×××
Идея с работами по разовым контрактам наверху была принята на «ура». Для Варии, давно не подававшей никакой инициативы, это был хороший знак. После этого Савада звонил Занзасу лично не раз и не два, они даже вместе ковырялись в собранных досье, отбраковывая откровенно неудачные варианты. Как часто бывает, закономерный интерес главы семьи привлек внимание и других ее членов. И пошла потеха… Досье стали отправлять сами кандидаты. Дошло до того, что в контрактники удалось заполучить вожделенного Реборна, и за эту сделку Занзас без колебаний открыл бутылку коллекционного бренди. А потом Савада и сам подкинул парочку таких имен, что Скайрини был готов палить в небо от бешеной радости. Новые контакты нуждались в совершенно особых контрактах, и составлять их планировалось лично. Что ж, вариец был только за — прибыль обещала перевесить любые убытки со значительным отрывом. Вонгольских пташек Занзас ждал особо и разве что перетяжки не приказал вывесить ко времени прибытия. Но не стал пороть чушь и рушить атмосферу смертельной серьезности. Были, были у них с Савадой планы, в свете последних событий обросшие изюминками и прочими сухофруктами и требующими от Занзаса бешеной самоотдачи. Впервые за долгие годы Занзас лично собирался закрутить интригу и продемонстрировать сближение Варии и Вонголы. Для этого ехать встречать будущих контрактных бойцов Варии он собрался лично. Такие кадры грешно было не встретить. Мармон, когда он ему показал сделанный аналитиками расчет эффективности и увидевший там зашкалившие проценты дохода, конечную цифру, приписанную эдак небрежно самим Занзасом, пустил слюну и чуть не начал работать из любви к искусству. Сдержался чудом и, быть может, благодаря своей жабе. На волне аркобалено велел боссу, из благодушного настроения простившему своему Туману полный ноль в субординации, хватать в охапку богатую «добычу» и рядить в форму Варии, пока та еще даже на итальянскую землю не ступила. Примерно так Занзас и планировал сделать. — Врой, босс! Проклятые японцы задерживают рейс! Шторм! — Скуало тормознул его почти перед самым выездом, сунув под нос свежую распечатку из аэропорта. Занзас, впервые за последнюю пятилетку велевший выгнать с подземной парковки просторное авто, только зубами скрежетнул, но быстро успокоился. Его переполняли азарт, энтузиазм и предвкушение — Вария обещала вот-вот обзавестись своим Хранителем Облака и довеском в виде двух туманников. Эти две касты были не сказать, чтобы малочисленны, но очень многие иллюзионисты работали совершенно безвкусно, а Вария требовала к себе элиту элит. Таких, чтобы знак пробы ставить было некуда. Что ж, у их собеседующихся с этим проблем не было. — Ничего, подождем, — с мрачной полуулыбкой ответил погрузившийся в себя мужчина, и Скуало, осознав, что до него боссу дела нет, бочком отправился к путям отхода. Занзаса с конкретной полуулыбкой он в последний раз видел еще до Колыбели — полный мрачных нот оскал, лишенный обычного отблеска ярости и безумия, заставил бы развернуться и дать деру даже Бельфегора, профессионального маньяка-потрошителя, тем и прославившегося.×××
Юни в последний раз отправила полы тяжелого кимоно и проверила заколку. Принцесса, бывшее аркобалено Неба, хранительница соответствующей деактивированной, но знаковой соски и Наследница семьи Джинглио Неро, Юни все еще помнила об уготованной ей когда-то участи. Вот уже почти десятилетие она каждый день вдыхала сладкий аромат свободы от проклятья и радовалась, радовалась, радовалась. Унаследовав от уже покойной Арии дар Предвидения, она отлично знала цену каждому своему слову и давно уже умела говорить правду о будущем, но — ничего конкретного в то же время. Таково бремя Видящей — ничего напрямую, только загадочная улыбка, обмолвки и пространственные реплики, по которым «догадайся, милый, сам». Дар защищал сам себя, ее, будущее, обязательное к наступлению, и ослабевать даже и не думал. Учитывая, что ей уже давно не грозило умереть еще до четырнадцати или стать марионеткой «злого ребенка Маре»… Юни хихикнула и