Размытые границы

– Дай его мне! – тоном Ушиджимы можно гранить алмазы, и Ширабу, испуганно вздрогнув, но быстро сосредоточившись, посылает точный пас высоко над сеткой. "Атака с задержкой!" – Цукишима прихватывает Кагеяму за край формы, удерживая от преждевременного прыжка: – Сейчас! Руки блокирующих сталкиваются в воздухе, отбивая мяч запястьями в переднюю линию за спиной Ушиджимы. Цукишима переводит дух, высокомерно отвечая на ворчание Кагеямы, который не то хвалит правильно рассчитанное для блока время, не то негодует на то, что столкнулись в прыжке сильнее, чем ожидалось. Нишиноя радостно подскакивает дать пять, по пути впечатывая ладонь Кагеяме промеж лопаток. Савамура сияет довольной улыбкой, громогласно выкрикивая с задней линии: – Отлично! Возьмём ещё одно! На другой стороне сетки атмосфера диаметрально-противоположная: Хината, нахохлившись, бухтит, одновременно и признавая классно исполненную контратаку, и досадуя, что исполнили её именно Цукишима и Кагеяма, кричит, что не проиграет и смотрится весьма шумно и комично на контрасте с чудовищно мрачным Ушиджимой, которого окутывает поистинне грозная аура. Цукишима боковым зрением чувствует тяжёлые взгляды, но намеренно их игнорирует в пользу Тендо у сетки. Кто здесь не сосредоточен? У кого блоки вполсилы? Выкуси, Совершенство. Игра продолжается разменом очков ноздря в ноздрю. Хинату блокируют; Ширабу проворачивает сброс, равняя счёт; Тендо пробивает по центру, провернув финт. Атаки Ушиджимы одна за другой не проходят, либо улетая в аут, либо возвращаясь рикошетом от рук Цукишимы прямиком в пол. Даже если не получается останавливать каждый спайк, первые касания удаются исправно. Больно, конечно, чёрт возьми! Но того стоит. Цукишима не то, чтобы старательный. Он, вообще говоря, на тренировочных матчах рассчитывал силы поберечь, но что это было тогда в раздевалке, если не вызов, а проигрывать Цукишима терпеть не может. Особенно в том, в чём знает, что способен победить и особенно таким уверенным в своём превосходстве особям, как Ушиджима Вакатоши. Хоть шуруп глотай, с чего вдруг вкатило на него дрочить? Ушиджима всего лишь соперник по волейбольному клубу. Всего лишь старшеклассник из одной префектуры. С классным тел... Стоп. Не ведись. – Отличной подачи! Мяч перелетает сетку, разбивая построение на той стороне: Хината принимает плечом, возвращая его в дурацкое место, из которого связующему почти нереально дать атакующему нормальный бросок, но Ушиджима, без сомнений, будет бить. "Даже забавно", – усмехается Цукишима, наблюдая за перемещениями противника. Раньше мысли то и дело соскальзывали с игры на всякую пошлоту, но стоило Ушиджиме задеть его гордость, как Цукишима от и до собран, спокоен, следит внимательно, исправно выискивая и находя бреши в идеальных атаках. Можно же, оказывается, не думать о сексе каждые пять минут (ну ладно, почти не думать). – Касание! – мяч отлетает от пальцев и уходит Нишиное, а от него Кагеяме, который даёт Савамуре забить изящный прямой. – А ты настырный! – раздражённо щурится Тендо. – Благодарю, – расплывается в надменной улыбке Цукишима. Ушиджима сжимает руки в кулак, сдвигаясь к дальней линии; желваки на скулах перекатываются под кожей, заостряя черты лица в каменную маску спокойствия, но Цукишиме беглого взгляда достаточно, чтобы не обманываться. Взвинченная поза, решительный наклон головы и особенно глаза – бездна лютой ярости – всё выдаёт стремление доказать, что он лучший. От дружественного "сильная атака, сильный блок" нет и следа: лишь желание уничтожить, сровнять с площадкой, в пыль стереть, превзойти и сокрушить. – Ширабу! Вот это сталь в голосе – как ногтями вдоль позвоночника. Прямой в последнюю минуту сменяется ударом по диагонали, но Цукишима успевает задеть мяч многострадальной правой рукой. Снова. Бедная ручонка. Уже пять слоёв пластыря, как он конспекты писать будет, не говоря уже о ...