Иные

      Копенгаген, 2016 год.       Новое полнолуние очередного месяца. Холодный свет стелился по рукам, пока он крепко держал руль мотобайка и нёсся по пустой трассе города. Костяшки сбиты, на повреждённой коже темнеет запёкшаяся кровь: его собственная и парня из ночного клуба. Хансу не составило труда учинить драку с подходящим для этого мужиком. Выбираешь такого же крепкого — и выходишь на равный бой. Меньшая весовая категория годилась только для ебли. Нежности не любил ни с кем. Даже не знал, может ли он испытывать к кому-нибудь нежность. Мог. Не ко всем.       Хотелось устать настолько, чтобы прийти домой и не желать ничего, кроме сна. Хотелось напиться до состояния машины времени: одно мгновение — и ты уже в завтрашнем дне, и всё сначала. Просыпаешься от надоевших снов-воспоминаний.       Просыпаешься, потому что горишь. Тело вспыхивает и пылает, и так на протяжении пяти грёбаных лет. Он рвёт постельное бельё, рушит комнату и падает на колени, хватается за голову, чтобы не слышать рёв в ушах. Демон не может освободиться и напасть. Ханс съехал от родителей, но и это не помогло, Герда была рядом. Она его ответственность, его погибель и жизнь. Радость и разочарование. Зачем он согласился присматривать за ней, пока родителей нет дома? Фридрих и Иван на задании, а мама с Доминикой в больнице.       Несколько часов он сидел на байке и не решался зайти домой. Там она. Наверняка не спит, ждёт его. На часах почти пять. Сегодня он не устал. Значит, она не в безопасности. Домой нельзя.       Заведя мотоцикл, он рванул с места и направился в другой дом, где его тоже ждут и где он может делать то, что хочет. Другие его примут любым. Его любят любого, так захотел Тор. Но не Герда. Перед ней он больше не может быть просто красивым заботливым парнем. Он выдохнул: надеялся, что она всё-таки спала и не ждала его, чтобы в очередной раз молча обработать ссадины и нежно поцеловать в небритую щеку, посмотреть с восхищением на победителя, не зная, что он проиграл. Проиграл Тору и вскоре проиграет ей. Ханс не любил её касания, как и свои к ней. Из-за её касаний он начинал пылать: плечи, руки, спина вспыхивали от возбуждения.       Ханс припарковал байк, снял шлем и вдохнул поглубже ноябрьский воздух: прохладный, не такой горячий, какой выдыхал он. Скулы ныли от ударов. Немного пошевелив нижней челюстью, проверяя ту на целостность, он поднялся на третий этаж. Вытащил руку с зажатыми в ней ключами и поднёс её к замку, но дверь распахнулась. Эйнар стоял на пороге, закутавшись в плед, с красными глазами. Плакал? Вспомнил, каким говнюком был. Худое тело, впалые щёки, длинные волосы, собранные в пучок на затылке… Он отступил, пропуская Ханса, — и до этого никогда его не гнал, даже ключи дал, чтобы приходил, когда захочет «устать».       Ханс направился на кухню: знал, где спрятан алкоголь. Безошибочно открыл дверцы шкафа, вытащил почти полную бутылку дорогого виски. Открутил крышку, выпил из горла. Топил в янтарном яде человечность. Все, не оставляя шанса сохранить то, что хочешь уберечь от себя самого.       Ханса отвлекли бесшумные шаги. Эйнар поставил аптечку на стол. Включил тёплый свет: знал, он не любит холодный. Он смотрел в его серые глаза. Ханс поставил бутылку на стол и сел; закрыв глаза, ждал, когда его намажут какой-то заживляющей мазью: подобное происходило не в первый раз. Эйнар вытер засохшую кровь с рассечённой брови.       — Мне надоело видеть тебя таким. Когда ты уже успокоишься? Обратись за помощью, — Эйнар требовал, не просил: последние годы они жили в настоящем аду. Пять лет. — Может, съездишь отдохнёшь?       Ханс рассмеялся, вместо ответа схватил и притянул к себе Эйнара за ворот футболки. Он дышал на него перегаром, а тот уже и позабыл ощущение свежести изо рта друга.        — Оставить Герду и уехать? Ты охуел что ли? Я не могу не смотреть на неё, это понятно? — зло прошипел Ханс, отталкивая его, и принялся топить дальше первое «я», надеясь, что на дне бутылки окажется умиротворение.        — Посмотри, во что ты превращаешься! Бухаешь целыми днями, забил на работу, дерёшься и ебёшься с каждым мимопроходящим!       Ханс раздражённо цыкнул, выслушав правдивую, но совершенно ненужную ему нотацию, а затем закрепил её окончание глотком горячительного напитка.       — Тебе нужна помощь...       — Мне не нужна помощь.       Ханс рассмеялся, зная, что прав. Какого рода ему нужна помощь, а? Никто не знает, как угомонить демона, даже, как оказалось, Тор не знает, раз идёт у него на поводу. А всё почему? Потому что любит, видит в нём изменение.       — Если ты не научишься нормально вести диалог, тогда пострадает Герда!        — Не смей произносить её имя! — прорычал Ханс, поднимаясь на ноги и сдавливая горлышко бутылки сильнее, представляя на его месте глотку этого конопатого правдоруба. Сука! — Она будет продолжать думать, что я заботливый, очень чуткий, добрый, демон, — проговаривая всё это, он тяжело дышал; ещё немного, и из ноздрей повалит дым.       — Понятно, значит с ней ты один, а с другими другой... Но так не бывает, — тихо сказал Эйнар и опустил голову: не хотел видеть разъярённого друга.       — Пошёл ты... — огрызнулся Ханс и вышел из квартиры со всей силы хлопнув дверью.