в последний раз глянула на себя. Эта поездка принесет ей много возможностей упражняться в остроумии, и никакой Гамма не сможет остановить ее от небольших шалостей. Нейтралитет — нейтралитетом, а отбить несколько подач и напомнить обнаглевшим старикам о том, что семья Джинглио Неро не слаба, пусть наследование у них и идет по женской линии — по расписанию. Не то общение с Бьякураном скверно сказывалось на характере, не то отражались еженедельные звонки дядюшки, не то играли гормоны, но Юни наконец-то видела шанс вывести свою семью из тени и упражнялась в словесных колкостях с неиссякаемым энтузиазмом, разваливая образ кроткой девочки с каждым днем все больше. Что, однако, не мешало ей оставаться любимой принцессой всех своих дядюшек и старших братьев. Бьякуран от восторга в ладоши хлопал, когда она так его называла. На всю катушку использующий свой оставшийся неперекрытым дар заглядывать в разные вероятности линейно идущих реальностей, Бьякуран, получивший свою память, как и она наслаждался доступом к своему наследию. Их дары тянули силы, изводили, мучили и требовали огромных затрат по контролю, но предложи Юни кто-то забрать у нее наследный дар — она бы выбила ему коленные чашечки незамедлительно и пожаловалась бы дяде Реборну, а там — поминай, как обидчика звали. Бьякуран чувствовал то же самое, и это сближало их, как ничто другое. Проиграв в будущем, в настоящем он уже не пытался перекроить реальность под себя, и в итоге это умерило его аппетиты до разумных пределов. С разумными запросами все они знали, что делать: удовлетворять. Тсунаеши Савада тоже был ей как брат, и как брат был любим нежно. Их встречи всегда были недостаточно долгими, но она помнила о нем только самое лучшее. Помнила янтарь его глаз, искры пламени, пляшущие по радужке и открытую улыбку, от которой становилось тепло и отступал страх. А еще, в последнее время золото и карамель его пламени в ее видениях окропляло кровью. Избежать этого ей не удавалось, сколько она ни задавала вопросы — ответ всегда был один. Тсуне придется ударить или быть убитым, но способ, позволяющий вывернуть все на лучший вариант, все еще был — его она нашла случайно, перетрясая все комбинации подряд. Три ключевые фигуры, три человека. В ее видениях, Тсунаеши защищали три тени; две из них льнули к третьей с неиссякаемой энергией, и о характере связи этих троих у нее почти не было сомнений. Тсуне нужны были все его Хранители. Но и этого было мало. Тсуне был нужен его Зверь, его Монстр и его Палач. Они стояли стеной, отводя от Десятого Вонголы реки крови, словно щит принимая океан злобы на себя. Кровь окропляла золото короны, впитывалась в бархат мантии, а Трио стояло на пути у сверкающей золотыми молниями бури, словно вознамерившись оскорбить ту своим безразличием. Она знала их по именам, она знала, сколь тонка ниточка связи, сколь изящен и сложен танец троих, она знала, она так много знала!.. — Юни-сама? — постучавшийся Гамма выдернул ее из круговорота смутных образов. — Самолет скоро зайдет на посадку, просят всех занять свои места. Девушка сжала руку в кулачок и вздохнула — иногда было жаль, что дар не работал мелко и не позволял ей предвидеть что-то вот такое. — Уже иду, — откликнулась она, мизинчиком разравнивая помаду в уголке губ, вытирая руки о салфетку и открывая замок, чтобы пройти к своему месту в салоне. Юни, принцессе Джингли Неро, Провидице, было открыто многое. Будущее на много лет вперед, жизнь от начала и до конца, туманные образы параллельных вселенных. Но пока что ее мучил всего один вопрос: когда же Трио окажется связано по рукам и ногам друг с другом, и как долго центральная фигура будет гореть, но не смешивать свое пламя с двумя другими типами. Видит Пречистая, Юни сильно сомневалась, что Хибари Кея позволит кому-то быть с ним… недостаточно нежным в любом из смыслов. Но, быть может, Зверю именно_так_и_нужно? В конце концов, все в этой жизни нуждалось в равновесии. Самолет из Японии стремительно разворачивался в воздухе для захода на посадку.×××
