Табу

Я не припомню когда это случилось впервые. Возможно тогда, когда ребенок медленно перерос в юношу. Тогда, в одну из ночей и явила себя эта болезнь. С тех пор сутками ищу лекарство против нее, не желая повторения случившегося под темно-красной луной. Снова застреваю в этих мыслях, осматривая огромный зеленый луг. Улавливая вдалеке пасущихся коз, соплеменников, что обрабатывают поля. Но как назло взгляд цепляется за приближающуюся фигуру. Мой птенец почти догнал меня в росте, но не утратил детскости в своем лице. Однако его красота не сравнится даже с местными женщинами. У Бэкхена тонкий изящный стан, длинная шея и мягкий загар от времяпровождения на солнце. Выдыхаю судорожно, подавляя желание прикрыть лицо. Получается приемлемо, так как сына встречаю с улыбкой. Голова болезненно пульсирует, ведь знаю что новая ночь принесет полную луну, и снова начнутся проблемы. Однако боль снимает, когда Бекки подбегает ближе и садится рядом, спрашивая с энтузиазмом: — Отец, ты сегодня так сильно задержался, что я пришел тебе помочь! Снова не можешь отыскать Мирру? — Ты очень догадлив, мальчик мой. Но в этот раз ошибся, я просто залюбовался солнцем в зените и тем, как выходит пастись стадо нашей деревни. Видишь коз вдали? Птенец кивает, вглядываясь вдаль, а я успеваю собрать той травы, что так долго искал. Из нее можно сделать надежное снотворное, что свалит с ног и вола. Нахмуриваюсь от неприятных помыслов и про себя поминаю бога. Который, надеюсь, простит мне мои грехи и примет душу на суд божий после смерти. Вздох выходит тяжелым и привлекает внимания юноши. Он заботливо рассматривает мои рукава и говорит с шутливым тоном: — Будешь сам на реке стирать свой позеленевший хитон! — Посмотрим, как бог даст так и будет, а если не будет, то сегодня на ужин будет кое у кого только фасоль без единой косточки сочного козлика. Ребенок на мою шутливую улыбку, дуется, как и в детстве краснея вместе с ушами. Следом соскакивая и стараясь сбежать, но останавливаю его за запястье, примирительно прося: — Помоги подняться своему старику. Обиду снимает словно по дуновению ветерка, Бекхён протягивает мне руку и легко поднимает. Благодарно ему киваю, разминая затекшую часть тела и делая первые шаги по направлению к дому. Птенец летит следом, уже вблизи нашего поселения попросту гипнотизируя местных красавиц. Что заливисто смеются, работая возле большой глиняной печи и выпекая хлебные лепешки. Улыбаюсь им, здороваясь, а когда чуть отходим и уже не слышим восторженных вздохов, спрашиваю сына: — Ты уже взрослый, еще не задумывался о женитьбе? На этих словах Бекхён замирает на пару секунд и отстает на несколько шагов, я же продолжаю свой наговор: — Много девушек из соседних деревень да и из нашей, хотели бы такого красивого юношу себе в мужья. Мою восторженную лживую речь прерывает немного дрогнувший голос, что с болью шепчет: — Отец, ты хочешь чтобы я покинул твой дом? Останавливаюсь, ощущая как сжимается сердце с болью, а потом натягиваю на лицо мягкую улыбку и оборачиваясь, лгу как умею: — Нет, просто я хочу внуков. Хоть я еще и не стар, но возиться с малышами всегда приятно! Да и как же будет чудесно самому принимать роды внучка. Больно видеть глаза напротив, что немного блестят от слез и такую же ненастоящую улыбку, что перечерчивает и мое лицо. Но сдерживаю порыв, обнять и пожалеть, понимая что передо мной уже не ребенок. Бэкхен же прикрывает глаза на мгновение и говорит отстраненно, словно и не стоит передо мной, поникнув своей светлой головой: — Извини отец, меня вызывал глава, совсем забыл! Вернусь вечером, и мы вместе поужинаем. Киваю, понимая что птенцу нужно побыть наедине с собой, и разворачиваясь без запинки ухожу к родному дому. Стены без дитя рядом кажутся холодными, но отбрасываю все на задний план и спускаюсь в подвал, делая новое лекарство. Ведь тут темно и сухо. Однако, так только у меня, ведь в других домах под домом живет скот. Замачиваю травы и перемалываю подсохшие. Развешивая те что собрал сегодня по утру. Совсем ухожу в себя, чувствуя вину за то что обидел своего птенца. Но все мысли утекают из головы как молоденький ручей, что уносит своим течением даже тяжелые подводные камни. Вот так и наступает вечер, и об этом мне говорит скрипнувшая дверь и голос сына, что звонко доносится даже до подвала: — Папа, я вернулся, пошел готовить ужин, поскорее выходи! — Не лезь к очагу, снова обожжешься! Кричу и бросая все, поднимаюсь вверх и отбираю камни для розжига. Бекхён улыбается уже своей нормальной улыбкой, поднимая руки вверх, открывая ладони и сдаваясь. Треплю его по голове по привычке и зажигаю домашнюю печь. На ужин уходит где-то час, а после мы едим в неловкой тишине. Я же предлагаю Бекки готовый напиток, он же выпивает его, ведь уже давно думает, что это для его здоровья.