***

      — Был опять у шлюх? — услышал Ханс, как только зашёл в квартиру, тихонько закрыл дверь и зажёг светильник.       — Почему не спишь? — спросил он шёпотом, стараясь не смотреть на неё.       — Ждала тебя. Думала, с тобой что-то случилось. Ты не отвечал на мои звонки, трахался?       Ханс не ответил, стащил с себя кожаную куртку с футболкой, отправился в душ. Забросил вещи в стиральную машину.       — Мама просила, чтобы ты не оставлял меня, мне страшно было вообще-то... За тебя.       Герда включила стиралку и, сложив руки на груди, наблюдала, как он смывает с себя отпечатки прожитой ночи, прикосновения чьих-то рук, губ...        — Так нужно было. Когда вспомнишь, поймёшь и скажешь «спасибо» за то, что часто оставалась одна.        Ханс выглянул из-за запотевшей от горячего пара стеклянной дверцы и, чтобы не зависнуть на ней, попросил полотенце. Герда протянула ему оранжевое махровое.       — Я вспомнила, мне приснилась моя... Наша жизнь, и больше я уснуть не смогла, рисовала всякое, хорошее и плохое, — поведала она, ещё не зная, как реагировать на появление прошлого.        — И что же ты вспомнила?.       Обернув бёдра и спрятав вставший член, он быстро вышел: можно сказать, выбежал, задавая вопрос.       — Вспомнила, каким ты был со мной и с другими, почему я особенная для тебя? Ты правда меня любишь или всё же боишься?       — Давай без вопросов? Собирайся, отвезу в школу. Ты поела?       Он зашёл на кухню и, поставив сковороду на плиту, достал из холодильника десяток яиц и молоко, быстро замешал омлет. Заодно отвлекал себя от вопросов, на которые он не хочет отвечать. Не хочет раскрываться перед ней. Герда решила помочь, нарезала зелень с помидорами, сварила кофе, как он любил, а затем стала тереться об него каждый раз, как оказывалась рядом. Ханс сглотнул: ещё одно движение с её стороны — и на столе окажется не завтрак.       — Я убил твоих родителей — это раз. Мне нужна была ты, как моя очередная жертва, мне хотелось использовать тебя – это два.       — А сейчас чего ты хочешь? — спокойно спросила Герда, разливая кофе по чашкам, и поставила нарезанный хлеб на стол. — Твоя проблема в том, что ты не спрашиваешь, чего хочу я, может, уже пора?       Она подошла сзади, коснулась его спины, проводя ладонью по метке уробороса. Ханс не ответил — мышцы под кожей окаменели сильнее, дыхание участилось.       — Ладно, давай по порядку ещё раз. Первое: я хочу жёстко взять тебя, вот прямо очень, отчего и боюсь навредить, причинить боль. Второе: твой отец запретил сближаться с тобой, пока тебе не исполнится восемнадцать, — рыкнул он, резко оборачиваясь. Не увидев в больших карих глазах никакого удивления, усмехнулся: ну конечно, для неё это не новость.        — Я повторю свой вопрос: почему ты не спрашиваешь меня, чего хочу я, почему успел договориться с отцом, возможно со вторым отцом, с мамой, но не со мной, не со своей озабоченностью, а может, всё было бы проще, если бы ты спросил меня? — уверенно произнесла Герда.       Она встала на носочки и взяла его лицо в ладони, притянула к себе, собиралась поцеловать, как целовала в прошлом, но в этот раз Ханс отказал и отмахнулся.       — Не проще, твоё согласие развяжет мне руки, и тогда я тебя покалечу, а потом меня покалечат все твои родители.       — Ты боишься моих родителей?       — Не боюсь, но хочу отдать им должное: они родили тебя ещё раз, не побоялись меня, понадеялись, доверились и теперь я не могу подвести их.       — Но ты же страдаешь, как и другие от тебя. Я, значит, живу спокойно за твоей спиной, пока ты кого-то душишь... — сказала Герда, сложив руки на груди, не моргая, наблюдая за ним.       — Похуй! Ты сейчас пойдёшь одеваться, молча поешь и поедешь на занятия. Это понятно?       Ханс рычал, еле сдерживаясь, чтобы не напасть и не напитаться сраной мудростью, что присуща всем великим змеям. Герда хмыкнула и, прикусив нижнюю губу, отправилась выполнять требование. Ханс с облегчением выдохнул. Ненадолго. Она появилась перед ним вновь в школьной форме с рюкзаком на плече, успев заплести две крупные косы.        — Я не буду завтракать, вези сейчас.       — Будешь!       Он надавил ей на плечи, заставил сесть, сунул в руку вилку. Устроился рядом, стараясь не разглядывать её пристально, не смотреть, совсем стереть из памяти. Может, и правда попросить у Ивана забвения? Герда покорно ела и продолжала сыпать вопросами, слизывая с губ томатный соус. Черт!       — Что ты сделал этой ночью?       — Никого не убил, — съязвил он, откусывая хлеб.       — Оу, это уже радует, у тебя явный прогресс, — издевательски рассмеялась она и тут же, по-серьезному вглядываясь в его серые глаза, продолжила. — Ты всё-таки пореже думай о запрете моих родителей и почаще о том, чего хочу я, тогда и до убийства не дойдёт, хорошо?       — Всё равно, что бы ты ни хотела, ничего не изменится, я не хочу подводить твоих и моих родителей.       Ханс вскочил и вышел.       — Капец какой-то, — вырвалось у Герды и, прикрыв глаза, она решила набраться терпения и поговорить с отцами, и она знала, к кому отправится первой.       

***

      — Привет, пап, — сказала Герда, встречая Фридриха у дверей их общего особняка. — С возвращением.       — И тебе привет, дорогая, как ты?       Фридрих снял пальто, иногда поглядывая на неё, надеясь, что важные новости узнает здесь и сейчас.       — Всё хорошо, мама вернулась с Доминикой? Ханс не обижал?       — Всё хорошо, Доминика и мама возвращаются сегодня, а Ханс, как всегда, окружил заботой и радовал отсутствием, — съехидничала Герда, вставая перед самим могуществом, и, скрестив руки на груди, начала буравить его взглядом.       — Что?       — Я вспомнила прошлую жизнь и знаю, что ты был моим мужем...       Неожиданно Фридрих упал на пол и застонал: позади него стоял напыщенный Иван, сжимая кулаки, и очень опасно смотрел на уже не такого могущественного Бога. Герда расплылась в улыбке.       — Привет, пап, — поздоровалась она уже с настоящим отцом, которому было интересно выяснить другое, а не то, как у неё дела и кто её обижал, пока его не было с ней.       — Сейчас вот точно грохну, урод! — закричал Иван.       Подняв Фридриха над полом, он хорошенько встряхнул его, сменив человеческие зрачки на змеиные. Герда поглубже вздохнула и отошла, чтобы не мешать, очень уж хотелось поглядеть, кто победит. В дом, как и следовало ожидать, вошла Доминика, обходя дерущихся богов стороной, встала рядом с Гердой.       — Почему твой отец лупит моего отца? — спросила она, нахмурившись и поглядывая на Герду.       — Да просто я вспомнила, что Фридрих был моим мужем в прошлом, об этом услышал Иван и, не узнав, нравилось мне это или нет, решил действовать. Впрочем, как всегда, никто из нас разговаривать не умеет, этому же твой отец научил и Ханса       Герда не обращала внимание на то, как у Доминики от услышанного приоткрылся рот. Она знала, как удивить родственников, и улыбнулась, задавая вопрос:        — Вас Ханс привёз? Где он?       Она настороженно посмотрела на дверь и перестала улыбаться: в сердце что-то кольнуло. Она боялась, что он не придёт, раз все её защитники в сборе.       — Да, он помогает маме с сумками, — протараторила Доминика. — Так Фридрих и ты, вы это самое делали?       