***
- Этот парень ведет себя как полный кретин, - Чума взгромоздился на подоконник с ногами и смотрел в окно. По бледной от измороси лужайке шагала неразлучная парочка, брат и сестра. Они сладко держались за руки, и мальчишку затошнило от этой приторной нежности. – Нет, ну вы только посмотрите. - Я здорово его вчера напугал. Слышал, как он кричал? – лопоухий коротышка облокотился на подоконник, но Чума брезгливо подвинул его ногой. - Вытри сначала сопли, а потом лезь. - Стиви, ты ведь слышал, скажи? Ушастый мальчик схватил под руку высокого подростка, от толчка его очки съехали на кончик носа и он отточенным движением поправил их. - Да, он кричал тебе прекратить прятаться и что он тебя сделает. - Ага, как же… Сделает он меня. И вообще, если бы не мои навыки, шутка бы не удалась, - мальчишка отлип от очкарика и прокашлялся в кулак. – Откройте дверь, или я заставлю вас вылизать мой анус, - пророкотал он грудным басом. - Это мерзко и не смешно. - А по-моему весело. Скажи ему, Чума. Чума хмуро глядел в окно, скрывшись за занавеской растрепанных рыжих волос. - Мне не нравится, что он о себе возомнил, - мальчишка скривил губу и свесил ноги с подоконника. – Хочу объяснить ему пару правил. - Ох и нравится же мне это! – лопоухий посторонился, пропуская Чуму вперед. Из уважения он прикрыл нос ладонью, зная, как раздражают рыжего его сопли. - Не нравится мне это. - Молчи, ссыкло. Мы с Чумой отделаем новенького и без твоей помощи, - коротышка толкнул своего высокого товарища локтем вбок, отчего у него вновь съехали на кончик носа очки. - Я поговорю с ним сам… - Эй, ты чего? Я так хотел расквитаться с ним. Он ведь крысой меня назвал! Чума заткнул уши пальцами и пошел по коридору, шаркая подошвами слишком больших ботинок. Говорить с ним было бесполезно, и ушастый лишь обиженно шмыгнул носом. - Ладно, пусть разбирается. Наверное, боится, что его отделают, и я это увижу. - Это Чума-то? Коротышка рассмеялся, и Стиви усмехнулся в ответ.***
Чума уже не помнил, как давно его так прозвали, но свое прозвище старался оправдывать всеми возможными способами. Исправительный центр был его домом с шести лет, и он знал здесь каждый уголок. Не было ни одного воспитанника, который не знал бы его, и ни одного воспитателя, который хоть раз не пригрозил бы его выкинуть отсюда на улицу, психологи в один голос утверждали, что жизнь Чумы закончится в подворотне с ножом между лопатками. Смерти Чума не боялся. Однажды он почти умер, собственно после этого безнадежный ребенок и оказался в центре. Мальчик решил считать произошедшее интересным опытом, и особенно не грустил по этому поводу. Он вообще никогда не грустил. Чувства представлялись Чуме чем-то чужеродным этому месту. Отца он почти не помнил – тот его избивал и выкинул на улицу в морозную ночь, где мальчишка чуть не умер от обморожения. Его стоило ненавидеть – но Чуме было безразлично. Над его головой раскинулся Исправительный Центр, тогда представлявшийся огромным замком. Было тепло и безопасно – больше не нужно было никуда бежать. Воспитательницы злились, что Чума ни черта не умеет, а сверстники задирали, потому что он был меньше и слабее. Чума научился отвечать. Он не стал злее, просто так было нужно, чтобы жить. Он вырос диким зверенышем, каким и должен был вырасти в Исправительном центре. Он не был один. Центр штамповал таких зверят сотнями и выпускал на волю ежегодно, не способных приноровиться к жизни за пределами Центра. Оказавшись на воле, зверята ломали когти и стачивали клыки, но стать людьми так и не могли. Психологи только разводили руками. Они делали все, что в их силах, но совладать с этим выводком оборотней они не могли. Как показывала практика, дети, оказавшиеся в Исправительном Центре в юном возрасте, в большинстве случаев адаптироваться к взрослой жизни были не в состоянии. Чума еще не знал, что это именно его случай, но чисто интуитивно догадывался, что в будущем ничего хорошего ждать не придется. Может быть поэтому, он изо всех сил старался отбросить человечность и раствориться в звериной натуре, взращенной Центром. Он всегда выглядел как лесная нечисть. Вечно спутанные волосы до лопаток, медно-ржавые и постоянно грязные. Безразмерная толстовка, содранные коленки и сбитые костяшки пальцев на руках. Чума оправдывал имя всем своим видом и поведением. Его боялись. Боялись его дикости и отсутствия морали. И это тоже было тем, что нужно для выживания. Чума спустился на первый этаж как раз вовремя. Новенький вернулся в холл и вытирал ноги о расправленный для таких целей коврик, которым никто кроме учителей не пользовался. Рыжий фыркнул. - Оставь приличья, всяк сюда входящий. Новичок встрепенулся и уставился на Чуму, так словно тот был восьмым чудом света. Посмотреть было на что. Лохматый мальчишка с