Весенний мальчик

Его первое осознанное прикосновение к Мине было большой глупостью. Чёрт его дёрнул схватить девчонку за руку, чтобы вытащить из-под прямой атаки врагов в тот момент, когда она использовала причуду. Кислота обожгла пальцы, кожа с ладони слезла до мяса — с концентрированностью Мина не поскупилась. Бакугоу обматерил её с ног до головы и просто поменял руку, игнорируя извинения. И Ашидо тоже игнорируя. Потому что на мгновение, когда кислота ещё не добралась до руки, сжав её ладонь, под пальцами Бакугоу ощутил чистый шёлк. С тех пор Бакугоу предпочитал думать, что это было не правдивым ощущением — обманкой на контрасте с внезапной яркой болью. Но об очевидном не думать сложно: кожа Ашидо всегда была одной из ярчайших её черт. Даже Бакугоу, прозвавший её «енотьими глазами» и «черноглазкой» не мог отделаться от мысли, что самое заметное в Мине всё-таки — её цвет. Хотя Киришима вот утверждал, что первым делом отметил рожки и зубы. Девчонка, наверное, вся состояла из выделяющегося, была необычной, фишечной не по отдельности — целиком. Составная, как какой-то замысловатый конструктор. И Бакугоу смирился, выбрав для себя из этого многообразия одну черту — одно ощущение. Каждый раз, произнося вслух очередное не слишком изобретательное прозвище для Мины (от «бошка из сладкой ваты» до приевшейся «инопланетянки»), Бакугоу думал: «Шёлковая».

***

Катсуки знал, что терять бдительность в компании тупоголовых одноклассников, которые искренне считали себя его друзьями и порой нарывались составить ему компанию, никак нельзя. Но, вымотанный тренировками, лютыми заданиями Аизавы-сенсея и общим ритмом жизни Юу Эй, на несколько минут отрубился прямо на полу своей комнаты, окружённый хихиканьем Каминари и Серо, перемигиваниями Киришимы и Ашидо, хрустом чипсов, звуком перелистываемых страниц манги и общей атмосферой легковесного дружелюбия. Катсуки знал, что ни в одной вселенной такая беспечность не может сойти ему с рук: эта четвёрка вокруг него жила ощущением грандиозного, и Бакугоу подозревал в каждом тайного мазохиста. Во всяком случае, доставали они его с непередаваемым упорством и, кажется, даже не были против возмездия. Поэтому он даже не удивился, когда полчаса спустя, разлепив сцепленные дрёмой глаза, обнаружил всех там, где их быть не должно было. Серо пролистывал его конспекты, пытаясь найти смысл в грамматике английского языка; Каминари рылся в шкафу, в котором не было ничего, кроме чёрных маек, футболок и джинс; Киришима опасно навис над его головой, и Бакугоу, уже догадавшийся, что его ждёт в зеркале, молчаливо скосил глаза на маркер, который Эйджиро не успел спрятать, а Ашидо… Ашидо разлеглась на нём с таким видом, словно всегда здесь и лежала. Когда Катсуки подал признаки жизни, остальные дернулись — Мина осталась недвижимой, во многом потому, что тоже спала. Её голова, кажется, весьма удобно покоилась на его груди, и Мина вообще примостилась так, что со стороны выглядело это даже комфортно. Тяжесть и тепло её тела на секунду затормозили неизбежный взрыв, колено, устроенное прямо между ног Бакугоу, дало несчастным ещё две секунды, а тот факт, что Катсуки не знал, какого наглеца четвертовать первым, гарантировал спасение троице дезертиров. — Ну… ээээ… да… — сказал напоследок Киришима и плотно захлопнул за собой дверь. Кажется, его не слишком терзали угрызения совести за оставленного на погибель товарища. От громкого хлопка Ашидо проснулась, подняла голову и уставилась сонным, расфокусированным взглядом в лицо Катсуки, всё ещё удивительно бессловесного. Судя по недоумению в её глазах, она пыталась обнаружить троих сбежавших. Мину явно не смущало её положение, Мина явно не чувствовала угрозы. Если бы Бакугоу так не устал сопротивляться всему на свете, и её выходкам не в последнюю очередь, он бы, наверное, снёс её взрывом или вышвырнул бы с балкона четвёртого этажа — он бы