YES or YES?

      — Доброе утро.       Чунмён обнял Чонина со спины, пока тот сидел на двуспальной белоснежной кровати со смятым толстым одеялом у босых ног и читал книгу. После чего зарылся холодным носом в широкий ворот его бежевого свитера, щекоча смуглую шею слегка влажными волосами.       От Чунмён пахло гелем для душа Чонина. Мужчина позаимствовал его, когда отправился на тренировку рано утром, оставляя своего парня отсыпаться после рабочей недели.       Чонину нравилось дышать им в такие моменты. Он испытывал особый трепет, когда Чунмён пользовался его вещами или носил его одежду.       — Холодный, — пробурчал Чонин.       Он снял круглые очки и отложил их вместе с книгой в сторону, чтобы начать согревать своими ладонями сцепленные у него на животе руки.       — А ты мягкий и тёплый.       Чонин незаметно вздрогнул, чувствуя на шее контраст горячего дыхания и холода от влажных волос.       — Только проснулся.       Чунмён хмыкнул, обернулся к часам — почти полдень, и тактично промолчал.       Они жили вместе уже больше двух недель. Чунмён предложил ему съехаться, как только узнал, что Чонин подыскивал себе квартиру.       Для Чонина это было на грани фантастики (хотя, бесспорно, он мечтал об этом), словно их отношения не развивались медленно и последовательно, как он привык прежде. Чонин давно признал, что две эти характеристики не относились к ним никаким образом, и решил рискнуть.       А Чунмён не видел в этом проблемы. Он, как оказалось, ко многому относился проще. Хотя и соглашался с тем, что, учитывая их совершенно разный образ жизни, так быстро привыкнуть друг другу — судьба.       Чонин спал много и крепко. Он мог отключиться на любой поверхности в доме и практически за любым занятием. У Чунмёна дергался глаз, когда он в очередной раз находил Чонина в неожиданном месте, но довольно быстро начал признавать, что это очень мило.       Единственное, в чём Чунмён действительно первое время пытался переделать Чонина, — его привычка в выходные компенсировать все часы будничного недосыпа.       Чунмёну было жаль своего мальчика, когда тот вставал посреди недели рано и с таким трудом, а в выходные мог проспать до обеда. Так нелогично, по мнению Чунмёна, ведь можно было просто наладить режим, поднимаясь в одно и то же время.       Чонин не был против, но его организм — очень даже, устраивая ему бойкоты на работе, да и Чунмён вскоре сдался — тяжело вылезать из своей постели, когда рядом сладко сопел тёплый Чонин.       Чунмён во многом открывал его для себя заново, с любопытством изучал и запоминал каждую деталь или особенность.       Чонин ел на завтрак вафли с джемом, запивал это всё сладким кофе со сливками, а Чунмён готовил себе овсянку, посыпал её ягодами, устраиваясь напротив в столовой, и старался не подавать виду, что его сейчас стошнит от количества сахара, которое потреблял его парень за завтраком.       Чонин был домашним, уютным и ужасно милым, особенно в своей любви обнимать Чунмёна всеми конечностями или укрывать их обоих одеялом и никуда не отпускать.       Чунмён ненавидел сидеть дома, иначе начинал быстро скучать, — до того, как у него появился Чонин. Тот, хотя и не требовал к себе слишком много внимания — обычно читал в тишине после работы или делал несколько набросков — обожал касаться его, обнимать или целовать. Даже если это было совершенно неожиданно.       Всегда ревностно охраняющий своё личное пространство прежде, Чунмён в очередной раз удивлялся самому себе, ведь практически сходил с ума от своей полной противоположности. Поражался тому насколько они были разными, но в то же время как две части одного пазла — подходили друг другу идеально, потому что им обоим это друг в друге и нравилось. Чонин будто останавливал его — того, кто пытался извлечь пользу из каждой минуты, и позволял ему увидеть красоту каждого этого мгновения.       — Чем собираешься заняться? — тихо спросил разнеженный от тепла чужого тела Чунмён.       — Тебе не понравится, — Чонин сжал его руки, поглаживая большими пальцами, — но начну с хорошего. Я собираюсь встретиться с мамой.       — М-м, отлично. Могу сходить с тобой, познакомиться, — весело предложил Чунмён, и Чонин хохотнул, представляя вытянутое от шока лицо матери.       — Вряд ли она обрадуется, что новая девушка, о которой я говорил, окажется взрослым мужчиной.       — Я всем нравлюсь.       — Не сомневаюсь, — фыркнул Чонин.       Чунмён крепче обхватил своего парня и игриво прихватил губами мочку его уха.       — Что ещё? — прошептал он.       — Я встречаюсь с Сечжу, — выдохнул Чонин оттого, как внезапно его пробила дрожь, когда Чунмён влажно поцеловал его в шею. — Знаю, что ты не в восторге, — надрывно и быстро проговорил Чонин, вытягивая шею для поцелуев и чувствуя, как внизу живота собирается возбуждение, — но я всё равно собирался сказать тебе.       — Надеюсь, она будет в порядке, — как ни в чём не бывало произнёс Чунмён, и Чонин хмыкнул, резко разворачиваясь в его руках.       — А за меня ты не переживаешь? — возмутился он, с недоумением наблюдая за посмеивающимся мужчиной.       — У тебя есть я, — Чунмён пожал плечами и повалил его на спину, нависая сверху: — Я люблю тебя.       Чонин оцепенел от удивления, вглядываясь в серьёзные глаза напротив. Серьёзные только на первый взгляд — словно в подтверждение его подозрению уголки губ Чунмёна дёрнулись, и в глазах мужчины заплясали черти.       Чонин сглотнул и опустил взгляд на чужую руку, медленно сползающую к резинке его домашних штанов. Прикрыл и закатил глаза, дергаясь от прикосновения холодной ладони к его члену. Он резко привстал, опираясь локтем о кровать, и втянул Чунмёна во влажный поцелуй.       — У нас же есть немного времени? — прошептал тот, медленно двигая рукой и пристально наблюдая за чужим участившимся дыханием.       — Да, — бездумно выдохнул Чонин. — Да, — и принялся спускаться быстрыми поцелуями к ключицам Чунмёна, чей тихий смех оборвался сразу же — как только он обнаружил себя прижатым к кровати, а Чонина около своей ширинки с дьявольской ухмылкой на губах.       И куда делся тот вечно краснеющий парень?       Очевидно, ему сорвало крышу, раз он так легко забыл обо всём, что планировал.

****

      — Значит, в этом году на Рождество тебя не ждать? — мама расстроенно поджала губы, покачивая в ладони бокал с самым дорогим вином в меню ресторана.       У неё был важный вид: прямая осанка и вскинутый подбородок. Она, одетая в чёрное платье с длинными рукавами, немного отбелила кожу лица и нанесла лёгкий макияж, а на её шее красовалось самое красивое и дорогое ожерелье, которое ей было некуда надеть.       Чонин с сожалением смотрел на всё, что заказала мама, уже мысленно подсчитывая полную стоимость всех блюд, но в целом был рад, что мог позволить себе порадовать её такими выходами.       А всё потому, что, как и предполагалось, он сильно опоздал на встречу. Бежал со всех ног, снимая шарф и расстегивая длинный пуховик ещё у выхода из метро. Однако, когда вошёл в ресторан и у гардеробной увидел себя в зеркало, а точнее тёмные пятна на своей шее, зарделся, неловко попросил шарф обратно и надел его прямо поверх рубашки.       Зима в этот раз была тёплой и скупой на осадки — снег казался настоящим праздником, и Чонину с этим повезло — шарф остался сухим. Хотя и выглядел он с ним, объёмным и тёмно-зелёным, в ресторане очень дико.       — Нет, я буду на работе.       — А на Новый год?       — Я решил провести его со своей девушкой.       Женщина печально вздохнула.       — Вот что она о себе думает? Разве нормально игнорировать родителей жениха? Почему не придёт познакомиться?       Чонин усмехнулся — в голове сразу же возникла картина с обаятельным Чунмёном в костюме, который бы точно покорил его маму своими манерами и умением ухаживать.       — Ещё слишком рано. Мы ещё даже не знаем, надолго ли это.       Женщина понимающе кивнула, хотя, судя по её нахмуренным бровям, оставалась недовольной.       — Так всегда бывает, мальчик мой. Страсть утихает, а что остаётся? — явно с намёком произнесла она как-то потерянно, и всё же — как ей нравилась предыдущая невестка.       — Любовь?       Чонин подпёр щёку кулаком и обворожительно улыбнулся — женщина обессиленно вздохнула.       — Если она есть между вами, то я счастлива. Для меня главное — твоё счастье. Этого мне достаточно, — смиренно проговорила она и ласково посмотрела на сына.       Чонин кивнул, не прекращая улыбаться, — ему тоже было достаточно.

