***
В какой-то момент даже такой человек как Гастон был вынужден признаться хотя бы самому себе в том, что ему определённо нужна помощь. Этот момент настал, когда небольшой кабачок, открытый им в этой абсолютно без перспективной, казалось бы, глуши, разросся до солидной таверны, в которой не брезгали останавливаться на ночь даже столичные буржуа. Работников прибавилось на кухне, да и комнатами теперь тоже кто-то должен был заниматься. На то чтобы в одиночку контролировать всё у него перестало хватать не только рук, но количества часов в сутках. Однако, каковы шансы в их городке найти толкового человека? Достаточно ответственного, чтобы выполнять то что ему велено, и достаточно циничного для того, чтобы закрывать глаза на мораль и продолжить наполнять кружку, когда очередному неудачнику вздумается упиться до белой горячки. В конце концов, не их дело, как другие люди разрушают свою жизнь. Когда свою кандидатуру ему предложила Лауретта, одна из типичных представительниц недалёких кумушек, Гастон не сдержал смешка: ― Ты серьёзно? ― спросил он девушку, явившуюся в таверну с утра пораньше. ― Мне нужен помощник, способный работать за стойкой всю ночь и считать выручку, а не воздыхательница с пустой головой. ― Моя голова пуста когда мне это выгодно, ― не отступала девушка под испытующим взглядом Гастона. ― Ладно. Дам тебе неделю, чтобы продемонстрировать что-нибудь кроме огромного выреза. Лауретта с сёстрами и отцом поселилась в их захолустье около двух лет назад. Дочка разорившегося купца, сестра пустоголовых блондинок. Раньше они были достаточно богаты и высокомерны, чтобы прослыть излишне разборчивыми в женихах, а сейчас вешались на шею кому ни попадя. Гастон поставил её за стойку, давая возможность вдоволь «налюбоваться» перспективами этой работы, скорее из вредности. Им двигало любопытство. Сколько же эта золотая девочка протянет? На что вообще может быть способен человек, проживший большую часть своей жизни в комфорте, праздности и безопасности? Как выяснилось, на многое. Лауретта оказалась трудолюбивой и достаточно умной в отличие от сестёр. Быстро осваивалась со своими обязанностями, а её очаровательная, пусть и фальшивая, улыбка приносила не меньше прибыли чем добротное спиртное. Была достаточно образованна, чтобы выставлять счета за выпивку и еду быстро и без ошибок. Терпелива, для того чтобы выслушивать того последнего человека, который оставался в таверне до самого рассвета и в гордом одиночестве продолжал вливать в себя горячительное маленькими глотками. Когда ему самому хотелось выставить посетителя за дверь и пойти уже отсыпаться до следующего открытия, девушка продолжала слушать заунывные истории несчастного, меланхолично протирая бокалы. У неё был красивый голос. Девушка постоянно начинала напевать какие-то незнакомые мотивы когда на их городок только начинала опускаться ночь. Посетители быстро прозвали её сиреной, которую Гастон выловил из Сены и притащил сюда, чтобы она своим голосом заманивала несчастных мужей в его заведение. Девушка лишь улыбалась в ответ говоря, что сирены не живут в пресной воде, особенно такой нечистой и полной помоев как в Сене. Она любила рисовать. Гастон узнал об этом найдя её в подсобке, карябающей огрызком уголька при свете свечи портрет какой-то женщины (её матери, как она пояснила позже). Гастон отчитал её за то, что она сажает зрение, занимаясь художествами в потёмках. Кому нужна слепая работница? Но после, когда посетители разошлись, попросил показать, что ещё есть в её мальком потёртом альбоме. Он по возможности не выпускал её из-за стойки, в основном потому что публичные прелюдии пьяниц, распускающих руки, ему самому были противны. На трезвую голову это отребье к девушке и подойти бы не решилось из-за собственной трусости. Грязное зверьё не заслуживает такой девицы. ― Здесь даже больше того, о чём мы договаривались, ― сказала девушка, в конце недели получив на руки увесистый мешочек звонких монет. ― Ты их заработала, ― ответил Гастон. ― Не своим декольте, я надеюсь? ― улыбнулась девушка, забавно поморщив маленький носик. В ответ Гастон лишь хмыкнул, впервые за долгое время не найдясь с ответом. Её сложно сравнивать с Белль. Она не так грациозна, не так скромна в выборе гардероба, остра на язык и трудолюбива настолько, что ей самой бы жена не помешала. Она рассказывала о том, что хочет украшать рисунками тела людей. Рассказывала, как отец в расцвете своего дела лично посещал новый свет с ними, кода они были совсем юными, и как ей довелось увидеть покрытые татуировками лица туземцев. О том, что это привилегия только женщин и самых отважных воинов, охотников за головами. Белль же никогда не слыла болтушкой, даже о своих книгах не говорила ничего более краткого содержания. Как настоящую леди, её варварские обычаи не интересовали и даже ужасали. Лауретта тоскливо вздыхала в компании собственных сестёр, одинаковых как чашки из сервиза, но продолжала щебетать с ними о всяких глупостях. Мирилась с жизнью в их тихом захолустье, хоть и была рождена стать золотом Парижа. Говорила, что лучше жить в безопасной и комфортной глуши, чем влезать в долговые ямы, в которые её семью с радостью бы скинули «столичные друзья» после череды неудач. Белль же рвалась в большой мир, или по крайней мере всегда об этом говорила если ей подворачивалась такая возможность. Ей, рождённой в атмосфере спокойствия и размеренности, сельская богемия с её венками из цветов опостылели. Пассивный протест Белль вдохновлял, а острословие и разочарованность Лауретты отрезвляли.***
― Лаура хорошая девушка, ― произнёс Гастон отрешённо. ― У нас был довольно долгий роман, но увы она, не вытеснила Белль из моего сердца.