***
Голубин просыпается посреди ночи, обнаруживая себя в сильных артёмовых объятиях, в которых хочется раствориться, но назойливая мысль о том, что нужно бы по-тихому свалить, все портит. На душе становится как-то неприятно тяжело. Он выбирается из чужих рук и идет в ванную. Отмывает себя от спермы и пота, смотрит на свое отражение. Растрёпанный, весь в метках Артёма. Грустно улыбается. Это то, что происходит каждый раз: приятная встреча, отличный секс и прощай. Уходить совсем не хочется, но Голубин знает этот сценарий, когда тебе наутро говорят о том, что тебе следует уйти. Вздыхает, переступает через себя и собирается. Тихо-тихо, почти беззвучно он одевается, выходит из ванной. Заглядывает в спальню, чтобы полюбоваться спящим Артёмом, возможно, в последний раз. Он привык к тому, что в его жизни нет постоянных отношений, и все, чем он довольствуется — свидания с жарким финалом. Почему-то ни с кем у него ничего большего не клеится, и совсем неясно, в чем дело. Казалось бы, он очень успешен в модельном бизнесе, найти кого-то не проблема, но всё не то. Глеб глядит на то, как Шатохин во сне растеряно водит рукой по месту возле себя, а затем обнимает подушку, и расплакаться хочется здесь и сейчас. «Не разводи сопли, Голубин», — говорит он сам себе и, отвернувшись, скрывается в прихожей. Тяжело покидать Артёма, потому что он уже успел запасть в его душу по самое не хочу. Он быстро обувается и тихо скрывается за входной дверью. Скорее всего, думает Глеб, ему ничего не светит. Тёма, возможно, согласился бы на еще одну или две встречи, но сам бы Голубин не смог. Он не мазохист, чтобы несколько раз в месяц трахаться с кем-то, с кем у тебя шансов нет на нечто большее. Шатохин далек от сферы деятельности Глеба и вряд ли он захочет проводить время в компании модели постоянно. Да и не выглядит Артём как кто-то, кто завел бы долгосрочные отношения с парнем. Опасно таким в России-Матушке заниматься. Уже на улице он вызывает себе такси и едет домой. На душе тяжело так, будто он где-то проебался, только не может понять, где конкретно. А Артём один просыпается часами позже. Наверное, у него дела, думается Тёме, потом спишемся.3.
11 июня 2020 г. в 14:27
В такси душно, музыка отвратительная, но рядом друг с другом всё теряет значение. Тёма чувствует себя странно. Он никогда так много не испытывал к малознакомому человеку. Но любой бы поспорил насчет малознакомого, потому что его член уже побывал в глотке Глеба.
У Шато до сих мурашки от этого.
Голова Глеба покоится на плече старшего, и оба чувствуют какое-то непонятное им тепло. Возможно, это не совсем то, что должны испытывать люди, которые встретились ради секса. Таксист косо смотрит на них. Россия, хули.
Едут, совсем не разговаривая друг с другом. Артём вдыхает запах мягких блондинистых волос. Наверняка Глеб использует херову тучу средств для ухода за ними, думает Шатохин. Он не смеет коснуться парня, хотя, казалось бы…
Поэтому сам Голубин смело берет руку Тёмы в свою, переплетая их пальцы. Это так слишком для второй встречи. Они даже не уверены, кем друг другу приходятся. И Артём сам смеется от этих мыслей, потому что, ну, после сногсшибательного отсоса в туалете невинное держание за руки не должно никого смущать.
Но все он все равно смущается, словно школьник.
Приезжают к подъезду, расплачиваются и выходят на свежий воздух. Все также не проронив ни единого слова, парни заходят в подъезд, а затем и в лифт. Артём нажимает кнопку девятого этажа, и двери лифта закрываются. Молчание комфортное, никого не напрягает.
Глеб смотрит на него как-то загадочно, потом берет старшего за руки, и целует уже полюбившиеся ему губы. Поочередно засасывают губы друг друга, порой прикусывая. Голубин гладит руки Артёма, отчего у второго пробегают мурашки вдоль позвоночника.
Вдруг младший перемещает чужие руки на свои бедра, целовать остервенело начинает, глубоко. Шатохин рвано выдыхает и сжимает руками худые бедра парня, прижимая его самого к исписанной стене лифта.
Блондин длинными пальцами зарывается в каштановые волосы, гладит щеки артёмовы. Оба ловят невероятный кайф. От простых поцелуев и прикосновений, как пара подростков.
Артём думает, что же будет, когда они займутся полноценным сексом? Умрут от переизбытка чувств?