****

      Проводив маму до такси, Чонин продолжил гулять по центру Сеула, который уже успел зажечься огнями. К вечеру на улице похолодало, но морозная свежесть его скорее радовала. Тело до сих пор помнило чужие поцелуи, а от воспоминаний нутро заполняла горячая лава, и Чонин зарылся носом в шарф, пытаясь скрыть смущение.       Уже около назначенного места, рядом с небольшой кофейней Чонин заметил на горизонте знакомый силуэт. Всё та же длинная чёрная куртка, длинные чёрные волосы, лежащие на груди, и белая объёмная шапка. Всё тот же острый осуждающий взгляд аккуратно подведённых тёмных глаз.       — Хорошо выглядишь, — выдал Чонин, когда они остановились друг напротив друга.       — Ты тоже, — коротко ответила Сечжу и оглядела с прищуром: — Весь светишься.       Чонин подавил чувство вины и сконфуженно потупил взгляд, после кивая на вход в кофейню.       — Зайдём? Я не буду тебя долго задерживать.       Внутри было тепло, но несмотря на это, они не сняли верхнюю одежду. Чонин понял, что замёрз, только когда сел за стол у окна напротив девушки. Его щеки и руки неприятно горели после нескольких часов прогулки, и он заказал себе и Сечжу горячий кофе. Раньше они любили проводить здесь время, когда договаривались прогулять пары.       — Я хотел нормально извиниться, — объяснил Чонин, но взгляд девушки оставался нарочито безразличным — она смотрела в окно. — И всё объяснить. Мне не всё равно.       — А я не хочу прощать тебя только для того, чтобы ты мог спать спокойно.       — Но ты же здесь, — осторожно напомнил Чонин, замечая, что Сечжу опустила глаза. Она не поворачивалась — возможно, так ей было проще справиться со всем, что творилось у неё внутри. — Ты была права насчёт всего, что тогда сказала.       — Я много чего говорила. По-моему, только я это и делала.       — Так ты хочешь, чтобы я произнёс это вслух? Это непросто, — взволнованно усмехнулся Чонин, сжимая сцепленные пальцы сильнее.       — Встречаться за моей спиной с мужчиной было легко? — едко бросила она и наконец посмотрела на него в ответ — широко раскрытыми глазами, в которых, кажется, можно было разглядеть её разбитое сердце.       Чонин оглянулся по сторонам — в кофейне было слишком тихо, но на них никто не обращал внимания.       — Это оказалось легче, чем я думал, — спокойно ответил он и поблагодарил официанта, который принёс им кофе. — Я даже не понял толком, когда всё началось. — Он старался подбирать слова — и с каждым произнесённым ему становилось, на удивление, легче. — Думаешь, я догадывался об этом с самого начала? Мне никогда не нравились мужчины, я даже не думал об этом.       Сечжу сперва отвела взгляд и через несколько секунд взглянула на Чонина снова.       — Это всё?       Он покачал головой.       — Это тебе. — Чонин достал коробочку из внутреннего кармана своего пуховика и, положив на стол, пододвинул подарок к Сечжу: — Я давно купил эту подвеску. Ты же хотела её. Счастливого Рождества, — он ободряюще улыбнулся и кивнул на коробочку, а Сечжу отчего-то вся напряглась, нахмурилась, сверля взглядом стол и сжимая в руке подарок.       — Мне пора, — в конце концов бросила она и вышла на улицу — Чонин проводил её взглядом из окна и откинулся на спинку стула, разъедаемый пустотой.       Где-то в стороне, должно быть, за барной стойкой, шумели посудой и негромко разговаривали. Удушающая теплота от пуховика убаюкивала, и Чонин глубоко вздохнул от накрывшего его бессилия. Он уже обирался уходить, когда телефон на столе оповестил о новом сообщении.       «Счастливого рождества»       Чонин прикрыл веки, чувствуя внутри прилив благодарности, и, отправив в ответ «спасибо», позвал официанта, чтобы оплатить счёт.       Внутри него всё ещё жила тоска, но теперь они оба могли окончательно отпустить друг друга. Забыть былые чувства, обременяющие обоих, оставив только приятные воспоминания, где им было хорошо вместе.

