***
Хорошо, это было странно. Странно, что Мама Макко не путался под ногами. Боже, в первый день он даже не заметил, но на второй он начал действительно волноваться. Хотя бы потому, что Габбани приходил искать его шесть раз, безрезультатно. Он всё время отсутствовал, и после первых двенадцати часов он даже не кричал оправданий, из-за которых уходил. Теперь было ясно. У Марко была девушка. Ну, ладно, по крайней-мере он убрался. Эрмаль в очередной раз подумал о страдающем лице Фабрицио, как он рассматривал его с головы до ног, когда они пришли проведать его. Он не мог понять, был ли это взгляд «о, мой Бог, почему этот мальчишка путается под ногами?!». Или «пожалуйста, я не хочу, чтобы он меня видел таким». Если бы он уделил больше внимания обстановке дома, то не страдал бы так; во всём виноват Франческо, который утащил его. Теперь он полностью сомневался: идти ли в джелатерию, чтобы проверить ситуацию, или остаться дома и учиться, или пойти прямо к дому Мобричи. Скорей всего, Марко избегал его так же из-за настойчивых вопросов, которые он задавал ему, всегда повторяя одни и те же; но что он мог с этим поделать, он никогда не был хорош в самоконтроле, рядом всегда был Марко, который помогал ему. Внезапно он осознал, что уже три дня находится дома, застряв в плену своей нерешительности, не в силах принять решение, всё из-за либидо Марко. Его охватила злость по отношению к своему другу: как он мог его бросить в этой щекотливой ситуации. «Как только он придет домой, я ему всё выскажу». Он упал на диван мертвым грузом, всё ещё в пижаме, а была половина четвертого после полудня: он взял в руки гитару и начал разогревать голос. Обычно пение помогало ему разгрузить голову, возможно, ему удалось бы придумать план действий, который не даст ему выставить себя полным мудаком. Пальцы слегка перебиравшие струны становились всё более и более решительными, глаза закрыты, сердце целиком захватило разум. Он представил себе Фабрицио, его теплую улыбку, его в руку в своих волосах, повышенное внимание к нему тем вечером. Иногда он успокаивался, воскрешая в памяти эти моменты; тем не менее, то роковое утро изменило мелодию, делая её более поцарапанной, тревожной, угрюмой. Он не знал, что означало такое поведение, Фабрицио выглядел раненым волком, которого спугнули в собственном логове, что означало то бегство, которое он совершил до ванной. Эрмаль вспомнил угнетенные жизнью глаза, которые превратились в две неопределимые лунки, окруженные тяжелыми темными кругами.***
Вынудив его на необычайную сессию внимательности, Франческо наконец позволил ему встать, и они направились в сторону метро. План был прост: пойти и поговорить с Николо. «Ок, всё это очень хорошо, но что мы ему скажем?» «Как что мы ему скажем?» Габбани остановился, развел руками, едва не задев бизнесмена, который шел со скоростью вращения земли, и заблокировав группу японских туристов. Марко понятия не имел, что ему предпринять: ответить или попытаться переложить ответственность перед тем как кое-кто решит избить его фиолетовым зонтиком. «Ты не собираешься ему сказать то, что, по-твоему, ты видел, верно, Марко? Потому что это было бы и глупо, и ужасно». «И что ты предлагаешь сказать тогда, Гуру**?» - теперь он на него не смотрел даже, решив не брать на себя ответственность за свои беды. «Я бы сказал, чтобы начать мягче, типа 'Эй, ты помнишь своего брата с гриппом? Вот, может быть, это был не грипп, но что думаешь ты?’. Ты не можешь сразу же тыкать его лицом в то, что ты думаешь, что возможно его брат алкоголик, может быть это был только один вечер, и как это будет выглядеть? В дополнение к сердечному приступу Нико». В словах этого сумасшедшего в невообразимых цветах была доля правды. «Хорошо, я согласен, но пойдём, темнеет». «Ты прямо настоящая мамочка». Вернувшись в район, они бросились в джелатерию, надеясь, что там никого нет. На этот раз Бог был милосердным. «Вот это да, ребята, что вы тут делаете в такое время?» «Нико, мы можем поговорить с тобой наедине?» Они сели за столик, и Марко сделал глубокий вдох, внезапно осознав, что не в силах произнести ни слова. Эта ситуация не давала ему покоя, ничего не поделаешь, она все время напоминала ему о том времени, когда он был ребенком, и должен был позаботиться о своих младших сестрах, когда отец приходил поздно и