Фейри (не) с Яблочного острова

— Простите, я боюсь, что вы меня убьете, но… Глаза у вас, — смотрит влюбленно очередной юный агент, — цвета первых листьев. Романофф смеется, потому что это не так. Романофф кривится, потому что это почти так. — Очередная хорошенькая русская шпионка, — ворчит очередной идиот. Наташа отвечает — ворожит голосом, заставляет отвечать, почти против желания, и вот — все ответы для нее, для нее одной. — Волшебный голос? — насмешливо выгибает бровь Клинт. А вот сейчас Романофф просто дает другу по шее. Потому что кому как не ему знать, через что провела ее Красная Комната, что ей пришлось оставить позади, чтобы стать знаменитой Черной Вдовой. А вот остальные не знают. Остальным не нужно знать. — Ты реально рыжая? — смотрит на нее со странным интересом Старк. — Как Мэб? — Он хмурится, быстро моргает. — Или Мэб была брюнеткой? А кто тогда был рыжей? Наташа не знает. Что она точно знает — Мэб никогда не была рыжей. Темная, словно древесная кора, с пронзительными зелеными глазами, Мэб качала ее колыбель, Мэб пела ей песни, Мэб принесла ее в этот мир, забрав кого-то, кому лучше с ней. — Ты не от мира сего, оттого и страдаешь, — хмыкает однажды Романофф, глядя на Тони. Старк пропускает мимо ушей, а Клинт настораживается и спрашивает: — И его колыбель должна была качать Мэб? Как мою? Наташа смотрит на него и молчит. Потому что Бартон помнит. Помнит, как они столкнулись первый раз, и она его не убила только потому, что увидела на его лбу призрачное касание — так метили тех, кого нужно бы забрать, увести из этого жестокого мира на Яблочный остров, да не получилось. А Старк — вот ведь точно Мэб поцелованный — настораживается: — О чем он, Романофф? Клинт смотрит в глаза Наташе. Та поджимает губы и отвечать не спешит. Нельзя. Нельзя ему. Только не ему — сунется ведь, а потом спасай его от милости Мэб — заберет потерянного, приютит у себя, отдаст дочерям, а те заласкают-зацелуют, подарят весь мир и счастье, а этот мир, привыкший к тому, что у него есть Тони Старк, будет страдать. — Ни о чем, — понимает правильно Клинт. — Так. Померещилось. Не померещилось. Оба знают это — должна была прийти Мэб, положить в колыбель Старков дитя, что вырастет, а потом, когда проявится нелюдское, лет в двадцать, сгинет навсегда… У людей обычно оставались другие дети — Мэб заботилась об этом, чтобы не сгинул род, Мэб заботилась обо всех семьях, в чьи колыбели она клала своих детей. — Мэб больше не ходит по миру, — неожиданно говорит Наташа, прикрывая глаза, и по щекам катятся слезы, что застывают хрустальными каплями. — Я была последней, кого Мэб положила в колыбель… А потом меня нашли… ГИДРА… И отобрали то, что вернуло бы меня домой. ГИДРА собирала нас… Делала из нас оружие… И потому Мэб больше не ходит по миру. Тони смотрит странно, страшно. Клинт осторожно собирает хрустальные капли слез. Вот и правда — почему не плачет Черная Вдова. — Простите, я боюсь, что вы меня убьете, — шепчет очередной мальчишка, — но у вас глаза цвета первых листьев. Наташа смеется, потому что это не так. Наташа плачет вдали от всех хрустальными слезами, и Тони сжимает ее плечо, и смотрит как-то понимающе, словно знает — каково быть не от мира сего. — Глаза цвета первых листьев — у Мэб, — шепчет Наташа. На лбу Тони сияет незримый поцелуй повитухи фей, на спине Наташи уродливо стягивают кожу шрамы от отнятых крыльев.