****

      Когда Чонин зашёл домой и увидел, вешая свой пуховик в прихожей, чужие кроссовки, понял, что сегодня будет расплачиваться за все свои грехи.       А когда оказался на пороге столовой, откуда доносился громкий смех, и зацепился взглядом за О Сехуна, стоящего у плиты в кухонной зоне, подумал, что его грехи несоразмерно малы по сравнению с тем, что ему придётся вытерпеть.       — Чонин, привет, — Сехун, заметив его первым, махнул деревянной лопаточкой.       «Вот идиот. Наверняка заляпал всё маслом», — с отвращением подумал Чонин.       Чунмён, стоящий спиной к нему, обернулся. Его лицо тут же озарила мягкая улыбка, и Чонин искренне ответил на неё. Несмотря на то, что они виделись утром и вообще-то жили вместе, он соскучился по Чунмёну и собирался провести этот вечер вместе, но нежданный гость всё портил.       Его отношения с Сехуном как-то изначально не заладились. Чонин окрестил его легкомысленным болваном, а Сехун любил провоцировать, прекрасно зная о чужой ревности. Однако никто из них не вступал в открытый конфликт, потому что неизвестно, как бы поступил Чунмён. Они оба могли потерять его.       — Привет, — бросил он Сехуну, усаживаясь за стол и оглядывая происходящее.       — Хён, ты же до сих пор не ешь сахар?       — Чунмёну вроде не нравится, когда его так называют, — заметил Чонин, сложил руки на груди и улыбнулся вразрез своему тяжёлому взгляду.       — Ему плевать, — весело ответил Чунмён. — Он слишком наглый.       — Нет, просто я у хёна особенный, — Сехун как бы случайно посмотрел именно на Чонина, и тот склонил голову набок.       — Вот оно что, — он закивал опущенной головой, не стирая кривую улыбку с лица, и стиснул зубы, когда Чунмён рассмеялся.       Чонин пытался держать себя в руках, почти не участвовал в разговоре, отвечая незаинтересованно, лишь наблюдал за тем, как Сехун готовил панкейки, а Чунмён раздавал указания. И всё это время ему казалось, что он справлялся неплохо, но, стоило Сехуну отойти в уборную, как Чунмён изменился в лице.       — Ты хочешь мне что-то сказать?       Он смотрел так, будто прекрасно знал, что творится в голове Чонина, — строго, и тот опустил глаза.       Чонин не хотел портить Чунмёну вечер своей ревностью, тем более когда для неё не было никаких оснований, и не хотел признавать, что готов был ревновать его ко всему, что двигалось.       — Нет. — Чонин покачал головой и взялся за телефон, лежащий на столе, как за спасительный круг, поднимая мельком совершенно невинный взгляд: — А что?       На этот раз Чонин молился за скорейшее возвращение Сехуна, и тот не разочаровал, однако Чунмён продолжал внимательно смотреть на него.       — Сехун вернулся, — указав на вошедшего рукой, произнёс Чонин так, будто спрашивал: твой любимый друг пришёл, почему ты всё ещё уделяешь внимание мне?       Чунмён бросил на него снисходительный взгляд, дергая бровью, и отвернулся. А Чонин молча радовался тому, что Сехун сделал вид, будто ничего не видел и не слышал — любое неверное движение могло стать последней каплей.       Уже поздним вечером, когда Чунмён ушёл провожать своего друга, потому что сам тот, очевидно, выход бы не нашёл, Чонин улёгся на свою половину кровати, переоделся в домашнюю одежду и выключил свет. Решил притвориться, что спит, в попытке избежать серьёзного разговора.       Как только кровать рядом скрипнула, Чонин резко дернулся, успев задремать. Чунмён тут же успокаивающе обнял его со спины, устраиваясь также на боку. От него вкусно пахло панкейками и ванилью.       Он поцеловал Чонина в затылок, проводя по его волосам носом, и Чонин невольно облизнулся.       — Я уже сказал, что люблю тебя, — произнёс Чунмён. — Тебе этого не достаточно?       Чонин молчал, съедаемый чувством вины.       — Прости, — пробурчал еле слышно.       Чунмён оставил звонкий поцелуй на его шее, и Чонин разомлел, согретый крепкими объятьями, но когда почувствовал первый толчок, вздрогнул, после чего словно окаменел, покрываясь холодом и мурашками.       Чунмён придерживал его за талию и неспешно терся о его ягодицы. Чонин сглотнул, судорожно выдыхая, и не двигался. Чувствовал через ткани штанов, как член Чунмёна становился твёрдым.       Это больше не пугало Чонина. Его пугало то, насколько сильно он хотел Чунмёна. Хотел его не так, как раньше. Потому что от плавных фрикций, от учащенного дыхания на ухо возбуждение медленно скапливалось внизу живота Чонина, расплавляя его изнутри и гранича с приятной болью.       