Герда от услышанного вопроса закатила глаза и шумно выдохнула, переведя взгляд на просящего остановиться Фридриха и ничего не желающего слышать и слушать Ивана: ну конечно, куда же ему, он родную дочь слышать не хочет, а тут её бывший, ещё и кровный родственник...       — Нет. Мне нужно было избавиться от одиночества и научиться контролировать свою змеиную сущность, а ему, как офицеру, нужна была верная жена. Не смотри так, а то глаза лопнут от напряжения! Мы спали в разных комнатах, у меня был ключ, никто не входил ко мне. Успокойся, сейчас опять от нервного срыва окажешься в больнице, — мягко попросила Герда Доминику и обняла её, чтобы избежать очередного припадка от страха. — Всё хорошо, Фридрих защищал меня, берёг, как мог, не волнуйся, — продолжала успокаивать и обняла крепче, уже не обращая внимания на дерущихся.       — Может, тогда скажешь своему отцу, а то ещё немного, и я останусь безотцовщиной, — попросила Доминика, часто моргая, останавливая навернувшиеся слезы.       — Ну согласись, ради этого стоило переродиться, — решила пошутить Герда. Вышло не слишком удачно, Доминика не оценила. — Ладно, сейчас. Пап! Пап, хватит, успокойся, ты бы для начала разобрался, а потом бы морду бил моим бывшим!       Герда попыталась ухватить отца за руку, провоцируя ещё на один удар своими высказываниями. Фридрих с благодарностью посмотрел на неё, а она ему подмигнула.       — Ты вот сейчас чем отличаешься от демона, а? — спросила она, и Иван остановился, встал и ушёл, скидывая с себя пиджак. — А ты так и будешь лежать? — поглядев на Фридриха, она протянула ему руку, но тот подниматься отказался. — Ну и ладно, отдыхайте, бывший штандартенфюрер Ягер.       — Что вы устроили?       В этот раз в дом вошла Элиза, за ней шёл задумчивый Ханс и нёс пакеты с продуктами. Посмотрев на отца, он даже не удивился увиденному и отправился на кухню, так и не посмотрев на Герду. Чёрт. Элиза потребовала объяснений, взглянув на Герду и Доминику.       — Ничего, мам, просто мой отец услышал то, что не должен был, и озверел, всё как обычно, — пожала плечами Герда.       Фридрих, увидев жену, поднялся и пообещал ей всё рассказать. Они ушли к себе в комнату.       — Ты прости, я со своими воспоминаниями совсем забыла спросить: как ты? Тебе лучше? — произнесла с облегчением Герда, увидев пробегающего мимо Ханса, который, так и не посмотрев на них, направился вверх по лестнице. «Главное, не ушёл, это уже хорошо» успокаивал её внутренний голос и, посмотрев на спокойную Доминику, она улыбнулась.       — Лучше, я справлюсь, но ты должна рассказать мне в подробностях о своём прошлом и самое главное...       — Что главное, Доминика?       — Ты всё ещё влюбленна в Ханса?       Герда прикусила нижнюю губу, готовясь наконец-то произнести вслух то, чего никому никогда не говорила.       — Да, так получилось, я знаю, у тебя страх перед ним, но за меня бояться не надо, к тому же он сам бегает от меня, — издала нервный смешок Герда. — Тогда и ты признайся...       Доминика насторожилась.       — В чем?       — Ты давно спишь с моим отцом?       — Я не сплю с твоим отцом, не могу решиться вообще с ним заговорить, — осторожно произнесла Доминика, не решаясь взять её за руку, но её взяла Герда и с глубоким вздохом произнесла:       — Понимаю, с твоими-то травмами я бы тоже не решилась, наверное. А я хотела попросить тебя: убеди отца отстать от Ханса, он держит его за горло, точно так же, как держал Фридриха, а меня слышать не хочет только потому, что я типа маленькая, а я взрослее, чем он думает, — сказала Герда, зная, что Доминика поймёт её, как никто другой. Даже Элиза просит об осторожности, попросит не отдаваться демону по первому зову. — Ладно, сама поговорю.       — Ты уверена?       — Уверена!