Десять утра
За занавешенным окном слышны крики людей (кажется, они ломились к пекарю, у бедняги пекаря снова не хватило хлеба на всех) и виднеется чистое голубое небо. Полный диссонанс, казалось бы. Но если перебраться на этаж третий, то криков почти не слышно, а небо все такое же прекрасное. Большинство жителей Париже вполне устраивало такое обстоятельство, хотя многие наоборот хотели быть поближе к народу, истинные патриоты. Томас таких любил, но быть патриотом Франции не хотел. Поэтому, получив не самый приятный опыт жизни на втором этаже в первые дни своего пребывания в столице, он вполне спокойно перебрался в квартиру на два этажа выше и теперь жил действительно превосходно. Впрочем, это все совсем не отменило того, что Томас прекрасно слышал оскорбления в сторону пекаря каждое утро. Иногда он всерьёз думал, «Вот надо было тебе, Томас, снимать квартиру именно рядом с пекарней?». Когда Мэдисон говорил: «Узнай об обстановке во Франции перед тем, как ехать», Джефферсон совсем не предполагал, что он окажется настолько прав. Эта страна — полнейший хаос и беспорядок. Уж совсем не таким Томас представлял свой «отдых». Вообще, любые изменения — уже отдых для мозга, как говорили его учителя, даже если это изменения в худшую сторону. Эти люди на улице не успокоятся еще до обеда, а потом они пойдут к пункту помощи голодающим и нищим (слава богу, он подальше). В любом случае, до обеда еще долго, и Томас точно не выдержит этой пытки. Очень кстати вспомнилось разрешение королевы на посещение библиотеки Версале. Все-таки, она чудесная женщина, и Томасу было слегка непонятно, почему французы так её ненавидят. Особо не задумываясь над своим внешним видом, Джефферсон надел обычный (дежурный, как раньше говорила Марта) черный костюм, повязал шейный платок, придав ему форму пышной бабочки, и, накинув пальто, направился в библиотеку. Если бы кто-нибудь спросил Томаса, каково это, гулять по революционному Парижу, то он бы без сомнения ответил, что странно и даже страшно в какой-то степени. На самом деле, Томас находил французскую революцию намного страшнее американской. Люди в этой стране намного более озлобленные и оскорбленные монархами. Джефферсон определенно влюблён во Францию и точно не хотел бы, чтобы здесь правила анархия. За размышлениями об этой прекрасной стране, в которой ему посчастливилось побывать, Томас и не заметил, как оказался места назначения. Подойдя к воротам, он удивился, что командующего Национальной гвардией нет на месте. Хотя есть шанс, что он у королевы. При таком раскладе, им сегодня не встретиться (королева, конечно, дама прекрасная, но в малых дозах). На лицах гвардейцев американец заметил небольшую ухмылку, а в голове тут же пронеслась фраза мадам Косвей: «В Париже секретов нет». Вот же… сплетники. Но давать большую почву для слухов Томас не намерен. Больше точно не намерен. Конгресс наказал позаботиться о репутации страны, а Томас… Томас просто спит с командующим Национальной гвардии. Прекрасно, мистер Джефферсон, прекрасно! Мало того, что Вы никчемный писатель, отвратительный губернатор и ужасный муж, так еще и… Впрочем, не важно. Вместо того, чтобы корить себя за то, что изменить никак невозможно, Джефферсон все же решил отправиться в библиотеку. Не особо заботясь о выборе книги, полагая, что королевская семья не будет держать у себя плохие книги, Томас сел на мягкое бежевое расписанное кресло с жесткими подлокотниками и, откинувшись на спинку, стал по привычке разглядывать обложку. — Так и знала, что найду Вас здесь, — за спиной раздался сладкий голос, ставший таким родным для Джефферсона. — Мадам Косвей, доброе утро. Не ожидал встретить Вас здесь, — Томас отложил книгу на стоящий рядом круглый стул из темного дерева и, проследив взглядом то, как Мария, плавно ведя бедрами, присела на кресло рядом, закинув ногу на ногу, — Ваше платье сегодня… — Простое, верно? — у мадам имела очаровательную улыбку, которую она не стесняется показывать, как сейчас. А ее платье было действительно простовато. Обычное, без рюш и кружевов, однотонное, прямое. Это все совершенно не отменяло того, что выглядит оно на ней прекрасно, а его бледно-розовый цвет лишь подчеркивает показную невинность мадам. — Да, оно не похоже на те, которые Вы обычно носите. — Ох, мой милый Томас, это целая история, — Мария игриво отвела взгляд на одно мгновение, как бы описывая масштаб истории. — Что ж, я весь во внимании, — до обеда все равно много времени, и идти обратно к этой толпе абсолютно не хотелось. — Тогда, — она заговорчески посмотрела по сторонам, а потом неуклюже придвинула свое кресло ближе к креслу Джефферсона и, поманив его своим изящным пальчиком, призывая наклониться, продолжила, — Вам известно, что мой муж — ужасный собственник и Вы прекрасно помните, что