Лифт останавливается, двери открываются, и им приходится отлипнуть друг от друга. Шато открывает квартиру и пропускает Глеба вперёд. Врубает свет в коридоре, и оба от этого щурятся, потому что в подъезде и в лифте свет был тусклым.
Разуваются и стоят, глядят друг на друга. Тупо пялятся, а между ними уже нехилое напряжение, как и тогда, в кафе.
— Может, хочешь чего-нибудь? — начинает старший, но его грубо прерывают.
— Да, тебя, — выдыхает Глеб и добавляет: — Если можно.
Конечно, блять, ему можно. Ему, черт возьми, можно всё. Артём готов позволить Глебу что угодно и когда угодно.
Хозяин квартиры кивает в сторону спальни. Блондин улыбается.
— Можно воспользоваться душем?
— Да, — тяжело сглатывает, указывает пальцем на дверь позади парня, — полотенце можешь взять любое.
Глеб на пятках разворачивается и с все той же хитрой улыбкой скрывается за дверью в ванную.
Артём направляется в спальню и перерывает содержимое шкафов и сумок в поисках смазки и презервативов. Как-то даже странно от осознания того, что у него настолько давно никого не было, что найти все необходимое оказалось не так уж и просто.
В итоге его поиски увенчиваются успехом, и он радуется тому, что не придётся сейчас, будучи на взводе, переть в ближайшую круглосуточную аптеку или супермаркет.
Он думает, стоит ли раздеться сразу или же Глеб захочет сделать это сам, но от одних только мыслей об этом в штанах становится еще теснее, чем прежде, поэтому, не в силах больше терпеть, скидывает с себя все, кроме нижнего белья.
Тёма лежит посреди кровати, залипая в потолок, как вдруг в комнату входит Глеб. И тогда у Шато окончательно встает: волосы влажные, с подтянутого торса бегут капельки воды, полотенце обернуто вокруг бедер. Артём сжимает стояк через боксеры, и Голубин ухмыляется.
— Нравится? — тот лишь кивает. — На показе ты точно так же смотрел на меня.
— Закрой рот и иди ко мне.
И он послушно идет. Он ведь хороший мальчик. Залезает на кровать, и Артём, завалив модель на спину, нависает над ним.
Сначала целует пухлые губы, линию челюсти, спускается к шее. Прикусывает кадык, вызывая рваный выдох Глеба, засасывает кожу на шее прямо там, где находится татуировка, посылая волны мурашек по телу парня. Искусывает всю шею, плечи и ключицы острые, чувствует упирающийся в собственное бедро член.
— Встал от одних поцелуев? — дразнится Артём.
— Встал от одного моего вида? — Глеб усмехается и опустив руку вниз, сжимает резко чужой член сквозь белье, отчего старший коротко стонет, прикусывая мягкую кожу груди блондина.
— Хорошо, один-один, — ведет носом по бледному животу, облизывает татуировки. Младший тихо скулит. Кажется, еще никто не относился к нему с таким трепетом — всегда был быстрый секс без лишних прелюдий.
Артём улыбается и сдергивает с чужих бёдер полотенце и на мгновение замирает. Голубин прекрасен: волосы все еще слегка влажные и растрёпанные, нижняя губа прикусана, а ресницы подрагивают; на шее и плечах уже потихоньку расцветают алые пятна, грудная клетка тяжело вздымается, а к животу прижат истекающий смазкой член.
— Я не на подиуме, меня трогать можно, если ты забыл, — ворчит Глеб.
Но Артём не успевает ничего ответить, потому что в следующее мгновение Голубин опрокидывает его и садится верхом, прямо на его крепкий стояк, и Тёма протяжно стонет.
Блондин на это хитро улыбается и, держась за чужие плечи, начинает тереться задницей о член. Кусает губы и дышит тяжело, словно он уже принял член в себя, а не просто ёрзает на нем сквозь белье, а с собственного стояка течет смазка.
Шатохин от этого задыхается, руками крепко сжимает худые бока модели, сильнее прижимая к органу, вместе с этим толкаясь вверх. Крышу уже начинает сносить. Наверное, с Глебом иначе никак.
— Если ты не прекратишь, то я позорно кончу, — сквозь стон произносит Тёма.
— Нет уж, во второй раз ты не сольешься на самом интересном, — шепчет Глеб и прекращает движение.
Стягивает с Артёма ставшие темными трусы и тянется за резинкой и смазкой. Старший хочет встать, чтобы растянуть парня, но тот его останавливает.
— Я сам.