Особняк Вонголы обычно навевал обманчивый уют места обжитого и совершенно чуждого Италии; стояли фарфоровые безделушки на столах, тикали часы на каминной полке, бросались в глаза педантично соблюденные пропорции декоративных изгибов стен и умело расставленные стилистические акценты в бархатной обивке тяжелых кресел. Везде в доступной гостям части все было очень по-английски: оформленные деревянными панелями стены кабинетов, напольные ковры, узорчатые обои, темное дерево, тяжелые портьеры на сравнительно небольших окнах. Дино неизменно ежился. Ему этот оттиск Англии напоминал о кошмарах получения высшего образования. Юрист по профессии, закрыв татуировки белой рубашкой и нацепив галстук, он превращался в буквоедческого монстра за работой и обаятельного сердцееда в свободное от дел время. То, что нужно, если ты совершенно случайно параллельно круглосуточно работаешь боссом мафиозной семьи со всеми минусами совмещения: отсутствием свободного времени и личной жизни. Говорили, Вонгола Сетимо когда-то добавил в эти стены ниши и закрытые портьерами карманы, а Вонгола Сесто до него позаботился о потайных комнатах и двойной внешней кладке особняка. Дино подростком сам проверял позабытые воздушные коридоры, по которым можно было протиснуться, только если не дышать совсем. Местами все эти башни, в которых можно было блуждать часами, воображая себя Клодом Фролло, словно украли из французского Нотр Дама; вывезли под покровом темноты вместе с фундаментом, оставив оригинал безобразно усеченным. Дино вздрагивал почти всегда, прибыв сюда, глазами натыкаясь на жестокий гибрид стилей. В детстве он мало думал, что к чему и зачем, но к тридцати был окончательно разочарован. Этот особняк помнил еще Оливьеро Каваллоне и Джотто ди Вонголу за чашкой кофе, однако было ощущение, что до Рикардо никого на самом деле не существовало. Даже не так. До Сесто Вонголы никого не существовало. Просто был особняк, просто он оказался обожжен пламенем поколений, просто каждый кирпич здесь помнил кого-то из обитателей — а их были тысячи. Но никто не оставил здесь значимого следа. Исчезали, с годами, упоминания и о Сесто, и о Сеттимо. Резиденцию продолжали менять. Вонгола Оттавио любила Англию, залитую кровью и на крови же выстроенную, нежно. Перестроив под себя дом после принятия семьи под руку, она добавила в него позолоту и красный бархат, частично привив эту любовь Ноно. Ноно, в свою очередь, оформил крыло-другое обратно под Италию, в очередной раз восстанавливая разнесенный особняк, тогда же вернув отчасти родной колорит и кремовую лепнину. Но внешнее оформление Тимотео все-таки сохранил, как сохранил и маленькие окна — особняк знавал осады, наверняка должен будет вынести еще не одну, и оборонять его таким было куда проще. Ноно Вонгола в своем желании хранить в доме многие секреты вообще довел все имеющиеся «особенности» семейного особняка до вершин искусства. Однако все то, что вызывало у Вонголы гордость, все эти шкафы под скелеты за гобеленами и пыточные комнаты за картинами вызывали у Каваллоне тихий ужас. Дино не понимал ни одного из боссов Вонголы, которые вообще владели этим зданием и что-то с ним вытворяли на свой вкус. Не понимал эту тягу совместить кровавый мир мафии с фальшивой картинкой мира, трескающейся от неосторожных прикосновений. Его особняк простоял десять поколений семьи реставрируясь, но не перестраиваясь, и еще мальчишкой Дино привык жить в окружении белого камня, кремовой лепнины стен и потолка. Привык стоять на низких подоконниках больших окон с видами на оливковые сады, яркие цветы и далекие витражи домашней церкви. Сейчас он как никогда жалел о своей любви к родной простоте Италии и полному отсутствию иммунитета к давлению мрачных стен чужого дома. Ребенок солнца, сегодня, шагая по узким холодным коридорам резиденции, он задыхался. Перед глазами, словно нацарапанная иглой на обратной стороне век, стояла череда комнат — холодных, пустых и уже припыленных. Комнат, знакомых до последней стены — и одновременно таких клишированных, аскетичных до мотельного уровня. Совершенно