***
В следующий раз, мне было уже два с половиной года. Была середина зимы, поэтому окно в гостиной было плотно закрыто, но я все равно могла рассмотреть за ним множество снега и морозные узоры. От одного только вида этого, я буквально покрылась предательскими мурашками. Кто бы что ни говорил, а я всегда была еще той мерзлячкой, умудряясь даже при температуре под сорок иметь такие холодные руки, как будто только-только вылезла из морозилки. Вообще, мое взаимоотношение с температурой заслуживает отдельного рассказа, потому что мой организм всегда был довольно странным в этом отношении. Например, есть люди, которые плохо переносят жару. А есть те, кто плохо переносят холод. Я же относилась к тем «счастливчикам», что плохо переносят и то, и то. Например, я плохо переносила холод, если он опускался ниже «десяти», и плохо переносила жару, если она поднималась выше отметки в «двадцать градусов». Однако, если низкая температура для меня не была столь страшной, потому что я всегда могла утеплиться и залить в себя очередную чашку горячего чая, хотя все равно плохо переносила холод, то жара… Двадцать градусов — мой потолок, после которого я чувствовала себя так, будто сейчас расплавлюсь. Обычно у меня подскакивала температура, так что по улицам я не ходила — еле-еле ползала, грозясь вот-вот рухнуть в обморок от жара. Именно поэтому все лето я чаще всего просиживала дома или же находилась поблизости от водоемов, чтобы всегда иметь возможность окунуться туда, если вдруг что. Я стояла на какой-то довольно высокой подставке, выполненной в виде кремовой тумбочки, посреди знакомой мне гостиной рядом с величественным роялем, за которым сидела моя мама, и аккуратно играла гаммы на большой для меня скрипке, которая выглядела ужасно старой, хоть и была в хорошем состоянии. И снова то же странное ощущение тепла в грудной клетке во время игры. Я застыла в неудобной позе, как будто кол проглотила, а моя шея сильно затекла и болела. Я, которая скрипку забросила где-то на втором году музыкальной школы, разумеется сбилась от удивления и неожиданности. Так мало того, что просто сбилась, так еще и умудрилась навернуться с подставки, после чего стукнулась головой об пол и снова вырубилась. Наверное, мне стоило беспокоиться о своем самочувствии, хотя, если честно, я гораздо больше переживала за то, что скрипка от этого падения сломается. Все же, мне не хотелось портить старинную вещь…***
В следующий раз в сознание я пришла всего через неделю после падения. На улице царила ночь, а я лежала на кровати, снова укрытая мягким одеялом, которое пахло чем-то неуловимо вишневым. На тумбочке рядом со мной горел тот же ночник, освещающий пространство вокруг меня нежно-оранжевым светом, от чего неуловимо напоминал мне солнце. Странно, но в комнате я была совершенно одна. Нет, дело не в том, что я так часто просыпаюсь в этом месте, от чего могу сказать: нормально это или нет. Скорее… Имея доступ к памяти Мирабеллы, я знала, что мама, как только она укладывалась спать, всегда приходила к ней на ночь, чтобы спеть колыбельную и поцеловать в лоб. Однако, в этот раз она по каким-то причинам не пришла. Я бросила короткий взгляд на часы и к своему недовольству поняла, что я уже час как должна спать. Однако, матери почему-то все еще нет. Нахмурив брови, я решительно откинула одеяло и пошла к выходу из комнаты. За дверью расплывалась темнота, в которой нельзя было увидеть дальше вытянутой руки. Я помню, что девочка, в тело которой я попала, всегда до трясучки боялась темных коридоров. Особенно, если по ним нужно было передвигаться ночью или в одиночестве. Что уж говорить про сейчас, когда у меня прямо-таки получается два в одном?! Раньше я никогда не боялась этой темноты, но сейчас… Мне было почти что физически плохо и страшно. Я дрожала, как осиновый лист, в своей теплой пижаме и никак не могла перестать ощущать то, что за мной кто-то, не скрываясь, наблюдает. Умом-то я, может, и понимала, что это скорее всего всего лишь разыгрались моя излишняя мнительность, богатая фантазия и детские страхи, но я ничего не могла с собой поделать. Я стояла и тряслась, будучи не в силах ни двинуться вперед, ни вернуться обратно в постель. Я чувствовала себя так, будто собственноручно загнала себя в ловушку. Мне казалось, что в коридоре напротив меня прямо сейчас вспыхнут чьи-то глаза и… А вот что «и» — я не знала, но… Мне было чертовски страшно. Вздрогнув и зябко передернув плечами, я снова начала всматриваться в темноту коридора, не в силах отступить и отвести от нее взгляд. Если честно, я не знала, что именно хочу там обнаружить, просто внутренне