Чонин шумно выдохнул, закусив губу, завёл руку за спину, прижимая Чунмёна ещё ближе и прогибаясь в спине. Глухой стон мужчины отозвался в теле острой вспышкой удовольствия, и Чонин схватился рукой за простынь, чтобы окончательно не потерять связи с реальностью.       — Скажешь, когда остановиться, — прошептал Чунмён.       Чонина обдало холодом. Он не шевелился, молчал, продолжая чувствовать сковывающее возбуждение. Сердце сжалось внутри, словно он готовился к прыжку с огромной высоты, и с каждым звуком: скрипом, шорохом от разрывающейся упаковки презерватива, — его дыхание сбивалось сильнее от предвкушения и страха.       Чунмён снова пристроился сзади. Продолжал удерживать его за талию и запустил ладонь под свитер, поднимая его вверх, чтобы снять. Массировал плечо Чонина и расцеловывал его спину, чувствуя, как напрягаются мышцы под губами, как тот подрагивает словно неопытный мальчишка.       Чонин и сам казался себе неопытным. Несмотря на то, что Чунмён не давил на него, двигался плавно, ощущения были настолько яркими, что он боялся прикоснуться к себе, чтобы не кончить раньше времени. Чонин не мог избавиться от мысли, что его собирались натянуть на член, и от этого становилось одновременно странно, хорошо. И жарко.       Чунмён, опираясь на локоть, навис над ним и притянул Чонина другой рукой за подбородок: «На живот», — скомандовал мужчина и втянул его во влажный поцелуй.       Чонин отвечал жадно и, как только Чунмён спустился губами к шее, послушно перевернулся животом на согретую их телами простынь. И, пока таял под чужими ласками, опьяненным сознанием уловил тихое и смущающее: «Прогнись».       Чунмён огладил ладонями талию, приспустил его штаны, снимая их и устраиваясь между ног, после чего сжал крепкие ягодицы, проводя по одной горячим языком, кусая.       Чунмён растягивал его медленно, не жалея смазки, и заботливо спрашивал: «Так хорошо?». А Чонин задыхался от пальцев внутри него, от того, насколько было непривычно влажно, и неосознанно тёрся о простынь, потому что собственное возбуждение болезненно ныло.       Постепенно привыкая, он прикрыл веки, пока резко не дернулся от первого ощутимого удовольствия и не распахнул глаза. Он откинул голову назад, шумно выдыхая и начал поддаваться назад, со стоном кончая на простынь.       Чонин уткнулся лбом в подушку, сглатывая и пытаясь отдышаться, но Чунмён продолжал двигать уже несколькими пальцами, отчего внизу живота Чонина снова завязывался тугой узел.       Прошло ещё немного времени и мучительного ожидания прежде, чем Чонин услышал «расслабься». Он кивнул, замирая всем телом, и, когда Чунмён медленно вошёл в него, резко выдохнул.       — О боже, — прошептал Чунмён в макушку дрожащего Чонина.       Тот шумно и глубоко дышал, прижимаясь лбом к подушке, и вдруг почувствовал сильные руки на своей талии. А после неприятное ощущение пустоты внутри. Поддаваясь рукам Чунмёна, он перевернулся на спину, оглядывая голодным взглядом его рельефное тело.       Чунмён стоял между его ног на коленях и почти также смотрел на него — таким же жадным, но властным взглядом. Чонин собрал брови к переносице и приподнялся на локтях, чувствуя себя неловко и уязвимо с раздвинутыми ногами.       Чунмён, не разрывая контакта глаз, поддался вперёд, тягуче целуя, и, опираясь одной рукой о кровать, провёл ладонью по бедру к ягодице, ощутимо сжал её и поймал губами стон, проводя ладонью по всей длине чужого члена. Отстранившись, он приподнял ноги Чонина, придерживая их под коленями, и аккуратно заполнил его, медленно толкаясь.       Чонин задыхался от совершенно новых ощущений. Было непривычно горячо внутри. Он тихо постанывал и хватался за сильные плечи, а Чунмён не сводил с него взгляда. Чонин спрятал лицо в локте, упиваясь словами «красивый», «сводишь меня с ума», произнесенными глубоким голосом между шумными выдохами-полутонами.       С каждым новым движением удовольствие нарастало, и он поджимал пальцы на ногах, пока Чунмён неспешно вбивался в него, постепенно наращивая темп. И как только Чонин почувствовал чужие губы на своих губах, толкаясь языком навстречу, его пробило дрожью, и он протяжно простонал, сгибая ноги на спине мужчины.       Чунмён целовал его в открытые губы и вытащил член сразу, как Чонин обмяк в его руках, доводя себя рукой до оргазма.       — Люблю, — выдохнул Чунмён, и Чонин снова потянулся к его губам, полностью растворяясь в своих чувствах к этому мужчине.