чужих и незнакомых. Хибари Кея не жил в них. Это не жил стучало у него в ушах. Он сбился с шага и почти провалился в панику. Пришлось шатнуться в какую-то нишу и переждать там момент слабости, прежде чем он смог продолжить путь, показавшийся как никогда длинным. Словно проклятый особняк на километры растянул для него коридоры и выгнал всех людей, оставив его брести в странной пустоте. Нервно расстегивая верхнюю пуговицу рубашки и стискивая ноющие, как от боли, зубы, Дино, скрепя сердцем, признавал: это будет долгий и трудный день. Дом Вонголы сегодня вдруг отчего-то показался ему невыносимо разумным, направившим на него свое колкое внимание и — совершенно чужим.×××
Савада Тсунаеши, Десятый босс Вонголы, Нео-Примо, задумчиво изучал лежащие перед ним на столе карманные часы. Границы часов сочились фиолетовым пламенем, герб на крышке не оставлял сомнений в своей принадлежности к реликвиям семьи. Эта вещь появилась на груди его Хранителя сразу после того, как у него впервые остановилось его сердце, которое после они не единожды завели, а после появился и владелец. Алауди ди Вонгола был откровенно не в восторге, что его одобренный преемник попытался мало того, что добровольно умереть, так еще и сделал это многократно. Тсуна передернул плечами. Мерно сцеживаемые слова мужчины продолжали тревожить ум, но приоткрывали завесу тайны. И открывали страшное будущее. Кто бы знал, что Воля Вонголы на самом деле — не просто оборот речи, и что предки настолько буквально доверят им ее нести? Ящик стола надежно скрыл бы подобное наследство, однако Тсуна не обольщался. Часы уже трижды возвращались к своему владельцу, и не было сомнений — сделают это снова. Мужчина со вздохом сунул часы в карман и поднялся, перед выходом поправив галстук, после чего изнутри постучал по двери и ее открыли снаружи. Охрана пристроилась к нему за первым же поворотом — он даже не успел до конца покинуть поле зрения охранявших его кабинет мужчин, а новая двойка уже оказалась рядом. За столько лет этот процесс стал мелочью, обыденностью на период нахождения в особняке чужих. И все равно Тсуна иногда чувствовал себя совершенным мальчишкой. Тем самым, который в первый раз нацепил костюм и оказался в толпе чужаков, каждый из которых склонял перед ним голову и обращался к нему с неизмеримым почтением: босс. Чем ближе был зал собраний, тем сильнее ощущалась кипящая энергия. Запри в одном помещении нескольких пламенных — и вскоре на производимых ими бессознательно эманациях можно будет поднять в небо самолет. Тсуна ощущал это, как симфонию — звук, у каждого свой, у каждого свой цвет и даже запах. Иногда любой из параметров менялся, и тогда он был вынужден смотреть пытливо: что-то выкинет его старый знакомый? Сейчас совершенно по-новому, нервно звенело некогда стабильное пламя его названного брата, а в вересковом меде его вкуса появилась горелая нотка. Кто, кто и когда посеял в Каваллоне семена, в конце концов давшие обильные всходы? Перед дверями нервно мялся самый чуткий из его союзников. Бовино тонко ощущал изменения в течении жизни, и подобные суетливые, нервные топтания вроде тех, которые сейчас наблюдал Тсуна, говорили о многом. В их стабильном пространстве повеяло переменами. Потомственный Гроза, Ламбо Бовино, имея дар, не ощущал и половину того, что улавливал его отец. Впрочем, чуйка босса Бовино вообще мало имела связи с пламенем, хотя принцип зиждился и параллелился именно с ним. Джованни Бовино ощущал буквально любую смену давления в их среде и точно знал, куда в итоге ударит молния. Сейчас заряд для нее еще только собирался. Не хватало самой малости. Тсуна в свою очередь знал, как мало надо на самом деле, чтобы опрокинуть весь привычный уклад, если уж он стоит на ушах. В его планы подталкивание было включено в первую пятерку необходимых действий.×××