возвращался на рассвете в основном скрюченным. Он знал, что это нелегко, если в семье есть алкоголик. Марко почувствовал, как Франческо нежно погладил его по руке, чтобы успокоить, когда решил взять слово вместо него. «На днях, когда мы ходили проверить Фабрицио, мы кое-что заметили, и думаем, что ты должен это знать. В комнате было полно бутылок, а он явно был после похмелья. Мы не знаем, повторяется ли это или нет. Однако мы обеспокоены за Эрмаля. Ты помнишь последнюю ситуацию с Лоренцо? Мы не хотим, чтобы это повторилось». Они поняли, что не восприняли ситуацию всерьез, когда Нико чуть не потерял сознание. Дрожащий, он поднялся со стула, решил пройтись, чтобы успокоиться, но передумал в тот момент, когда понял, что ноги его не держат. Марко окончательно покраснел со стыда, который был вызван беспорядком, Габбани сразу же вскочил, чтобы поддержать Нико, и в этот момент появился Фабрицио. Как только увидев что творится, он бросился в их сторону с убийственным взглядом направленным на Марко, который выглядел самым виноватым в том, что его братишку охватил апоплексический удар***. Марко, видя как прибыл этот эквивалент шести легионеров****, инстинктивно столкнул стул как можно дальше, но не смог подняться, потому что его ноги неудержимо тряслись. Он застыл на месте, другими словами. «Какого черта вы сделали, дебилы?» Сразу же после его фразы Николо взорвался, что напугало Габбани – последнего, кто, казалось, всё ещё контролировал себя. Стул, на который Нико упал, отлетел в угол, а сам он теперь стоял в полный рост с лопаткой для джелато перед своим братом, который, как только увидел, что приступ прекратился, осознал, что видел Николо в такой ярости только в тот день, когда он ушел из дома после драки с отцом. «Фабрицио, как ты посмел. Ты пришел ко мне домой, я дал тебе работу, кровать, семью, а ты оплачиваешь всё это, став как Антонио? - с каждой фразой, произнесенной с трудом, Нико подходил на шаг ближе к Фабрицио, который не сдвигался с места. Они были одного роста. Они оказались лицом к лицу. – Ты позволил себе прийти сюда, и менее чем через неделю ты напиваешься, лжешь мне?» Фабрицио смотрел на него. «Ничего не случилось». Николо взорвался. Он толкнул его со всей силы, которой он обладал, и Марко и Франческо увидели этого парня, который должен был быть самым сильным среди них, у противоположной стены джелатерии. «Не смей мне лгать, Фабрицио. Ты же знаешь, как я это ненавижу», - прорычал Николо, указывая на него пальцем. Фабрицио вернул равновесие, и, казалось, обдумывал идею драться с братом. Потом, однако, он опустил руки по бокам, ни на что не реагируя, и склонил голову. «Я просто думал о маме. Я не смог избавится от боли». Эти слова вместо того, чтобы усмирить, казалось, ещё больше разгневали Николо, который набросился на брата. Он ударил его кулаком, который Фабрицио принял без попытки защититься, а затем ещё и в живот, заставив его согнуться пополам. Марко поспешил разделить их, за ним последовал Габбани, который был категорически против любой формы насилия, но взял стальной поднос для использования в качестве щита, осознавая, что он даже отдаленно не располагает физическими возможностями братьев. Марко достиг Нико и обхватил руками за плечи, пытаясь остановить его, как это делают в фильмах, и он уже хвалил себя за этот шаг. Однако он не ожидал, что Николо изогнет спину и скинет его за считанные секунды, сваливая его на Франческо, отправляя, в конце концов, их обоих на землю. Он повернулся к своему брату, который все ещё корчился от последнего удара. «Не смей воспринимать её смерть как предлог, испортивший твою жизнь. Ты был там с ней, тебе посчастливилось увидеть её в последний раз, о чем я до сих пор сожалею. Так что больше не смей защищать себя её именем, чтобы оправдать твоё дерьмо. Это семья, если ты ещё не заметил. Когда у тебя есть проблема, ты говоришь об этом, а не падаешь в обмороки от отравления алкоголем, это понятно?» Слезы продолжали идти, омывая его лицо, но он ни на секунду не потерял концентрацию. Его брат тем временем поднялся, всё ещё немного согнувшийся, и смотрел на него взглядом, который Марко никогда не забудет, настолько он был милым. «Извини», - пробормотал Фабрицио, притягивая полностью измученного Николо в объятия, где, наконец, оба растворились в освободительном плаче.