loquela tua manifestum te facit

— Чёрт… — хриплым голосом отзывается Джун, схватившись за голову, которая невыносимо болела. А ещё он не чувствовал левой руки. В глазах все плыло и проморгаться получилось не сразу. Черные точки и мыльные круги искажали мир, который иногда казался именно таким, а не иным, нормальным: ясным и четким. При каждом воспоминании об онемевшей конечности в голове у парня застывала та сцена в лазарете из «Гарри Поттера». А судорога после каждого минимального движения ею напоминала рябь телевизионного канала, который не работает, или шум радиостанции, где волну невозможно поймать. Теплые руки обнимали со спины за талию. Светловолосый понял это не сразу — лишь тогда, когда попытался подняться с кровати. Длинные пальцы легонько держались за майку, аккуратные ногтевые пластинки с округлыми лунками притягивали к себе взгляд. Намджуну нравились ногти Хосока. Какой-то странный фетиш, не правда ли? И все же он приходил от этого в восторг. Парень мог чувствовать дыхание в области лопаток, которое щекотало и освежало своей лёгкой прохладой. А биение сердца заставляло собственное биться в унисон. От этого какая-то таинственная нега наполняла тело, в груди все стягивало от неожиданного смущения, хотя ничего и не произошло. Интересная штука — это человеческое сердце. Совершенно глупое и бессовестно чувственное. Оно влюбляется и от этой эйфории в глазах темнеет, ноги подкашиваются. А от переживаний дрожью распространяется боль и её центр где-то с левой стороны груди — там словно иглами пронзают, нанося тысячи точечных ударов. Тихое и теплое сопение согревало, щекотало кожу в области сгиба локтя. Юнги спал, свернувшись клубочком, уложив голову на руку парня, придавив её. Кровь практически не циркулировала и кисть за это время стала фиолетово-синей, а пальцы еле сгибались. Парень сжимал кулаки, как новорожденный, у которого от предков через поколения передался хватательный рефлекс. Его руки не были крошечными, а пальчики — пухлыми. Но даже без этого, его действия выглядели мило. Он был беззащитным, не способным оказать сопротивление. Ким даже подумал, что, если бы вдруг в дом Юнги пробрались воры ночью, то он тут же бы оказался в заложниках или стал бы безликой жертвой преступления, чье тело бы бездыханным лежало на полу. Белобрысый едва ли выбрался из плена, стараясь не разбудить друзей, которым нужно было ещё немного отойти от попойки. Бутылки брякали друг об друга из-за тяжёлых шагов парня. Он волочил ноги по полу. Дорожки от капель алкоголя стягивали кожу на шее и груди, а майка, кажется, совсем промокла от пота, выпивки и ещё чего-то. Ким проходит в ванную комнату, прикрыв за собой дверь, и ладонями опирается на раковину, слегка навалившись. Яркий свет ламп отражался от настенной плитки цвета морской толщи воды, и редкие блики слепили глаза. Волосы торчали в разные стороны, будто бы их зализывал кот, пытаясь сделать необычную укладку. Получилось экстравагантно, но не для повседневной жизни. Намджун мутным взглядом смотрит в зеркало, пытаясь хоть что-то понять, но на данный момент это совершенно не получается. Нужно попробовать попозже, вдруг получится. Он стягивает с себя одежду, постепенно и медленно оголяя подкачанный торс, мощные бедра, как у марафонца, и ягодицы, которые шикарно бы смотрелись в джокстрэпах (трусы-раковина). Эрекция говорила всё сама за себя. Джун был бы рад, если бы мог понять, что руки Хосока не дотрагивались и не касались бугорка, иначе ему было бы стыдно. И неловко. Но он ничегошеньки не может сообразить и даже не задумывается о таком. В голове пустота какая-то вакуумная: ни ветра, ни шума. Такое же ощущение бывает, когда из дома несколько дней не выходишь, находясь в нем один ранней осенью или поздней весной. Светловолосый закрывает дверцу душевой кабины и включает теплую воду. Капли бьют по макушке и плечам, после стекая потоком все ниже по телу, омывая песчаную кожу. Он закидывает голову назад, прикрыв глаза, и ресницы тут же намокают, слипаясь между собой. Стеклянные стенки запотевают, а большие ладони скользят по торсу, медленно ощупывая подушечками пальцев контуры, и кожа покрывается мурашками. Тихий полустон тонет в потоке воды, растворяясь в нем, как соль, как грех. Отпечатки мощных лопаток остаются на одной из стеклянных стенок, покрытых специальной пленкой, что делает их не совсем прозрачными. Намджун потирает большим пальцем головку, и дрожь пробирает от макушки