Дино в числе последних на ватных ногах вошел в зал собраний. Овальный стол, массивный, темный, на тяжелых изогнутых ножках, заставил его дрогнуть. Неприятное предчувствие вязкостью слюны осело на пересушенном языке. Почти все уже расселись, и Дино, отчасти почти надеявшийся, отчасти нуждавшийся в смене места, мутно оглядел обе стороны стола и тяжело прошел к своему стулу — нетронутому и теперь выглядящему, как место для приговоренного к казни. Место Дино — ближайшее место к боссу Вонголы — многие даже мечтать не смели хотя бы в шутку присесть на этот стул, воображая. Сейчас все отчаянно радовались, что сидят подальше, и впервые за многие годы, сожалели те, кто был вынужден соседствовать с боссом Каваллоне бок о бок или напротив. Откинувшись на спинку массивного стула, в некоторых обстоятельствах вполне тянущего на кресло, Дино прикрыл глаза на минутку и заставил себя взять под контроль хотя бы лицо и дыхание, прежде чем принялся привычно осматриваться, наметанным взглядом отлавливая потенциальные неприятности и определяя общий настрой. На тонкие нити пламени, вьющиеся от каждого из здесь присутствующих, он не стал обращать внимания — сил и контроля хватало только закрываться наглухо. Незаметно читать настрой других не было смысла — да и не получилось бы из-за царящего внутри раздрая. Сегодня был просто общий сбор, обсуждение текучки, дающее понять, что Десятый Вонгола держит руку на пульсе Альянса — но союзников у Дино ни по какому поводу не было, даже самых призрачных. Все отводили взгляд или встречали дерзко; хищники, готовые сожрать ослабшего собрата. Никто за два месяца не_забыл о его спиче. Лицемерные твари. Впрочем, никто из них ничего никому и не обещал. Напротив Дино гадостно ухмылялся босс Томазо. Один из любимцев Ноно Вонголы, при Тсуне он пока занимался реорганизацией своей семьи под нужды нового босса и с облегчением улаживал конфликты внутри нее. Позиция Тсуны «Когда сильны все — организация сильнее, чем чья бы то ни было еще» многим очень импонировала. Шпионы же Дечимо после начала такой политики, как орешки, щелкали заговоры, и тогда у всех была возможность убедиться в милостивости нового главы Вонголы: тот не вырезал всех подчистую, как было принято по заветам еще Рикардо, только верхушку и назначал ближайших родственников опекунами детей; иногда сам занимался воспитанием смены. Чужие подчиненные готовы были целовать Десятому туфли — для них возможность служить и дальше, уже новому боссу, зачастую была важнее, чем ритуально самоубиться вслед за старым. Все больше Хранителей боссов вместо цианида в шампанском или пули в висок решали жить, воспитывать смену, контролировать рост организации. Хотя бывали и такие, которые видели дело покойного босса единственным своим путем. Дино точно знал, что некоторые регенты воспитывали молодое поколение в культе ненависти к Вонголе, и мог только пожелать им быстрой гибели: Тсуна не любил лить кровь, но с годами научился некоторые проблемы решать превентивно. Прецеденты уже имелись; на Сицилии, под нежным присмотром Лар Милч и Колонелло, а также пары десятков верных Вонголе людей, взращивали несколько сирот, изъятых их мятежных семей. Им заботливо вправляли перекошенные и промытые мозги, заставляя рано или поздно открыть глаза и посмотреть на мир сознательно. Отлученные от непомерных денег и ядовитых речей кукловодов, дети с драгоценной кровью вскоре были вынуждены думать сами и здраво оценивать плюсы и минусы нововведений последних лет. Обучение же в стиле Вонголы, протестированное еще на Тсуне и оказавшееся действенным, не оставляло времени на глупости. Пройди в свое время такой лагерь Рокудо Мукуро — и очень многих проблем удалось бы избежать. Или же это запустило бы череду новых — гениальный туманник до сих пор не позволял никому найти управу на своих безумных тараканов. Потому ждать от него типичных реакций не приходилось — он всегда придумывал достаточно нестандартные выходы из всех ситуаций, нередко заставляя всех неприятно удивиться. Рядовым же членам семей мятежных, можно сказать, что очень сильно не везло. Реборн купался в крови — самый безжалостный член семьи Вонгола, бывший репетитор с чувством морального удовлетворения решал многие проблемы радикальными методами. Выглядя на двадцать и имея опыт на все