было, когда он узнал о нашей с Вами связи… — Я бы так это не назвал, — мадам иногда крайне нелепо иногда подбирала слова, то ли от несовершенного знания французского языка (а именно на нем она старалась общаться, даже зная, что Джефферсон прекрасно владеет английским), то ли из-за своей буйной мысли. — Ну-ну, связь, она любая — связь, хоть любовная, хоть дружеская, — она отмахнулась, отводя взгляд, — и вообще, не перебивайте меня, мистер Джефферсон. Так вот, вчера он закатил мне такой скандал, — она сделала большой акцент на слове «такой», при этом показав руками «размер» скандала, — и сказал, что если я захочу с кем-то встретиться, то сначала мне придется спросить разрешения у него… — Каков изверг! — Вот-вот! Вы ведь меня понимаете! А я не собираюсь отчитываться перед таким, как он. Я, конечно, прошу прощения, но он не исполняет свой супружеский долг, а я должна все еще играть в его верную женушку! Даже с учетом того, что он старше меня на двадцать лет. Вон, у многих такая разница, оданко их жены ходят довольные и без любовников! — она скрестила руки на груди, гордо вздернув носик, а Томас отметил про себя, что эти девушки действительно умеют хранить своих любовников в секрете, — а еще Вам известно, что многие в Версале говорили, что я и моя личная служка очень похожи. Я все это отрицаю, но чем черт не шутит, верно? — последнюю фразу она сказала особенно тихо — все-таки она была набожной женщиной, — Я решила этим воспользоваться! Голоса, мне стоит признать, у нас правда почти неразличимы, так что если моя Гретель не выйдет из комнаты, то наша небольшая афера пройдет тихо и мирно. — Прошу прощения, мадам… — Да-да? — Мария кокетливо посмотрела на Томаса (она так делала только когда у нее было действительно хорошее настроение). — Но как Вас сюда пропустили? — действительно, в Версале хорошая охрана (генерал де Лафайет следит за этим) и девушку в таком наряде никак не должны были пустить. — У гвардейцев хорошая память на лица. Ну или мне повезло с патрульными, — мадам Косвей улыбнулась и, поджав под себя ноги, усаживаясь так, будто она простая девушка, с любопытством посмотрела за плечо посланника, — а что это Вы читали, мистер Джефферсон? Томас обернулся посмотреть на книгу, недавно взятую с полки. Самый обычный сопливый роман. Отношения между сословиями… больная тема для французов, и они много сейчас пишут об этом. Кому революция, а кому романтические сюжеты. — Кого-то, как я посмотрю, на романтику тянет, — мадам сладко потянулась, выгибаясь в кресле, — знаете, мистер Джефферсон, я бы хотела услышать кое-что от Вас. — Что же? — Весь Версаль говорит о заграничном любовнике генерала де Лафайета. Не знаете ли Вы, кто же это такой? — кажется, мадам решила поиграть в детектива. Что ж, ее воля, но Томас будет отрицать. — Понятия не имею, о чем Вы, — Джефферсон невинно отвел взгляд, рассматривая полки с многочисленными книгами. — А я имею, — она вскочила с кресла и встала прямо напротив Джефферсона, пытливо вскинув брови, чуть наклонилась вперед, прожигая его взглядом. — И что же? У Вас есть доказательства, мадам? — Он посмотрел на нее, принимая вызов. — Да! У меня есть весь Версаль в свидетелях! — довольная собой, она скрестила руки на груди, гордо вздернув аккуратный носик. — Версаль полон слухов. Суд не признает Ваших свидетелей! — пародируя собеседницу, Томас скрестил руки перед собой, так же смотря прямо на мадам, ожидая ее следующего хода. — Тогда… я могу только надеяться на то, что мой хороший друг Томас Джефферсон лично расскажет о том, какие виды он имеет на народного любимца. Ой! — она игриво подпрыгнула, прикрывая рот рукой и убежала в другой конец зала, — кажется я сказала то, что Вы должны были мне сказать. Полагаю, Вам остается только продолжить начатое мной, — Мария забавно выглянула из-за спинки кресла, за которое спряталась, довольно улыбаясь. Им действительно очень повезло, что у этом зале библиотеки нет никого. — Хорошо-хорошо. Я расскажу Вам кое-что, мадам. Но с одним условием — Вы подойдете ко мне, — Джефферсон откинулся на спинку кресла, ожидая, пока мадам аккуратно, подобно дикому зверьку, подойдет к нему и наклонится, чтобы лучше слышать. — Слухи не врут, генерал чертовски хорош в постели. — Ах! Я так и знала! Он изменяет милой Адриенне с Вами! Так и знала! — мадам захлопала в ладоши и победно опустилась обратно в кресло рядом. — Тише, мадам Косвей, тише. Я ведь Вас просил… — Я тиха, как революция. — Я заметил!***