точно придумал, что с ней сделать. Но бесконечно бороться с дуростью даже у него не хватало сил, особенно учитывая, сколько энергии он оставлял на тренировках. Поэтому Бакугоу просто взял её за плечо, чтобы снять с себя и отправить восвояси. Ашидо потёрла глаз кулачком, зевнула и кинула взгляд на тянущуюся к её плечу руку, затем вновь — на лицо Катсуки. — Fuck m, — произнесла она, потеряв где-то одну букву, и впилась в него совершенно нечитаемым взглядом. Бакугоу, дотянувшийся до плеча, забыл, что собирался предпринять, и вылупился на Мину в ответ. — Чего? — дьявол знает по какой причине, уточнил он. Неожиданная просьба его не слишком удивила — Бакугоу знал Ашидо хорошо и допускал, что ей в любой момент времени в голову могла прийти любая мысль разной степени долбанутости. Его удивило, что Мина вдруг стала полиглотом. Либо его усилия — он третий год старался вбить в её ватную голову хоть одно правило английского — окупились наконец-то, либо Ашидо проснулась другим человеком. Учитывая, что буквы в произнесённой ею фразе всё-таки не хватало, Катсуки скорее поверил бы во второе. — Fuck m, — повторила Мина, улыбнувшись, и опять уставилась этим своим непроницаемым взглядом. Повторила с таким выражением, словно из двух человек в комнате умственно отсталым был он. Завораживающе-чёрные глаза её блеснули в тусклом свете настольной лампы, и она приподнялась на локтях, перенеся весь вес на нижнюю часть тела — бёдрами Ашидо прижалась к нему так плотно, что Катсуки не смог даже ругательства, которые обыкновенно выскакивали по инерции, выплюнуть. Пальцы сами практически против воли сжались на её плече, и мозг запоздало узнал это ощущение: топ на тонких лямках не закрывал кожу, и гладкий шёлк разлился под ладонью. Даже во влажной жаре весеннего вечера кожа Ашидо была прохладной, и Бакугоу списал это на её причуду, как и восхитительное ощущение гладкости под пальцами. Должно быть, кислота придавала её коже особенный состав. Что причуды меняли тела, секретом не было. Бакугоу, например, знал, что его кожа на вкус была сладковатой из-за выделяемого порами нитроглицерина; в поту его состав был настолько концентрированным, что напоминал персиковый сироп. Бакугоу не было до этого особого дела, но шальная мысль, что Ашидо на вкус, наверное, тоже очень особенная, — такая же особенная, как на вид и на ощупь, — уже ударила в голову. Катсуки тяжело сглотнул, пытаясь проглотить желание распробовать — проглотить получилось только здравый смысл. Следующим, что его лихорадочно настаивающий на вкусовых ощущениях мозг смог отрефлексировать, был момент, как Бакугоу всё-таки согнал Ашидо с себя: согнул колени, уселся на задницу, и Мина сползла на пол. Катсуки ухватил её за предплечье и подтянул к себе, до опасной плотности. Ашидо пахла цветущей сакурой и сахаром, и ничего странного в этом не было — однажды, когда она выкинула очередную идиотскую шутку, он подпалил ей шкурку и отчётливо ощутил аромат домашних леденцов. В данный момент обоняние не было самым значимым чувством в его арсенале. Катсуки всегда двигался очень быстро и порывисто — его мозг и тело привыкли; трюки с Миной он проделывал на критических скоростях, не успевая отдавать себе отчёт, потому что только так можно было обмануть ту огромную красную кнопку в голове, которая мигала уже пять минут и не переставала вопить «опасность-опасность-опасность». Неудивительно, что Ашидо, немного уступая ему в быстроте, но совсем не уступая в природных рефлексах, подала признаки жизни только тогда, когда Бакугоу залез рукой под её топ, очертил пальцами мышцы на крепком животе и грубо сжал полную, округлую грудь. Мина взвизгнула, схватила его за запястье, и Бакугоу опять переключило с цветочных лепестков, ласковой морской волны и китайского шёлка на внезапную боль от кислотного ожога. Мина ошпарила его, выбралась из хватки и уставилась огромными чёрными глазами. — Ты