пятьдесят, мафиози был противником несравнимо более высокого уровня для кого угодно. Дино содрогался каждый раз, когда молодой мужчина с завитушками вместо баков встречал его взгляд на приемах. Черные непроницаемые глаза в последнее время могли принадлежать кому-то из всадников Апокалипсиса и на Дино посматривали очень странно. Словно Реборн, глядя на него, очень усердно начинал о чем-то думать. По спине Каваллоне мгновенно бежал промозглый холодок, но поймать взгляд киллера высшей пробы подряд дважды никогда не удавалось. Передернув плечами — бывший наставник вызывал у Дино подсознательный, суеверный ужас — мужчина тут же успокоился и расслабился. Напряженные до этого плечи даже заныли, когда он дал напряжению схлынуть. Ничего и никого страшнее Реборна он в своей жизни так и не повстречал. На фоне жути, которую на него нагонял бывший аркобалено, продолживший по мере взросления таскать свою пламенную соску на видном месте и наслаждаться производимым эффектом, как-то меркли даже волнения по поводу пропажи Кеи. Дино всегда умел здраво расставлять приоритеты. Произошедшее с Кеей было печально — Каваллоне едва сдержал тоскливый вздох; любимой сероглазой занозы не хватало в повседневности и в особенно одинокие мгновения недолгой свободы от дел. Однако, пока ничего не известно о его состоянии, накручивать себя напрасно он не будет. Дино успокоился окончательно и даже рискнул проверить свои силы, пламенем легко окутывая всех присутствующих. Дискомфорт, волнение, напряжение, спокойствие, смутное удовольствие и… Неприкрытое садистское злорадство от сидящего напротив Абеле Томазо. Дино прикидывал, как бы так непринужденно стрельнуть заинтересованным взглядом по молчаливо сидящему с блуждающий по лицу улыбкой мужчине напротив, однако в этот момент в зал наконец-то вошел Тсуна, подгоняя последнего опаздывающего пройти к своему месту. Дино вместе со всеми прочими поднялся, приветствуя главу Вонголы, машинально застегивая пуговицу на пиджаке и снова ощущая легкий флёр волнения. Монументальный, размеренный стук каблуков Тсуны словно отсчитывал секунды до окончательного закрытия дверей, и когда он встал во главе стола, словно воплощенное величие Вонголы, Дино с каким-то внутренним нетерпением, возникающим у него от этой особенной торжественности момента, понял: вот оно. Собрание Альянса Семей Мафии открыто. Он наконец-то близок к возможности получить ответы на некоторые свои вопросы.×××
Занзас задумчиво потарабанил пальцами по своему колену и нахмурился. Он, конечно, не сомневался, что туманники коварны, но что Мармон может безраздумно подложить ему такую свинью, он и не подозревал. Обвинять Мармона было в чем. Гостей прибыло больше запланированного, и обо всех них Туман Варии знал. Но не сказал — знал, как босс отреагирует, поганец. Занзас быстро отбил Скуало сообщение подготовить еще две комнаты. На всякий случай — в своем крыле. Напротив Рокудо Мукуро довольно щурил гетерохромные глаза, игриво меняя кандзи в правом, и покачивал мыском сапога, мурча под нос что-то весьма мелодичное и приятное. Осанка у него была, словно он палку проглотил — Занзас подозревал, что под двойным слоем одежды у него бинт, скрывающий рану, но делать ставки не брался. С этой тварью никогда не знаешь наверняка, не иллюзия ли показанное увечье… Наконец, еще трое участников этой поездки забрались в салон авто, расправляя подолы просторных одеяний и захлопывая дверь. Занзас машинально окинул их взглядом и непроизвольно вздрогнул: болезненная худоба одного бросилась в глаза, особенно заметная по оправе теней вокруг невообразимо светлых глаз. Рокудо напротив прищурился, когда Занзас задержался глазами, и легко повел рукой в воздухе, грациозно даже, одним движением накидывая свою иллюзию. Контуры потекли, пытаясь скрыть болезненность чужого облика, однако мужчина бросил на иллюзиониста короткий недовольный взгляд и рубанул ладонью в воздухе, разрушая фальшивку, не позволяя ей закрепиться. — Не надо мне лгать, — тщательно выговорил он и криво усмехнулся, поправляя сползший с