной истории. Я послал его на три буквы и уехал сюда. – Н-да, – только и сказал Артур, – кажется, ты уже и так наказан жизнью выше крыши. Я не буду еще усугублять ситуацию и пороть тебя. Знаешь, давай лучше после танцев съездим куда-нибудь посидим. – Может, лучше съездим где-нибудь полежим? – лукаво внес предложение Данил, натягивая джинсы и поднимаясь на ноги. – Ты, чучело, еще не належался сегодня? – смеясь, воскликнул Артур и крепко обнял Стецкого. – Давай иди переодевайся… *** Они сидели в захудалом караоке-баре «Крыша» на тринадцатом этаже гостиницы, давно утратившей черты былого великолепия. Смотрели убогое выступление стриптизеров обоих полов, слушали безголосых и крикливых караокеманов, лениво потягивали коктейль. Им было плевать на антураж – главное, они были вместе, млели от нежных прикосновений друг к другу под столом и предвкушали новую встречу наедине. – Артур, я тебя люблю, – одними губами произнес Данил, ловя глазами взгляд Громова. – Я знаю, Данечка, – ласково ответил Артур и сжал ему руку. – Я счастлив, что ты у меня есть. – А ты меня любишь? – пытливо спросил Стецкий. Артур улыбнулся и неопределенно пожал плечами. – Наверное, да, – сказал он. – По-своему люблю. Пойдем на крышу, а то у меня от здешнего искусства голова трещать начала. Они покинули шумное помещение и вышли на самую крышу, огороженную широкими бордюрами. Здесь стояла тишина, в безоблачном небе мерцали первые звезды. Они подошли к бордюру, и Артур обхватил Данила сзади за плечи, как любил делать в минуты величайшей нежности. – Дай-ка я посижу на ограде, – сказал Стецкий, поведя плечами, словно требовал освобождения из объятий. – Вдохну свежего воздуха – Посиди, только осторожно, – сказал Громов, расцепляя руки. – А то если отсюда полетишь, то никакой воздух тебе уже не потребуется. Данил подпрыгнул и уселся на бордюр, глядя на огни вечернего города. – Так что значит «по-своему люблю»? – поинтересовался он, возобновляя прерванный разговор. – Меня еще никто не любил «по-своему». – Ну, как тебе объяснить? – мягко сказал Артур. – Я привязан к тебе, мне всегда безумно хорошо с тобой, и в постели тоже. Но есть в наших отношениях нечто, что противоречит моей природе. Я изначально люблю женщин, и я знаю, что ни один мужчина не способен вызвать у меня подобное чувство, которое превосходит все на свете, включая сексуальную страсть. Ты, конечно же, исключительный человек в моей жизни, я тебя обожаю и люблю, но заменить мне женщину ты никогда не сможешь. Ты должен понять это, Данечка, и заранее меня простить… Но зачем думать об этом, если нам и так хорошо? – Затем, что моя-то любовь к тебе именно такая, безграничная, как галактика, – сказал Данил, не глядя на Артура. – Только нашим галактикам, увы, не дано пересечься. И это меня убивает… убивает, понимаешь?..