Ее волос манящий теплый шепот

      POV Даниил       После шоу мы собираемся в отпуск. Еще зимой договорились, что полетим в Майами, и купили билеты. Это довольно удобно, при условии, что можно еще и поработать. Но теперь мы летим втроем –я, Этери и Диана, поэтому говорить кому-то мне не хочется. Эти лишние разговоры ни к чему. Маме я все объясняю работой и новыми программами, но она, похоже, мне не верит.       --Даня, ты же знаешь, как это выглядит со стороны? Этери твоя начальница и старше на 17 лет. Это все вызовет слишком много слухов.       --Никто не узнает, мам. Мы же это понимаем и все держим под контролем.       Мама качает головой. Она считает, что мне не нужно ехать, и по итогу мы ругаемся. Я уже и сам себе верю в том, что это все ради работы и нет смысла обижаться. В любом случае, мама смиряется, а я собираю чемодан.       В Майами я заселяюсь в отдельный номер, а Этери с Дишей—вместе. И мы иногда действительно обсуждаем новые программы. Сезон постепенно отпускает нас и мы чувствуем себя счастливыми.       Я смотрю на домашнюю Этери и чувствую, что мне хорошо с ней здесь, где не нужно кому-то что-то объяснять и доказывать. И никому нет дела, кто мы друг для друга. Поэтому мы вдвоем гуляем по пляжу, опуская ноги в воду и солнце отражается от золотых волос Этери, делая ее похожей на какое морское божество.       Я беру Этери за руку, переплетая пальцы, и мы идем к закату. Ночью она приходит ко мне в номер, целует и я понимаю, что счастлив. Этери делает меня счастливым, но почему это ощущение всегда чем-то портится в Москве? Ответа у меня пока нет. Мы наслаждаемся друг другом и солнцем, я натираю Этери защитным кремом, целую в нос и веду гулять, покупая мороженное и ей,и Дише.       Но все заканчивается неожиданно. Во время прогулки Диша снимает видео, а потом выкладывает его в сторис. Там нет ничего страшного кроме того, что мы вместе с Этери идем по улице. И в этот момент весь мир знает, что мы отдыхаем вместе. И социальные сети взрываются. Это все набирает обороты, словно людям больше нечего делать, чем обсуждать, где я и Этери проводим свой отпуск. Я не хочу открывать инстаграм, потому что там куча сообщений от незнакомых людей, которые или считают нас прекрасной парой, или осуждают.       Друзья пишут в вотсап с завидной регулярностью.       «Глейх, это что правда?»       «Скажи, что ты там работаешь?»       «Как Майами? И как тебя туда занесло?»       «Дань, что происходит? Это же просто отдых и работа в одном?»       Кто-то молчит, но у всех остаются вопросы. Мама пишет, что предупреждала и теперь мне придется что-то говорить, а не молчать.       А я не знаю, что сказать. Потому что сам не понимаю, чего хочу по итогу. Этери же сохраняет невозмутимость. Ей все равно на мнение окружающих и их вопросы. Она продолжает делать то, что делала и не спрашивает меня ни о чем. Только первым вечером она интересуется:       --Что тебя волнует, Дань?       --Ничего. Все хорошо,--отвечаю я, потому что я действительно не знаю.       С одной стороны мы взрослые люди, но с другой—это все уже не может оставаться тайной и начинает набирать обороты. Спустя пару дней я понимаю, что должен хоть что-то сказать и вывешиваю пост в инстаграмм. Там я пишу, что все время думаю о работе. И я не вру. Мы решаем много рабочих вопросов на связи с Дудаковым, поэтому это правда. Да и знать все другим людям не обязательно. Проблема в том, что точно такое же я пишу и своим друзьям. Для них я тоже работаю и когда в очередной раз получаю сообщение : «Неужели это правда и ты там в Майами не только по работе», я пишу «Это всего лишь работа. Ничего больше. Как вы могли такое подумать?».       И в этот момент мне кажется, что я слишком запутался в своих словах. Где-то должна быть грань, после которой ложь во благо становится абсолютным злом. Я смотрю на Этери в цветастом платье с трогательно оголенными коленками, которая подставляет лицо солнцу и жмурится, и мне кажется, что я ее не заслуживаю. Но признаться в этом ни кому-то другому, ни самому себе практически невозможно.       