плеча плащ. Ладони грело бурлящее пламя. Хотелось взяться за пистолет. Гнев и злоба душили. — Я хочу видеть, кого собираюсь… Приобрести, — Рокудо в ответ только оскалился почти зверски, а вот на сидящую рядышком парочку, его бравада под хама и психа никакого впечатления не произвела. Как ничему не удивилась и основная причина его интереса. Скайрини мысленно усмехнулся и удовлетворенно кивнул сам себе. Хороши. Даже в том состоянии, которое сейчас — действительно хороши. И идеальной двойкой впишутся в Варию, пусть и временно, но кто знает, как все сложится дальше, ведь нет ничего более постоянного, чем временное. — Раз уж все мы так хорошо здесь собрались — можем начать обсуждать базовый договор, — ввернул свои пять копеек неучтенный элемент этой встречи, и малявка Джинглио Неро только кивнула, глядя за Занзаса открытым серьезным взглядом. Скайрини чувствовал ностальгию — примерно так же лет десять-пятнадцать назад на него смотрел Савада, на тот период — просто щенок, мусор, недостойный, чтобы его пнули в направлении урны. И весь вырос же, на его голову, плечи отрастил — уже как-то и мелким не назовешь. Занзас тихонько вздохнул, выражая свое неудовольствие, и кивнул. Времени привередничать не было, он еще должен был успеть объяснить суть закручиваемой интриги, которой планировалось эпатировать великосветское мафиозное общество. Бьякуран Джессо, метко обозванный когда-то Джотто ди Вонголой «ребенок Маре», уже давно вырос в «злого ребенка Маре», но менее умным он быть не перестал. И именно он, неучтенный гость, о котором стоило бы догадаться, едва услышав, что наследница Джинглио Неро прибывает одним рейсом с Хибари Кеей из Намимори, достал чистый бланк и быстро накидал на нем первичные условия. — Итак, что мы имеем… Занзас подался вперед, внимательно слушая и автоматически включая рабочее настроение. Время продолжало бежать, поджимали сроки. Скайрини не замечал, как бессознательно вскидывает винные глаза, ловя мелкие жесты худых пальцев и дергая щекой на всякий шелест многослойного одеяния. Хибари Кея не замечал, какими голодными взглядами провожают все его движения и как жадно впитывают припорошенную умиротворением мимику, за два месяца существенно изменившуюся вместе с самим молодым человеком. Рокудо Мукуро замечал все и испытывал бешенство пополам со злым весельем. Конечно, грешно было отказываться посмотреть шоу, которое тебе так старательно включает жизнь. Занзас Скайрини неосознанно выдавал нерабочий интерес к Облаку Вонголы. У Рокудо хохолок дыбился больше обычного от абсурдной точности этого факта, и хотелось сделать пальчиком «но-но!» Однако что-то заставляло его оставаться сдержанным, балансируя на грани. Потом, пораскинув мозгами, иллюзионист и вовсе расслабился и сел свободнее, закинув ногу на ногу. Мукуро, счастливый знаток неловкой нежности Кеи, ценитель его белых плеч и гибкого, податливого, жадного на ласку тела, вполне мог себе позволить быть умеренно щедрым и не пытаться убить бастарда Девятого сию секунду. Занзас благоприятных для себя перемен в общей атмосфере не заметил, и Мукуро оставалось только закатить глаза подобной ненаблюдательности мужчины. Бьякуран Джессо и Юни Джинглио Неро, Белый рыцарь и Принцесса, старательно делали вид, что у них под носом никакая ядерная химия чувств не набирает силу. Их избирательная слепота, глухота и глупость, откровенная в силу того, что в салоне машины разве что воздух не искрил, говорила лучше всего остального: они уловили напряжение, но вдаваться в подробности желают меньше всего. Виновники напряжения будут разбираться с его причинами сами, не тет-а-тет, но ближе всего к этому. Работа себя не сделает, а задачка с первым образцом нового контракта была куда важнее возникшего накала между участниками. Такие вещи, как контракты, обсуждали сутками, перетрясая мнения юристов и проверяя, что учтено было абсолютно все. Джинглио Неро и Маре вообще не заботили вещи мало имеющие к ним отношения; в частности, им было глубоко наплевать на личную жизнь Хранителей Вонголы и босса Варии. Занзас