до пят. Нижняя губа оказывается растерзанной зубами, которые впились в неё бессовестно, страстно, как в последний раз. Он двигает бедрами навстречу кольцу из пальцев, мыча и шепотом неразборчиво что-то проговаривая раз за разом. Каких-то три слова. Всего три слова, которые смакует на языке, которым дарит какой-то смысл. И от перестановки этих слагаемых результат не меняется — они значимы по-своему, на подсознательном уровне, где-то там, где разум не властен над ситуацией. Крупная вена от сжатия ещё только сильнее надувается, и, кажется, она скоро лопнет. Ким ладонью упирается в кафель на стене, и ягодицы тут же прижимаются к стеклу. Это можно назвать современным искусством. Фотография, картина, скульптура — неважно, какой формы. Главное, что это естественно, порочно и, в то же время, сотворено во имя любви, которую приписывают к божьему естеству. Тихие стоны с нотками хрипоты создают атмосферу эротичного таинства. И Хосок, стоящий у раковины, не сразу понял происходящее. Ему потребовалось несколько минут, чтобы окончательно проснуться и начать соображать. — Дрочишь? — Чон подаёт голос, неотрывно смотря на душевую кабину, дверца которой слегка приоткрывается. — Хочешь присоединиться? — белобрысый мягко и дружелюбно улыбается, хотя уголки его губ приподняты вовсе не в улыбке, а в усмешке с вызовом. Хоуп замирает, пытаясь понять: послышалось ему или нет. Он сжимает пальцами край серой футболки и сбивает носочек тапочки о напольный кафель. Они же друзья. Парни. Они не могут такое делать. Но разве понятие «друзья» не стирает привычные обществу границы? Разве оно не значит что-то большее? А «лучшие друзья»? Быть просто другом это одно, но быть лучшим — совершенно другое. — Ладно. — парень стягивает с себя ненужную одежду и проходит к другу в душевую кабину, дверца которой тут же закрывается. Ограниченное пространство даёт о себе знать. Рыжеволосый смущается и смотрит куда-то в сторону, боясь встретиться взглядом с глазами приятеля. После этого их отношения могут измениться, и не хотелось бы, чтобы эти изменения были в худшую сторону. — Боишься? — Ким усмехается, положив свою большую ладонь на его плечо. — Мне непривычно. — Хосок злится, скрещивает руки на груди, пытаясь отстраниться и отгородиться, если не физически, то морально, — И вообще, Юнги тебя сильно испортил. Намджун не может сдержать улыбки, но смех подавить удается. Он проводит пальцами по плечам друга и произносит успокаивающие слова, а ещё говорит, что Юнги — всего лишь повод. Мин лишь тот, кто стал точкой отправления в реальный мир, где нет ни плохих, ни хороших. В настоящем мире все одинаковы, и при этом все разные. Они все — оттенки серого. Чон опускает руки, и одна из них тут же оказывается под защитой теплой ладони с шершавой кожей и следами от мозолей. Парень касается плоти друга бесцеремонно, с каплей смущения, что разлилась по щекам. Рыжий делает из пальцев кольцо, которым сжимает член, и надрачивает не так размашисто и легко, как хотелось бы. Но чужие руки ублажают лучше своих. Джун понял это уже давно. Вены на шее вздулись, когда он откинул голову назад, от наслаждения сладко простонав своим слегка хриплым голосом. От этого у его друга по спине пробежались мурашки. Чон тоже желал разрядки, новых ощущений и простого кайфа. Ким мог дать это все за один «сеанс». Его грубая ладонь сжимала в себе не такой мощный и толстый, в отличие от собственного, член друга. Трение нежной плоти о кожу, которая по ощущениям напоминала наждачную бумагу, приносило как приятные ощущения, так и не очень. Хосок сдерживался так, как только умел и мог. Заглушать стоны становилось все сложнее для такого «громкого мальчика». Светловолосый это прекрасно понимал, поэтому в самый пик наслаждения до одурения, он прижал его к себе, зарывшись пальцами свободной руки в волосы, а после его пронзила боль где-то у ключицы. Их губы были растерзаны, а вены на руках вздулись так, что от пореза листком бумаги мог бы быть летальный исход. Они касались друг друга грудью от тяжёлого и сбитого дыхания, а напоследок Намджун успокаивающе поцеловал приятеля в висок. Все осталось таким, как будто ничего не было. Только эти двое знали то, о чем скоро забудут. По крайней мере Джун точно. Юнги все так же продолжал спать на кровати, и только сейчас Ким заметил на его шее синяк, а под правой ключицей (где-то на пять сантиметров ниже нее) след от зубов. Осталось узнать, кто это сделал — он или Хосок.