А еще мне пишет Алина. Мы не рассказывали ей о своих планах на отпуск, но теперь и она знает. Она интересуется, как Майами и как ее программы. На что я скидываю Алине песню Билли Айлиш и говорю приготовится стать плохой девочкой. Ставлю в конце смайлик, но получаю ответ, что она всегда готова стать плохой. И мне становится немного страшно.       «Я тут скучаю. Когда же мы будем репетировать?».       Я молчу какое-то время и неожиданно сам для себя даю обещание приехать на репетицию как раз к Алининому Дню Рождения. Она счастлива, а я думаю, как сказать обо всем Этери.       Но говорить особо не приходится. Алина вывешивает свои сторис с песней и коленками и Этери все понимает сама.       --Ты рассказал Алине про показательный номер?—спрашивает она.       Я просто киваю, сидя на шезлонге и говорю:       --Мне придется полететь в Москву, чтобы поставить его Алине до ее нового шоу.       --Хорошо.       Этери сидит невозмутимо и ни одним мускулом не выдает то, что она чувствует. А любом случае отпуск все равно испорчен.       --Мы же должны показать, что действительно работали в Майами.       --Кому должны?—Этери наконец смотрит на меня.       --Всем, кто обсуждает наш роман,-- я просто не знаю, что еще сказать.       --Твой роман с Алиной обсуждают уже больше года, но ты никогда ничего не пытался доказать, Дань. Значит, вопрос не в этом?—от голоса Этери веет холодом.       Мне хочется прекратить этот разговор. Он тянет нас куда-то вниз. В любом случае –это первый раз, когда мы вообще говорим о нас.       --Но ты же знаешь, что это все неправда,--возражаю я.       --Конечно. Но эта неправда делает тебя более популярным, чем правда, если ты отдыхаешь тут со мной не по работе.       Слова сказаны. Этери нарушила свое молчание и мне больше ничего не остается, как начать тоже говорить.       --Это полная чушь! Надеюсь, ты в это не веришь?       --В это верят все те, чье мнение для тебя важно, Дань. И ты ничего не хочешь опровергать,-- Этери смотрит на меня не мигая.—Мне не нужно, что бы о нас знал весь мир, но, если тебе важно все продолжать, об этом должны знать те, кто близок тебе. Иначе ты сам запутаешься в своей лжи к ним и утонешь.       Я понимаю, что Этери права, но не могу представить, как скажу правду кому-то. Потому что я не верю, что в целом мире есть хоть кто-то, кто способен это принять. Те, кто могут, уже знают, а другие…я не знаю ответа.       --Значит, твой билет в Мичиган можно сдавать?—спокойно спрашивает Этери.       И я вспоминаю, что мы должны были ехать вместе на каток, чтобы договариваться о переходе Диши. Это совсем вылетело из головы, поэтому я только и спрашиваю:       --Я тебе там нужен?       Этери пожимает плечами:       --Нет. Я со всем справлюсь сама. Как всегда.       Она усмехается уголком рта, встает с шезлонга, показывая, что разговор окончен, и идет к воде. Она плавает, а я сижу и пытаюсь понять, что же сейчас делать. Потому что мы дошли до той точки, когда представлять, что ничего не происходит, уже нельзя. Я закусываю губу, открывая интернет. Первый же комментарий выбивает все равновесие:       «А Глейх, хорошо устроился. Отдыхает с Этери, пиарится за счет Алиночки».       Это все звучит как в другом сне, а мне просто нечего уже сказать. Я закипаю и не успеваю удалять самый откровенный бред, пока не приходит Диша.       --Что случилось?—спрашивает она.       --Все.—резко говорю я.--Если бы ты сдерживала себя, у нас не было бы столько проблем.       Я произношу эти слова и тут же о них жалею. Диана стоит, широко раскрыв глаза, и молчит.       --Извини,--как можно быстрее говорю я.—Я сказал глупость.       Диша кивает, но Этери, которая подходит к нам, что-то чувствует.       --Что происходит?—только и спрашивает она.       Я молчу.       --Ничего,--говорит Диша.—Я перегрелась и хочу домой.       Она начинает собирать вещи и направляется к выходу из пляжа. Этери дает ей отойти подальше, поднимая свое полотенце, а потом смотрит мне прямо в глаза:       --Не переходи эту грань, Даня.