«Это ложь, ложь во благо.»

Ночь со своей тьмой наступает быстро, скрадывая солнце. Проглатывая его как огромная рыба. Видя чернь за окном и блеск луны, начинаю дрожать. Не в силах уснуть или хотя бы прикрыть глаза. Мне не по себе и даже лежа в кровати, я вглядываюсь в другой конец комнаты, где сопит Бекхён. Так проходит много времени, пока усталость не берет вверх. Веки смыкаются, а разум забывается в безмятежном сне. Мне ничего не снится в эту ночь. Только пустота и странное одиночество. В нем уютно и спокойно. Но все исчезает, когда лица касаются горячие руки. Быстро открываю глаза, перехватывая их, но даже так получаю поцелуй. Не детский, Бекхён целует остервенело, слишком настойчиво. Упираюсь ему в грудь руками, стараясь оттолкнуть. Заранее зная, что это бесполезно. Такова болезнь моего сына. Каждое полнолуние он просыпается посреди ночи желая соития, распуская руки, а на утро абсолютно ничего не помнит. Только из-за этих домогательств, что начались два года назад, я стал видеть моего птенца в другом свете. От этого моя совесть трещит по швам, причиняя боль сердцу. Возвращаюсь в реальность от размышлений, заламывая горячему юнцу руки за спину, связывая поясом. Он же стонет, и жмется ближе. Сверкая своими одурманенными болезнью глазами и тянется за поцелуем. Стискиваю зубы от искушения и сталкиваясь с Бекхёном лбами, шепчу еле слышно: — Тише, мой родной, тише. Усни, умоляю. Ответом мне служит легкий чмок в губы и горячее дыхание на щеке. Мне больно видеть его мучения, ведь знаю что он не уснет, пока не получит свое. Поэтому закрываю глаза уткнувшись ему в плечо и моя рука пробирается в заветное место. Лишь от первого касания мой птенец стонет и подается бедрами на встречу ласке. Зажмуриваюсь сильнее, словно благодаря моей слепоте, Яхва не увидит того что творится в нашем пристанище. Долго Бекхён не выдерживает, дрожит всем телом и пачкает руку. Почти мгновенно отрубаясь в моих объятиях. Мне же становится невыносимо горько, моя новая попытка с лекарством с грохотом провалилась. Все же, что остается это вытирать мягким льном юное подтянутое тело и одев, перенести на другую лежанку. Оставляя свою совесть и страдания до утра, снова отправляясь на поиски нужных трав.