Мадам так и не переоделась, зато изъявила желание погулять по парку в компании Джефферсона. Изображая простую девушку, она бегала по газону, срывая яркие цветы, собирая их в чудесный небольшой букетик. Ее длинные темные волосы, не собранные сейчас ни в какую ужасно сложную прическу, а в самые обычные две косы, свободно виляли из стороны в сторону, не успевая за своей хозяйкой. — Томас, посмотрите! Они так прекрасны! — Мария подбежала ко нему, показывая собранный ей букетик из желтых полевых цветочков, — подержите, пожалуйста, — она отдала ему цветы, а сама наклонилась поправить чулки, заметно съехавшие (видимо, вместе со сдержанностью эта женщина потеряла еще и стыд). Томас вытащил из общего букета один цветок и как только мадам выпрямилась, попытался «вплести» его в волосы Марии, что вышло крайне неловко, но, быстро перехватив идею, она сказала, что пойдет плести венок, и убежала, оставив мистера Джефферсона в одиночестве. Сегодня она правда вела себя слишком…просто? — Дети иногда такие невыносимые, верно? — Да, не могу не согласиться, маркиз, — его голос Томас узнает из тысячи, спокойный, уверенный и почему-то ассоциирующийся с уютом. — Сегодня Вы сидите с маленькой мисс… — судя по звуку, генерал спрыгнул со своей лошади и направился к американцу. — Косвей, — он повернул голову к французу, смотря чуть вверх, чтобы поймать его взгляд. — Оу, — брови маркиза забавно изогнулись в удивлении. — Только тихо, это наш небольшой секрет, — еле сдержав улыбку, Томас продолжил наблюдать за тем, как осознание накрывает генерала. — Хорошо. Но я бы хотел, чтобы Вы, мистер Джефферсон, все мне объяснили. Сегодня же. — Вы предлагаете мне ехать в участок? — Ко мне домой. Сегодня вечером. — И Вы будете меня ждать? — Абсолютно.***
Как и было решено, Томас пришел к маркизу де Лафайету для «разъяснения ситуации». Кстати, тот не соврал и действительно терпеливо ждал посла у себя в кабинете. Только никто не говорил о том, что Томасу будут уделять внимание. От скуки Томас ходил по комнате, стараясь найти еще какие-нибудь интересные детали. Как жаль, что видимо они закончились. — Случилось ли что-нибудь интересно за сегодня, маркиз? — Джефферсон провел пальцем по пыльным книжным и полкам и подумал, что генерал напрасно запрещает убираться в своем кабинете. — Да ничего такого, обычный день, — маркиз даже не смотрел. Все работал и работал… — И никаких демонстраций? — очередная попытка поговорить. — Нет, сегодня спокойно, — и он все еще даже не оторвал глаз от бумаг. И теперь Томасу казалось, что именно сейчас он лучше всего начал понимать Марту. — Да? Жаль, — он подошел к окну, выглядывая на улицу. Уже темно, по широкой улице де Бурбон шли пара пьяниц, кажется, они о чем-то спорили, вроде, даже политика (впрочем, кто сейчас не говорит о политике?) — Почему же? По мне так, наоборот, — на мгновение Джефферсону показалось, что маркиз все же решил наградить его своим взглядом, но, видимо, только показалось. — Потому что я люблю слушать Ваши рассказы, — Томас готов был поклясться, что если даже сейчас этот маркиз не поймет его намеков, то он уйдёт и больше никогда не вернётся. — Ох, вот как, — Томас все еще не отходил от окна, а маркиз, кажется, все-таки отложил бумаги и встал из-за стола, — если Вам так нравятся мои речи, то Вы можете только попросить, я многое могу рассказать, — сильные руки генерала обвили талию, которая кажется неприлично тонкой (тут же вспоминается то, как Джон Адамс, черт бы его побрал, кричал «Мы экономим!», когда Томас покупал что-то большее, чем буханка хлеба), от неприятных мыслей по спине прошла мерзкая волна мурашек, но Джефферсону удалось побороть это ощущение или хотя бы не показать его. Он, пытаясь расслабиться в чужих руках, положил голову на широкое плечо и, смотря вверх, невинно попросил маркиза рассказать ему что-нибудь. На самом деле, не имеет значение что. Голос Лафайета — чертово произведение искусства и, пожалуй, все, что нужно, чтобы хоть немного успокоиться и почувствовать хоть что-то кроме холода. — Тогда… как ты относишься к прусскому королю? — Лафайет мягко взял Томаса за руку, потянув куда-то в сторону своего стола. — Вполне нейтрально, — сам маркиз сел на свой стул, видимо, надеясь продолжить работу, а Джефферсона пригласил сесть к нему на колени. Что ж, это, конечно, не мягкой диван или кровать, но тоже неплохо. К тому же, он не особо намерен сейчас капризничать. Покорно опустившись на колени маркиза и удобно уложив голову на его плечо, Джефферсон принялся рассматривать богатый на медали мундир генерала. Пожалуй, сейчас он нашел место в кабинете, которое не успел исследовать. — Отлично. Когда я был у него в гостях… но вообще, не подумай, я был на военных учениях и компания короля была случайна. Это старый пройдоха большой любитель до войн, охоты и девушек, — генерал продолжал что-то говорить, мягко поглаживая Джефферсона волосам. Это все действительно успокаивало: эта почти интимная обстановка, его спокойный голос, мягкие жесты… По правде говоря, такие вечера намного милее Томасу, чем те «жаркие ночи», которые так любит его генерал.