—как можно тише говорит она.—Диша для меня важнее всех на свете. И ее обиды я не могу прощать.       Я киваю и, наконец, произношу:       --Я извинился за то, что сказал. Я был неправ, озвучив ей, что у нас проблемы за ее видео.       Этери поджимает губы, закидывая в пляжную сумку крем и полотенце:       --Это у тебя с этим проблемы, Дань. Не у нас, а у тебя. И только тебе с ними разбираться.       И Этери уходит. Я смотрю ей вслед и понимаю, что должен сказать хоть что-то, то все слова закончились. Я выдыхаю и иду в воду.       Вечером Этери идет с Дишей на шоппинг, а я сижу дома и переписываюсь со всеми, в том числе и Алиной. Мы обсуждаем программы и отдых, обмениваемся фотографиями, а я потихоньку собираю чемодан. Ночью впервые за все время Этери не приходит.       Я засыпаю один.       Через сутки я улетаю, а все это время мы с Этери просто занимаемся работой и ни о чем не говорим. Почти перед самолетом, она приходит ко мне в номер и опирается на дверной косяк.       --Дань, я хочу, чтобы ты уехал в Москву и сам для себя решил, что ты хочешь. И от меня, и от наших отношений. Работать с тобой мы все равно будем, потому что личная жизнь никогда не должна мешать работе. Но теперь тебе самому надо понять, куда мы идем и зачем. И взять за это ответственность перед нашими близкими людьми, чтобы не врать им больше. Я киваю. Этери права, хотя я даже не знаю, что еще тут сказать. Мне хочется ее обнять, но между нами стена. Этери обнимает сама себя, скрепив руки, она кажется мне как никогда далекой.       -- В любом случае, любой твой выбор я приму,--заканчивает Этери, а потом добавляет.—Удачной дороги.       Она выходит, а я сижу на кровати и понимаю, что этот выбор по идее должен быть простым, но у меня сейчас нет сил ничего решать. Я еду в аэропорт, слушая по дороге Билли Айлиш, и думая о программе Алины. В любом случае, я подумаю обо всем позже.       ***       В Москве первым делом прихожу домой и бегу на каток. По дороге покупаю букет и подарок Алине на День Рождения. Этери не пишет мне сама, не спрашивает, как я долетел, не интересуется ничем. Словно она вычеркнула меня из своей близкой жизни. Хотя в Америке у нее много друзей. Как она сказала Познеру, настоящих. Ей там явно не до меня. так я успокаиваю сам себя.       На катке я встречаю Алину и поздравляю ее, дарю цветы и улыбаюсь, когда Алина вешает на меня бантик от подарка и делает сторис. Мы репетируем, я показываю ей клип и рассказываю концепцию, а еще немного меняю Кармен для шоу. Мы совсем не говорим о Майами или Этери. Мы работаем, а вечером всей Алининой семьей собираемся в ресторан. Я соглашаюсь, а потом вывешиваю пост о новой постановке и называю там Алину своей музой. Этери никак не реагирует на наши фото, но зато радуются фанаты. Мне кажется, что градус их внимания ко мне и Этери падает. Особенно после того, как фанаты Жени начинают закидывать меня сообщениями о сворованной песне. С одной стороны это меня злит, но с другой радует—все уже забыли о Майами и дают мне передышку.       Все это время я жду хоть каких-то новостей от Этери, но она будто пропала из моей жизни. С Дудаковым она решает рабочие вопросы, а со мной—нет. Похоже, она действительно, дает мне время подумать и все решить. Но решение вызывает во мне лишь страх и нежелание снова что-то кому-то доказывать.       Даже маме. Дома она выводит меня на разговор и в итоге спрашивает, что у нас с Этери:       --Ничего. У нас ничего.—говорю я и понимаю, что не вру.       Как еще назвать эти несколько дней молчания и тишины?       Это и есть Ничего.       --А сейчас я иду с Алининой семьей в ресторан,-- добавляю я.       И мама улыбается.       --Передавай и от меня поздравления.       Я молча киваю.       В ресторане делаю семейное фото, общаюсь с Ильназом о хоккее, рассказываю последние новости. Алина сияет. Она действительно очень красива сегодня. Но я так устал, что выхожу из-за стола, чтобы ехать домой. Алина вызывается проводить меня и договорить о программе. Мы оказываемся в тесном холле и она вдруг целует меня, оставляя на губах свой клубничный блеск.       