Страхи, ленты, ученики

Страх перед лазаретом преследовал любого жнеца еще со студенческой скамьи. Необъяснимый, иррациональный, противоестественный — Саша не видела ничего ужасного ни в серых коридорах, ни в стерильных кабинетах, ни в изучающих, почти препарирующих, взглядах медиков сквозь толстые стекла очков. Не видела, пока не оказалась там сама. Испуг накатил откуда-то из подсознания, волнами, густыми и вязкими, как клейстер. Волосы на затылке встали дыбом, а влажные ладони дрожали, будто после тяжелой смены. Рудгар почти висел на ней, длинный и тяжелый, но каждый шаг давался с трудом совсем не поэтому. Саша обернулась на дверь, узкую белую створку — всего несколько рут, еще есть шанс сбежать, быстрее, быстрее, дальше, вот только сбежать от ч е г о. Саша чувствовала себя неловко. Она переминалась с ноги на ногу и вертела в руках яблоко. В палате оказалось пусто. Только кто-то спал около стены и бледный Рудгар курил, тяжело облокотившись на подоконник около приоткрытого окна. Саша, встретилась я с ним взглядом и стала готова провалиться под землю от стыда. Всё-таки напарница из неё никакущая. Приволочь раненого, а после, только подошел врач, удрать едва ли не бегом по неподдающимся объяснению причинам. Из-за страха перед чем-то невидимым. Нормально бояться демонов (с острыми когтями, раны от которых гниют и подолгу не заживают), нормально бояться надзирательницы, суровой и непреступной. А чего-то, что нельзя пощупать, что нельзя осмотреть со всех сторон — ненормально. Саше хотелось поговорить об этом с Рудгаром. Но Рудгар — взрослый, серьезный, который точно не боялся всякой ерунды, и уж точно не шарахался от дверей лазарета — вряд ли её поймет и просто посмеется. Потому они болтали о всяком незначительным, и жутковатые серые коридоры забывались за приятным хрипловатым голосом Рудгара, последними новостями их отделения и дурацкими сплетнями. Вечерело. Заслышав чьи-то шаги за дверью, Саша внезапно вспоминал учебу в академии, с заговорщицким лицом опустилась на пол. Рудгар только закатил глаза. Из-под кровати ей были видны только блестящие ботинки. Вошедший стоял долго, расспрашивал о самочувствии и о чем-то ещё. Саша перестала слушать — сказалась долгая смена, у нее слипались глаза, а твердый пол перестал казаться таким неудобным. Она пришла в себя от обеспокоенного шепота. Рудгар ругался тихо, стараясь не разбудить соседа, но заставить подняться Сашу. Время посещения давно закончилось, а Саша, кажется, заблудилась. Снова накатило. Она со всех сил старалась не побежать, не стучаться в каждую попавшуюся дверь с просьбой о помощи, потому что, иначе придется объяснять, что она забыла здесь так поздно, или того хуже — что ее так напугало. Ей казалось, что коридор становился уже, а дверей меньше. Плевать на чужое мнение. Она бросилась к спасительной щели света. И замерла. Она узнала, зачем медикам нужны косы. На столе лежал жнец. Саша его ни разу не видела, а уж она знала всех в этом районе — он наверняка не отсюда, либо новичок, еще не учившийся в академии. Из разреза на груди неохотно тянулась лента памяти. Их было двое: мужчина и женщина. Женщина сделала два надреза, и кусок ленты, ненужный кусок догадалась Саша, опална стол. Женщина свела вместе два края — те, будто два магнита сцепились друг с другом; воспоминания снова вились единым цельным полотном. Мужчина жег лишние куски над керосиновой горелкой. Саша пришла в себя дома, застыв на пороге. Она зарылась в собственные воспоминания, те, что были до, до Рудгара, до Академии, до того, как она оказалась среди жнецов. Они обрывочны — только сухие факты и редкие вкрапления почти незнакомых (она совсем, совсем не помнила, что эти люди для нее значили) лиц. Ужас перед лазаретом — не что-то воображаемое, взявшееся непонятно откуда — у него есть четкая, поддающаяся объяснению природа. Страх снова оказаться на столе. Она обменяла фотоаппарат на девять ночных смен. Еще за три стажер фрау Вебер научил её проявлять пленку. Поначалу выходило плохо: одни кадры засвечены, на других не хватало резкости. На первом удачном снимке Рудгар — смотрящий куда-то за край изображения, папка с бумагами в руках и смазанный лес на фоне. Она напишет на обратной стороне: всё, что знает о нём, всё, что Рудгар для нее значит. Получится чуть глупо и наивно, но она уверена, что, если, что, прочитав почти обязана будет всё вспомнить (быть может, ей просто кажется). С каждым днем фотографий станет всё больше и слов на обратных сторонах тоже. Лица, события. Если что, она обязательно всё вспомнит.