успеваемостью ниже плинтуса, коверкающий на свой лад произведение бессмертного Данте. Алан еще раз шаркнул ногой о коврик у входной двери и поставил чистую подошву на подгнивающий дощатый пол первого этажа. - Ты меня не слышал? Здесь твои манеры никому нахер не уперлись! – Чума подошел ближе и скрестил руки на тощей груди. Алан нахмурился. Не хватало еще, чтобы на него наезжал мальчишка, ниже его на голову. - Мои манеры уперлись мне и тебя не касаются. Скоро меня здесь не будет, и я перестану раздражать тут всех и каждого одним только своим видом. Чума неожиданно расхохотался. - В одном ты прав. Ты реально раздражаешь. Алан фыркнул и попытался обойти рыжего. Нужно было взять учебники из комнаты, прежде чем отправиться на уроки. Хулиган резко выставил руку вбок, образуя импровизированный шлагбаум. Рука уперлась Алану в живот. - Думаешь, ты особенный, только потому, что у тебя есть дядюшка в директорском кресле? – в голосе Чумы прозвучало презрение. - Ты знаешь? - По-твоему, зачем еще отброса вроде тебя селить на третьем этаже? - Ты меня с собой не ровняй. - Твои уважаемые родители не намного живее моего спившегося папаши. Что скажешь? Хорошая уравниловка? Мне нравится. Алан развернулся и схватил Чуму за ворот толстовки. Ткани было с запасом, мальчишка даже не почувствовал дискомфорт. - Слушай, ты! Ты ни хрена обо мне не знаешь! Ты не смеешь даже заговаривать со мной о моих родителях. Это тебя не касается! - Ну и что ты сделаешь? – Чума мягко стукнул Алана по руке и отодвинул мальчика назад. Тот с легкостью поддался плавному движению. – Пустые слова. Ты ничего не можешь сделать. Алан хмуро сжал кулаки. Бесполезно. Не в его правилах бить морды там, где бесполезны оказались слова. Это удел зверей. - Я уеду отсюда в ближайшее время. Я и моя сестра… - Кстати, твоя сестра… - Чума расплылся в желчной улыбке. - Что тебе от нее нужно?! – Алан оскалился и почувствовал, как теряет самообладание. - Ого, и давно у тебя это? – Чума преувеличенно удивился, это сбило Алана с толку. - Чего? - У тебя глаз дергается. И часто у тебя нервный тик, когда упоминают твою сестру? Я ведь еще даже не сказал, что из такой маленькой девочки в том гадюшнике, что зовут женским корпусом, очень быстро воспитают порядочную суку. Терпение Алана закончилось. Он замахнулся, чтобы вправить рыжему мозг на место, или уж вынести его с концами. Чума увернулся и отпрыгнул в сторону. Хрустнув тонкими пальцами, он сказал: - С этого и нужно было начинать.***
В коридоре было шумно. Мальчишки сцепились как разъяренные коты, и два воспитателя с трудом могли оттащить их друг от друга. Чума отчаянно рычал и царапал лица мужчинам, пытающимся оттащить его от Алана. Он успел прокусить до крови удерживающую его руку и извивался как змея. Алан продолжал лягаться ногами, пока воспитатель перехватил его под руками и крепко сдавил в стальных клещах. Мальчик, казалось, не обратил на лишний груз никакого внимания. Он все еще сражался с тенью. Щеки и шея у него были расцарапаны, а футболка порвана, но боевой дух не желал испаряться. - Что здесь происходит? Грудной бас пророкотал у подножия главной лестницы. Алан вздрогнул и прекратил вырываться. Понадобилось вмешательство дяди, чтобы он успокоился. Теперь мистер Мартин уж тот точно утвердится в мысли, что Алану не помешает воспитание в Исправительном Центре. Мальчик сглотнул горькую слюну, полную крови. Чума все еще продолжал вырываться. До дядюшки Алана ему не было никакого дела, хоть бы сам Христос сошел с неба и попросил бы его успокоиться, дикий мальчишка послал бы их одинаковыми словами. Мистер Мартин окинул взглядом Алана. Он глядел свысока, и мальчик почувствовал себя ничтожным. - Постарайся объяснить мне, Алан, почему я должен лично разнимать конфликты малолетних хулиганов? Мальчик старался избегать прямого взгляда, ему было стыдно, но глубоко в душе он прекрасно понимал, что иначе он бы точно не поступил. Он должен был врезать наглецу по морде, и он сделал это. И попал. Возможно, даже не один раз. Уголок рассеченной губы сам собой поехал вверх. Дядя презрительно фыркнул. - Зайдешь в мой кабинет. Второго – в карцер, - директор кивнул воспитателям, борющимся с Чумой. Услышав о своем наказании, мальчишка лишь ожесточеннее принялся бороться за свою свободу. Алан стоял в коридоре, полном народа, но никто из скопившихся здесь людей больше не обращал на него внимания. Дядя развернулся и мерным шагом направился вверх по лестнице. Воспитатели тащили Чуму по коридору вбок. Отовсюду на Алана смотрели лишь спины, и он остро почувствовал свое одиночество. Доверие мистера Мартина было подорвано, но это была самая маленькая из потерь, Алан чувствовал, что сегодня он проиграл этому месту. Надежда на возвращение медленно таяла, растворяясь в первой крови.