ощущала, что это будет что-то не слишком доброе. Я закаменела, когда услышала глухие звуки, напоминающие те, когда по паркету стукают чьи-то когти. Помнится, именно так передвигалась Чара, пока я ей их не постригла. Наверное, проведя столь успокаивающую для меня ассоциацию, я не должна была больше бояться, потому что в домашних животных нет ничего страшного, если, конечно, они не воскресли, как в книге «Кладбище домашних животных». В домашних животных действительно нет ничего страшного, так что мой страх должен был отступить. Должен был, но… Дело в том, что эта семья, в которой я возродилась, не имела домашних животных: ни кошек, ни собак. Да что там, у них даже рыбок в аквариуме, и тех не было! Кажется, моя новая мама выращивала пару растений в горшках и имела аллергию на шерсть, поэтому Мирабелла, в тело которой я угодила, никак не могла рассчитывать на питомца. В этой семье не было животных, так что это так странно, глухо и жутко стучит, от чего у меня сердце подскакивает к горлу, а я мечтаю то ли провалиться сквозь землю, то ли куда-нибудь спрятаться, чтобы меня совершенно точно не нашли. Нет, я конечно могла начать себя убеждать, что все это мне только кажется и на самом деле ничего подобного не существует, но… В хоррор-фильмах герои тоже так говорят… Думаете им это как-то помогает? Да нихрена подобного! Их ведь просто убивают с той или иной степенью жестокости! Я совсем не хотела разделить их судьбу, поэтому начала судорожно думать, что мне теперь делать. Так, как на «сквозь землю» мне рассчитывать как-то не приходилось, потому что я не обладаю силой исполнять собственные желания, то единственным вариантом для меня оставалось — куда-нибудь спрятаться. Единственными более-менее пригодными местами для пряток были платяной шкаф и кровать, под которую мог залезть только ребенок моего роста и телосложения. Я на некоторое время будто выпала из сознания, а когда очнулась, уже сидела в шкафу. Видимо, когда Мирабелла пришла в себя, она испугалась еще сильнее меня (не удивительно, все же мне девятнадцать лет, а ей всего лишь два года и семь месяцев), поэтому нырнула в первое же место, которое показалось ей безопасным. Разве можно маленького ребенка винить в том, что безопасное место для нее — шкаф с одеждой, где, по факту, спрятаться практически невозможно? Однако, дергаться и куда-то перебираться было уже поздно, потому что в комнату кто-то вошел. Я бы могла сказать, что это мама, если бы не эти тяжелые и грузные шаги с легким цокотом, которые больше подходили огромному и внушительному медведю на копытах, а не хрупкой девушке с танцующей походкой в мягких туфлях. К тому же, мама никогда не кралась и всегда спокойно заходила в комнату, не скрываясь. Я замерла от животного ужаса и зажала обеими руками рот и нос, чтобы не выдать свое место расположения хриплым и загнанным дыханием или другими случайными звуками. Я почти что закаменела и, кажется, не смогла бы пошевелиться, даже если бы мне угрожала смертельная опасность. Я слышала, как незваный гость грузно ходит по комнате, чем-то странно цокая (копыта, когти, трость, механическая нога?), а еще то и дело чем-то грохочет, будто опрокидывая это что-то с размаху на пол. Кажется, он искал меня, поэтому я съежилась в комок и беззвучно плакала, боясь только того, что он сможет меня обнаружить. Время тянулось медленно, будто резиновое. Я не знаю, сколько точно времени прошло с того момента, когда этот кто-то вошел. Весь мой мир съежился до маленького и безопасного шкафа, за пределами которого царила неведомая опасность, которую в силу своего возраста, даже несмотря на опыт прошлой жизни, я предугадать не могла. За все свои годы я ни разу не оказывалась в подобной ситуации, что ни на шутку меня пугало. Я была в хрупком детском тельце, которое толком и отпор дать не сможет, если вдруг что… Знали бы вы, насколько страшно мне было. Однако, когда неизвестный направился к шкафу, мне показалось, что до этого страха я совсем не испытывала. Это был так, разогрев, но вот сейчас… Меня буквально лихорадило, когда я все сильнее сжималась в комочек, мечтая стать как можно меньше, чтобы меня не заметили. И даже несмотря на то, что какой-то частью своего сознания я понимала, что это невозможно, но я все равно отчаянно хотела стать невидимкой. Дверца скрипнула, и я уже приготовилась испуганно кричать, как в комнату, судя по шагам, влетел отец, после чего послышались звуки борьбы, ударов, пара глухих вскриков, после чего снова все затихло. И я снова не заметила, как отключилась. Видимо, потрясение было слишком сильным для детского тела, в котором я оказалась.