чего, Бакугоу? — искренне недоумевая, осведомилась она, и на лице её отразилось только замешательство. Никакого злорадства, ни намёка на розыгрыш, ни капли вины. Первым порывом Катсуки выкинул руку в её сторону, а затем вспомнил, что они в его комнате, и решил обойтись без взрывов — решил, что убьёт Ашидо как-нибудь по-другому. — Ты, блядь, сама попросила, Сахарная голова! Совсем мозги расплавились от кислоты? — огрызнулся он, рыкнул и очень огорчился, когда к предыдущим эмоциям Мины добавилась разве что задумчивость. — Попросила? Бакугоу был в секунде от того, чтобы придушить её, даже рывок сделал, дотянулся до нежной, гладкой шеи, пальцы сжал, а Ашидо отреагировала только смехом. Она начала хохотать громко, высоко, с наслаждением, и смех её затмил испуг от его действий. Мина чуть ли по полу ни каталась, и Бакугоу пришлось отпустить. — З-зеркало, — через истеричные вдохи проговорила она, и Катсуки сжал зубы, не желая расшифровывать. Желая, чтобы она убралась из его комнаты и прекратила свои енотьи игрища. Но Ашидо повторила, и он понял, что зеркало нужно было ему. В качестве великого одолжения Бакугоу посмотрелся в чёрный экран смартфона — желание убить Мину прямо сейчас испарилось. Кандидатом номер один в его списке убийств значился теперь Киришима. Мина всё-таки умела читать по-английски, только его таланты репетитора тут были не при чём: как пишется слово «fuck» знал каждый подросток не только в Японии. Не произнесённая буква «е» в «me» и правда отсутствовала в произведении искусства, красующемся у него на лбу — видимо, Киришима не успел закончить свою светлую мысль. Бакугоу смотрел на надпись «fuck m», коряво выведенную у него на лбу, и с каждой секундой всё отчётливее приближался к состоянию Мины. Это было так абсурдно, так тупо, так глупо, что даже Катсуки с его отсутствующей самоиронией казалось забавным. Каминари бы сейчас сказал: «Эпический проёб, бро», — и оказался бы прав, дери его Пикачу! Бакугоу попробовал стереть надпись подвернувшейся под руку салфеткой, смочил её в питьевой воде и принялся оттирать, игнорируя хихиканье Ашидо и её любопытные, придирчивые, очень страшные взгляды. Мина смотрела с большим любопытством, и Бакугоу знал, что ему этот случай припомнят. Выход он видел только в скорейшей смерти Ашидо. Но стереть надпись было важнее. К счастью, маркер оказался не слишком стойким или Бакугоу просто был большим упрямцем — на месте надписи расплылось красное пятно, и Катсуки с облегчением прижал к зудящему лбу банку холодной газировки. Он бы выгнал Мину из комнаты, но разговаривать с ней после случившегося не хотелось. Неприятное чувство проигрыша саднило горло — Бакугоу не любил проигрывать, и быть отвергнутым в не самой милой форме и в не самый подходящий момент, тоже оказалось неприятно. Поэтому он ничего не сказал. Рухнул на спину и подождал, пока Ашидо сама поймёт, что ей, её проницательному взгляду, шёлковой коже и запаху сахара здесь не очень рады. Но, как Бакугоу уже усвоил, терять бдительность в компании некоторых людей было нельзя совсем. — Эй, Бакугоу, — ноги его что-то коснулось, и Катсуки поднял голову с пола, чтобы наткнуться взглядом на медленно подбирающуюся к нему Мину. Она выглядела и хищно и мило одновременно, и её соблазнительная, хитрая улыбка пригвоздила Бакугоу к полу сильнее, чем её вес, когда она коленями встала на его бёдра, а ладонями упёрлась в плечи. — Fuck me, — выговорила Мина по слогам, заботясь видимо, чтобы на этот раз все всё поняли правильно. Катсуки кинул быстрый взгляд на свежий след от ожога на запястье и с недовольным, злобным выдохом поднял голову, грубо дёрнув Ашидо на себя для глубокого, мокрого, откровенно гневного поцелуя. Он оказался прав: на вкус Мина тоже была очень необычной, кисловато-сладкой, как лимонные леденцы. — OK, — оценив шансы на успех, цыкнул Катсуки, усиленно делая вид, что не большой любитель шёлка.