Целует быстро, резко, неуклюже.       --Спасибо за подарок и за программы,--шепчет она.—Я буду думать о вас, катая их…и скучать.       Алина смотрит мне в глаза, а я сейчас больше всего на свете хочу оказаться отсюда как можно дальше. Потому что в Алине говорят гормоны и Кармен, а во мне—страх. Потому что этих проблем на данный момент мне меньше всего хочется сверху к тем, что у меня уже есть в Америке. Я должен был разобраться со всем, но только наоборот все запутал.       --Береги себя, Алина,--говорю я и ухожу.       Она стоит и смотрит мне вслед. Я не могу ни ответить на ее поцелуй, ни сказать что-то резкое, я вообще больше ничего не могу и не хочу, кроме того, как сбежать и ни о чем не думать.       Поэтому я иду домой и проваливаюсь в сон почти сразу.       Но вот однажды императору прислали из Японии ящичек, завернутый в шелковую материю. На ящичке было написано: “Соловей”.       - Это, наверно, новая книга о нашей знаменитой птице, - сказал император. Ящик открыли, но в нем была не книга, а разукрашенная коробочка. А в коробочке лежал искусственный соловей. Он был очень похож на живого, но весь осыпан брильянтами, рубинами и сапфирами. Стоило завести игрушечную птицу - и она начинала петь одну из тех песен, которые пел настоящий соловей, и вертеть позолоченным хвостиком. На шейке у птицы была ленточка с надписью: “Соловей императора японского ничто в сравнении с соловьем императора китайского       - Какая прелесть! - сказали все. А того, кто привез драгоценную птицу, сейчас же возвели в чин придворного поставщика соловьев.»       На утро просыпаюсь и нахожу в телефоне десятки сообщений от друзей. Одно от Алины с: «Извините за вчерашнее» и ни одного от Этери.       Я пишу Алине короткое: «Все нормально, не волнуйся», а потом понимаю, что в Москве мне уже слишком тесно. Поэтому и принимаю спонтанный вариант поездки в Барселону. Я не задаю вопросов, а просто соглашаюсь. Об этом не рассказываю никому кроме мамы. Даже Этери. Ведь мы до сих пор не разговариваем друг с другом.       Уже в аэропорту понимаю, что мы едем вчетвером. И мне даже не хочется сопротивляться. Солнце и архитектура, море и пляжи. Мы тусуемся в городе и ни о чем не думаем. А потом делаем фото, которое снова оказывается в интернете без моего желания.       И его видят все. Мы на нем улыбаемся и кажемся безмерно счастливыми. Но даже после этого Этери ничего мне не пишет, зато объявляется Дудаков.       «Глейхенгауз, что ты делаешь?».       Я не отвечаю на него, а просто продолжаю отдыхать, катаясь на яхте и танцуя бачату ночью на пляже.       Почти в конце отдыха мне приходит очередное сообщение от Дудакова, которое я не могу игнорировать:       «Ты будешь встречать Этери в аэропорту?».       Я помню номер ее рейса и дату прилета, потому что сам должен был возвращаться с ней, но билеты из Барселону у меня позже и поэтому я пишу:       «Я еще буду в Барселоне. Это Этери хочет знать?».       Я спрашиваю у него и понимаю, что если это интересно ей, то я готов поменять все билеты и прилететь, но Сергей только пишет:       «Она ничего не хочет».       И я понимаю, что это предел. С одной стороны мне становится проще от того, что я могу больше не думать о решении никаких проблем, а с другой —я все еще не могу поверить, что это конец.       Наверное, Барселона притупляет любые эмоции, поэтому мне даже небольно и нестрашно. Сейчас все прошлое не имеет значения и я чувствую себя свободным.       Поэтому когда Оля вечером уходит в свой номер, я иду за ней.       Мы стоим какое-то время слишком близко, а потом целуемся, как безумные и срываем друг с друга одежду.       Я стараюсь ни о чем не думать,когда вхожу в нее под тихий стон, а только закрываю глаза.        У Оли теплые пальцы, прямые волосы и невыпирающие лопатки.       Она не сворачивается калачиком в моих руках и не целует ладонь своими губами.       Она не Этери.       И это должно по идее меня спасти, но почему-то топит.