так, стоп, пяти минут ещё не прошло! Когда же это закончится. "Не хочу, чтобы это заканчивалось." Ушиджима забивает, но почему-то хмурится и Цукишима, сам того не замечая, тоже хмурится в ответ. "Не нравится, что с касанием?" Ну так пора привыкнуть: сильная атака - сильный блок. Зря он смотрит в эти глаза – в них абсолютная ночь, в которую проваливаешься без шанса нащупать дно и падаешь, падаешь, пока не начинает печь щёки, а в горле не пересыхает настолько, что невозможно сглотнуть. Кто-то тут вроде принял решение послать Ушиджиму куда подальше, из мыслей вообще и пошлых фантазий в частности, но фигово как-то выходит, будем честны, судя по тому, что печёт ещё и в штанах, прямо-таки совсем не выходит, если уж на то пошло. И да, свистните, кто-нибудь конец игры, вот спасибо, к чёрту финальные поклоны, сейчас бы в туалет. ××× – Прокатить третьего по счёту соседа слева вокруг зала на спине, – Ушиджима зачитывает фант ровным голосом, отсчитывает глазами Ширабу и Сугавару, встречаясь взглядом с Цукишимой, и, слегка дрогнув, плотнее поджимает губы. – Это не обязательно, – насупившись протестует Цукишима (вообще говоря, он собирался в другое место), но Нишиноя и Танака вразнобой колотят по спине, толкают ближе и тянут из рук воду и полотенце. – Давай-давай!!! – Наконец-то! – Время расплаты! Цукишима всё ещё вяло пытается сопротивляться, когда Ушиджима разворачивается к нему спиной, слегка наклоняясь вперёд, и упирает руки в согнутые колени. Вяло, потому что упорствовать в отказе будет странно и подозрительно, но по большей части потому, что ебучие шнурочки Господа Бога, оседлать Ушиджиму – вот это шанс! Эмоции сумбурно скачут от неловкости до ликования, когда ноги теряют опору, а пальцы шарят по широким плечам, хватают за шею, комкают форму у ворота в попытках удержаться и обрести равновесие. Ушиджима выходит на улицу через главные двери с достоинством Моисея, ступающего по отмели Нила, пока вокруг врассыпуху со всех сторон протискиваются и вываливаются наружу все остальные. Он размеренно бредёт вдоль здания спортзала под улюлюканье, свист и щелчки камер на смартфонах, но шум резко сменяется звенящей тишиной летних сумерек, стоит им дойти до угла и свернуть в темноту бетонной дорожки, на которую изредка неровными пятнами падает свет из окон. Ушиджима слегка просаживается при ходьбе, покачиваясь, и плотнее сжимает ладонями бёдра Цукишимы у самого края наколенников. От прямого контакта ведёт: влажная кожа дышит жаром и покалывает на каждое движение горячих рук, то и дело проскальзывающих на испарине в попытке перехватить его удобнее. Цукишима закусывает губу и надеется, что его пальцы на чужих плечах дрожат не достаточно сильно. – Отличная была игра, – подаёт голос Ушиджима, и Цукишиму обдаёт вечерней прохладой, рассеивая наваждение. Внезапно становится неловко. Он словно видит себя со стороны: долговязая шпала верхом на чужой спине, радостный и возбужденный, как сопливая девчонка, в то время как Ушиджима, поди, думает, что всё это комично и скорее бы идиотское задание закончилось. Цукишима не дюймовочка и весит нормально так. Ушиджиме однозначно нелегко. Кроссовок запинается о камень, и Цукишима, качнувшись, сильнее стискивает широкие плечи, паникует, вжимается всем телом, ощущая, как под ним напрягаются мышцы, как Ушиджима задерживает дыхание, с шумом втягивая воздух носом, как сильнее впивается в бёдра, удерживая их обоих от падения. – И блоки в кой-то веки ничего так, – переведя дух, с кривой усмешкой выдаёт в поддержку беседы Цукишима, потому что не упали же, молчать неловко и надо как-то отвлечь себя от возбуждения, жаркой волной приливающего к паху. – Очень даже, – игнорируя сарказм, соглашается Ушиджима, – продуктивная тренировка. Цукишима закусывает щёку до крови, чтобы не завыть. Быть так близко – это слишком. Чувствовать кожей давление пальцев Ушиджимы, знать, чем пахнет его футболка, каким становится дыхание, когда ему тяжело, ощущать под ладонями натянутые мышцы, видеть, как бьётся венка на напряжённой шее и почти чувствовать солёный вкус чужого пульса на языке... Слишком много информации, где здесь предохранители, он перегорит. На лице сейчас можно жарить яичницу – так стыдно и хорошо, что в данном контексте ни разу ненормально. Стояк на Ушиджиму у спортивного зала, где полным полно народа, ни разу ненормален. – С таким блоком у вас есть шанс пережить пару дней на Национальных, – после затянувшегося молчания снова заговаривает Ушиджима. – Только пару? – язвит в ответ Цукишима, пытаясь сильно не наваливаться, чтобы чёртов стояк не так очевидно тёрся о чужую поясницу. Форма тонкая как марля, паршиво-то как, Ушиджима, наверняка, всё чувствует. – Широторизава проходила на Весений турнир несколько раз и каждый давался тяжело. – Мы сильная команда, – огрызается Цукишима. Возбуждение не находит выхода и преобразуется в возмущение, взвинчивая и без того напряжённые до предела нервы. – Не стоит недооценивать силу соперников. Вам повезло выиграть у нас