вскоре все-таки что-то почувствовал, прищурился к тонкой улыбке Мукуро, поймал движение его тонких пальцев. Но быстро оценив тонко продемонстрированное невмешательство — снова с головой ушел в обсуждения. Плечи у него непроизвольно, на взгляд Мукуро, расслабились. Наконец, удовлетворяющий всех контракт был согласован, размножен, заверен и подписан всеми участвовавшими сторонами. — В резиденцию? — подал голос Кея, расправляя складки на кимоно и лениво откидываясь на спинку дивана. Прямо в изгиб лежавшей там руки Рокудо Мукуро, который мгновенно подтянул Облако ближе к себе, устраивая, позволяя расслабиться — чуть искривилась спина, Кея откинул голову на плечо, находя в нем идеальную опору. Едва заметная, полная благодарности и облегчения улыбка тронула губы японца, но глаза одного из самых жутких туманников в мире за всю ее историю потеплели моментально. Ладонь в перчатке погладила Кею по руке и замерла, не желая выдавать большее. Но и этого было достаточно. Взаимный комфорт. Доверие. Привязанность. Занзас смотрел на этих двоих неотрывно и даже не мигал. Об изменении отношений одиночек он узнал чуть ли не первый — сам видел, как трясся Туманник в первые часы, когда Кея еще сгорал, не желая жить. Сам заставлял Рокудо брать себя в руки, даже по лицу надавал. Видел злые и горькие слезы, слышал мольбы, подпитывал пламенем — так, аккуратно. Чтобы не нарваться на нерастраченный страх и ярость, опаляющие, как костры Ада. Рокудо хватило на целое беззвучное «спасибо», и то, когда последние штрихи очередной операции по удержанию души Юни провела чисто на пламени Занзаса, после чего отрубилась на сутки. Лишившись свидетелей своей слабости и воспитанности, Рокудо одними губами сформулировал благодарность. В одном этом «спасибо» Занзас мог различить столько чувств, скольких иногда не находил между строк лучших книг. Между коленями двух сросшихся одиночек и ногами Занзаса и кулак было не втиснуть. При желании, можно было представить, что чувствуешь чужое тепло. Занзас никакого тепла не чувствовал и даже представить не мог, какое оно должно быть. Однако рука сама непроизвольно потянулась и слегка коснулась темной ткани кимоно и замерла: на его лице скрестились четыре внимательных взгляда, и только сила воли не позволила потерять самообладание. — Итак, обсудим еще один не менее важный вопрос, а именно — предоставленный Савадой план действий на сегодняшней встрече. Вы получили его копию? Обсудим тонкости и условия, или вы хотите пока что понаблюдать и подумать? Недопонимающий Джессо вскинул было брови и вопросительно захлопал глазами, но был остановлен ручкой Юни, прикрывшей его приоткрывшийся рот. Недолгая тишина рухнула, когда Хибари неожиданно незнакомо усмехнулся и подался вперед, накрывая широкую ладонь Занзаса своей узкой кистью. Рокудо довольным не был, но остался на своем месте в том же положении, только сощурился. Взгляд его стал неожиданно цепким. Тем временем Кея тонко улыбнулся — востоком и фантазиями о гейшах повеяло невыносимо. У Занзаса зубы заныли от этого — прямолинейный Хибари вдруг стал похож на змею в людском обличье. — Да нет. План кристально ясный, однако должен внести коррективу: ничего простого и вроде как естественного. Только хождение кругами, только испытание на прочность нервов всех окружающих. Я, вроде как, больше не могу быть прямолинейным, как удар топора, так что поменьше темных углов, больше словесного кружева и многозначительных прикосновений. По мне может и не скажешь, но кроме того, что я боевик от Ками, я еще и аналитик от Эммы, — под перекрестьем неожиданно ласковых — смертельно опасных — глаз Хибари и внимательных — Мукуро, Занзас едва не задымился. — Играть — так играть по-крупному, а веса одного только Мукуро для существенных потрясений не хватит. Занзас откинулся назад, на спинку сиденья, вытянув свою ладонь из-под чужой. Внутри волной пламени прокатилось удовлетворение. О, он еще пожалеет, что этот парнишка не сдох, как пить дать пожалеет. Хибари Кея из огня собственной души вернулся поистине в драконьем обличье.