Обещание

Хранительница стремилась как можно быстрее покинуть поселение вахаки. Переговоры с Руасаре прошли неожиданно удачно ‒ лучше, чем, учитывая обстоятельства, следовало ожидать: предводительница проявила сдержанное гостеприимство, благосклонно выслушала новости о работорговцах, и приняла предложение Онеказы. Но сам остров и сохранившиеся энгвитанские постройки ‒ все это действовало на Илзе угнетающе. Вахаки даже использовали стилизованное изображение ключа, но наделяли его совершенно новым, неожиданным смыслом, а Руасаре, сама того не зная, хранила надежно скрытые воспоминания о встрече с Таосом. Илзе не переставала нервно мерить шагами свою каюту. Она сжимала и разжимала кулаки, а на кончиках пальцев вспыхивали и гасли ярко-синие искры. В воздухе запахло озоном. ‒ Таос не перестает меня удивлять. Какой размах! Какие амбиции! Неужели он думал, что сможет контролировать целые народы с помощью единичного вмешательства? Неужели он думал, что сможет предсказать развитие событий в такой отдаленной перспективе? Алот сидел в кресле и рассматривал сложенные на коленях руки. Илзе наконец остановилась. Искры на ее пальцах погасли, и она тяжело опустилась в кресло напротив Алота. ‒ Ты не думаешь, что я в чем-то похож на Таоса? ‒ спросил он, не поднимая взгляда. ‒ Что ты хочешь сказать? ‒ Я преследовал Свинцовый ключ, пытался остановить их. И мое вмешательство тоже может оказаться ошибкой. Я действовал по своему разумению. Мог ли я сделать только хуже? Последствия могут быть непредсказуемыми... ‒ Все это вздор! ‒ голос Илзе прозвучал неожиданно резко, и Алот неуловимо напрягся, еще ниже опустив голову. Илзе заставила себя сбавить тон. Алот выглядел растерянным и подавленным. Хранительнице безумно хотелось защитить его, найти нужные слова, чтобы придать уверенности. И ей даже под силу это сделать. Но она прекрасно понимала: любые ободряющие слова прозвучат сейчас неуместно и фальшиво. ‒ Что касается Ключа ‒ истинные цели этой организации сгинули вместе с Таосом, ‒ голос хранительницы звучал тихо, но уверенно. ‒ Он не оставил преемников или учеников. Остались лишь разрозненные сектанты, связанные клятвами, которых никто до конца не понимает. Со временем их принципы и стремления хранить тайны станут работать против них. Это неизбежно. Более того: это уже происходит. Вспомни инквизитора Ледвин: стоило только намекнуть, что она могла несправедливо осудить кого-то, как она мгновенно растеряла всю свою экзальтированную уверенность. ‒ И стала уязвима для твоего красноречия, ‒ Алот криво усмехнулся. ‒ Именно, ‒ подтвердила Илзе. ‒ Я лишь хочу сказать, что ты не должен быть так строг к себе. Тебе ничего не нужно делать. Со временем Свинцовый ключ распадется сам по себе. ‒ Отойти в сторону и просто смотреть? ‒ Алот встал с кресла, выпрямился и сложил руки за спиной. Его внимательный взгляд погас, пока он обдумывал эту новую мысль. ‒ Прекратить попытки вмешаться в естественный порядок вещей? Над этим не помешает подумать. Поддавшись внезапному порыву, хранительница приблизилась к нему, попыталась обнять, но он поспешил неловко отстраниться и виновато посмотрел на нее. ‒ Прости, Илзе. Сейчас мне нужно побыть одному. Надеюсь, ты поймешь. ‒ Да, конечно. Я понимаю. На мгновение задержав взгляд на ее лице, Алот пожелал спокойной ночи, отвернулся и вышел из каюты. Илзе была уверена, что уловила в его взгляде неуверенность и сожаление, но решила не останавливать его. Какое-то время она продолжала задумчиво смотреть на уже закрытую дверь. В очередной раз Илзе задумалась, почему же Алот так упорно стремится к одиночеству. В действительности он никогда не ставил перед собой подобную цель, а лишь был уверен, что одиночество неизбежно настигнет его. Илзе не оставляла попыток убедить его в обратном. В прошлом она неоднократно отмечала, что ее слова, произнесенные в нужный момент, могут повлиять на окружающих, пусть неявно. Оставалось только ждать. И принять последствия сказанных слов ‒ неважно, какими они окажутся. "Я всегда понимала", ‒ подумала она, и направилась к письменному столу, рассчитывая отвлечься работой над заметками. Но, к несчастью, недооценила накопленную усталость, и ее быстро сморил сон. Ее ожидали кошмары. Спустя много лет, в течение которых она не видела никаких снов, они были готовы напомнить о себе.

***

Илзе поняла почти сразу: она уже видела эти руины. Знакомые узоры, выщербленная мозаика, частично заросшие мхом, не оставляли сомнений ‒ это была энгвитанская постройка. Хранительница шла вперед, по узкому коридору с высоким потолком, в темноту. Растрескавшаяся плитка отчетливо хрустела под ногами, но больше никаких звуков не было слышно. Фосфоресцирующая плесень на стенах давала немного холодного зеленоватого света. Коридор привел Илзе в большой зал, посреди которого громоздился адровый механизм. Высокая колонна была покрыта медными кольцами и сужалась к потолку, а ее вершина терялась в темноте. У панели управления стояла знакомая фигура. Илзе не сразу опознала Алота. Она сделала еще шаг и позвала его по имени. Эльф не отозвался. Когда она позвала его еще раз, он вздрогнул и обернулся. Освещение не позволяло разглядеть выражение его лица, но ответ прозвучал отчетливо. "Мое имя принадлежит богам", ‒ бесцветным голосом произнес Алот и снова повернулся к механизму. Хранительница попыталась спросить что происходит, но не смогла произнести ни звука; попробовала сделать еще один шаг ‒ и не смогла: ее обступили серые тени, мешающие двигаться и не дающие рассмотреть знакомую фигуру. Она почувствовала, как ее захлестывает волна удушающей паники. Илзе вздрогнула и проснулась. Она обнаружила себя сидящей за столом в своей каюте. Свитки посыпались на пол. Спустя пару минут после пробуждения Илзе уже не могла вспомнить, что именно ей снилось. Кошмар ускользал от ее понимания, как песок сквозь пальцы, а приступ паники сменился неопределенным беспокойством. Уснуть снова не удавалось, и она вернулась к записям для Санцы ‒ так же безуспешно. Тогда она попыталась отвлечься чтением, но и это не удалось. Кошмары снились хранительнице далеко не впервые. Часто она видела то, что могло бы произойти, но не произошло, или причудливые сочетания воспоминаний и скрытой тревоги. Нельзя сказать, чтобы Илзе нуждалась в защите. Обширные магические знания и опыт их применения в путешествиях позволяли ей постоять за себя. Но кошмары ‒ совсем другое дело. Их нельзя было уничтожить с помощью магического огня, молний или призванных лезвий. Она убеждала себя, что кошмары ‒ это лишь отражение ее тщательно подавляемых страхов, но это не избавляло от неотвязного чувства беспомощности. В такие моменты накопившаяся усталость и неуверенность в будущем заставляли Илзе думать о том, что многое не зависит от нее, многое ей не под силу изменить, как бы ни хотелось.