на отборочных, но мы оба знаем, что это была удача. – Это была система, – упрямо несоглашается Цукишима. Стояк опять некстати проезжается по чужой спине. Цукишима чертыхается, не зная, куда себя деть, и с раздражением решает, что уже всё равно – притирается ближе, вжимается плотно, без тени зазора. Цикады громко стрекочут в высокой траве, мерным гулом нарушая густую тишину. Ушиджима не комментирует, продолжая идти молча – только пальцы плотнее впиваются в кожу у наколенников, поддевая кайму манжеты за край. Цукишима жмурится, списывая лёгкие поглаживания на разыгравшееся воображение (это просто качает при ходьбе, Ушиджима же, в отличие от некоторых, не испорченный). За последним поворотом вдалеке становятся отчётливо видны силуэты в полоске света у входа в зал. Им машут. "Так и не разошлись", – с досадой отмечает про себя Цукишима, соображая, как не довести проблему со стояком до публичного позора, когда Ушиджима резко останавливается и приседает, ссаживая его на землю. – Иди в раздевалку. И добавляет, скашивая глаза с моргающего в недоумении Цукишимы вниз, туда, где топорщатся спортивные шорты: – Увидят – разговоров будет на месяц. Заметил. Не ну, ясное дело – на что он рассчитывал, собственно? – А как же... – Скажу, что больше не смог тебя нести. Вот враньё. Выносливость у Ушиджимы такая, что он и до Широторизавы его бы донёс. С чего ему терять лицо и выглядеть слабаком? Ещё и ради того, кто (как только что выяснили) далеко не рукоятью светового меча всю поясницу ему истыкал. Цукишима открывает было рот сказать спасибо, но одёргивает себя, ограничиваясь поклоном и сворачивает на боковую тропинку, стараясь успеть забрать вещи раньше, чем в раздевалку ворвутся остальные. Уши пылают. Домой он возвращается в растрёпанных чувствах. – Всё нормально? – Акитеру смотрит с подозрением, и Цукишима зябко ёжится: у брата чертовски хорошая интуиция, с самого детства читает его как открытую книгу, но практика показала, что при должной сноровке и Акитеру можно одурачить. – Не совсем. Рука побаливает... Называешь липовую причину, которая очень похожа на правду, и: – Сильно? – Акитеру ныряет в комнату, гремит выдвижными полками и снова появляется в коридоре, вкладывая в руку тюбик с мазью. – Разогревающая. Мне при ушибах хорошо помогает. И заботливо добавляет, потрепав по макушке: – Отдыхай! Вуаля. Цукишима кивает и проскальзывает к себе, запирая дверь. Он ворочается без сна, устало разминая ноги: сбивает одеяло комом и закидывает одну поверх, лежит так пока не надоест, и перекатывается на другой бок, накрываясь с головой. Часы гулко отбивают секундной стрелкой по циферблату; мерные удары разлетаются в ночном воздухе просторной комнаты. – Не спится? – Ушиджима обнимает со спины, уютно пристроив подбородок на щеке, греет теплом и смущает неуместностью. – Ты зачем из душа вышел? – ворчит Цукишима. – Там одиноко. Тебе тоже одиноко. – Я не в настроении, – хмурится Цукишима. Странно, что Ушиджима всплывает в голове просто так. Странно и неправильно. О нём допустимо думать только в двух случаях: В контексте "Эй, ты классный, можно я прогнусь посильнее, и ты вжаришь мне по самое не балуй, да-да, не останавливайся, вот так хорошо" Или "Что сказал о моём блоке, повтори! А теперь? Нехило я твою атаку раскатал, вовсе ты не безупречен". Но сейчас он не на тренировке, да и тянуть руки в трусы совсем не хочется. Хочется просто лежать рядом. – Я и лежу, – спокойно выдает Ушиджима куда-то под линию челюсти в опасной близости от губ. Цукишима невесело усмехается собственным мыслям. Вот, значит, как? Теперь Ушиджима не только на передёрнуть разок-другой, но ещё и баюкает ночными разговорами, согревая спину и незаметно смаривая в сон. – Ни к чему это! – испуганно шепчет он, распахивая глаза. На часах 4:30 утра, Ушиджимы в кровати нет – что логично и ожидаемо – но на долю секунды пустота отзывается в груди отголоском разочарования. – Приехали... Ушиджима Вакатоши вышел из душа. Сказал пару фраз, покатал на спине и стал чем-то другим, чем-то бóльшим, чем-то, к чему Цукишима решительно не готов и как теперь с этим быть совершенно не представляет. Он растерянно моргает, собираясь с мыслями. – Чего соскочил? – за руку тянут, накрывая одеялом, и вжимают ухом в мерно вздымающуюся на вдохе грудь. – Рано даже для пробежки. – П-пошёл вон, – зажмурившись, шепчет Цукишима, беспомощно барахтаясь в душном коконе: – Отсюда и вообще! "Пошёл вон! Ушиджима-мать-твою..."