Его проблемы

В первый раз родителей вызывают в школу, потому что Тереза нарочно опрокинула на девочку остывшую манную кашу. К этому времени тетя Лотта и дядя Оливер, уже прекрасно изучив своих приемышей за год совместной жизни, откровенно потешаются над директором. Потому что мисс Полина Колинз, которая допекала их девочку уже не первый месяц, должна сказать спасибо. — Да вы издеваетесь?! За что? Ваша приютская бестолочь напала на нашу кроху! — возмущается дородная дама, прижимая к себе якобы ревущую крошку, которая не просто выше Терезы на полголовы, но и намного плотнее. — После того, что мы узнали о вашей крохе, ей стоит сказать нашей девочке спасибо за доброту! — подымает палец вверх госпожа Маркстон, ласково обнимая за плечи насупленных близнецов, глядя на которых не сразу ясно, кто из них мальчик, а кто девочка. — Верно, наши дети очень спортивные, а Тереза, еще и чемпионка школы по бегу среди начальных классов! — восклицает отец странного семейства. Второй раз в школу опять вызывают из-за Данте. На этот раз причина куда серьезнее — на днях в школу попал эксгибиционист и ему очень не повезло подойти к группе старшеклассниц, рядом с которыми стояла с мольбертом и карандашами Тереза. Нет, она вовсе не стукнула маньяка мольбертом. И даже кисть в глаз не воткнула. Просто от неожиданности ударила ногой так, что тот попал в больницу со сломанным тазом, а потом еще и подал на ее родителей в суд. Правда, в оном суде над женой сего типа все только посмеялись, ибо он по дурости разменял пару лет за решеткой на остаток жизни в коляске. Впрочем, вплоть до пятого раза в школу вызвали именно из-за Данте. Причиной все это время неизменно была она. Но несмотря ни на что в результате все сводилось к тому, что Маркстоны, ласково ероша ей волосы, ставили обвинителей на место. Даже тогда, когда она случайно оказалась замешана в вечеринке старшеклассников, на которую попала по ошибке! — Не смейте подходить к моей сестре, — это было последним, что запомнили ребята из старшего на два года класса, вознамерившиеся на спор пригласить школьную звезду по бегу на свидание. Ну, собственно, это затевалось шутки ради. Но Верджил, который последний год и без того был словно на иголках, не выдержал. И переломал всем троим руки. После того, как родителей вызвали в школу, они долго не могли понять, что говорить, а Тереза была единственной, кто в кабинете директора ласково обнимала его за плечи, шепча о том, что он вовсе не должен был вмешиваться. Что он не обязан был так рисковать. Данте изо всех сил утешает и успокаивает брата тем, что все было у нее под контролем, делая только хуже. Демоны давно не попадались в их жизни, но теперь ему кажется, что с ними было лучше. Было намного легче доказать, кто на самом деле сильнее. Легче показать, что он ей нужен. Грядет девятый день рождения, и Верджил уже чувствует вкус дыма от сгоревшего дома. А еще руки покалывает холод при мысли о том, что сестра, кажется, совершенно в нем не нуждается. Это больнее всего, и он в ужасе от самого себя понимает, что ему нужна не просто сила, нужна власть. Все возможное. Нужна библиотека отца. Книги о демонах. Нужна возможность. А еще нужно вытряхнуть сестру из этой пасторали. Кажется, словно чем лучше их жизнь после того памятного нападения, тем дальше они друг от друга. Тем меньше он нужен сестре. Верджил готов носить сестренку на руках и уничтожать все, что ее расстраивает. Вот только… он тут лишний, во всяком случае, чувствует себя абсолютно не к месту. — Боже, Вергилий, чем ты только думал? — всплескивают руками Маркстоны на домашнем совете, а Данте тихонько вздыхает, приобнимая его за плечи. В этот раз он молчит, не говорит ничего. Может, сестра их и приняла, а он ни за что не примет этих чужих, глупых и слабых созданий. Да, эти люди заботились о близнецах целый год. Защищали и выгораживали Данте в школе. А госпожа Маркстон готовила им всевозможные вкусняшки. Вот только этим Верджила не пронять. Он до последнего уверял себя в том, что ему плевать, что здесь, что в приюте! Ведь он не такой ребенок, как его сестра. Он до последнего будет верить в то, что легко протянул бы где угодно. Все, что пугает или раздражает Данте — для него лишь нестоящие внимания пустяки. Может, потому что… он сам прекрасно понимает: сейчас его демоническая часть сильнее. И будет лучше, если так будет и дальше. Ведь он должен показать, что именно он ей нужен, а не какие-то там чужие совершенно люди. За последнее время Данте оклемалась после произошедшего. Она начала коллекционировать кассеты с музыкой и рисовать. На взгляд Верджила, музыка эта не имела смысла, а рисовала она… неплохо. Лениво, зигзагами, ломаными линиями. Но почему-то до дрожи узнаваемо. По сути, он понимал, что стоит попробовать и ему — тоже получится, если не лучше. Ведь… остро заточенный карандаш — это тоже оружие, а лист бумаги — поле боя. Вот только в этом нет ни малейшего смысла. Рисование всяких бесполезных человечков его сильнее не сделает. Вообще в увлечениях сестры нет смысла. Но… почему-то они, на его взгляд, попросту дополняют ее, без этого она — будто и не она. А еще она за весь год так и не надела юбку и это тоже она — и эти глупые выбрыки и есть она. — Прости, если чем-то тебя расстроила, — тихо проговорила Данте, плюхаясь рядом с братом на кровать, и замерла, уперев взгляд в собственные острые коленки, выглядывающие из-под широких шорт. Вечно сбитые колени и локти — это тоже Данте. После тех разборок у директора был еще скандал — угрожали судом, но дело замяли тем, что девятилетний мальчик никому не мог сломать руку. Особенно старшим ребятам, да еще и так много. Сейчас только сестра была твердо уверена в том, что это он. Не могла не быть уверена. Но вместо обвинений… она подоткнулась к его боку, обнимая за плечи и заглядывая в лицо с кротким и виноватым видом… и это выбивает из равновесия почище прямого апперкота. — Ты о чем? — Я заметила, что когда тебе плохо, твои руки становятся холодными, — и этот бесхитростный ответ внезапно дико рассмешил. Настолько, что Верджил не сдержал кривой улыбки. — Да с чего ты взяла, что мне плохо? — Потому что тебе плохо, братик, — просто сказала она с тупой и непонятно откуда берущейся уверенностью. И… она права. Опять настолько глупо права, что наследник Спарды, судорожно выдохнув, утыкается ей лицом в плечо, и ему кажется, что он готов разреветься впервые после смерти мамы, но может лишь до хруста стискивать объятия и утыкаться в плечо. Потому что слез нет. Просто нет и все. Отец говорил, демоны не плачут.