Он все так же устраивается на бедрах Шато, но на этот раз спиной. Поворачивает голову к Тёме, затем заводит за спину руку и вставляет два смазанных пальца в себя. Старший завороженно наблюдает за тем, как парень трахает себя пальцами прямо перед ним. Глеб вздыхает и поскуливает, глаза его прикрыты. и Артём просто не может. Он нащупывает смазку и использует её, чтобы присоединить свои пальцы к глебовым.
Голубин вздрагивает от неожиданности и мычит от удовольствия, прикрыв глаза. Они вдвоем двигаются внутри блондина, задевая и переплетая пальцы, вместе давя на простату, гладят нежные стенки, и ведет от этого не одного Глеба. Это будоражит их обоих. Слишком горячо, слишком интимно.
— Я не могу, — поскуливает младший, — я хочу…
Садится вновь передом, разрывает упаковку и дрожащими от возбуждения пальцами раскатывает латекс по чужому члену. Льёт смазку и проводит по нему рукой. Действия до того уверенные, выполненные на автомате, будто он это репетировал.
Артём придерживает его за ягодицы, пока Глеб, уперевшись одной рукой на грудь старшего, направляет в себя член. Он жмурится и надрывно скулит, когда насаживается, и Тёме от этого крышу сносит, закатывает глаза и стонет. Гладит задницу и бедра Голубина, помогая расслабиться. Хочется толкнуться грубо и резко вверх, чтобы войти до конца, но он держится, не желая причинять боль.
Но Глеб делает все за него: выдыхает и резко скользит по члену вниз, принимая его в себя полностью. Шато едва стонет и закатывает глаза от ощущений узости и жара. Кончить хочется прямо сейчас. Младший смотрит на Тёму стеклянными глазами и дышит глубоко, привыкая к заполненности.
Закусив губы практически до крови, глядя Артёму в глаза исподлобья, крутит бедрами восьмёрки на члене, сжимается. У второго глаза закатываются, дыхание спирает, руки на хрупкой талии сжимаются в мертвой хватке, почти до синяков.
Это какая-то сладкая пытка. Воздух становится трудно вдыхать, а голова кружится. Ощущение, будто душа и тело существуют отдельно друг от друга. Артёму кажется, что он может видеть их со стороны, но, скорее всего, он сходит с ума.
Глеб сводит его с ума.
Думал, лучше быть не может, но когда младший приподнимется, а затем вновь принимает в себя член, Шатохину кажется, что он сейчас потеряет сознание.
Блондин двигается плавно, размеренно, красиво, сжимаясь вокруг, а затем расслабляя мышцы. Издает сладкие стоны-вздохи, и это — лучшее, что Артём когда-либо слышал. Сейчас он может лишь беспорядочно водить руками по бледному телу, очерчивая выступающий позвоночник, пересчитывая изящные рёбра. Если бы он мог, то трогал бы его вечно, потому что тело у Глеба такое, что руки сами к нему тянутся.
От множества мыслей в глазах начинает все плыть, но силуэт Голубина становится совсем размытым, когда блондин ускоряет темп, двигаясь намного быстрее, резче поднимаясь и опускаясь обратно.
Ноги его дрожат от напряжения, как и татуированные руки, да и впрочем все его тело. Запрокидывает голову назад, стонет в голос, объезжая Артёма. Перед глазами разноцветные круги, а в голове его пусто. Потому что все, о чем думал Глеб последние дни — это Тёма, и сейчас думать о нем нет нужды, ведь вот он, здесь — перед ним, под ним, в нём.
Наклоняется для поцелуя, но падает на чужую грудь, не в силах больше держать себя. Целуются они жарко, искусывая губы и дыша друг другу в рты. Движения Глеба замедляются, поэтому Шатохин сам начинает двигаться внутри, с каждым толчком вызывая стоны на ухо.
Дыхание в области шеи обжигает, а мягкие губы и зубы острые дрожь вызывают. Артём прикрывает глаза, стараясь двигаться быстрее, желая слышать больше стонов.
Быстро. Жарко. Узко. Больно. Приятно. Невероятно.
Сдерживаться все тяжелее, оба чувствуют наступающий оргазм. В глазах окончательно все плывет, они не видят, но зато прекрасно чувствуют друг друга.
Финальные толчки, особенно сильные укусы, безобразные движения рук и долгожданная разрядка. Всё, на что они сейчас способны — это уснуть. Вот так, лежа друг на друге, слушая постепенно выравнивающееся дыхание каждого.
Последняя мысль, посетившая голову Артёма, была о том, что Глеба отпускать совсем не хочется.